Лицо мужчины казалось неестественно черным, походило на иссохший, сгнивший банан, позабытый на дне вазы с фруктами. Маленький Тим был уверен, что стоит прикоснуться к этой коже, и пальцы провалятся внутрь. Нос мужчины словно вдавило или разъело – над потрескавшимися, раздутыми, покрытыми непонятной пленкой губами зияла дыра.
У Тима тогда перехватило дыхание, он поднял глаза и увидел испуг матери, отчего его ужас лишь усилился.
Состояние мужчины казалось невероятным – ничто на этой планете – ни болезни, ни стихии, ни пытки – не могли сотворить такое. Он походил на жертву похищения мстительной расой инопланетян, которые творили с ним жуткие вещи, унижали его неописуемым образом, а затем вернули на землю, чтобы посмотреть, как на это отреагируют представители его вида.
«Он побывал в аду», – наивно думал Тим.
Хуже всего был взгляд мужчины – ведь дело всегда во взгляде, правда? Что-то продолжало теплиться в его спокойных карих глазах. Там ведь ничего не должно было быть, верно? Лишь поражение, муть и пустота, под стать телу. Но в глубине его глаз таились ум и ясность. И это было самым страшным – ему пришлось столкнуться с разрушением собственного тела. Он сознавал свою гибель. Но как же ему было с этим совладать?
Мужчина ни о чем не просил. Он просто наблюдал. Холодные оценивающие глаза притягивали взгляд к его трагическому лицу, пока Тим с матерью не скрылись из виду.
Стоило вспомнить ту историю, как из пелены беспокойства, которая окутывала скаут-мастера, вынырнуло безумное визжащее лицо ужаса. Кошмарное лицо того человека. А потом снова исчезло.
Тим провалился в беспокойный сон. Незадолго до рассвета он, сам того не осознавая, поднялся с кресла и спотыкаясь побрел к кухонным шкафчикам.
* * *
Новости из Монтегю (ОПЭ),
«Островной вестник», 21 октября
ВОЕННЫЕ ОЦЕПИЛИ ПРИЧАЛ НОРД-ПОЙНТА, УСТАНОВИВ ЗАПРЕТ НА ПОЛЕТЫ И ПЕРЕДВИЖЕНИЕ ПО ВОДЕ
Военные нагрянули в крошечный городок Норд-Пойнт (население – 5766 человек) рано утром. Жители проснулись от грохота бронетранспортеров на сонных улицах.
«Они размолотили весь тротуар, – рассказала нам Пегги Стиллс, владелица кафе «Остров» на Мейн-стрит. – На мостовой полно дыр».
Конвой направился к причалу Норд-Пойнта. Была поспешно возведена линия заграждения, охватывающая береговую полосу и прилегающие районы. Жители заметили, как пара вертолетов «Апач» прочесывала акваторию Норд-Пойнта.
Около 10 часов утра было выпущено официальное сообщение, которое строго запрещало перемещение в водах к северу от острова. По каналу экстренного морского вещания передали предупреждение кораблям, поскольку акваторию Норд-Пойнта пересекают коммерческие рыболовные суда, а иногда и океанские лайнеры.
Находящиеся на месте событий военные отказываются комментировать ситуацию. «Вестник» попытался связаться с военной пресс-службой, но звонки журналистов до сих пор остаются без ответа.
* * *
7
МАЛЬЧИШКИ ПОДНЯЛИСЬ вместе с дремотным полумраком рассвета. Луна одиноко висела на западе, точно грустный засидевшийся гость.
Никто из ребят не выспался. Они слышали, как скаут-мастер Тим входил в дом вместе с незнакомцем. Тот не произнес ни слова, но они учуяли его запах – приторный и мерзкий, как от жижи на дне мусорного бака в парке развлечений. Пока скаут-мастер возился за дверью спальни, Кент приподнялся на локтях:
– Пойду-ка проверю.
Кент Дженкс всегда должен был проверить, и не важно, что именно. Здоровяк был полон непоколебимой уверенности, что стоит ему вмешаться, и станет только лучше – как будто одно его присутствие способно исправить положение. Он и в «бобрятах» был таким, а поскольку обладал внушительным – даже угрожающим – видом, остальные мальчишки обычно подчинялись его воле.
То же самое происходило и в школе. Кент был тем самым парнем, который бодается с вами у питьевого фонтанчика – буквально бодается: крепкий пинок может отправить вас в полет, – говоря «Выбываешь» и панибратски хлопая по спине. А голос его был на целую октаву ниже, чем у других ребят. Он был тем самым парнем, который выхватывает ваш сэндвич из вощеной бумаги, в которую завернула завтрак ваша мама, откусывает огромный кусок, говорит, брызгая яичным салатом: «Ты ж не против?» и идет дальше. Хотя на самом деле злым он не был. Макс думал о нем как о сенбернаре – большом и слюнявом, немного туповатом и забывающем о своей силе, но отзывчивом. Однако Кент постоянно подначивал и задирался. Часто было проще уступить место в очереди или позволить откусить сэндвич.
В последнее время Кент часто бросал вызов взрослым, проверяя, как далеко сможет зайти. Поднимал руку на уроке и с широкой улыбкой спрашивал учителя: «Да неуже-е-е-ели?» Еще он начал называть учителей по имени. После уроков мистер Рейли был уже просто Эрлом. Мальчишки ждали того дня, когда Кент неторопливо войдет в учительскую, откусит кусок от ланча учителя физкультуры и скажет: «Ты ж не против, Джордж?»
Когда Кент вылез из постели и направился к двери, возразил только Ньютон:
– Лучше не надо, Кент. Скаут-мастер…
– Заткнись, оладья, – огрызнулся Кент, его небрежный тон даже нельзя было назвать презрительным, таким говорят с залаявшим псом. – Если бы я хотел узнать твое мнение, я бы…
– В самом деле, братан, – сказал Эфраим. – Не ходи туда.
Кент моргнул и с любопытством склонил голову. Из всех парней только Эфраим его беспокоил – пряталось в Ифе что-то слегка безумное, вроде горящего шнура пороховой бочки. И от этого Кенту было тревожно.
– Назови хоть одну причину, почему нет, чувак.
– Потому что, – просто ответил Эфраим.
– И все? Причина – потому что?
– Ага, – сказал Эфраим.
– Спасибо, Иф, – произнес Ньют.
– Заткнись, свиная отбивная, – отозвался тот.
Потом в спальню вошел скаут-мастер Тим и сказал, что им лучше не отрывать задниц от кроватей. Вскоре после этого в соседней комнате поднялась суматоха: крик незнакомца – «Рррррыыыыаааа!» – потом звуки потасовки, грохот и едкий запах дыма вперемешку со сладковатым зловонием гнили.
Кент вскочил с кровати и яростно атаковал дверь, пытаясь выбить ее плечом. Та не поддавалась, но Кент продолжал бросаться на нее всем телом, как и поступал всегда – швырял свое бездумное тело на любое препятствие с железной уверенностью, что оно в конце концов поддастся. Он сдался лишь после того, как скаут-мастер пригрозил нажаловаться отцу: Кент отошел от двери, дыша как бык, в его широко расставленных и слегка туповатых глазах отражалась унылая, тусклая ненависть.
Около четырех часов утра Ньютон резко сел в постели. Его разбудили звуки открывшейся и захлопнувшейся дверцы шкафчика. После раздался… хруст. Монотонный, медлительный, тихий.
– Макс? – прошептал мальчик. – Макс, ты спишь?
– Иди спать, Ньют, – ответил Макс с нижней койки, его голос так охрип ото сна, что слова слились воедино: «ИдиспатьНьют».
Ньютона шокировало то, что Макс и остальные могли дрыхнуть под эти запахи и жуткие звуки из-за двери… Может, Макс просто не хотел их обсуждать и поэтому притворялся. Может, он думал, что солнечный свет – лучшее лекарство от всех страхов.
НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ СПУСТЯ лучи солнца просочились сквозь пожелтевшее от древесной смолы окно, и в застоялом воздухе заискрились пылинки. Мальчишки встали, молча натянули толстые свитера и зашнуровали ботинки. Эфраим поймал взгляд Макса, вопросительно поднял бровь и одними губами произнес: «Ты в порядке?»
Тот пожал плечами, слабо улыбнулся и завязал шнурки двойным узлом. Он, как и все, чуял слабый сладкий запах, доносившийся из гостиной, где спал скаут-мастер. И странный хруст Макс тоже слышал.
Его дед был фермером. Последние несколько лет он платил Максу и Эфраиму по семнадцать долларов в день за то, чтобы они бросали куриные кости в «челюсти» – промышленную дробилку из нержавеющей стали, стоявшую в сарае. Дед покупал кости на птицефабрике в Саммерсайде по доллару за мешок. Официально они назывались «побочным продуктом животного происхождения», так же как и коровьи лепешки, свиное дерьмо и куриные перья. Макс с Эфраимом разрезали джутовые мешки и сбрасывали гремящие кости в воронку «челюстей». Грязная и слегка жутковатая работа. По-настоящему островная – утомительная и тоскливая, такая, понятное дело, должна нравиться любому мальчишке.
По крайней мере им приходилось выполнять ее вместе. Макс и Иф были лучшими друзьями. Много лет неофициально, но несколько месяцев назад они скрепили дружбу: швейцарским ножом Эфраима сделали неглубокие надрезы на больших пальцах, прижали их друг к другу и торжественно произнесли: «Друзья навеки». Они стали больше, чем ЛД – они теперь были ДН.
Едва кости оказывались в воронке, дед Макса включал машину. Шестеренки быстро справлялись с делом, и, когда открывался бак молотилки, внутри оказывалась куча мелкого белого порошка.
«Костная мука, – говорил дед. – Волшебная штука, ребята. Кости – первое дело для выращивания овощей.
Услышав это, Макс удивился, почему тогда фермеры не засаживают картофелем кладбища… Ответ дошел до него очень быстро.
Прошлой ночью, тихо лежа в постели, Макс гадал, проснулся ли Эфраим. Слышал ли он этот хруст? И если да, то подумал ли о том же, о чем и Макс, – о том, что с похожим звуком дробятся крошечные хрупкие косточки в стальных зубах «челюстей»?
