Волна безудержного смеха захлестнула мальчишек, а Ньют снова уставился на воду. Кент приободрился. Равновесие восстановилось, он снова взял себя в руки – шутки над Ньютом никогда не подводили, – но на языке остался горький щелочной привкус, как будто он пососал старую батарейку.
* * *
ЖУРНАЛ ВЕЩЕСТВЕННЫХ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ,
ДЕЛО 518С
РАЗДЕЛ Т-09 (личные вещи)
Журнал консультаций Эфраима Эллиота
Изъято из УЧАСТКА Т (Остров Принца Эдуарда, Норд-Пойнт, Элм-Стрит, 5) офицером Брайаном Скелли, значок № 908
Ладно, доктор Харли, вот оно. Одна страница, как вы и просили. Кто бы мог подумать, что психолог задаст мне домашку!!!
Так, вы хотели, чтобы я рассказал историю. Просто историю о том, почему иногда, ни с того ни с сего, я начинаю по-настоящему злиться. Типа, реально, РЕАЛЬНО злиться и ввязываться в драки. Почему мне хочется врезать кулаком в стену или в морду какого-нибудь тупого придурка. Сначала я разозлился на вас за вопрос, ПОЧЕМУ я злюсь. ШЮЮЮЮЮТКА! Но потом я думаю ладно, вы просто делаете свою работу (извините за мою орфографию и все такое). Так что вот.
Во-первых, я ЗНАЮ, что злюсь. Мама говорит, что у меня кровь отца. Мой отец реально плохой парень, ясно? Она боится, я стану таким же. Что заставляет меня злиться (шок!). Во всяком случае, я СТАРАЮСЬ сдержать злость. Типа, когда я действительно злюсь, то делаю что-нибудь, чтобы выдавить это из себя. Спускаю свой велик с дамбы или забираюсь на крышу школы. И ладно это РИСКОВАННО, я могу сломать свою тупую шею, как говорит мама… но злость проходит. Может, ее страх выталкивает? Не знаю почему. Я не ученый. Макс зовет меня дьяволом бешеным, но это не так. Для меня это как принять таблетку, потому что болит голова, или ту розовую штуку, потому что ноет живот. Медицына, верно?
Но именно это я и делаю, когда ЗЛЮСЬ. Вы спросили, ПОЧЕМУ я так поступаю.
Помните, цирк приезжал? Может, года два назад? Все в школе были в восторге. Он ведь НИКОГДА не приезжал. Так что мы все купили билеты и поехали, а это оказалась самая грустная штука в мире. Все животные были больны, кожа да кости и все такое. Шерсть выпадала здоровенными клочьями. Слоны унылые, хоботы в грязи. Ньютон Торнтон даже заплакал, представляете? Вот тряпка.
Помните, как один из зверей сбежал? Тигр. Вырвался из клетки и умчал в поля. Все ОФИГЕЛИ. Отец Кента ездил, высунув пистолет из окна полицейской тачки. Кот пропадал вроде 3 дня? Люди начали думать, что он утонул в море или типа того. Но однажды вечером я вытаскивал мусор на задний двор, а он там. Тигр в моем дворе.
Он был таким красивым. Толстее и шерсти больше, будто он отъедался. МЯСОМ. Его глаза блестели, как стеклянные шарики, как КОШАЧЬИ ГЛАЗА, так же. Он прятался в кустах возле сарая, но не мог совсем спрятаться, это ж ТИГР. И он меня тоже увидел. Я учуял его дыхание. Типа сырой печени, вроде той, что мама оставила в раковине на ночь (к тому же: я НЕНАВИЖУ печенку).
Может, он убьет меня? Вот о чем я подумал. Разорвет меня. Но еще я был рад его увидеть. Он дикий и очень особенный. Более особенный, чем здешние птицы, олени или койдоги. Ему тут НЕ МЕСТО. Он особый дикий зверь. И… ладно, док, вот тут-то и начинается самое странное, но вы СПРОСИЛИ… Я чувствую то же, что должен чувствовать тигр. Типа, ЗАБЛУДИЛСЯ. Как будто на самом деле не подхожу этому месту… земле? Может быть, просто Норд-Пойнту. И я люблю свою маму и своих друзей. По большей части Макса. Но в некоторые дни чувствую себя тигром. Не ВСЕ дни, а некоторые. И вот тогда я начинаю злиться.
Тигр посмотрел в мои глаза и ДУШУ, потом зевнул, будто сонный, и перепрыгнул через забор, как вы перешагиваете через бордюр.
Я надеялся, что он будет жить, будет счастлив, заведет тигрят (КАК? На острове нет других тигров). Я надеялся на это… но отец Кента выстрелил в него, и он умер. Хренов отец Кента. Я ревел. Думаю, что это тоже нормально. Так ведь?
* * *
10
– БОЖЕ… БОЖЕ МОЙ… что это такое?
Эти шесть слов прозвучали из рации, прикрепленной к поясу Кента, в четыре часа пополудни.
– Тим? – произнес в нее Кент. – Тим, что случилось? Ты меня слышишь?
Ребята в ожидании окружили его.
– Ничего страшного, мальчики, – последовал ответ. – Просто случайно сел на эту чертову штуку.
Кент прищурился, сверкнув глазами:
– В чем дело, Тим? Прием, Тим.
Голос Тима звучал неровно, расстроенно:
– Почему рация у тебя, Кент? Я отдал ее Максу. Неважно, как у вас дела? Как проходит испытание?
Рацией завладел Эфраим:
– Кент чуть не сбросил нас с обрыва.
Кент попытался выхватить ее обратно, но Эфраим спрятал руку за спину и снова вызывающе вздернул подбородок.
Тим помолчал. Затем из рации раздалось:
– Надеюсь, ты шутишь. Где вы сейчас находитесь?
Ньютон, сверяясь с компасом, назвал Тиму координаты.
– Вы немного сбились с пути, но все будет хорошо. Идите дальше по тропе, ладно?
Солнце висело низко на западе. Лучи, отражаясь от листвы, превратили тополя и дубы в столбы пламени. Мальчишки спускались со скал, огибая северную оконечность острова. Ньютон держал курс по компасу.
– Ничего этого не случилось бы, пойди Тим с нами, – надулся Кент. – Это ведь его работа, так?
– Чушь собачья. – Эфраим издал резкий, лающий смешок. – Ты хотел поиграться в сраного короля, Кент. Ну и поигрался. Напяливай корону из дерьма.
Кент ссутулил плечи – защитная поза побитого пса. Ребята шли молча, пока Шелли не произнес:
– Кент прав, скаут-мастер должен был пойти.
Кент бросил на Шелли жалкий и благодарный взгляд. Затем ворвался в начало строя, который теперь возглавлял Эфраим, и локтем оттеснил того в сторону, перехватывая инициативу. Шелли мимолетно улыбнулся. Уголки его губ слегка приподнялись, никто и не заметил. Шелли умел оставаться в тени и не бросаться в глаза.
Ребята наткнулись на большую груду камней, покрытую губчатым мхом, и решили сыграть в Царя горы. Они часто так развлекались, но в этот раз игра стала особенно напряженной – это была уже не столько забава, сколько битва. Мальчишки изо всех сил старались подавить нервную дрожь – ощущение, корни которого скрывались в хижине. Толкаясь, пихаясь и потея, они старались избавиться от скопившегося внутри страха. Так хорошая гроза разметает невыносимую жару летнего дня.
Кент принял на себя командование холмом и сильными толчками отражал нерешительные атаки остальных. Он блокировал плечом вялую попытку Макса и напряг бицепсы, приняв защитную стойку подающего надежды полузащитника. Угасающее солнце, пробиваясь сквозь ветви деревьев, отразилось от брекетов.
– Давай же, Иф! Валяй, рискни!
Эфраим стоял у подножия холма, скрестив руки на груди и обхватив локти ладонями.
Худой мальчишка – настолько тощий, что мог бы проскользнуть в сливное отверстие, как говорила его мать, – но с мощной и подвижной мускулатурой, с твердыми, точно каменный уголь, локтями и коленями. Он думал о мантре своего психолога, доктора Харли: «Не будь рабом своего гнева, Эфраим».
Это было так сложно. Гнев бурлил в нем, как тот дурацкий гейзер в Йеллоустонском парке – Старый Служака. Только гейзер вроде как верно служил, по нему можно было часы сверять. А гнев Эфраима возникал из ниоткуда, головокружительным зарядом пронзал кости и наполнял электричеством мозги. Ярость его была как темное облако, которое внезапно закрывает солнце, хотя всего мгновение назад небо было ясным и голубым.
– Что, трусишка? – Кент замахал руками. – Цыпленок, чик-чирик!
Верхняя губа Эфраима приподнялась, обнажив зубы, и с диким гортанным рыком он рванул вверх по каменной насыпи, чтобы сцепиться с Кентом. И увидел в глазах соперника подползающий отчаянный страх. Страх поражения, страх перед тем, насколько далеко способен зайти Эфраим. А тот уже предвидел, с какой легкостью разделается с соперником. Видел, как кулак взлетает над неповоротливыми руками Кента, разбивает в кашу, расплющивает толстые слюнявые губы об острые скобки, рассекает кожу. Видел, как здоровяк падает, точно куль с грязным бельем, а сам Эфраим продолжает его преследовать. Кулаки работают, будто поршни, уничтожая мужественную симметрию чертова лица Кента Дженкса…
Эфраим увидел все это в тот миг, когда забрался на вершину замшелой кучи камней. Довольно тупой приз, по правде говоря. И тут силы Ифа иссякли от близости расправы и сознания того, на какую жестокость он способен. Кент воспользовался моментом и сбросил противника вниз. Затем принял позу бодибилдера: по-крабьи согнутые руки, на лице карикатура на деспотичного монарха.
