Комбат повернулся к Конюху:
– Товарищ лейтенант, можете написать рапорт о разглашении мной секретных данных. Куда писать знаете?
Красный как рак, готовый съесть комбата, Конюх кивнул головой.
Батя улыбнулся и продолжил:
– Вот и прекрасно. Но это еще не все плохие новости. Разведкой в горах замечен большой отряд моджахедов, направляющийся предположительно в нашу сторону. Их потеряли. В отряде ориентировочно двести-двести пятьдесят человек. Куда и зачем идут неизвестно. Вполне возможно, что это один из отрядов беспокойного «Панджшерского льва» Ахмад Шаха. Он уже несколько раз пытался устроить нападения на колонны, да без особого успеха. Похоже, что он еще не успокоился. Там в «вертушке» десяток ящиков с минами. Сегодня уже поздно, скоро стемнеет, а завтра с утра перекройте «горлышко» так, чтобы ни мимо вас, ни к вам ни одна тварь не проползла.
Далее. В связи с напряженной обстановкой приказываю: на связь выходить в два раза чаще. То есть, днем каждый час, а ночью, соответственно, каждые полчаса. Предупредительный залп артиллерии, «будильник», не через пять минут, а через три. Огонь артиллерии по ориентирам и выход группы поддержки так же еще через три минуты. Предупредите радиста, а то придется полбазы ночью по тревоге поднимать. Все понятно?
– Так точно.
– Вопросы, предложения есть?
– Товарищ майор, есть предложение перераспределить броню. Старший лейтенант Малахов поставил танк с БПМ и БТРом на южную сторону. БМД на севере, а восточная и западная стороны остались без брони. Предлагаю БТР и БМП с южной стороны перераспределить на восток и запад. Так же считаю целесообразным полностью обложить технику камнем не только с фронта, но и по флангам, – предложил Пастух.
Ему не хотелось поднимать этот вопрос перед комбатом, получалось, что он в какой-то мере «стучал» на неправильные действия Конюха. А «стучать» он не привык. Но ухудшение обстановки требовало укрепления обороноспособности. А на мнение Конюха было уже плевать, поэтому на его «дружеский» взгляд Пастух ответил таким же. Батя сделал вид, что не заметил эту «перестрелку».
– Пойдем посмотрим, – сказал он, вставая со скамейки, и в этот момент заметил подходившую Наташу, которая попыталась косметикой хоть как-то замаскировать красные глаза – получилось плохо.
– Чаю не хотите, товарищ комбат? – предложила она.
– Нет, – резко ответил ей Батя и, повернувшись к взводному, добавил: – Да, а жену вашу я забираю на базу. Там ей будет безопасней.
И многозначительно посмотрев на Конюха с Пастухом, еще добавил:
– Да и вам спокойней. Собирайтесь, дамочка, – пренебрежительно сказал он, обратившись к Наташе.
– На каком основании? – немного смутившись, все же спросила Наташа.
– Это приказ.
– Я нахожусь здесь по приказу командира полка, и только по его письменному приказу покину высоту, – ответила она уже твердо.
– Будет вам приказ, завтра. В письменном виде. Собирайтесь.
– Вот завтра и поеду. А сегодня остаюсь.
– Наташа, тебе лучше уехать. Здесь становится опасно. В любой момент может вспыхнуть бой, – попытался урезонить жену Малахов, но не тут-то было.
– Тем более. Я, кажется, здесь единственная медсестра. И если завтра может начаться бой, как вы говорите, то кто же будет перевязывать раненых? – ответила горячо Наташа и уже совсем твердо и спокойно добавила: – Я останусь, пока мне не покажут приказ командира полка и не привезут смену.
Батя окинул Наташу взглядом с легкой смесью удивления и одобрения. Ни комбат, ни другие, ни тем более Конюх не ожидали от Наташи такого.
– Будь по-вашему. Будет вам завтра и смена, и приказ. А пока оставайтесь. До свидания.
– До свидания, – ответила, несколько растерявшись от легкой победы, Наташа.
Оглянувшись, она поняла, что поступила правильно. Во взглядах, которыми одарили ее бойцы, она прочла что-то такое, чего ей не хватало эти два месяца на высоте. До этой минуты на нее смотрели только как на в меру симпатичную женщину, которая была здесь единственной представительницей слабого пола и, следовательно, была вне конкуренции. Смотрели как на послушную жену, как на неплохого повара, но не более. Сейчас же на нее смотрели как на свою, как на бойца.
«Вот так. Все просто. Нужно просто принять самой решение и выполнить его. И не слушать, кто что там говорит. Ни маму, ни мужа. Самой принять решение и самой его выполнить, и люди будут смотреть на тебя так, как тебе хотелось бы. Вот только решение должно быть верное», – думала Наташа, смотря в спину уходящему комбату.
– Нахожу предложение сержанта правильным, товарищ лейтенант. Завтра перераспределите броню по флангам и обложите камнем по полной программе, – сказал Батя Малахову напоследок, – здесь достаточно и танка.
– Но товарищ подполковник, основная опасность идет с юга, а если мы обложим БТРы с трех сторон, мы лишим их маневра.
– Лейтенант, вас учили обсуждать приказы или выполнять? – в голосе Сизова сквозило явное раздражение.
– Выполнять, – коротко ответил Конюх.
– Вот и выполняйте, вы же не женщина, а офицер. Завтра с утра и займитесь. Все. Бывайте.
Козырнув, комбат направился к «вертушке». Все повернули назад.
– Пастух! – окликнул Аркадия отставший Конюх.
Пастух оглянулся и подошел к Малахову.
– Обо всем успел доложить, а, сержант?
Аркадий никому ничего не докладывал, осведомленность Бати о делах на высоте и для него была новостью. Но оправдываться перед Конюхом? Нет уж, увольте.
– Да я вообще все успеваю, – ответил он, с вызовом глядя в глаза лейтенанта.
У того исчезли последние сомнения. «Был Пастух с Наташкой, точно был». С какой радостью он бы сейчас врезал по этой наглой морде. Вот если бы об исходе этой драки никто не узнал, тогда он бы не стал себя сдерживать, а так… Его авторитет во взводе и так упал ниже плинтуса, не хватало еще и в драке этому сержанту проиграть.
– А ведь она из-за тебя за косметикой сорвалась, Пастух. Тебе захотела понравиться. Так что вины твоей в смерти Чумы, пожалуй, больше чем моей будет. Чисто по-мужски, между нами, признайся, Пастух – так ведь?
– Сейчас, признаюсь, «тыщу раз». Ага. Ты с больной головы на здоровую-то не вали, лейтенант. Я же тебе говорил, просил – не посылай «молодого». Меня нужно было послать, и было б тебе счастье, по любому. И Чума в живых остался бы, и твоя любимая карьера не пострадала. А если б повезло, то сейчас «вертушка» закутанным в брезент увозила бы меня. Вот счастья то… А, лейтенант?
– Да, сержант, я кажется действительно допустил серьезную ошибку. В следующий раз я буду более осмотрительным.
– Вот и поговорили. Разрешите идти?
– Иди, сержант, иди, – но не успел Аркадий сделать и пяти шагов, как лейтенант вновь окрикнул его: – Пастух, постой!
Он обернулся. Было видно, что взводный хочет, но никак не решается о чем-то спросить. Наконец, поколебавшись несколько секунд, Малахов нехотя произнес.
– Ладно, иди, сержант.
Только когда Пастух развернулся, по его губам скользнула усмешка: он знал, какой вопрос так и не решился задать Малахов. И правильно сделал, глупей вопроса трудно было придумать.
Войдя в палатку, Аркадий понял, что известие о возможном бое с большим отрядом моджахедов, а особенно смерть Чумы, сильно сказались на настроении бойцов. Чтобы как-то отвлечь их от тяжелых мыслей, Пастух решил применить старое эффективное средство:
– Значится так, «тухляк» с морд сняли и пошли чистить оружие.
– Так чистили уже сегодня… – начал было Перец.
– Еще раз почистишь, не рассыплешься, давай бегом, я сказал! – и, не дожидаясь исполнения приказа, вышел.
У стола стоял Леший и о чем-то беседовал с Байкалом.
– Серый, давай вытаскивай всех оружие чистить, пусть отвлекутся немного, а то смотреть тошно, как они себя жалеют.
– Добро. Байкал, давай всех сюда.
Через пару минут весь взвод чистил оружие, привычно расположившись за обеденным столом.
– Что-то мою пулю долго отливают… – затянул свою любимую песню Перец, но не тут-то было.
– Перец, заткнись! – послышалось сразу несколько голосов, но заставить замолчать Перца было не так просто.
– Что-то мою волю прячут, отнимают… – продолжил он настырно.
– В натуре, Перец, заткнись, без тебя тошно, – проворчал Кок. – Если глотку сильно драть охота, так давай что-нибудь повеселее.
– Про баб давай, да? – подал голос Цветочник.
– Про баб, говоришь? – задумался Перец и вдруг просиял.
Он вскочил на скамейку, вытянул руку, чем остро напомнил памятник Ленину и, подражая манере Маяковского, продекламировал:
Голые бабы
по небу летят,
В баню попал
реактивный снаряд.
Пару секунд понадобилось взводу, чтобы переварить и представить, что наплел Перец, потом грохнул взрыв хохота, который чуть не снес палатки.
4
Выпускной вечер подходил к концу. На сцене школьный ВИА «Фортуна» уже второй час выдавал все, на что был способен. Было перепето немало песен из репертуара «Битлз», «Машина Времени» и еще много чего. Ребята устали, сидящему на ударных Аркадию казалось, что палочки вот-вот выскочат из рук. И тут Мария Степановна по прозвищу Суслик решила прийти им на помощь:
– Кажется, наши музыканты устали. Давайте поблагодарим их!
Мария Степановна первая захлопала в ладоши, подавая пример. Все выпускники с восторгом ее поддержали.
Мария Степановна – завуч школы. Маленькая и пухленькая, она имела очень доброе лицо и удивительно приветливую улыбку.
– Спасибо, ребята, отдыхайте. Коля, давай включай свой магнитофон.
Зазвучала какая-то зарубежная группа, кажется АВВА, а может и нет. Мария Степановна не очень в них разбиралась – в отличие от своих выпускников, которые вновь задергались, словно подключенные в розетку.
Нет, Мария Степановна совершенно не понимала этих современных танцев! «Это не выпускной бал, а выпускная дискотека какая-то, вот в наше время… Вальс, рука в руке – и закружилась, и полетела… Опять ворчу. Постоянно ворчу, даже в мыслях! Наверное это потому, что я старею», – с легкой грустью подумала она. Впрочем, эта, уже ставшая привычной, мысль промелькнула и пропала, не сумев надолго испортить праздничного настроения. Мария Степановна присоединилась к своим уже бывшим ученикам и стала танцевать с ними. А танцевала она как… Короче, как умела, так и танцевала.
Аркадий закончивший восьмой класс, не успел спуститься со сцены, как к нему подошла Верка Скворцова.
– Пошли танцевать, художник, – крикнула она, стараясь перекричать орущие динамики, и схватив его за руку, потащила в самую гущу танцующих.
Верка, первая школьная красавица, заскочила школу еще в прошлом году и пришла просто на выпускной бал. Она всегда нравилась Аркадию, но он не знал, как к ней, такой гордой и высокомерной, подойти. Старше на целых три года, она была к тому же всегда ощутимо выше его. Только недавно он узнал, что насколько Верка была красивой, настолько же она была и безотказной девушкой.
– А ты здорово вырос за последние два года, художник. В прошлом году еле до плеча доставал, а сейчас уже выше меня, – сказала смеющаяся красавица и, очевидно чтобы Аркадий не возгордился, добавила: – Чуть-чуть совсем, правда, но выше. Ты шампанское пил?
– Не успел еще, – скованно ответил растерявшийся от неожиданного внимания Аркадий.
– Пошли.
И Верка, не переставая танцевать, потащила Аркадия в раздевалку для артистов, где вдали от глаз Суслика выпускники выпивали потихоньку шампанское и портвейн.
– О, ударник, давай сюда! – загудел Паровоз и протянул Аркадию стакан, наполненный темно-красной жидкостью.
– Я шампанского хотел.
– Апуууу… – надул щеки и развел руки в стороны Паровоз. Благодаря этой привычке делать «апууу» он и получил свое прозвище.
– Кончилось шампанское, вот портвейн, не робей, пей! Ты же дзюдоист у нас, спортсмен разрядник, елки-палки.
Аркадий взял стакан и одним махом выпил вязкую жидкость. Ему протянули конфету на закуску и он ее быстро схрумкал. Верка тоже выпила полстакана – только сейчас Аркадий понял, что это не первый ее стакан за вечер.
– Пошли, – опять потащила она его танцевать в полутемный актовый зал.
Начался медленный танец и Верка крепко прижалась к нему, закинув руки на плечи. Аркадий несмело обнял ее. Стакан портвейна быстро всосался в пустом желудке, в котором с обеда ничего не было, а это было часов двенадцать назад, между прочим. Да еще и Верка так сильно прижималась к нему и откровенно терлась, что робость быстро была забыта. Он, казалось, чувствовал каждую складку на ее теле. Сначала одна, а потом и другая рука прочно обосновались на ее упругой попке. Верка смеялась, что-то говорила, но Аркадий не слышал ее из-за музыки и ударившей в голову крови. Девушка что-то спросила. Он чисто автоматически кивнул, и она вновь потащила его куда-то. Они вышли в коридор и быстро пробежали до другого конца. Верка, смеясь, дернула дверь в спортзал – та оказалась открыта, и она потащила его вовнутрь. Состояние уже начавшего догадываться, куда и зачем она его тащит, Аркадия полностью соответствовало «и хочется, и колется, и мама не велит». Верка дотащила его до кучи матов и уселась на них.
– Ну давай, если не боишься, научу тебя целоваться.
Аркадий сел рядом и чертовка тут же впилась ему в губы. Это был вовсе не первый его поцелуй и он, конечно, жаждал продолжения. После нескольких поцелуев его руки, погуляв по телу девушки, остановились на груди. Верка опять засмеялась и легла на маты, увлекая его за собой. Если поцелуи не были для Аркадия новостью, то о дальнейшем он догадывался смутно. Конечно, он вдоволь наслушался бахвальства старших пацанов, благодаря отцу насмотрелся журналов, но не больше. Вера лежала, закрыв глаза, одна нога была согнута в колене, платье съехало, обнажив бедро. Аркадий положил руку на торчащее вверх колено и медленно стал спускаться вниз. Девушка громко вздохнула и чуть раздвинула ноги. Рука спустила в самый низ и погладила трусики в промежности.
Вера тихонько застонала и вновь впилась в губы парня, которого это не совсем устраивало, так как ему нравилось смотреть за все более смелыми действиями своей руки. Еще раз пройдя по промежности, рука нырнула в трусики, туда, где…
– Тревога!!! – закричала вдруг Вера, повернувшись к Пастуху, голос при этом у нее был мужской и шел откуда-то издалека.
Ударил автомат, ему тут же ответило несколько десятков других. «Духи» напали-таки на высоту. Не проснувшись толком, Пастух уже слетал с кровати, как и все, он спал одетым…
– Ты всерьез веришь, что «духи» нападут? – спросил его Леший, когда он вчера вечером предложил спать в форме.
– А шайтан их знает. Надейся на лучшее, готовься к худшему, – ответил он Лешему.
Его послушали, и все спали одетыми.
Влетев в свободно зашнурованные полукеды, схватив автомат и подсумок, он через мгновение первым вылетел из палатки и бросился к окопам. На западе от высоты в воздухе болталась осветительная ракета, и в ее свете тени метались, совершая дикий танец. Аркадий автоматически посмотрел на часы, стрелки показывали пять минут пятого. По высоте свистели пули, отыскавшие щели между камнями дувала. Влетев в свой окоп, Пастух осмотрелся. С западной стороны на высоту вело наступление не меньше, а скорее больше двух сотен, одетых во все черное моджахедов. Он прислушался, стараясь определить по плотности огня, как обстоят дела на других сторонах. Если слух его не обманывал, на востоке «духов» было не меньше, на севере и юге поменьше, но тоже немало. И того не менее семи-восьми сотен душманов. Вот тебе и «отряд в двести-двести пятьдесят человек». Судя по всему, в горах «засветилась» только часть отряда.
Бойцы разбегались по окопам, занимая свои места. С Пастухом на западной стороне было еще шесть человек. «Духи» накатывали черной волной, угрожая с ходу опрокинуть оборону и «затопить» высоту. Чтобы этого не случилось, их надо было заставить лечь. В семь автоматов их было не остановить, да и высовываться было опасно. Душманы поливали окопы плотным огнем, не жалея патронов, и тот факт, что далеко не все целились, как-то не очень успокаивал. Вот уж действительно «свинцовый дождь», иначе не скажешь. Высунься – и кто-нибудь да попадет.
Аркадий невольно вспомнил рассказ одного деда, участвовавшего после войны в операциях по ликвидации бандеровцев на Украине.
– Вот загнали мы группу бандеровцев в небольшой овраг, а за оврагом тем поле, не высунешься. А там кусты: начнешь атаковать – сколько наших положат, аспиды? А кому охота умирать, когда война кончилась? Да и во время неохота, конечно, но тут особенно, победили – живи и живи. Так нет, шваль всякая по земле ползает… Короче предлагают им сдаваться, а они в отказ. Тогда командир роты отдает приказ, и вся рота встает и поливая кусты из автоматов идет вперед. Рота – это ж больше сотни стволов враз по тем кустам, ливень свинцовый, самый настоящий. От кустов ничего и не осталось, и эти все в дырах, что твое решето. А на наших ни одной царапины. Вот так-то…
– Не стрелять! По команде гранатами! – крикнул Пастух, команду передали дальше.
Аркадий выглянул: до ближайших «духов» метров семьдесят – семьдесят пять. Достав гранаты Ф-1, он одну положил на бруствер, из другой выдернул чеку. До «духов» метров шестьдесят. Еще чуть-чуть.
– Аллаху Акбар!! Аллаху Акбар!!! – истошно заорали «духи».
– Один, один у вас аллах, и вы сейчас с ним встретитесь, суки!!
Когда осталось метров сорок пять, Пастух заорал:
– Гранатами огонь! – и швырнул гранату.
Выдернув чеку из второй, он послал ее следом. Загремевшая серия взрывов заставила духов лечь. Гулко ухнул танк. Забил пулемет БМД на северной стороне, следом присоединился БТР на юге. Пастух дал длинную, в полрожка очередь по моджахедам.
«Легли, уже хорошо. Полежат и, глядишь, отходить начнут, а там с базы огнем поддержат. Может, и отобьемся», – поменяв рожок, Пастух снова дал длинную очередь.
«Конюх, я твой нюх топтал. Душманы с востока и с запада прут, а броня вся на юге. Черт тебя побери!» – про себя выругался Аркадий.
БТР с южной стороны, словно услышав его, развернул башню и стал поливать длинными очередями по западной стороне, не давая духам поднять голову. В воздухе болталось уже две осветительные ракеты, в их свете Пастух увидел, что душманы стали отползать назад.
«Так, отходят, хорошо. Молодец Агроном, догадался поддержать. Теперь, пушечки, давайте размолотите их к чертовой матери, а то ведь сейчас минометы установят и нам мало не покажется. А у них еще и пулеметы шибко большого калибра тоже, скорее всего, есть».
Тут в незащищенный бок БТРа один за другим ударила пара выстрелов из гранатометов. Пулемет захлебнулся, из БТРа повалил густой дым.
«Хана Агроному. Эх, не успели броню камнем обложить! – остро пожалел Пастух. – Тяжко без пулеметов будет! Да какого черта там база молчит?!»
Но база по-прежнему не спешила вносить свою лепту в бой. Аркадий посмотрел на часы – двенадцать минут пятого. Бой шел меньше десяти минут, достаточно, чтобы база успела ударить. Он побежал по траншее: «Ладно хоть углубили».
Добежал до ближайшего бойца, которым оказался Куница.
– Давай за гранатами! И узнай заодно у Цветочника, почему база молчит! – приказал ему Пастух
– Ага, – кивнул тот и побежал к проходу.
Мазута продолжал методично расстреливать «духов» из орудия и пулемета на юге. БМП также получил пробоину в незащищенный бок и замолчал. На северной стороне продолжал бить длинными очередями обложенный камнем со всех сторон БМД Байкала. В это время на высоте стали рваться мины.
Свою последнюю ночь на высоте Наташа так и не уснула. События последнего дня – ужасная смерть Чуманова, драка Пастуха с Малаховым, визит комбата – все это оказало на нее сильнейшее воздействие. А тут и еще возможное нападение моджахедов. Она рано легла спать и сделала вид, что уснула. Сергей долго не мог успокоиться, что бубнил под нос про «зарвавшегося майора» и «оборзевшего сержанта». Несколько раз выходил куда-то. Наконец, уже далеко за полночь, он уснул. А вот Наташа все никак не могла успокоиться и все спорила сама с собой:
– И зачем все-таки ты в Афганистан за Малаховым потащилась, девочка, только честно? Не из-за любви же?
– Нет, конечно! После аборта любовь как-то быстро растаяла. Просто как было возвращаться домой? Уехала невестой, будущей мамой, а вернулось бы кем? Ни мужа, ни ребенка. Во дворе бабушки на скамейках целыми днями сидят, косточки всем перемывают, идешь – каждый раз чувствуешь себя букашкой под микроскопом. Узнали бы, что к чему, живьем съели бы. А самое главное, как в глаза матери смотреть? По сути дела, сбежала, сделала аборт против воли матери и вот нате вам, приехала, жалейте меня.
Нет, домой никак нельзя было. Да и надежда была, что Сергей не врет и все еще любит, хотя конечно верилось уже с трудом. Вот и приехала с ним сюда.
– А сегодня зачем осталась?
– А что было делать, собрать вещички и бежать на базу послушной «дамочкой» – как презрительно тебя назвал комбат?
– А как он должен был тебя назвать, красавица моя? Человек из-за тебя погиб, Сергей с Аркадием собачатся тоже из-за тебя.
– Вот потому и осталась, чтобы доказать, что не «дамочка» и не кукла, а взрослый и самостоятельный человек.
– -Остаться-то ты осталась, девочка, а если действительно нападут, что делать будешь?
– А чему учили в медицинском, то и буду делать – раны перевязывать. Не дай Бог, конечно…
Она так и не уснула, когда раздался крик: «Тревога!!» – и поднялась страшная стрельба.
Наташа очень сильно испугалась. Сергей мигом оделся, схватил автомат и выскочил из палатки.
– Быстро на землю, из палатки ни ногой! – крикнул он напоследок.
Наташа послушно упала на пол палатки, застланный брезентом. Пули свистели, казалось, над самой головой. Она с трудом подавила в себе желание забраться под кровать. Посмотрев наверх, Наташа убедилась, что ей не показалось: в верхней части палатки было три отверстия от пуль, и четвертая появилась прямо на ее глазах.
«Мамочка, мамочка, что ж я, дура, не улетела с комбатом? Пошевелиться боишься от страха, куда там раненых перевязывать под огнем. Размечталась, курица!» – она чуть не заплакала от страха и бессилия.
Но все страхи и сомнения схлынули в одну секунду, когда Наташа услышала, как кто-то вскрикнул и через секунду стал материться.
«Ранили!» – хлестнула догадка, и, схватив сумку с медикаментами, она выскочила из палатки, уже почти не пригибаясь. Рядом с одной из больших палаток, зажав живот руками, лежал, стонал и матерился Охотник, его снайперская винтовка лежала рядом.
– Вашу мать, не успел ни разу выстрелить. Да пригнись ты, дура! – прикрикнул он, увидев Наташу, бегущую во весь рост.
– Спокойно, Охотник, спокойно. Сейчас обезболивающий сделаю, перебинтую и все будет хорошо. Потерпи немного.
Она терпеть не могла эти клички, которыми все называли друг друга на высоте, но что делать, если по именам она их просто не знала. Перевязав Охотника, она помогла ему перебраться в палатку. Углубления и сложенные вокруг палаток камни делали их относительно безопасными. Она бросила на пол одеяло с ближайшей койки, помогла Охотнику устроиться поудобней, дав ему даже подушку. Убедившись, что для него она сделала все, что могла, она, наконец, огляделась и увидела Гогу, Цветочника, лежавшего около рации. Наташа бросилась к нему, но увидев большое темное пятно под его головой, она остановилась. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы сделать шаг вперед. Аккуратно перевернув радиста, она поняла: ее помощи не потребуется. Пуля вошла в левый висок, оставив лишь небольшое отверстие, зато справа была черная дыра величиной с кулак. Положив его, Наташа медленно, как во сне, попятилась назад.
– Что с ним? – спросил из-за спины Охотник, вернув ее в реальность.
– Его убили, – ответила она еще отстраненно. – Я пошла, мне нужно туда, в окопы, там могут быть раненые.
Выйдя из палатки, она бросилась к окопам, выскочив на восточную сторону. Непрерывный свист пуль над головой и грохот боя уже не пугали, она просто старалась не замечать их. Она искала раненых, тех, кому была нужна ее помощь, тех, ради кого она осталась здесь…
– Раненые есть? – спросила она у первого попавшегося бойца.
– Там кричал кто-то, – махнул он вдоль окопа.
Наташа побежала и через несколько метров увидела Зайца, сидевшего на дне окопа. Он зажимал рукой шею. Рука и гимнастерка были в крови. Другой рукой он достал бинт и зубами срывал упаковку.
– Сейчас, я помогу тебе. Потерпи.
Артерия, кажется, не была перебита, но кровь все же шла очень сильно, и Наташа достала вату. Перебинтовав Зайца, она помогла ему встать и повела к палаткам. Заяц все больше вис на ней. Едва они вылезли из окопа, он потерял сознание и упал окончательно. Взяв его под мышки, Наташа потащила его волоком.