Неживая вода
Тело лежало на обочине, и издалека его можно было принять за сверток тряпья. Но сердце сжалось от предчувствия беды, и мальчик узнал разметавшиеся по земле пшеничные косы, и запрокинутое к небу лицо, и пестрый свитер, теперь разодранный в нескольких местах и запачканный чем-то темным. Званка лежала головой к дороге, но Игнат все равно увидел, что ниже свитера на ней ничего нет, и острые, вывихнутые колени белели в наступивших сумерках, словно обглоданные кости.
Игнату захотелось кричать, умолять остановить машину. Он разлепил обветренные губы, но вместо слов из горла выходили какие-то хрипы. Глаза налились тяжестью, будто собрались вывалиться из глазниц. Похоже, что и время замедлилось. Проплывая мимо в вязком леденящем потоке безумия, Игнат разглядел заскорузлые черные пятна на затылке, вдавленную грудь, на которой провисали лохмотья свитера. Круглое лицо теперь казалось маленьким, сморщенным, почерневшим – навь выпила жизнь без остатка, оставила только пустую, изломанную оболочку.
Тогда с губ Игната наконец-то сорвался первый мучительный стон.
– Ах ты, ирод! Куда тебя понесло? – крикнула бабка Стеша.
– Да кто ж знал, что ее не убрали-то? – оправдывался Касьян. – Да тут быстрее, думал…
– Ну так гони! Гони!
Мотор взревел, машина набрала скорость, и Игната по инерции отбросило назад. Сведенные судорогой пальцы все еще цеплялись за сиденье, и мальчик не чувствовал ничего. Тьма сжималась вокруг него, и оставалось только кричать, и извиваться в крепко удерживающих его руках, и кричать снова…
…Он возвращался в реальность рывками. Кто-то грубо тряс его за плечи, щеки горели, словно от удара.
– Игнашка, да чего ты? Не дури, парень!
Его встряхнуло еще раз. Голова безвольно мотнулась, но сознание постепенно возвращалось к нему. Глаза сфокусировались на встревоженном, небритом лице дядьки Касьяна.
– Ты что это удумал в обмороки падать? – ухмыльнулся тот и хлопнул парня по щеке шершавой ладонью. – Чай, не баба.
Игнат захлебнулся слюной, прокашлялся. Во рту стоял неприятный привкус желчи.
– Долго ты еще возиться будешь? – послышался со стороны недовольный окрик Егора. – Одному мне машину не вытолкать!
– Иду уже, иду! – раздраженно ответил Касьян.
Он подцепил Игната за подбородок пропахшими табаком пальцами, заглянул в глаза.
– Как теперь? Лучше?
Игнат кивнул, громко шмыгнул носом.
– Да…
– Ну, вот и славно, – Касьян хлопнул парня по спине. – Пошли, поможешь.
– Не могу я, – слабым голосом ответил Игнат. – Неправильно это, дядь Касьян…
– Эх, молодежь! – вздохнул мужик, покрутил головой, сокрушаясь. – Да что ж правильного в этой жизни-то есть? Естественный отбор это, слыхал? За наших ведь родных печемся. За деток наших. А что значит одна жизнь против сотни? Подумай-ка.
– Нет, нет! – Игнат упрямо дернул подбородком. Мокрые пряди волос упали на глаза, побелевшие пальцы сжались в кулаки. – Так не должно быть… У нас ведь есть ружья! Правда! – он воспрянул духом, поднял на Касьяна загоревшиеся надеждой глаза. – У дяди Мирона точно есть ружье! А если всем селом? Всем миром? Позвать малотопинских мужиков. Да и других… а?
Касьян, направившийся было к грузовику, развернулся, приблизился к Игнату вплотную.
– Ты хоть понимаешь, что говоришь-то? – зло просипел он. – Дурак, как есть дурак! Сегодня мы с ружьями пару навий ухлопаем, а завтра их два десятка придет! Сотня придет! И не одну нашу Солонь с землей сровняют, а всю округу! Этого ты хочешь?
Игнат испуганно мотнул головой.
– Нет…
– Не-ет, – передразнил Касьян. – Так и не говори, о чем не знаешь! Может, их вообще убить нельзя. Ведь нелюди они! Сам видел, поди.
Игнат сглотнул. Вспомнились неживые тени у плетня. Резкий запах гари и приторной сладости.
– Да и то, – продолжил Касьян, – и от нави польза есть. Места здесь неспокойные, Игнатка. Рудники рядом, леса кругом дремучие. Были времена, беглые каторжане да браконьеры досаждали. А теперь ничего, жить можно. – Он вздохнул, поскреб заскорузлым пальцем переносицу. – Коровы летом на косогор без пастуха ходят, и ни одну волки не задрали. Понял? Это бабка твоя договор с навью заключила. Только срок теперь вышел.
– Что ж делать тогда? – прошептал Игнат и обернулся в сторону кабины, но оттуда по-прежнему не доносилось ни звука.
– Делаем, что можем, – грубовато отрезал Касьян. – Слава богу, не шибко мудреных вещей от нас требуют. Немного продуктов, мяса да молока. Топливо и списанная техника. Мало осталось нечисти тут, в Опольском уезде. Мало, а все-таки сила. Возьмут немного оттуда, немного отсюда. Им на пользу, а мы нешто с этого обеднеем?
– А Марьяна?
– А это ты уж сам рассуди, – усмехнулся Касьян. – Слышал небось, как черти до наших баб охочи. Не Марьяна, так Ульяна. Не в Солони, так где-нибудь еще. Что мы можем поделать, Игнатушка? Не давши слово – крепись, а давши – держись.
– Касьян, скоро ли? – снова послышался раздраженный голос Егора, а вслед за этим – отборная ругань.
– Иду! – огрызнулся Касьян, потрепал Игната по волосам. – Так-то, Игнатка. Пойдем, а то скоро и вечереть начнет.
Он двинулся к грузовику. Игнат послушно шагнул следом, будто провалился под лед. Будто земля разошлась под ногами, и теперь он летел вниз, в подсвеченное алым заревом пекло, куда рано или поздно попадали все грешные земные души.
– Ну-ка, взяли! – между тем скомандовал Касьян.
Вдвоем с Егором они уперлись плечами в бок грузовика, закряхтели от натуги. Тут же к ним присоединился и егерь.
– Как девчонка? – вскользь осведомился Касьян.
– Что с ней сделается, – Мирон ухмыльнулся недобро. – Обморочная лежит. Ничего, скоро оклемается.
Касьян кивнул коротко и снова навалился на машину.
– Раз, два…
Кузов начал крениться. Со скрипом и грохотом грузовик встал на колею, из-под колес взметнулись снежные вихри.
– Ну, слава те господи! – вздохнул кто-то из мужиков. – Авось управились…
И окончание фразы потонуло в зловещем гуле, сиреной расщепившем тишину леса.
Мужики окаменели. Игнат испуганно задрал голову кверху, и на миг ему показалось, будто где-то высоко, над макушками сосен, промелькнула длинная и темная тень. Но ветер сейчас же запорошил глаза снежной пылью. Игнат моргнул, и тень исчезла. Только ветер гулял в почерневших ветвях, да наливалось гниющим соком небесное нутро.
– Приехали, – произнес Егор сорванным голосом. – Не успели до бурелома-то… что ж делать?
– Теперь только сидеть да Богу молиться, – ответил Касьян и сквозь зубы сплюнул в сугроб. – Навь сама нас найдет.
11
– А все из-за тебя, дурака! У-у-у!
Игнат не сразу понял, что обращаются к нему. Прежде добродушное лицо Егора перекосило от злобы и страха.
– В сугроб мы еще и раньше легли, – заметил Мирон. – Парень в этом не виноват.
Егор сощурился.
– Не виноват, – просипел он. – Тогда Игнашка, может, и ритуал проведет?
– Ты чего говоришь-то? – прикрикнул на него Касьян.
– То и говорю! – оскалился Егор. – Он ведь бабки Стеши внук. Да и дурачок. Душа у него добрая, чистая. Навь его в первый раз не тронула, не тронет и теперь.
В груди Игната похолодело. Он отступил назад, огляделся растерянно, словно ожидая помощи. Но не было в лесу никого, кроме трех перепуганных мужиков у грузовика и обморочной Марьяны, лежащей сейчас в кабине. Марьяны, которая очень скоро последует за Званкой в вечную тьму и стужу небытия.
– Не дури, – устало произнес Касьян. – Лучше коров обратно пригони. Убегут.
– Куды им бечь, – хмуро отозвался Егор, но все же отправился за коровами. Те остановились у края колеи, время от времени мотая тяжелыми головами.
– Шел бы ты тоже, Игнаш, – беззлобно сказал Касьян и вздохнул. – Может правда помилуют. А мы-то уже души пропащие…
Он махнул рукой и замер, склонил голову набок, прислушиваясь. Заросшее темной щетиной лицо разом посерело и выцвело, будто старый рушник.
– Ты чего? – удивился Мирон.
Касьян медленно обвел его остекленевшим взглядом и приложил палец к губам.
– Ш-ш! – Его руки затряслись, как с похмелья. – Чуете? – бесцветным голосом произнес он. – Земля шевелится…
Сначала Игнат не почувствовал ничего и ничего не услышал. Раскатистый гул давно сошел на нет, и в лесу снова установилась тишина, изредка разрываемая коровьим мычанием да скрипом многолетних сосен. Потом плавно, едва заметно, качнулась земля. И хотя Игнат никогда не был на море, в этот момент подумал, что именно так качается палуба под ногами моряков. Из живота начала подниматься волна щемящего страха.
– Помоги, Господи, – выдохнул Касьян, размашисто осеняя себя крестным знамением.
Вслед за новым толчком земной утробы послышался треск ломающихся веток. Игнат задрал голову, ожидая увидеть выросшие до неба гигантские тени – силуэты древних и страшных богов, подминающих сосны, как сухие щепки. Но там, наверху, только клубились обрюзгшие снеговые тучи, только беспрерывно дул в охотничий рог ветер. И завороженный танцем сосновых вершин да еще предчувствием надвигающейся беды, Игнат пропустил момент появления нави.
Они уже стояли здесь – безликие серые фигуры на фоне выстуженного леса.
Волна, зародившаяся в животе, ударила в ребра, как в борт утлого суденышка. Земля под Игнатом оплавилась, стала жидкой, как кисель, закрутилась возле щиколоток воронкой. Ужас потащил в свои глубины, как в далеком детстве. И парень не мог ни пошевелиться, ни вздохнуть, а только глядел во все глаза.
Навьи стояли в пяти саженях от грузовика, но Игнат все равно не мог разглядеть их лиц. Только там, где должны находиться глаза, поблескивали тусклые болотные огни. Воздух постепенно наполнялся запахами сладости и гари. Навьи молчали. Молчали и мужики.
Игнат не знал, сколько еще они простояли так, оценивая друг друга, словно войска перед решающей схваткой. Первым очнулся Касьян.
– Паны! Не серчайте, паны! – заискивающе заговорил он, выбегая вперед. – Вот, грузовик с колеи сошел, насилу выбрались. Все у нас готово, как условлено. Вот, сами убедитесь! – он махнул в сторону кузова, и Игнат отметил, как трясется его рука. – А что уж не успели к бурелому, так вы не серчайте, паны…
Одна из четырех фигур покачнулась, выдвинулась вперед. Земля под ногами завибрировала снова, и Касьян пригнулся, непроизвольно вскинул руки, как в ожидании удара. За спиной Игната кто-то громко сглотнул слюну.
– Хо… ро… шо, – произнес навий, и запах сладости, приторной до тошноты, стал резче.
Игнату вспомнился его недавний сон – мертвая Званка, застывшая возле его постели. Черный рот становится похожим на букву «О», слова с трудом выходят из окоченевшей гортани и не несут в себе ни эмоций, ни чувств.
Тем же мертвым голосом говорила сейчас и навь:
– Заби… раем…
Существо сдвинулось с места. Трое оставшихся как по команде одновременно потянулись следом. Игнат видел, как под тяжестью их тел с хрустом надломился наст. За спиной громко и протяжно промычала корова, будто почувствовала уготованную ей участь. Вслед за этим раздался еще один звук, но на этот раз он шел из кабины – приглушенный стон измученного человека.
Марьяна!
Стон повторился, и теперь мужики тоже услышали его.
– А тут, извольте полюбопытствовать, у нас девица-красавица, – суетливо заговорил Касьян, однако не сделал попытки приблизиться – расстояние между ним и кабиной пересекала темная навья тень. – Девка кровь с молоком, пан, так жалко отдавать! Чистая, хе-хе. Женка моя лично проверяла, так не побрезгуйте, пан…
Существо скользнуло к кабине, и теперь в его движениях появилась какая-то изящная плавность. Игнат вспомнил, как однажды ходил на болота за клюквой, и выструганной тросточкой ощупывал впереди дорогу, чтобы не провалиться в ямы и змеиные норы. Тогда-то он и встретил гадюку – она пересекла его путь грациозно, вальяжно, вовсе не пугаясь присутствия человека. Ее туловище отливало красноватой медью, вдоль хребта струились зигзагообразные узоры. Королева северных змей и хозяйка болот, всегда нападающая исподтишка.
Гадюку – вот кого напоминал теперь навий.
Его руки закрутились вокруг Марьяны, будто змеиные кольца. Она билась в них испуганным зябликом, растрепанная коса хлестала по щекам, но навь была куда сильнее всех солоньских мужиков и не собиралась отпускать добычу. Безликую серую маску лица пересекла трещина, открыв ряд заостренных людоедских зубов – навий улыбался. Потом из трещины рта вынырнул язык – длинный и острый, как змеиное жало. Медленно, со вкусом навий провел языком по Марьяниной щеке и проурчал утробно:
– Булочка… сладкая булочка…
Тогда Игнат не выдержал.
Картина, что сейчас разворачивалась перед его глазами, наложилась на события прошлого, словно калька. Чувство вины, годами копящееся под спудом, с размаху подтолкнуло в спину.
– Не троньте ее, проклятые!
Игнат налетел на обидчика, ударил раз, другой, не думая, кто перед ним находится – человек ли, черт ли.
«Рано или поздно приходится выходить на бой со своими бесами и побеждать их».
А перед внутренним взором вместо лица Марьяны маячило скорбное, посеревшее лицо Званки.
Потом Игнат обнаружил, что его кулаки молотят один только воздух, а его самого вздернули за шиворот, как котенка.
– Уди… вительно, – раздался низкий, рокочущий бас.
Лицо Званки подернулось рябью, рассыпалось мозаичными фрагментами, и вместо него из тумана выплыла белесая маска с горящими угольями глаз и косой трещиной вместо рта. Некоторое время навий смотрел в упор и молчал. Затем Игната швырнуло на снег. Он больно ударился спиной о смерзшуюся землю, горячий лоб обдало снежным крошевом.
– Удивительно, – повторил мертвящий голос. – Было время… человечьего духа слыхом не слыхано… видом не видано… а нынче он сам пожаловал.
Над лесом пронесся глухой, раскатистый грохот – так камни осыпаются с гор, так кости мертвецов перекатываются в жестяном жбане, – так смеялась навь.
– Отпустите! – выдохнул Игнат.
Превозмогая боль в пояснице, он приподнялся с земли и теперь смотрел прямо в безучастные лица.
– Отпустить? – повторил навий. – Но мы даже не начали!
Смех прокатился по лесу снова. Небо над головами дрогнуло и наконец лопнуло у самого горизонта. Из разверстого нутра начали медленно и бесшумно опускаться снежинки.
Пришел в себя и Касьян. Он молитвенно заломил руки, заговорил сорванным голосом:
– Паны, не обращайте внимания! Это ж дурачок местный, Игнашка Лесень! У-у! Стервец! – Касьян замахнулся рукавицей. – Вечно не в свои дела суется! Вы не серчайте, малоумный он! – Касьян ухмыльнулся, покрутил пальцами у виска. – В детстве навь на его глазах девку забрала. Вот он и тронулся.
– Званку, – шепнул Игнат. – Навь забрала Званку Добуш.
В сердце словно вошла невидимая игла, и оно дрогнуло и застыло. Грудь изнутри окатило тоской и болью, а пальцы против воли начали сжиматься в кулаки.
– Вы забрали Званку Добуш! – повторил он, и голос сорвался на крик. – Забрали Званку! И нет ей теперь покоя, и жизни мне нет!
– Да помолчи ты! – закричал из-за спины Егор. – Дурак! Ты хоть понимаешь, с кем связываешься?
– Ти… хо!
Рокочущий бас разом заставил всех смолкнуть. Игнат стоял, подавшись вперед и дрожа всем телом. В колышущемся мареве застыли и темные силуэты.
– Забрали, – повторил навий, и в трещине рта снова блеснули треугольные акульи зубы. – А ты… вернуть бы хотел?
– Как мне ее вернуть, когда вы живую воду тоже спрятали? – горько произнес Игнат. – Да и мертвой воды у меня нет. Не успокоить мне ее и раны не заживить.
– Так… найди, – вкрадчиво шепнула тьма. – А мы… так и быть… вернем твою Званку…
За спиной кто-то сплюнул в сердцах:
– Дурак! Как есть дурак…
– Тихо!
Навий вскинул руку, тусклыми бликами расчертили воздух стальные когти. Боковым зрением Игнат заметил, как взвыл и повалился в снег дядя Егор. По его лицу ото лба до подбородка пролегла косая рана.
– Обманете ведь! – крикнул Игнат. Веки обожгло, и он заморгал быстро, отер лицо рукавом.
– Нет, – прошелестел навий. – Мы слово держим.
И засмеялся – дробный звук града, просыпавшегося на деревянную кровлю.
– Тогда отпустите и Марьяну!
– Зачем тебе она? – спросил навий, а его руки еще плотнее обвились вокруг обмякшего тела девушки, треугольные зубы поблескивали влажно. – Коль мы Званку вернем…
– Отпустите Марьяну! – упрямо повторил Игнат. – Довольно с вас и прочего откупа!
Кто-то из мужиков зашипел, но не произнес ни слова – рядом в сугробе все еще хныкал и хлюпал кровью раненый Егор. Навь молчала, только жарко горели огоньки глаз, да жидкие узоры текли по неподвижным фигурам, как чешуя по змеиному телу.
– Хорошо, – наконец согласился навий. – Что дашь взамен?
Игнат растерялся.
– Что ж мне дать? Один я на свете, богатства не нажил.
Последовал новый, еще более раскатистый взрыв хохота. Ветер тоскливо взвыл в вековых кронах, небесная рана стала шире, темнее, и хлопья снега повалили гуще.
– Отдай руку, – шепнула навь. – За сердце девушки.
Внутренности скрутило в кровяной клубок. Сзади подбежала призрачная Званка, ткнулась холодным носом в шею, обдала стужей.
– Как же мне без руки-то? – едва ворочая отяжелевшим языком, произнес Игнат. – Я ведь плотник.
– Пожалейте! – поддакнул Касьян. – Пошто мальца калечить?
Навь молчала. Снежинки клочьями падали на их неподвижные фигуры, стекали вниз темными красноватыми ручейками, словно небесный сок смешивался с гарью и кровью страшных посланников небытия.
– Будь по-твоему, – согласился навий. – Если руки его ценнее… выкроите сами ремень из его спины… тогда отпустим…
– Господи, грехи наши… – охнул Касьян.
– То есть как это? – Игнат отступил, заморгал растерянно. Званка за его спиной захихикала, подула холодом на затылок, закружилась в снежной пелене.
– Вот нож, – в темной когтистой лапе навия блеснуло лезвие. – Режь… и отпустим…
– Да мы-то тут с какого бока, пан? – захныкал Касьян. – Не обучены мы этому! Рука не подымется!
– Иначе… – прошелестел навий, – спалим деревню… – Развернул нож рукоятью к Касьяну, ткнул ее в дрожащую ладонь мужика: – Режь!
Касьян сжал пальцы вокруг рукояти, его голова затряслась, как в припадке.
– Отец Небесный, – забормотал он, – прости нам грехи наши…
Запнулся, шагнул к Игнату:
– Прости и ты…
– Да вы что?! – закричал парень и начал отступать. Ноги увязали в сугробах, под одежду забрались ледяные вихри. – Дядя Касьян! Я ведь вам крышу крыл! Я ведь вас с детства знаю! Да разве можно так?
– Нельзя, Игнатушка, – плаксиво заговорил мужик. – Никак нельзя… Только нам-то что делать, грешным? Коли уговор такой…
Игнат уткнулся плечом в чьи-то подставленные руки, повернулся и увидел рядом перекошенное лицо егеря Мирона.
– Грешные мы, Игнатушка, – прохрипел он и рывком распахнул Игнатову парку. – А ты между нами праведник. Может, оттого тебя навь и присмотрела-то!
– Праведник ты, – эхом повторил Касьян, навалившись на парня сзади. – Добрая душа, чистая… а мы грешные, Игнатушка… Грешные. Грешные! Да только грешные, может, поболе твоего жить-то хотят!
С тяжким, болезненным треском разошлась ткань. Спину обожгло, будто укусом – это мертвая Званка обхватила его ледяными руками, поцеловала между лопаток.
«Вот ты и со мной теперь, – шепнул в уши бесплотный голос. – Со мной, и ныне, и присно, и во веки вечные…»
Часть 2
На перепутье
Вьюга пела.
И кололи снежные иглы.
И душа леденела.
Ты запрокинула голову ввысь.
Ты сказала: «Глядись, глядись,
Пока не забудешь
того, что любишь».
А. Блок1
Кружится, кружится снежное веретено.
Белой нитью обматывает покореженные сосны, накидывает аркан на кладбищенские кресты, тянет разом, будто выдергивает больной зуб. Из земли вырастают могильные курганы, снег плотным саваном укрывает двух потерянных в тайге людей. Нет никаких дорог, никаких ориентиров – только неистово пляшущая, белоглазая вьюга. Хрустко ломаются ветки, их в щепы размалывают метельные жернова. И нет уже ни земли, ни неба. И никакого спасения тоже нет.
– Погибнем…
Страшное слово соскользнуло с губ, льдинкой пропало в белой кутерьме.
– Не говори так! – осиплый женский голос едва слышался в реве непогоды. – Не для того нас Господь помиловал, чтобы на страшную смерть обрекать!
Игнат попытался приоткрыть глаза. Ресницы отяжелели, склеились налипшим снегом. Инеем подернулись и брови, и волосы, и щетина вокруг рта. Но холода Игнат не чувствовал – тело опоясывал изнуряющий жар.
– Погибнем, Марьян, – повторил Игнат. – Одни мы…
Он заморгал, утер лицо дрожащей ладонью. В полумраке фигура девушки казалась темной, неживой, мокрые пряди выбивались из-под шерстяного платка.
– Да что ты заладил! – прикрикнула на него Марьяна. – Не для того я рубаху на бинты извела, чтоб погибнуть! – Она смахнула с лица налипшие волосы. – Не накликай лихо-то!
– Да что тут кликать, когда вокруг такая круговерть. Не замерзнем, так волки придут.
– Волки по норам попрятались, – сердито ответила Марьяна. – Ничего. Выдюжим.
Она остановилась, повернувшись к бьющему ветру спиной. Буран закручивал вокруг пушистые вихри, словно обмахивал песцовым хвостом. Игнат уткнулся в ее плечо носом, вдохнул запах овчинного тулупа. Ноги казались сделанными из поролона, подгибались под весом тела, ставшего тяжелым и неповоротливым.
– Плохо все, – прохрипел Игнат. – С пути сбились.
– Вот уж нет! – упрямо отозвалась Марьяна. – Сам говорил, зарубки к дороге выведут. А я только что их приметила. Да вот на той сосне!
Она мотнула головой, и отяжелевшая коса змеей обвила плечи. Игнат хотел проследить за ее жестом, но снежные хлопья назойливо лезли в глаза. Медленно переставляя ноги и увязая в снежных заносах, Игнат доковылял до ближайшей сосны, привалился плечом к ее шершавому боку.
– Плохо, Игнат? – в мельтешащей пелене всплыло встревоженное лицо Марьяны.
– Не знаю, – пробормотал он. – Не чую…
«Боженька любит юродивых да страдальцев», – вспомнились слова бабки Стеши.
Наверное, Игнат находился на особом счету у Всевышнего: когда лезвие ножа прочертило вдоль позвоночника первую борозду, Бог накрыл парнишку широкой ладонью, погрузив в милостивую тьму и беспамятство. Тогда Игнату привиделось, что он умер, а душа камнем рухнула в чистилище. И жидкое пламя плясало на его боках, обгладывая кожу и мышцы, полируя кости до ослепительного белого цвета, который всегда ассоциируется с зимой и смертью.
Потом Игнат очнулся и сквозь белесую мглу различил сгорбленную фигуру Марьяны – она сидела в сугробе подле него и дрожащими пальцами разрывала рубаху на полосы.
– Где… навь? – первым делом спросил тогда Игнат. – Ушла ли?
Распухший язык с трудом ворочался во рту. Услышав его голос, Марьяна вздрогнула, вскинула голову и вдруг заревела – негромко, но надрывно, сглатывая слезы и первые, медленно падающие с неба снежинки. Плакала Марьяна недолго, бормотала под нос, из чего Игнат мог понять только несколько слов вроде «слава богу», «живой» и «прости». Проревевшись, Марьяна снова стала серьезной и сосредоточенной.
– Сейчас, Игнатушка, – забормотала она, с прежним рвением домучивая рубаху. – Сейчас помогу тебе… да ты лежи, лежи! – прикрикнула она на попытку Игната подняться. Он подчинился. Руки дрожали, тело казалось чужим, отяжелевшим, будто кто-то медленно закачивал под кожу расплавленное олово.
– Помощь нужна, – прохрипел Игнат. – Где дядя Касьян?
– Где, где! – грубо передразнила девушка, и в ее голосе послышалась злоба. – Нету твоего Касьяна. Никого нету! Разбежались, как зайцы…
Она не договорила, сглотнула слюну. Ее плечи затряслись, но Марьяна сумела взять себя в руки. Усмехнулась в надвигающихся сумерках.
– Трусы они, Игнаш, – сказала она. – Сильные только с девчонкой связанной да с парнем безоружным. Ничего! Дай только к людям выбраться!
Ее чуть простуженный, но уверенный голос вселял надежду. Пальцы оказались горячими, невесомыми, и боли не было – по крайней мере, Игнат не чувствовал ничего, кроме изнуряющего жара, и понимал, что нужно скорее выбраться к жилью и теплу, пока не началась метель. После нескольких неудачных попыток Игнату все-таки удалось подняться на ноги.
– Надо будет, и на горбу тебя потащу, – сказала ему Марьяна тихо и совершенно серьезно. – Не успела поблагодарить за спасение, так благодарю теперь. Если выживем – вечно твоей должницей буду.
Вклинившееся в эту фразу тревожное «если» совсем не понравилось Игнату. Но он попытался улыбнуться девушке и ответил:
– Дойти я и сам дойду. Нешто не мужик?
Так, в молчании, поддерживая друг друга, они покинули опушку, и по зарубкам Игнат указал направление – туда, где пролегала дорога, соединяющая кладбище, родную деревушку и соседские Малые Топи. Но до метели им успеть не удалось.