Петр Столыпин. Великий человек Великой России!

Итак, на очереди главная задача – укрепить низы. В них вся сила страны. Их более ста миллионов. Будут здоровые и крепкие корни у государства, поверьте, и слава русского правительства совсем иначе зазвучит перед Европой и перед целым миром. Дружная, общая, основанная на взаимном доверии работа – вот девиз для всех нас русских. Дайте государству 20 лет покоя внутреннего и внешнего и вы не узнаете нынешней России».

Столыпин придавал важное значение земской реформе в Западном крае, где русское население (белорусы и малороссы) находились в неравном положении по отношению к другим национальностям, прежде всего, полякам, из которых состояла большая часть землевладельцев. Закон о земстве в Западном крае был неразрывным, неотъемлемым звеном, входившим в цельную планомерную национальную политику, был делом любви Столыпина к России, к народу русскому и к пахарю западного края. Не полицейскими мерами, говорил он, спасем мы белоруса и малоросса от экономического и культурного гнета польских помещиков. Тут необходим сильный подъем русской культуры, которого мы без русского земства не достигаем. Отдавая дань уважения польской культуре, он, как глубоко русский человек, открыто заявлял, что есть культура, которая ему милей и ближе – русская культура для русского народа. Его политика не была политикой угнетения, устранения какой либо из нерусских народностей, а чисто положительной политикой, стремящейся поднять русскую культуру и экономическую силу русского на рода.

Председатель Совета Министров, Статс-Секретарь П. А. Столыпин

Обсуждение и принятие Закона о земстве в Западных губерниях вызвало «министерский кризис» и стало последней победой Столыпина перед его смертью.

Предпосылкой будущего конфликта стало внесение правительством законопроекта, который вводил земство в губерниях Юго-Западного и Северо-Западного. Законопроект значительно уменьшал влияние крупных землевладельцев (представленных, в основном, поляками, доля которых в этих губерниях составляла от 1 до 3,4 %) и увеличивал права мелких (представленных русскими, украинцами и белорусами).

В этот период деятельность Столыпина протекала на фоне усиливавшегося влияния оппозиции, где против премьер-министра сплотились противоположные силы – левые, которых реформы лишали исторической перспективы, и правые, усмотревшие в тех же реформах покушение на свои привилегии и ревностно относившиеся к быстрому возвышению выходца из провинции.

Лидер правых, не поддерживавших этот законопроект, П. Н. Дурново писал царю о том, что «проект нарушает имперский принцип равенства, ограничивает в правах польское консервативное дворянство в пользу русской «полуинтеллигенции», создает понижением имущественного ценза прецедент для других губерний». Столыпин, выступавший за этот закон, представлялся правым чуть ли не опаснейшим революционером.

Столыпин просил царя обратиться через председателя Государственного совета к правым с рекомендацией поддержать законопроект. Один из членов Совета, В. Ф. Трепов, добившись приема у императора, высказал позицию правых и задал вопрос: «Как понимать царское пожелание, как приказ, или можно голосовать по совести?» Николай II ответил, что, разумеется, надо голосовать «по совести». Трепов и Дурново восприняли такой ответ как согласие императора с их позицией, о чем незамедлительно проинформировали других правых членов Государственного совета. В результате 4 марта 1911 года законопроект был провален 68 голосами из 92.

Карикатура на Столыпина

Утром следующего дня Столыпин отправился в Царское Село, где подал прошение об отставке, объяснив, что не может работать в обстановке недоверия со стороны императора. Николай II говорил, что не хочет лишаться Столыпина, и предлагал найти достойный выход из создавшегося положения. Столыпин поставил царю ультиматум – отправить интриганов Трепова и Дурново в длительный заграничный отпуск и провести закон о земстве по 87-й статье. 87-я статья Основных законов предполагала, что царь может самолично проводить те или другие законы в период, когда Государственная дума не работает. Статья была предназначена для принятия неотложных решений во время выборов и междумских каникул.

Близкие к Столыпину люди пытались отговорить его от столь жесткого ультиматума самому царю. На это он отвечал: «Пусть ищут смягчения те, кто дорожит своим положением, а я нахожу и честнее, и достойнее просто отойти совершенно в сторону. Лучше разрубить узел разом, чем мучиться месяцами над работой разматывания клубка интриг и в то же время бороться каждый час и каждый день с окружающей опасностью».

Судьба Столыпина висела на волоске, и только вмешательство вдовствующей императрицы Марии Федоровны, убедившей своего сына поддержать позицию премьера, решило дело в его пользу. В воспоминаниях министра финансов В. Н. Коковцова приводятся ее слова, свидетельствующие о глубокой благодарности императрицы к Столыпину: «Бедный мой сын, как мало у него удачи в людях. Нашелся человек, которого никто не знал здесь, но который оказался и умным, и энергичным и сумел ввести порядок после того ужаса, который мы пережили всего 6 лет тому назад, и вот – этого человека толкают в пропасть, и кто же? Те, которые говорят, что они любят Государя и Россию, а на самом деле губят и его и родину. Это просто ужасно».

Император принял условия Столыпина через 5 дней после аудиенции у Николая II. Дума была распущена на 3 дня, закон проведен по 87-й статье, а Трепов и Дурново отправлены в отпуск.

Дума, проголосовавшая ранее за указанный закон, восприняла это как полное к себе пренебрежение. Лидер «октябристов» А. И. Гучков в знак несогласия покинул пост председателя Государственной думы. Впоследствии на допросе Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства 2 августа 1917 г. Гучков говорил о Столыпине, что «человек, которого в общественных кругах привыкли считать врагом общественности и реакционером, представлялся в глазах тогдашних реакционных кругов самым опасным революционером».

Почти ничего до недавнего времени не было известно о деятельности П. А. Столыпина по обеспечению «мировых интересов» России, то есть по укреплению обороноспособности страны, в первую очередь, по усилению флота. Забота Столыпина об обороне России была продиктована не только «мировыми интересами» страны. Другая, столь же немаловажная причина заставляла уделять самое пристальное внимание российским вооруженным силам. По свидетельству С. Д. Сазонова, Столыпин неоднократно повторял, что для успеха русской революции необходима война, без нее она бессильна. Петр Аркадьевич понимал, что революция станет бессильной тогда, когда наиболее острые проблемы русской жизни, дающие пищу для революционной агитации, будут решены, причем решены мирно и на прочной законной основе.

П. А. Столыпин и Министр Двора Барон Фредерике на «Штандарте» (Рига, 1910 г.)

Именно Столыпин был инициатором восстановления русского флота, крайне ослабленного после Русско-японской войны 1904–1905 годов. В июне 1908 года Столыпин заявил: «Великие мировые державы имеют и мировые интересы. Великие мировые державы должны участвовать и в международных комбинациях, они не могут отказываться от права голоса в разрешении мировых событий. Флот – это тот рычаг, который дает возможность осуществить это право, это необходимая принадлежность всякой великой державы, обладающей морем».

В 1909 году Столыпин добился начала строительства на Балтике первых русских кораблей-дредноутов. В 1911 году ему удалось провести через Думу законы об усилении Балтийского и Черноморского флотов (на это выделялось 222 миллиона рублей). Уже после смерти Столыпина, в 1912 году, Дума приняла «Большую судостроительную программу» на 430 миллионов рублей. И это отнюдь не было гонкой вооружений. В 1909 году затраты Германии на военно-морской флот превосходили расходы России на эти же цели почти в 2 раза. В США расходы на военный флот были в 2,9 раза, а в Англии – в 3,5 раза больше, чем в России.

Выступая в Думе, Столыпин сказал, что отказ в кредитах флоту будет равносилен «изъятию одного из краеугольных, одного из важнейших камней. Отказ – это будет остановка… При теперешнем мировом состязании народов такая остановка гибельна».

Из-за того, что Дума не всегда поддерживала требования военных, Россия к началу Первой мировой войны (август 1914 года) имела всего 1 линкор-дредноут в строю и 3 линкора-дредноута почти готовых, но еще не прошедших ходовых испытаний. Англия имела тогда 22 дредноута, Германия – 16 дредноутов.

Балтийские линейные корабли-дредноуты типа «Севастополь» (спущены на воду в июне-октябре 1911 года) были лучшими в мире. Они превосходили современные им английские линкоры типа «Белерофон» и «Сент-Винсент», германские типа «Нассау», «Остфрисланд» и «Кайзер», американские типа «Делавар», французские типа «Жан Бар». В 1912–1917 годах Россия строила на Черном море усовершенствованные линейные корабли типа «Императрица Мария» (решение об их постройке было принято еще в августе 1911 года). Линкоры «Севастополь» развивали скорость до 24 узлов, то есть на 2–4 узла больше своих зарубежных конкурентов. Русские корабли имели и более сильное вооружение. Перевес в скорости хода и мощи артиллерии позволял русским линкорам навязывать противнику время и дистанцию боя. К тому же русские снаряды были и сильнее немецких того же калибра. На больших (свыше 4 километров) дистанциях боя, а именно на таких дистанциях велись морские сражения во время Первой мировой войны, преимущество более тяжелых снарядов сказывалось особенно заметно. Поэтому итальянский журнал «Ривиста маритима» совершенно справедливо писал: «…С технической точки зрения несомненно, что в русских кораблях наиболее разумно соединены крупная сила, хорошее бронирование и отличная скорость с крайне умеренным водоизмещением».

Примечательно, что «Севастополь» и однотипные «Гангуг» и «Петропавловск» участвовали в Великой Отечественной войне, защищали Севастополь и Ленинград. «Севастополь» и «Гангуг» (переименованный в «Октябрьскую революцию») оставались в составе нашего флота до 1956 года. Линейный корабль «Императрица Мария» после революции был разобран, но его 305-миллиметровые орудия главного калибра участвовали в 1942 году в защите Севастополя в составе артиллерии береговой обороны.

Столыпин был убежден, что «России нужен могучий линейный флот, который опирался бы на флот миноносный и подводный». Уже в 1911 году был спущен на воду новейший эскадренный миноносец «Новик», ставший головным кораблем в серии эсминцев. Ему принадлежал мировой рекорд скорости – 37,3 узла. В Великой Отечественной войне участвовали 17 эсминцев типа «Новик», а 7 из них оставались в составе нашего флота до начала 50-х годов. При Столыпине быстро развивался и русский подводный флот, постоянно пополнявшийся все новыми подводными лодками конструкции выдающегося кораблестроителя И. Г. Бубнова.

Когда в 1908 году многие выдающиеся деятели III Государственной думы, возмущенные глубокими непорядками, продолжавшими царить в морском ведомстве, в особенности по делу судостроения, решили демонстративно отказать в кредите на судостроение, не превышавшем тогда 11000000, надеясь вызвать тем ускорение реформирования ведомства, П. А. Столыпин, становясь выше партийных технических требований, выше ведомственных интересов и даже выше правительственной точки зрения, возвышаясь до уровня государственной идеи, призывал к тому же и членов Думы:

«Для всех, кажется, теперь стало ясно, что только тот народ имеет право и власть удержать в своих руках море, который может его отстоять… Беззащитность на море так же опасна, как и беззащитность на суше… Вот почему дело кораблестроения везде стало национальным делом…