Вспышка.
Вспышка.
Чего он сейчас не съел бы? Он жаждал того енота. И окажись теперь у его тушки, сорвал бы с драного меха затвердевшие лохмотья сухожилий, раздавил бы череп и сквозь осколки добрался бы до мозга, который был бы таким же вкусным, как мякоть грецкого ореха.
Почему он просто не съел эту чертову тварь?
Придут ли за ним? Скорее всего, да. Ведь он не только доказательство их неудачи – запоротый дубль в обличье человека, – но и хранитель тайны. А он еще очень и очень токсичный. По крайней мере, так они говорили.
Он не хотел никому навредить. А мысль о том, что, возможно, уже навредил, приводила его в уныние. Как там сказал Эджертон?
«Если это всплывет, Тифозная Мэри[2 - Мэри Маллон (1869–1938) была первым человеком в США, признанным бессимптомным носителем брюшного тифа. Она не верила в свой диагноз и работала поваром, из-за чего до принудительного заключения в карантин стала виновницей смерти примерно пятидесяти человек.] покажется всем Мэри Поппинс».
Но он не был злодеем. Его просто загнали в угол, и он поступил так же, как любой человек в подобном положении, – сбежал. А теперь его преследуют. Попытаются ли его схватить и вернуть к Эджертону? Оставалось только гадать, осмелятся ли они теперь так поступить.
Возвращаться он не собирался. Он будет прятаться и оставаться в тени.
Его согнуло пополам, и он едва свалился за борт. Голодные спазмы грызли внутренности. Мужчина сморгнул едкие слезы и увидел яркую точку, танцующую на горизонте.
Остров? Огонь?
* * *
ДОКЛАД О ГЕОГРАФИЧЕСКОМ ИССЛЕДОВАНИИ
ПРИРОДНЫХ РЕСУРСОВ КАНАДЫ
Остров Фальстаф
Расположен в пятнадцати километрах от северной оконечности материка. Самая высокая точка – 452 метра над уровнем моря. 10,4 километра в окружности.
Имеет два места для высадки: одно на западном мысе, другое на северо-восточном выступе. Над северным берегом возвышается гранитный утес, уходящий примерно на 200 метров в изогнутую каменистую бухту.
Местность покрывают зимостойкие травы, кустарники, дурман, сумах оленерогий и лесная голубика. Обилие растительности поддерживает низкий уровень солей в грунтовых водах острова. Верхний слой почвы размывают сильные ветра и осадки.
Населен бурно разрастающимися колониями птиц, морских и сухопутных млекопитающих, рептилий и насекомых. Пеликаны, чайки и другие морские птицы гнездятся на северных скалах. Основные ресурсы – лосось, треска, лещ, морской окунь. Летом у берегов острова греются морские львы, привлекая стаи косаток. Присутствуют местные популяции некрупных, но выносливых енотов, скунсов, дикобразов и койотов. Здешние экземпляры не такие крупные и упитанные, как их материковые собратья.
Единственное приспособленное для зимних условий жилище принадлежит правительству, находится в его же ведении и служит убежищем в чрезвычайных ситуациях, а время от времени местом для проведения образовательных пикников.
Постоянная человеческая деятельность отсутствует.
* * *
2
ТИМ РИГГС – скаут-мастер Тим, как звали его подопечные, – пересек главную комнату хижины, направляясь на кухню, где достал из буфета кружку. Расстегнув рюкзак, он отыскал бутылку «Гленливета».
Мальчики лежали в кроватях – не спали, заметьте; им только разреши – полночи проведут без сна, рассказывая истории о привидениях. А он частенько это позволял. Никто никогда не назвал бы его кайфоломом. Кроме того, для некоторых мальчишек такая поездка была почти каникулами. И для Тима она тоже становилась отпуском.
Он налил себе бодрящего виски и вышел на крыльцо. Одеяло ночи укрывало тихий и спокойный остров Фальстаф. Прибой с грохотом обрушивался на берег в двухстах ярдах ниже по пологому склону. Звук напоминал раскаты грома, который обрушивался на землю.
На крыльце жужжали комары. Мотыльки бились бледными тельцами об одинокую лампочку. Ночная прохлада. Лунный свет пробивался сквозь переплетения обнаженных ветвей. Ни одного высокого дерева – остров представлял собой торчащую из океана голую скалу с редкими заплатками почвы. Деревья выглядели одинаково безобразными, точно дети, вскормленные на прокисшем молоке.
Тим покатал во рту виски. Как единственному врачу на северном побережье острова Принца Эдуарда, ему непозволительно было употреблять алкоголь публично. Но здесь, за много миль от работы и обязанностей, которые та налагала, выпивка казалась обычным делом. И даже обязательным.
Тим наслаждался этими ежегодными поездками. Кто-то счел бы это странным – разве с него не довольно одинокой жизни на мысе, в продуваемом всеми ветрами доме? Но уединение ощущалось совсем иначе. Два дня они с мальчишками будут предоставлены сами себе. В единственной на острове хижине и на нескольких тропах в округе. Сегодня вечером их вместе с припасами высадил катер, который должен вернуться в воскресенье утром.
Поездка едва не отменилась. Прогноз погоды обещал шторм в выходные. Синоптики сообщали, что с Северного моря надвигается один из тех нашпигованных грозовыми тучами монстров, которые изредка проносились по островной провинции, – одновременно и бури, и торнадо, они срывали с крыш черепицу и выдергивали молодые деревца. Но судя по последним синоптическим картам, шторм поворачивал на восток, к Атлантике, где и обрушит свою ярость на бескрайние и пустынные воды.
На всякий случай Тим позаботился о том, чтобы батареи морской радиостанции были полностью заряжены. Если небеса начнут предвещать недоброе, он сообщит на Большую землю, и их заберут пораньше. По правде говоря, ему не нравилось, что нельзя обойтись без коротковолнового приемника. У Тима были строгие правила в этом походе. Никаких телефонов. Никаких игровых приставок. Еще на пристани в Норд-Пойнте он заставил ребят вывернуть карманы и убедился, что они не пытаются провезти контрабандой то, что связывало бы их с Большой землей.
Но, учитывая погоду, коротковолновое радио было неизбежным злом. Как говорится в справочнике скаутов: «Всегда будь готов».
Из спальни донесся лающий смех. Кент? Эфраим? Тим не придал шуму значения. В их возрасте мальчишки были существами огромной силы, машинами, работающими на тестостероне и адреналине. Он мог бы ворваться к ним, шикнуть и цокнуть языком, напомнить о долгом дне, который ждет завтра, – но зачем? Они веселились, а энергии у отряда всегда было с избытком.
Все дело в том, что Тим так же нуждался в этой поездке, как и его подопечные. Он был холост и бездетен, а когда тебе уже сорок два года и ты живешь в маленьком городе, где почти нет шансов сходить с кем-то на свидание, то и надежды изменить положение не остается. Тим вырос в Онтарио и переехал на остров через несколько лет после окончания резидентуры, купил дом на мысе, научился ставить ловушки для омаров – видите? Я стараюсь стать одним из вас! – и усвоил здешний ритм жизни. Черт, даже в голосе появился намек на местный говор. И все же на него смотрели как на пришлого. Люди вели себя с неизменным дружелюбием и уважительно относились к его умениям, но в жилах Тима текла кровь жителей материка, на нем стояло клеймо Торонто, большого города, снобизма богатых по отношению к нищим работягам острова Принца Эдуарда. В этих краях кто ты так же важно, как и откуда ты. Как говорится, кровь не водица, и на острове держались своих.
К счастью, скаутам было все равно, что Тим «пришлый». Он был лидером, о котором можно только мечтать, – знающий и спокойный, излучающий уверенность и укрепляющий их собственную веру в себя. Он изучил местную флору и фауну, умел ставить силки и разжигать костер одной спичкой, но самое главное – относился к ним с уважением. Даже если мальчишки не дотягивали пока до его уровня, то все равно чувствовали, что Тим признает их равными, как только они пройдут необходимые отроческие ритуалы. Родители тоже доверяли Тиму: все семьи были пациентами его клиники в Норд-Пойнте.
Ребята были спаянным отрядом. Впятером они вместе прошли ранги «бобрят», «медвежат», «разведчиков», а теперь стали «искателями приключений». Тим знал мальчишек с первого Собрания Ложи, где квинтет пятилеток неуверенно произносил клятву «бобрят»: «Я обещаю любить Бога и заботиться о мире».
Но этот поход станет их лебединой песней. И Тим понимал почему. Скауты были… Ну, придурковатыми. Дети нынешнего поколения не желали одеваться в бежевую форму, повязывать галстуки и зарабатывать значки. Теперь движение переполнилось маленькими невоспитанными говнюками или раздражающими задротами, чьи пояса украшали гирлянды нашивок.
Эта же пятерка продолжала заниматься скаутингом под началом Тима просто потому, что им хотелось. Кент был одним из самых популярных мальчиков в школе. Эфраима и Макса тоже любили. Шелли был, конечно, чудиком, но никто его не обижал.
А Ньютон… Ну, Ньют был ботаником. Хорошим пареньком, невероятно умным, но, давайте смотреть правде в глаза, полнейшим ботаном.
И дело не только в лишнем весе – столь же непреодолимом социальном препятствии, что и заячья губа, прыщи или поношенная одежда. Нет, бедный Ньют, как иные бедолаги, просто родился ботаником. Окажись Тим в родильной палате, то почувствовал бы неуловимую и невидимую, но ощутимую сущность, которая, подобно феромонам, выплескивается из тела младенца. Тим представил, как акушер вручает Ньютона измученной матери и печально качает головой: «Поздравляю, мисс Торнтон, у вас здоровенький задрот. Он обязательно станет выдающимся человеком, но в обозримом будущем будет первоклассным заучкой и книжным червем до мозга костей».
Тим обнаружил, что каждый мальчишка источает свой запах – не исключительную обонятельную подпись, а мощную эманацию, пронзающую все чувства. Например, запах хулигана – кислый адреналин с той резкой нотой, которая исходит от груды позеленевших старых батареек. Или запах спортсмена – ухоженная трава, измельченный мел и вонь раздевалки, доносящаяся от стопки тренировочных матов. От Кента Дженкса волнами исходил запах спортсмена. Других ребят, таких как Макс и Эфраим, определить было труднее. От Эфраима часто шел запах живого провода, силового трансформатора, взрывающегося во время ливня.
Шелли… Между глотками скотча Тим задумался и понял, что мальчик ничем не пах. Разве что чем-то едва уловимым. Стерилизованной комнатой в давно покинутом людьми жилище.
От Ньютона, однако, просто несло ботаном. Этот терпкий аромат ни с чем не спутаешь. Смесь запахов душных подвалов, сырых углов библиотеки, домиков на дереве, построенных для уединения, пыли, тлеющей внутри компьютеров, лакричного привкуса ингаляторов от астмы и чуть одуряющего запаха клея для моделей. Невыразимый букет замкнутости и бесконечного терпения. Со временем тело мальчика тоже менялось – он ссутулился, чтобы стать еще незаметнее. Так беззащитные животные изменяют внешность, стараясь спрятаться от хищников, а глаза их приобретают затравленное выражение.
Ньютон ничего не мог с собой поделать. Это было частью его ДНК, неотделимой от прочих достоинств мальчишки. Тим мрачно отмечал про себя, что достоинств было множество, но в таком возрасте они оставались совершенно бесполезными. Ньютон всегда был добр и вежлив, читал книги и явно старался самосовершенствоваться. И все это вместе было равносильно реву противовоздушной обороны в тихом пригороде: «ТРЕВОГА – БОТАН! ТРЕВОГА – БОТАН!» Тиму хотелось защитить Ньютона, и его огорчало собственное бессилие… Но, заступаясь за ребенка, взрослый лишь дает повод для новых издевательств.
Тим спустился с крыльца, чтобы выключить генератор, и на него набросились комары. Скаут-мастер чувствовал, как они слетались к затылку, словно пьяницы к стойке бара. Прихлопывая насекомых, Тим обошел хижину, для равновесия касаясь пальцами бревенчатой стены – все-таки он слишком быстро проглотил виски…
Комары занимали каждый дюйм обнаженной кожи, погружали в нее хоботки и впрыскивали зудящий яд. Тим наткнулся на генератор, ободрав голень о металлический корпус, и принялся нащупывать выключатель, одновременно отмахиваясь от вертевшихся кругом кровососов. Те, казалось, превратились в непроницаемую пелену, когда он наконец отыскал и повернул тумблер.
Свет на крыльце погас. В наступившей темноте комары как будто принялись множиться в геометрической прогрессии. Тим ощущал их повсюду: бескровные лапки танцевали на его плоти, уши наполняло сводящее с ума жужжание прозрачных крыльев. Тим начал с остервенением хлопать себя по бокам, едва сдерживая рвущийся из горла крик. Со всех сторон пульсировал гудящий, жалящий, ядовитый саван. Забирался в уши, щекотал в носу, разъедал уголки глаз.
– Кровожадные ублюдки…
Вслепую ухватившись за створку двери, Тим распахнул ее и ввалился на застекленную террасу. Он хлопал себя по спине, будто работник ранчо, отряхивающий пыль после падения с лошади, и наслаждался податливой хрупкостью тел насекомых.
Тим прерывисто выдохнул и безрадостно рассмеялся. Руки его были липкими от раздавленных комаров. Скаут-мастер подумал о Гулливере, связанном тысячами лилипутов. Прежде эта сцена не вызывала в нем страха, но на самом деле перспектива оказаться окруженным тысячами и миллионами врагов была довольно пугающей.
