Из коридора доносятся возмущения Руслана. Его язык прилично заплетается, а разобрать слова не получается, но я и не прислушиваюсь – неприятно слышать его. Мажор успел выпить полбутылки коньяка, пока я приводила себя в порядок и думала, что делать дальше. А что делать дальше? Что? Делать?!
Палец так и замирает над номером.
– Агата Евгеньевна, вам что-то нужно? Помочь? – секретарь округляет накрашенные губы, когда оценивает беспорядок в кабинете.
Лариса Александровна – женщина за сорок в хорошей форме, подтянутая, строгая и очень опрятная. За месяц моего внедрения в офис она стала почти родной мамой. Мы с ней расходились только в одном – в отношении к сыночку Коршунова. Она его всячески выгораживала, а я не понимала, за что она его так любит. Изучая жизнь Руслана, все больше убеждалась, что связалась с человеком не своего уровня. Мы живем на разных полюсах и никогда бы не встретились, если бы не мой режиссер со своими загребущими руками.
Уже утром, когда очнулась в постели Коршуна, я осознала, что связалась с тем, кто умеет только ломать игрушки и никогда не покупает их, потому что они сами ползут-падают в его объятия. Я для него кукла, не более. Он для меня – любовь с первого взгляда. Мне так казалось. Наивность – максимальный уровень.
Моя самая жестокая ошибка жизни. Или, как говорят наши ребята из труппы: «Настоящую боль никогда не сыграть на сцене, но можно ее прожить и вспоминать, когда нужно вжиться в роль».
Не хочу такую роль, но играю. У меня просто нет выхода.
За месяц, пока Руслана нарочно держали за решеткой, чтобы обломать, приструнить норов, я многое в себе поменяла. Отстранилась от чувств, заткнула совесть, спрятала гордость и усмирила правильность. Я выполняла приказы сверху на сто процентов. Все до единого, даже пункт об интиме подписала, потому что все понимали, кто такой Коршун-младший. И я понимала. Теперь понимала даже лучше, чем раньше.
Получу озвученную сумму по финалу и забуду обо всем. Аванс, мой собственный дом за городом, уже греет душу фотографией в кармане, а еще импортная тачка, марку которой я так и не запомнила, совсем в этом не разбираюсь, ждет, когда вернусь с задания и сдам на права.
В то утро наши жизни с Русланом схлестнулись и перевернулись, и если бы не это событие, он поступил бы со мной, как с другими девушками, которых соблазнял – вытер бы ноги и вышвырнул без сожаления, но… вмешался его отец. Человек, которого я жутко боюсь.
И больнее всего в этой истории оказалось то, что я сама клюнула на удочку Руслана. Поверила в его ласковые слова, нежные поцелуи, заглянула в глаза, в которых, казалось, разлилось море счастья только для меня.
Он все врал. Просто подбивал на секс. Понял, что я нетронутая и, как настоящий хищник, вцепился в добычу и не отпускал, пока не совратил.
– Рус всех нас казнит, когда правда раскроется, – выдернув меня из сумбурных раздумий, качает женщина головой. Она поднимает бумаги с пола, а потом обращается ко мне: – Идите домой, Агата. Я вызову клининговую службу, а потом закрою офис. Это же надо, ключи припрятал, заноза, никто не ожидал. Егор хотел уже выбивать дверь…
Пытаюсь прикрыть порванную блузу рукой, и мое движение не остается незамеченным.
– Заявите на Руслана Евгеньевича теперь?
– За что? – переспрашиваю и убраю мобильный в сумочку. Позже позвоню, сейчас все равно говорить не получится.
Женщина смотрит на мою распоротую по шву юбку и окидывает с головы до ног взглядом, полным сопереживания. Я сжимаюсь. Не от боли, а от неприятного ощущения, будто меня облили помоями, а рядом все такие чистенькие, в белых костюмчиках. Мажорчики. А я кто? Девочка с улицы, которую легко было заполучить, легко нагнуть и еще проще заставить сыграть роль укротительныцы тигра. Съест меня тигр и не подавится.
Лариса ждет ответа. Держит бумаги возле груди и, прищурившись, рассматривает мои ноги. Кровь ищет?
– О, нет, – выдыхаю я, отступив в сторону и спрятавшись за стол. Одергиваю юбку, что достает до колен. Мне кажется, что я полностью обнажена. – Руслан меня не… – закрываю лицо рукой, потому что заливаюсь краской жуткого стыда. Чтобы не смотреть в глаза секретарю, иду к стене. Перехватываю жакет на спинке стула, надеваю его на плечи и быстро застегиваюсь. Руки дрожат, пальцы липнут к пуговкам.
Я ведь сама ему позволила. Снова! Нужно было упираться, драться, кричать, не разрешать делать из себя податливую куклу. Но не смогла. Слишком прекрасно помнила, как хорошо было в ту ночь. Я никогда ничего подобного не испытывала, никогда не чувствовала себя желанной. Руслан был таким разным: нежным, учтивым, страстным. Все это маска. Прекрасный актер, лучше, чем я. Он играет хорошенького, когда ему нужно. А когда добивается…
«Свободна, детка» – как нож в сердце.
Получила удовольствие? Вали! Руслан за сладкую ночь с ним едва деньги не стребовал, таким себя считал крутым, а я, неопытная и неискушенная, впервые решилась на случайную связь и полетела в пропасть.
Для него та ночь ничего не значит. Просто дикий животный секс. Коршун иначе не умеет. И женщин, кроме как в ракурсе объемных сисек и упругих поп, не воспринимает. Не исправит его папочка. Это бесполезно.
И я, стоя у стола, где несколько минут назад Руслан врывался в меня и заставлял кричать, все больше убеждаюсь, что провалю эту роль. Не умею быть властной и жестокой. Не умею блокировать сердце от чувств, защищаться от ран. Я слишком вживаюсь в образ героини, а это, говорят, для актера – самоубийство.
Глава 10
=Коршун=
Она меня выгнала. Она меня выгнала? Меня?
Алкоголь ударил в голову и подогнул ноги. Я с трудом ворочаю языком, когда сопротивляюсь, и даже не чувствую боли, когда плашмя падаю на плитку. Егор отряхивает серый пиджак, он всегда ходил в сером, смахивает с рукава побелку, смотрит на меня осуждающе и молча уходит.
Будто оставляет мусор.
Я долго таращусь ему вслед: на большие плечи, грузную походку и, словно вырезанный из гранита, затылок. Он в сговоре с ними и первый ответит за все.
Вечернее солнце припекало. Июнь. Уже июнь, а когда все случилось был май – цвела душистая сирень, тюльпаны алыми красками украшали клумбы, и небо было выше. Намного выше и прозрачней, чем сейчас.
И, чудеса-чудные, я внезапно понимаю, что слишком много помню о нашей первой ночи с этой стервой. Даже в пьяном угаре помню. Закрываю глаза и вижу угол ее розового плеча, запрокинутую голову назад, тонкую шею, что будто просит укусить, соски, как ягоды, пленящие сладко-молочным запахом. И волосы, мягкие пышные волосы, слегка курчавые, не такие ровные, как сейчас, но я помню, как они связывали-путали мои пальцы и, черт, подрагиваю от этих воспоминаний.
Что она со мной сделала? Почему я нее так влип? Нужна другая баба. Нужно выбить Агату из головы. Зачем я сегодня ее трогал, зачем подходил так близко? Путана! Ведьма! Свела меня с ума.
Весь месяц, что я пробыл в камере, думал только об этой девушке. Не знал имени, потому что нарочно на вечеринке не спрашивал. Называл ее по-всякому, мягко-ласкательно. И в камере думал не о том, что она теперь сидит на моем прогретом месте, а о том, как ее больнее наказать за это. Как сделать своей, а потом выбросить. Как отомстить больнее.
Но любые планы рушились отсутствием бабла. Это с миллионами за душой покорять мир просто. Когда ты бомж, ты никому не нужен, даже родному отцу, как оказалось.
Лежа на прогретом асфальте, я осознаю, что тону в набухшем темном небе, и терплю лучи едкого вечернего солнца, что пробиваются сквозь грозовые облака, пытаясь прогнать дождь.
Я помню ту ночь до мелочей. Невыносимо это осознавать. Может, это шок, стресс?
Я даже помню звезды на небе, когда привез Агату к себе. Помню, потому что она застыла на пороге, смущенно закусив губу, и разглядывала не мой шикарный дом, а звезды! Чертовы светящиеся пуговки на черной бесконечности. Да что там интересного? Точки, точки, точки. Гвозди. Ладно, гвоздики. Все равно всего лишь далекие пятна, от которых нет смысла.
А вот шея у нее красивая. Длинная, с нежной светлой кожей, с россыпью маленьких родинок возле яремной впадины, в ушах скромные сережки-висюльки. В стекляшках, вживленных в кончики, переливался лунный свет. А в глазах девушки плавилась ночь, делая золотистые радужки бесконечно-глубокими и сверкающими плавленным металлом.
Романтизм мне не присущ, но эта девица вызывала во мне бурю эмоций и шквал мыслей, наполненных красочной наивностью.
Она ничего так. Вру. Когда утром оценил ее перевоплощение, я был сражен. Кто так умело изменил ее, мне все равно, но мастер знал толк в женской красоте, и Агату выбрали не просто так. Там было из чего лепить. Самородок. Экзотика.
Кто-то слишком хорошо знал мои вкусы и предпочтения, что ткнул пальцем именно в нее.
Нутро скручивает от жары. Пустой желудок сжимается от голодного спазма и выталкивает на траву выпитый коньяк.
Я встаю на четвереньки и сквозь слезы посмотрю на возвышающееся передо мной здание. Стекла сверкают, переливаются, намекают на роскошь и богатство, но все это было там, без меня, не со мной. Я будто лишняя деталь в механизме, которую выбросили, потому она больше не нужна, но я докажу им обратное.
Лежу, не двигаясь, до глубокой темноты на траве, потому что встать не могу. Никто меня не трогает. Никто не вызывает охрану или скорую. Это выводит из себя. Я пустота. Пыль. Никто. Был властелином, а стал нищим отбросом.
Даже полиция прокатывает мимо и уплывает в закат, не спросив, что я тут делаю. А если подыхаю? Всем плевать?
Когда моя цель выходит на улицу, в сопровождении Егора, конечно же, я осторожно встаю и выхожу им наперерез.
– Ты что-то не так понял? – грубо отзывается охранник и, сверкнув серыми глазами, заводит девушку за себя. Она поджимает губы и накрывает грудь руками крест-накрест. Отворачивается, будто ей неприятно на меня смотреть.
– Я подпишу договор не глядя, Агата, – говорю тихо, обращаясь к девушке. Маленькие плечи безудержно вздрагивают. – Ты же это планировала? Этого хотела? Знала, что приду сюда. Уверен, что и договор составить помогли, чтобы было удобно мной управлять, лишить воли. Я прав. Вижу по глазам, что это так.
Она зыркает на меня, прищурившись, и еще сильнее сжимает губы, но не отвечает. Снова отворачивается, волосы падают на щеку и перекрывают пламенеющие щеки.
