Картье. Неизвестная история семьи, создавшей империю роскоши

Когда герцог де Грамон-Кадерусс попросил ее встретиться с принцем Уэльским (будущим королем Эдуардом VII), ей было предписано прийти вовремя и вести себя вежливо. Она опоздала на 45 минут, явилась усыпанная бриллиантами – и ее представили разъяренному принцу как «самую непунктуальную женщину Франции». Безо всякого чувства вины она повернулась и молча скинула платье. Когда герцог впоследствии попенял ей на это, она воскликнула: «Разве вы не сказали мне вести себя вежливо по отношению к Его Высочеству? Я показала ему лучшее, что у меня есть. Притом – бесплатно!»

К тому времени, когда Альфред прибыл в Лондон с украшениями Баруччи, новости о ее смерти достигли ушей принца Уэльского: ему сообщил об этом ее брат, который пытался шантажировать будущего короля. Он нашел в вещах сестры интимную и компрометирующую переписку с «Его Высочеством» и требовал 1200 фунтов стерлингов (около $145 000 сегодня), чтобы она не была предана огласке. В конце концов дело решил личный секретарь принца, который, убедившись, что письма подлинные, смог получить их обратно за четверть запрошенной суммы. Принц испытал чувство облегчения, но советники были вынуждены тактично попросить его быть более осмотрительным.

Среди украшений куртизанки, которые доверили продать Альфреду, было десятирядное жемчужное колье и множество драгоценных предметов, находившихся в ее знаменитом сундучке. Прибыв из экономически парализованного города, он был счастлив обнаружить множество заинтересованных покупателей. По контрасту со многими коллегами, которые отреагировали на осаду и взятие Парижа пруссаками закрытием своих магазинов, путешествие Альфреда через пролив принесло 800 000 франков (около $4,2 миллиона сегодня). Он получил немалую солидную комиссию в 40 000.

В последующие два года Альфред проводил больше времени в Лондоне, чем в родном городе. Он стал посредником между французскими изгнанниками, которые вынуждены были продавать свои драгоценности, и английской аристократией, сословные требования которой диктовали перемену украшений к каждому ужину. И хотя некоторые богатые французы предпочитали продавать вещи через аукционы (императрица Евгения выбрала господ Кристи и Вудса для продажи «нескольких выдающихся украшений, принадлежавших даме с титулом»), другие, менее известные, полагались на мсье Картье. Он уже не был никому не известным ювелиром в незнакомом городе: успешная продажа украшений Баруччи и покровительство таких клиентов, как лорд и леди Дадли, повысили его репутацию и среди французских продавцов, и среди английских покупателей. Довольно скоро он заработал для Cartier звание официального поставщика Сент-Джеймского двора.

Следуя завету отца – всегда быть добрым с людьми, Альфред завязал дружеские отношения со многими изгнанниками в Лондоне, вне зависимости от положения и обстоятельств. В некоторых случаях это принесло пользу. Французская куртизанка Леонида Леблан, выступившая на сценах нескольких английских театров с благотворительными концертами в пользу французских военнопленных, была благодарна Альфреду за поддержку. Вернувшись во Францию, она стала любовницей герцога д’Омаль и одной из самых важных клиенток Cartier. (Герцог был самым богатым сыном короля Луи-Филиппа и ключевой фигурой парижского высшего света.) Однажды Леблан ехала в поезде в замок своего любовника в Шантийи и услышала, как три светские дамы по соседству рассказывали друг другу, насколько близко они знакомы с герцогом. «Я обедаю с герцогом завтра», – хвасталась одна. Вторая сообщила, что обедает с ним на следующей неделе, а третья – что они с мужем остановятся в его замке в следующем месяце. Леблан не проронила ни слова до тех пор, пока поезд не прибыл на станцию, и вот тут ее прорвало. Мило улыбнувшись, она произнесла: «А я, дамы, сегодня буду спать с герцогом».

Передача правления

Когда пруссаки оставили город, Луи-Франсуа Картье вернулся в Париж и снова открыл магазин. Альфред был по-прежнему далеко, и 54-летнему хозяину помогал его зять Проспер Леконт, чей собственный бизнес не уцелел под оккупацией. Луи-Франсуа был счастлив осознать, что Cartier все больше становится семейным делом, и предложил Просперу, Камилле и их детям переехать в квартиру, которая располагалась на Итальянском бульваре. В 1873 году они расположились в квартире, а служанка жила в комнате на чердаке.

«Проспер делает наброски в журнале продаж… как ты бы делал», – писал Луи-Франсуа Альфреду в конце августа 1873 года, терпеливо ожидая возвращения сына и размышляя о будущем семьи. У него были внуки от дочери, но он хотел наследника Картье – и понимал выгоду от брака сына с богатой девушкой. Строительство фирмы с нуля было делом трудным. И хотя за прошедшие годы Cartier привлекла нескольких важных клиентов, чаще покупатели приходили сюда за незначительными вещами. Для сына Луи-Франсуа хотел большего.

Удержав свой бизнес на плаву в годы революции и войны, основатель Cartier Луи-Франсуа Картье вышел на пенсию и посвятил оставшиеся годы самообразованию. Круг его интересов был необычайно широк: от Античной Греции до инвестиций на фондовой бирже

Осенью 1873 года, вскоре после возвращения сына в Париж, Луи-Франсуа официально отошел от дел. Но он не просто передал дело Альфреду. Веря в то, что сын будет больше ценить семейный бизнес, если заплатит за него, Луи-Франсуа продал ему Cartier за 143 000 франков (около $640 000 сегодня). В эту цену входил практически весь товар – от колец, серег и колье до подсвечников и серебряных чайников, что составило львиную долю стоимости. Цена самой фирмы («клиенты» плюс «оборудование магазина») составила треть общей суммы.

Как в свое время Пикар, предоставивший ему рассрочку на покупку фирмы, Луи-Франсуа предложил Альфреду разделить оплату на 10 частей с 5-процентным повышением в год.

Контракт, однако, показывал, что даже у доверия отца к сыну были свои пределы: Альфред «не имел права продать бизнес или сдать его в аренду до тех пор, пока не выплатит всю сумму». Не забывая о своем счастливом избавлении от огня, Луи-Франсуа добавил в договор и такую строчку: покупатель «должен сделать все необходимое для страховки от пожаров». Только теперь, когда сын встал во главе семейной компании, Луи-Франсуа ушел на пенсию, о которой мечтал годами. Он хотел путешествовать, выучить языки и влиться в живую среду парижских художников.

Из разговоров с Жан-Жаком Картье

«Кровь – не водица» – считали в клане Картье. И подчеркивали, что никому нельзя верить так, как членам семьи. Но и ответственность не может даваться просто так – ее нужно заслужить. Отец научил меня этому, заставив работать целое лето в конюшне перед тем, как я получил свою лошадь.

Свадьба по расчету

К тому времени, как Альфред стал владельцем магазина Cartier, у Луи-Франсуа уже была кандидатура будущей невестки. Алиса Гриффей была младшей дочерью покойного Жозефа Гриффея, дилера ценных металлов из Оверни, оставившего семье состояние около миллиона франков (около $5,3 миллиона сегодня). В январе 1872 года единственная сестра Алисы, Мари, вышла замуж за Теодуля Бурдье – 48-летнего ювелира, которого Луи-Франсуа знал долгие годы.

Бизнес Бурдье был значительно более известным в парижском ювелирном мире, нежели Картье, несмотря на то, что был создан почти на 15 лет позже. В 1872 году его оценивали в 360 000 франков (около $1,7 миллионов сегодня) – вдвое дороже, чем стоимость Cartier год спустя. Бурдье поведал Луи-Франсуа, что собирается использовать приданое жены для дальнейшего расширения. Заинтригованный Луи-Франсуа навел справки о незамужней младшей сестре Мари. Когда он узнал, что вдова, мадам Гриффей, хочет выдать вторую дочь за молодого человека с похожими перспективами, то направил все усилия на то, чтобы финансовое положение его сына прошло «ценз». (Одна из причин скорой продажи бизнеса сыну.)

После нескольких раундов переговоров было решено, что Альфред и Алиса поженятся. Несмотря на то что это был договорной союз, жених, стремящийся к процветанию только что приобретенной фирмы, был счастлив откликнуться на предложение отца. Окончательный размер приданого был установлен в 100 000 франков (около $430 000 сегодня), и Альфред, чьим вкладом в женитьбу была фирма Cartier, мог рассчитывать на двойное увеличение ее стоимости. Всего через неделю после подписания брачного контракта пара сочеталась браком в той же церкви, где 21 год назад крестили Алису. Но, в отличие от отца, Альфреду не пришлось переезжать в семью невесты. Молодожены поселились в красивом высоком доме, который Луи-Франсуа построил незадолго до этого на улице де Прони, 14. Этот район на правом берегу Сены был частью обширного проекта реновации города, которая длилась уже 20 лет. 17-й округ Парижа, один из восьми новых районов, построенных Османном, считался его идеальным творением. К тому времени, как Альфред и Алиса въехали в свой новый дом, район был заселен представителями высшего класса. Дома «очень хорошо содержались» и, как писал Эмиль Золя, «имели привратника, напудренного консьержа, массивную лестницу, обширную прихожую, диваны, кресла и цветы». Недалеко от дома был парк Монсо – оазис спокойствия, привлекавший аристократов и художников ухоженными дорожками, мостом, скопированным с Риальто в Венеции, прекрасными садами и узорными воротами.

За два поколения семья Картье прошла большой путь. Мать Луи-Франсуа была прачкой, а его невестка вышла из семьи богатого купца. На фото: Альфред в зрелые годы и Алиса Гриффей накануне свадьбы

Через 11 месяцев после свадьбы Алиса родила Альфреду наследника. Получивший имя обоих дедушек, Луи-Жозеф Картье родился дома в воскресенье 6 июня 1875 года, в восемь часов вечера. Его появление на свет было радостью для семьи, которая пережила перед этим несколько ужасных недель. В апреле умерла племянница Альфреда, трехлетняя дочь Камиллы Жанна. Эта трагедия глубоко потрясла 56-летнего Луи-Франсуа. В день смерти внучки он купил кусок земли на кладбище Пер-Лашез под семейный склеп. Склеп, находящийся там до сих пор, был не только способом дать любимым упокоение, которого они заслуживали, но и символом того, как далеко продвинулась семья Картье. Его отец, Пьер, не смог бы воздвигнуть такой памятник. Как только было закончено строительство склепа, Луи-Франсуа перенес туда останки маленькой Жанны и отца.

Отец высокой моды

Для Альфреда период после рождения сына был непростым. Стабильность деловой жизни при Наполеоне Третьем была давно в прошлом. После поражения во франко-прусской войне Францию обязали выплатить Германии 200 миллионов фунтов стерлингов (более $24 миллиардов сегодня) в качестве репараций, что стало тяжелейшей ношей для страны. Приход к власти Третьей республики привел к столкновениям роялистов и республиканцев; финансовый крах 1873 года в Америке вызвал длительную депрессию по обе стороны Атлантики. Европе пришлось сражаться с великими трудностями. Уныние, казалось, проникло даже в сферы творчества. По контрасту с блистательным двором императрицы Евгении «вдохновение и вкус, казалось, покинули французских ювелиров». В 1875 году, когда Альфред пытался выплатить долг отцу, доходы Cartier резко сократились.

Альфред был не из тех людей, которые сидели сложа руки. Как и во время захвата Парижа, он покупал украшения у тех, кто отчаянно нуждался. Однако находились и другие возможности. Уже некоторое время Картье замечали, не без нотки ревности, что богатые дамы предпочитают платья украшениям. Видя, сколько денег идет на модные туалеты, в том числе от зарубежных клиентов, Картье решили сделать коммерческое предложение одному из самых знаменитых столичных модных домов.

Чарльз-Фредерик Ворт (Charles Frederick Worth) был первым международно признанным модельером – задолго до Chanel, Dior и Yves Saint Laurent. «Отец haute couture», Ворт совершил революцию в индустрии моды. В своем магазине на престижной Рю де ла Пэ он первым ввел кринолины и турнюры – платья с пышным украшением сзади. Он был первым стилистом, использовавшим живых моделей, и первым дизайнером, устроившим показ мод.

И Луи-Франсуа, и Чарльз-Фредерик Ворт начинали простыми рабочими, но прогресс Ворта был просто космическим. Он приехал в Париж из Англии в 1845 году, когда ему было 20 – без единого слова по-французски и с пятью фунтами в кармане. Знание текстиля, полученное во время ученичества в Лондоне, помогло ему найти работу; спустя 10 лет его уникальный талант в области конструирования платьев был отмечен призами Всемирной выставки 1855 года. Три года спустя – перед тем, как Луи-Франсуа купил Gillion, – Чарльз-Фредерик открыл собственный Дом моды. И когда принцесса Меттерних появилась в Тюильри в платье Ворта перед императрицей Евгенией, будущее его было определено. «Ворт получил покровительство, а со мной было покончено, – вспоминала позднее принцесса. – Ни одно платье дешевле 300 франков не увидело больше дневного света».

В случае Ворта покровительство императрицы было значительно более заметным, чем купленный у Картье чайный сервиз. Вместе с шикарными платьями его слава распространилась среди дам двора, затем – среди аристократов за пределами Франции. В последующие десятилетия Париж стал местом покупок для принцесс, императриц, богатых наследниц – потому что там можно было купить платья Ворта. Слава модельера все возрастала.

Маркетинговая стратегия Альфреда была направлена на расширение аудитории путем рекламных объявлений в American Register. Вверху – рекламное объявление 1878 года, внизу – 1884-го

Когда Альфред пришел к Ворту в 1870-х годах, то хотел просить его выставить несколько украшений в витринах на Рю де ла Пэ за небольшую комиссию. Ворт согласился, и Картье получил доступ к огромным состояниям тех, кто часто приезжал в Париж, особенно – американцев. Построившие свой бизнес с нуля промышленники и банкиры из-за Атлантики имели состояния, готовые поспорить со «старыми деньгами» европейских аристократов. И у Альфреда появилась идея: рекламировать свою фирму в англоязычных газетах. В период с мая 1878 года по январь 1884-го он опубликовал более 100 рекламных объявлений Cartier Gillion в субботнем приложении к American Register, первой американской газете в Париже.

Вспышки гнева

Начало жизни Луи Картье ничем не напоминало детство его дедушки. По контрасту с перенаселенным домом Гермонпре, юный Луи имел достаточно места, чтобы бегать и играть, и слуг, которые заботились о его нуждах. Он даже мог играть с другими хорошо одетыми мальчиками на стриженых газонах соседнего парка Монсо, где в то время Клод Моне писал свои первые гениальные картины.

Но в доме Картье не было покоя. Алиса порой чувствовала себя несчастной в роли матери. Когда Альфред предложил ей с двухлетним сыном провести лето за пределами Парижа, она была недовольна. «Мне пришлось пожертвовать собой, принимая семейную жизнь, которая привязала меня на все лето», – писала она мужу, раздраженная тем, что пришлось оказаться в изоляции в приморском городке Трепор на севере Франции, вдали от столицы. Это были трудные годы для Алисы. В ноябре 1875 года, когда Луи было всего несколько месяцев, ее горячо любимая мать внезапно умерла в возрасте 48 лет. «Я часто думаю о маме – ее невозможно заменить; потеря настолько велика, насколько эта женщина была совершенна». Пять месяцев спустя, как бы повторяя трагическую смерть маленькой Жанны, умирает трехлетняя дочь сестры Алисы, Марта Бурдье. Печаль Алисы можно было понять, но Альфред начал подозревать, что она склонна к повышенной эмоциональности. «Сегодня все говорит о печали, – писала она, беременная вторым ребенком, – и… мне очень трудно удерживаться от рыданий».

Двухлетний Луи был столь же упрям, как и мать. «Твой сын имел страшную вспышку раздражения после обеда по поводу мясного салата, который я ему не дала. Он съел яичницу и немного курицы, так что был вполне сыт, но он становится очень жадным». Алиса отказывалась поощрять такие привычки сына, требуя от него хороших манер: «Поскольку он не попросил у меня прощения, то отправился в кровать без десерта». Женщина сильной воли, она требовала серьезного и уважительного отношения к себе: «Когда ты замужем и являешься матерью семейства, тебе нужна власть; я не отступлю ни на шаг». И все же, несмотря на усталость и жалобы, она любила Альфреда. В конце писем всегда стояло «большой поцелуй от твоей маленькой жены»; у пары родились еще трое детей. Второму суждено было появиться, когда Луи было три года. Пьер-Камиль, второй сын, названный в честь деда Альфреда и его сестры, родился в марте 1878 года.

К концу 1880-х Альфред надеялся, что тяжелые времена заканчиваются. Банки снова стали давать кредиты, появились новые компании. Семья Картье, осторожничавшая после пережитой нестабильности, решила не делать долгов, но внимательно следила за тем, как остальные пускают в дело легко достающиеся наличные деньги. В 1883 году доходы Cartier составили более 90 000 франков – вдвое больше, чем семь лет назад, – благодаря притоку богатых клиентов, готовых тратить деньги на роскошь. Альфред увеличил ассортимент, закупая более разнообразные и экспериментальные вещи. Семейные записи говорят о том, что он проявлял особый интерес к изделиям из платины, в основном – к простым маленьким предметам типа булавок и пуговиц.

Но как только жизнь стала налаживаться, семью постиг новый удар. Деверь Альфреда Проспер Леконт неожиданно умер во сне в возрасте 47 лет. Это была огромная потеря для семьи и для фирмы, где Проспер был правой рукой Альфреда. Камилла осталась вдовой с четырьмя детьми в квартире над шоурумом Cartier. Луи-Франсуа обещал помогать им материально, но было решено, что на Итальянском бульваре должна жить семья Альфреда. Камилла с детьми переехала в дом, которым владел ее отец, – в городок Аснер-сюр-Сен.

У Альфреда и Алисы родились еще двое детей. В 1884 году у девятилетнего Луи и шестилетнего Пьера появился младший брат. Жак-Теодуль получил имя в честь дяди и крестного отца Теодуля Бурдье – но с отсылкой к знаменитому французскому исследователю, открывшему Канаду. Год спустя, в 1885-м, на свет появилась Сюзанн – обожаемая младшая сестра трех братьев.

«Без короны не бывает короля»

Подъем в Париже не продлился долго. В 1882 году рухнул банк Union Generale, что привело к краху на бирже и многочисленным банкротствам. Несмотря на то что очень осторожные в плане финансов Картье остались на плаву, зарабатывать стало труднее. Альфред держал фирму, продавая недорогие вещи, но выручка была мала: за три года доход Cartier упал на 30 процентов.

В следующем году Париж стал свидетелем крайне противоречивых торгов. Продажа французских королевских украшений с аукциона велась в течение двенадцати исторических дней в мае 1887 года. Зрители толпились в Лувре, чтобы вблизи увидеть великолепные драгоценности. Чувства публики разделились на диаметрально противоположные. Поборники продажи говорили, что демократия должна избавляться от фривольных предметов роскоши, «лишенных моральной ценности». Их целью было уничтожение роялистских настроений в обществе и сведение к минимуму опасности переворота: «без короны король не нужен». Другие в ужасе смотрели на то, как уничтожаются символы их страны – принцесса Матильда впоследствии подвергала остракизму женщин, которые осмеливались носить в ее присутствии украшения, купленные на аукционе. За украшения бились Tiffany, Bapst, Aucoc, Bourdier и Boucheron. Cartier среди них не было – Альфред не мог рисковать фирмой, взяв большой кредит. Следующее поколение Cartier будет принимать участие во всех исторических аукционах мира – и даже купит некоторые знаменитые украшения. Но в тот момент они были в стороне от большой игры.

Голова в облаках

Летом 1889 года Альфред с семьей, несмотря на необычайные для этого времени года грозы, отважились посетить самую крупную на то время Всемирную выставку. После долгих лет нестабильности французская экономика снова была на подъеме, который на этот раз продлится несколько десятилетий. Выставка была призвана укрепить позиции Парижа как столицы культурного мира. Приняв рекордные 32 миллиона посетителей, она проводилась в столетнюю годовщину взятия Бастилии. Самое высокое строение в мире, Эйфелева башня, была возведена к этому событию, утвердив положение Франции как самой прогрессивной страны.

Ювелирный отдел выставки возглавлял бриллиант «Империал», найденный пять лет назад в Индии. Весивший 400 карат до огранки, он считался самым большим алмазом в мире. Бурдье получил золотую медаль жюри выставки, но на этот раз на высшую ступень встал Boucheron вместе с Vever. Талант Бушерона был удостоен самого престижного приза – Grand Prix за украшения с драгоценными камнями. Cartier, будучи скорее продавцом, а не ювелиром со своим стилем, предпочел не брать стенд на выставке, но в шоуруме на Итальянском бульваре можно было купить памятные сувениры, например, маленькие подвески в виде Эйфелевой башни.

В категории «кутюр» Гран-при получил Ворт – за вечернюю накидку с изображением голландских тюльпанов (сегодня она находится в музее Метрополитен в Нью-Йорке). Жюри отметило, что работа с шелком в этой вещи превзошла все, что было ранее. К этому времени к 64-летнему Чарльзу Фредерику присоединились в бизнесе сыновья: Жан-Филипп и Гастон. Их творения на выставке, как это было принято у Ворта, не просто висели на манекенах, но демонстрировались на живых моделях, среди которых была восьмилетняя дочь Жана-Филиппа. Андре-Каролина была плодом любви ее отца и одной из моделей дома Ворта. Будущее девочки могло пострадать из-за внебрачного происхождения, но ее отец, у которого не было других детей, поклялся вырастить ее членом семьи Вортов. Когда Альфред увидел девочку, которая была на шесть лет моложе его старшего сына, зародилась идея. А что, если бы между семьями возник настоящий союз – брачный?

Для Луи Картье, 14-летнего самоуверенного подростка, посещение выставки с отцом стало источником воспоминаний на всю жизнь. Любознательный от природы, он пропадал в просторной Галерее механизмов – самом большом крытом павильоне в мире, разглядывая новые изобретения и необычные строения: локомотивы и ацтекские храмы. В католической школе Stanislas его ругали за отсутствие усердия в учебе, но высокий интеллект мальчика никогда не подвергался сомнению.

Любопытный и творческий по натуре, молодой Луи Картье (внизу: студенческое удостоверение 1895 года) интересовался всем: от новейших изобретений и древних цивилизаций до науки и дизайна. Его отец тем временем был занят устройством его будущего брака с Андре-Каролиной Ворт (вверху: в возрасте восьми лет, демонстрирующая одно из знаменитых платьев деда в 1889 году)

Все три брата Картье получили привилегированное образование, о котором их дед мечтал в детстве, хотя Альфред высказывал опасения, что старший сын воспринимает это как должное. «У него доброе сердце, но нередко он выглядит суровым, – говорилось в одном из школьных отчетов. – Не уделяет должного внимания замечаниям о собственном характере». Луи получил девять низших оценок в тот год – больше, чем кто-либо в его возрастной группе. Единственный предмет, в котором он превосходил всех, было рисование. Учителя видели его творческую натуру и признавали, что у мальчика хорошие мозги, но были в отчаянии от его неуправляемости. Он был слишком мечтательным: «Его голова всегда в облаках». По иронии судьбы именно эти качества – выдающееся воображение Луи и его отказ следовать общим правилам – вознесли Cartier на недосягаемую высоту.

В защиту Луи можно сказать, что жизнь дома не была гладкой. Альфред беспокоился о здоровье жены. Понятно, что с четырьмя детьми она иногда чувствовала себя усталой, но со временем он стал бояться, что было и нечто большее. Лишь позднее ее нездоровье связали с наступлением менопаузы. А пока ее поместили в больницу, и Альфред остался дома с четырьмя детьми. К счастью, Луи-Франсуа, расставшийся к этому времени с женой и живший в большой квартире на авеню Опера, помогал сыну с детьми. Внуки часто вспоминали о времени, проведенном в обществе деда, и его рассказы о детстве, сильно отличавшемся от их собственного.

Из разговоров с Жан-Жаком Картье

Все три брата были очень близки с отцом. И с дедом. Конечно, это уважение к старшим, но я думаю, и нечто большее. Они были готовы сделать друг для друга все. Это не значит, что они никогда не дрались, но всегда быстро мирились. Семья – это главное.

Прекрасная Эпоха

Каждый раз, когда в двери дома номер 9 по Итальянскому бульвару входил новый клиент, Картье праздновали это как маленькую победу. В конце XIX века клиентская база фирмы включала в себя видных аристократов: принц и принцесса Ваграм, принц Педро Бразильский и принц Саксе-Кобург. Луи-Франсуа гордился успехами сына.