Оливковое дерево

ДНЕВНИК АЛЕКСА

Этот отдых, цитируя мою младшую сестренку, с каждой секундой становится все гнуснее.

Комары, жара, старые дома посреди засушливых полей, где никогда не слышали о широкополосных сетях, и давильщик винограда, мечтающий придавить мою мать. Не упоминая уже, что Джулз, Саша, Виола и Рупс – этот безмозглый неандерталец – приезжают на следующей неделе.

Хорошо бы начать кампанию в защиту всех Детей, Родители Которых Лучшие Друзья, чтобы привлечь внимание к их положению. Только потому, что предки в детстве делились конфетами и секретами, потом перешли к алкоголю и, со временем, совместному приучению к горшкам, не обязательно означает, что дети Лучших Друзей будут испытывать такие же чувства к отпрыскам другой стороны.

У меня внутри все обрывается, когда я слышу эти вечные слова: «Алекс, дорогуша, Чандлеры приезжают. Ты будешь любезен с Рупсом, правда же?»

«Ну да, – отвечаю я, – постараюсь, дражайшая матушка». Но когда Рупс якобы случайно бьет меня по яйцам при захвате во время «товарищеского» матча по регби или бежит к мамочке с воплем, что я сломал его игровую приставку, когда сам же уронил ее на пол, а я наступил на нее, потому что не знал, что она там, это может быть непросто.

Рупс практически мой ровесник, отчего еще хуже. И мы – как день и ночь. Он, возможно, именно такой сын, какой понравился бы моему отчиму Уильяму: прекрасный спортсмен, шутник, всеобщий любимец… и настоящий злобный поганец, когда никто не видит. А еще он туп как пробка, считает, что Гомер – это звезда «Симпсонов» и потому-то и знаменит своей философией.

У нас мало общего, у Рупса и меня. У него есть младшая сестра по имени Виола: сплошь рыжие волосы, веснушки и кроличьи зубы, и такая бледная, что чуть ли не прозрачная, как маленький призрак. Мама как-то сказала мне, что Виола приемная. Будь я на месте Чандлеров, то потребовал бы ребенка, который имел хоть какое-то сходство с моим генофондом, но, может быть, больше никого в тот момент под рукой не оказалось. И с учетом ее робости и подавляющей личности Рупса, не берусь утверждать, что ее знаю.

И в довершение ко всему мама только что сообщила мне, что сюда собирается и моя сводная сестра Хлоя. Я помню ее очень смутно, потому что не видел шесть лет. ЧС (Чертова Стерва), как ее ласково называют в нашем доме, она же бывшая жена моего отчима, запретила Хлое видеться с отцом, когда мама забеременела Имми.

Бедный папа. Он делал все, что мог, чтобы видеться с дочерью, вот правда. Но ЧС внушила Хлое, что ее отец – исчадие ада, потому что не будет покупать ей мороженое, которое стоит больше фунта (если подумать, он и нам не покупает), и в конце концов папе пришлось отступить. После многочисленных и разорительных судов, когда он пытался получить к ней доступ и проиграл, даже социальный работник сказала, что так, возможно, лучше, потому что мать жутко изводила Хлою, стоило той хотя бы упомянуть папу, и борьба вредила ее психике. Так что ради Хлои папа отступил. Он редко говорит об этом, но я знаю, что он очень по ней скучает. Самое большее, что ему позволено, это писать ей открытки на день рождения и Рождество и выписывать чек на очень дорогой пансион, где она учится.

Так… почему она вдруг появляется?

Очевидно, как говорит мама, у ЧС появился кавалер. Бедняга. Она устрашающая женщина. Я, признаться, испугался в тот единственный раз, когда видел ее, потому что она злющая и, возможно, исключительно хорошо выглядит в черном. Она, должно быть, что-то намешала в своем котелке и напоила этого своего бедного кавалера, потому что он хочет увезти ее на юг Франции на лето. Очевидно, он хочет побыть с ней наедине.

Надеюсь, его ноги не окажутся на тарелке с лапками других лягушек, вот и все, что я могу сказать.

В общем, в результате Хлоя достается нам.

Мама явственно нервничала, когда рассказывала мне, но не показывала виду, говоря, как здорово это будет для папы после стольких лет разлуки с дочерью. Больше всего меня встревожило, когда она сказала, что будет тесновато, потому что Хлое нужна отдельная комната. И «некоторым» придется ужаться.

Я знаю, на что она намекает.

Мне очень жаль. Но я ни за что, ни при каких обстоятельствах не буду жить в одной комнате с Рупсом. Я буду спать в ванной, или, если потребуется, на улице, или где угодно, только не с ним. Я могу вытерпеть вторжение в мое личное пространство в течение дня, если буду твердо уверен, что оно останется неприкосновенным ночью.

Так что, дражайшая матушка, это исключено.

Еще она сказала, что мы должны оказать Хлое радушный прием, помочь ей почувствовать себя частью нашей семьи. Нашей как-назвать-полную-противоположность-нуклеарной семьи.

Господи. Дисфункциональная, что ли? Кому-нибудь следовало бы написать о нас диссертацию. Может, взяться самому?

Едва не отравившись кипрским спреем от комаров, который мама купила мне в магазине и который так переполнен запрещенными пестицидами, что наверняка убьет заодно и меня, я лежу в постели, глядя в потолок, и пытаюсь разобраться, сколько кровей намешано в нашей семье.

Вот только…

Хотел бы я знать все о своей.

δ

Четыре

После беспокойной ночи Хелена проснулась рано. Время медленно тащилось к рассвету, а разум ее метался от одной тревожной мысли к другой. Несмотря на утомление, она была благодарна за возможность отвлечься благодаря поездке в Пафос и длинному списку покупок.

Алексис приехал на грузовом фургоне в девять, и они вчетвером залезли на широкое переднее сиденье. Имми пришла в восторг, что сидит впереди и так высоко, но Хелена видела, как Алекс молча дуется, глядя в окно, когда они спускались по извилистой дороге из своего орлиного гнезда. Она предлагала сыну остаться в Пандоре и помочь Георгиосу привести в порядок бассейн, но он настоял, что поедет. Хелена не испытывала иллюзий о причине: она была под надзором.

– Ух ты, мамочка, это как на спиральной горке, правда же? – сказала Имми, когда они зигзагами спускались по серпантину к побережью.

– Ты не узнаешь Пафос, Хелена, – заметил Алексис по дороге. – Это больше не тихий рыбацкий порт, как когда-то.

На въезде в город Хелену потрясли бесконечные неоновые вывески, сверкающие с уродливых бетонных зданий вдоль дороги. Большие придорожные щиты рекламировали все – от роскошных автомобилей до таймшерных апартаментов и ночных клубов.

– Мамочка, смотри! Там «Макдоналдс»! Возьмем там чизбургер с картошкой? – жадно спросила Имми.

– Печальное зрелище, да? – пробормотал Алексис, бросая взгляд на Хелену.

– Ужасное, – согласилась она, заметив паб в английском стиле с кричащей растяжкой снаружи, объявляющей футбольные трансляции и ланч – шведский стол по воскресеньям.

Они припарковались возле огромного магазина товаров для дома, и Хелена осознала, что Алексис прав: Пафос вырос в торговый центр, каким гордился бы любой британский город.

– Ненавижу глобализацию! – пробормотала она, вылезая из машины.

Несколько минут спустя в магазине Хелена выбрала кружевную скатерть из стопки и прочитала этикетку.

– Сделано в Китае, – заметила она Алексису. – Когда я была здесь в прошлый раз, кружева плели местные женщины и продавали на рынке. И покупатель сам предлагал цену.

– Просто тебе грустно, потому что мы больше не «самобытные». Но мы научились всему, что знаем, у вас, британцев, за время оккупации, – добавил Алексис с ироничной улыбкой.

Два часа спустя, после символической остановки в «Макдоналдсе», чтобы задобрить Имми, фургон Алексиса (нагруженный крупной бытовой техникой и горой всего прочего, что накупила Хелена) вернулся в Пандору. Поход за покупками обошелся в небольшое состояние, но она использовала деньги, завещанные Ангусом, и надеялась, что крестный одобрил бы, что они потрачены на обустройство Пандоры. Дом определенно нуждался в обновлении.

Алекс, который за весь день едва произнес пару слов, молча помог Алексису и его родственнику-строителю Георгиосу перетащить коробки из фургона на тележку, которую Алексис оставил у дома утром.

Когда она разложила симпатичные покрывала, заменила кремовыми шелковыми абажурами засиженное мухами оранжевое стекло и развесила тоненькие муслиновые занавески на окнах спален, Хелена неохотно призналась себе, что у глобализации есть свои преимущества.

– Морозильник включен, новая духовка смонтирована и старая убрана, а посудомойка и стиральная машина ждут водопроводчика, который придет завтра, – Алексис появился у двери спальни Хелены и остановился, наблюдая, как она застилает старую деревянную кровать накрахмаленными белыми простынями. Он оглядел комнату и улыбнулся. – Ах, женская рука… она незаменима.

– Впереди еще долгий путь, но это начало.

– И возможно, начало новой эры для Пандоры? – рискнул он.

– По-твоему, Ангус был бы не против?

– По-моему, семья – именно то, что нужно дому. Всегда было нужно.

– Мне бы хотелось покрасить эту комнату, немного смягчить ее, – заметила она, глядя на простые беленые стены.

– Почему бы нет? Мои сыновья могут начать завтра. Они все сделают в два счета, – предложил Алексис.

– О Алексис, ты очень добр, но у них же наверняка есть работа?

– Ты забываешь, что они работают на меня. И потому, – ухмыльнулся он, – сделают, как я скажу.

– Как летит время! – воскликнула Хелена. – Мой муж приедет в пятницу с Фредом.

– Правда? – Алексис помедлил, потом продолжил: – Короче, ты выбираешь цвет, а мы работаем.

– Ну, в благодарность за всю твою помощь, пусть это и ничтожно, я открою бутылку вина, которую ты принес.

– Хелена, ты побледнела. Устала? – Алексис осторожно положил руки ей на плечи. – Ты – английская роза и плохо переносишь жару. Никогда не переносила.

– Я в порядке, Алексис, правда. – Хелена высвободилась и поспешила вниз по лестнице.

Позже, когда Алексис и Георгиос ушли и Алекс устанавливал DVD-плеер, а Имми оживленно прыгала вокруг, Хелена виновато забралась в новый гамак, который Алексис подвесил между красивой старой оливой, гордо стоявшей в центре сада перед террасой, и еще одной, молодой выскочкой.

Приятный ветерок шелестел в ветвях, ласково шевелил пряди волос на лбу. Цикады устроили репетицию перед ночным концертом, и солнце умерило полуденный ослепительный блеск до мягкого рассеянного света.

Хелена думала о скором приезде незнакомой падчерицы. Уильям вчера вечером явно нервничал и явно чувствовал, что просит слишком многого. Она тоже беспокоилась. Все-таки в их гнезде уже был кукушонок – Алекс. Найдется ли место для еще одного? Хелена не знала, как он отреагирует на приезд Хлои, не говоря уже о двух младших, которые даже никогда не встречали сестру. Но как она могла лишить Уильяма шанса провести драгоценное время с дочерью, несмотря на риск, что присутствие Хлои нарушит равновесие в семье?

И сама Хлоя… как она отнесется к тому, что ее подбросили в семью, которую учили ненавидеть? Впрочем, Хелена знала, что Хлоя – настоящая жертва ситуации: ребенок, захваченный водоворотом скандального развода, превращенный в оружие «женщиной, которую отвергли». И хотя Сесиль утверждала, что защищает дочь от очевидно опасных лап отца, на самом деле, из-за низменнейшего эмоционального шантажа, Хлоя почти наверняка была глубоко ранена запретом иметь в детстве нормальные отношения с отцом.

Сейчас ей было почти пятнадцать – трудный возраст для любой девочки, но особенно для той, которую принудили отвергнуть любовь к отцу, чтобы ублажить мать, которая не приняла бы меньшего. Еще Хелена знала, что ее сердцу, которое любило мужа и детей, придется увеличиться еще немного, чтобы включить Хлою. Пространство уже было растянуто, обеспечивая эмоциональную поддержку, требуемую от любой жены и матери. Теперь от нее требовалось еще больше из-за сложных последствий второго брака.

Она была майским деревом, вокруг которого танцевала вся семья. И этим вечером Хелена чувствовала, что ленты вокруг ее груди натянулись очень туго.

– Прости, мам, но нет. НЕТ! НЕТ! НЕТ! Ладно?

– Ради всего святого, дорогуша, это большая спальня! Там вполне хватит места для двоих. Вы все равно не будете проводить там время, только спать.

Алекс сидел, скрестив руки, и Хелена чувствовала, как у него из ушей валит метафорический дым.

– Мама, не в этом дело. И ты это знаешь. Ты знаешь.

– Ну, я просто не вижу другого выхода, Алекс.

– Я лучше уж буду спать с Имми и Фредом или на террасе, и пусть меня до смерти закусают комары. От Рупса жутко воняет.

– Да-да, мамочка. Он все время пукает, – поддержала Имми, отнюдь не помогая делу.

– К твоему сведению, Имми, ты тоже, но не в этом суть, – продолжал Алекс. – Независимо от того, что он воняет, а он воняет, я его ненавижу. Он гей.

– Что за глупости, Алекс! Ну и что с того? – вышла из себя Хелена.

– Гей не в смысле гей, мам, а «гей». Другими словами, полный муди…

– Хватит, Алекс! С меня хватит! Тебе это может не нравиться, но другого выхода нет. Хлое нужна отдельная комната. Она девочка-подросток и не знает никого из нас, кроме папы и…

– Так пусть с ним и спит!

– Ох, Алекс, ради всего святого! Не паясничай. – Хелена встала и начала собирать грязные тарелки. – Я стараюсь делать все возможное для всех и надеялась, что могу рассчитывать на твою поддержку. Спасибо большое.

Отнеся тарелки на кухню, она с грохотом опустила их в раковину, потом стукнула кулаком по сливу, чтобы снять напряжение.

– Вот, мамочка. – У нее за спиной появилась Имми, размахивая чайной ложечкой. – Я помогаю тебе убраться.

– Спасибо, дорогуша, – устало сказала Хелена. – Можешь попросить Алекса принести остальное?

– Нет, потому что он ушел.

– Куда ушел?

– Не знаю. Он не сказал.

Час спустя Хелена уложила Имми спать, потом разрешила себе долго понежиться в древней, но чудесно глубокой ванне Ангуса. Вытершись новым пушистым полотенцем из купленных в Пафосе, она надела халат и снова спустилась вниз посидеть на террасе. Она как раз собиралась достать из кармана пачку и украдкой выкурить сигарету, когда из темноты появился Алекс.

– Привет. Я пришел извиниться, – сказал он, тяжело опустившись на стул. – Честное слово, это не из вредности, но я готов на все, только бы не жить с Рупсом. Я просто… – Алекс провел рукой по волосам, – не могу.

– Ладно, – Хелена сдалась. – Дай мне подумать. Я уверена, мы что-нибудь придумаем.

– Спасибо, мам. Ну что ж, наверное, пойду попользуюсь личным пространством, пока могу. Лягу пораньше.

– Бассейн должны заполнить завтра к вечеру. Здорово, правда?

– Наверное, – вяло кивнул Алекс. – Так мистер Я-могу-решить-для-тебя-любую-проблему-моя-дорогая-Хелена-только-скажи завтра снова вернется?

– Алекс, прекрати! – Хелена невольно покраснела. – Я не его «дорогая», и кроме того, я правда не знаю, что бы без него делала.

– Ты его «дорогая», мама. Он сохнет по тебе, и ты это знаешь, – сухо сказал Алекс. – Мне тошно смотреть, как он глядит на тебя. Ему лучше быть осторожнее, когда приедет папа. Не думаю, что ему сильно понравится, если мистер Я-все-устрою будет постоянно болтаться неподалеку.

– Алекс, хватит! Алексис просто старый друг.

– И все?

– Да, все.

– И ты не видела его с тех пор, как была здесь последний раз?

– Нет.

– А он сказал мне, что видел тебя с тех пор, значит, кто-то из вас лжет.

– Так, хватит! Я отказываюсь сидеть здесь и терпеть допрос с пристрастием от моего тринадцатилетнего сына. То, что было в прошлом, остается в прошлом. Сейчас настоящее, и я счастливо замужем за твоим отчимом. Алексис по доброте помогает Пандоре – дому, который он тоже очень любит, – вернуться к жизни. И точка. Ладно?

Алекс пожал плечами.

– Ладно. Но не говори, что я тебя не предупреждал. Мне он не нравится.

– В этом никто не сомневается. Предупреждаю тебя, Алекс, я больше не потерплю от тебя грубости в его адрес. Это понятно?

– Да, мам. Спокойной ночи, – пробормотал Алекс. Он повернулся в сторону дома, потом остановился и посмотрел на нее, словно что-то сообразив. – Мам?

– Да?

– А как насчет этого общего имени?

– Прости?

– Я имею в виду… это же просто совпадение, что у нас одно имя, да? У меня и… Алексиса?

– Ну разумеется, дорогуша. Мне нравилось это имя тогда, когда я знала его, оно мне нравилось, когда родился ты, и по-прежнему нравится сейчас.

– И больше ничего? – уточнил Алекс.

– А что тут еще может быть? В мире тысячи людей по имени Алекс.

– Угу, конечно, просто… ничего. Спокойной ночи, мама.

– И тебе тоже, дорогуша.

Когда Алекс наконец исчез наверху, Хелена пошла на кухню, сделала себе чашку чая, потом вернулась на террасу и долго созерцала ясное звездное небо, пытаясь успокоить разбушевавшиеся эмоции.

Она знала, что с каждым днем приближается тот самый миг, которого она боялась со дня рождения старшего сына.

Настоящее чудо, что Алекс никогда не задавал прямого вопроса с тех пор, как понял, что биологически в создании ребенка участвует не только мать, но и отец. Уильям исполнял эту роль с тех пор, как они поженились, когда Алексу было три. Они оба поощряли Алекса называть его «папой», и ее сын, казалось, принял статус-кво, не подвергая его сомнению.

Вероятно, думала Хелена, отчасти Алекс и не хотел знать, страшась ответа. И не зря. Разумеется, размышляла она, прихлебывая чай, можно было бы солгать – сказать, что его отец умер. Придумать имя, прошлое… как она влюбилась в чудесного человека и они зачали Алекса, потому что так хотели его…

Хелена обхватила голову руками и глубоко вздохнула. Эгоистка в ней хотела бы, чтобы этот человек действительно был мертв, но на самом деле он был очень даже жив… и был рядом.

Она знала, что ее сын, возможно, достаточно развит интеллектуально, чтобы понять разумное объяснение, но эмоционально совершенно не готов узнать правду. Особенно в этом непростом возрасте, на тернистом пути от мальчика к мужчине.

Алекс всегда был трудным ребенком. Хелена почти с самого начала знала, что это необычный мальчик: такой умный, такой взрослый в том, как он обрабатывал информацию. Он мог рассуждать и манипулировать, как искушенный политик, а потом, круто развернувшись, вернуться к своему хронологическому возрасту и снова стать ребенком. Он помнила, как его внезапно осенила идея смерти и четырехлетний малыш заснул в слезах, пытаясь примириться с мыслью, что не будет «здесь» вечно.

– Но все мы здесь не навечно, – печально шепнула Хелена ночному небу, пылающему сегодня миллионами звезд. «Они-то видели все, – подумала она, – однако держат свои знания при себе».

Уильям говорил ей, что она балует Алекса, потакает его капризам, и, вероятно, был прав. Она одна понимала его уязвимость, зная, что ему приходится справляться с одиночеством из-за ощущения, что он «другой». В школе восьмилетнему Алексу предложили пройти тестирование, когда он обогнал всех одноклассников в учебе. Хелена неохотно согласилась, не желая навешивать на сына ярлык, пока он еще так молод. По результатам он был признан «одаренным ребенком» с запредельным IQ.

Хелена оставила его в местной начальной школе, желая обеспечить ему по возможности нормальное детство. Потом, на втором году учебы в средней школе, ее вызвал директор и сказал, что Алексу следовало бы подать заявку на академическую стипендию, чтобы поступить в самую престижную школу-пансион в Англии.

– Откровенно говоря, миссис Кук, я думаю, мы оба окажем Алексу дурную услугу, если не дадим ему хотя бы возможность попробовать. Мы тут делаем все, что в наших силах, но, чтобы выкладываться по максимуму, ему, без сомнений, будет лучше с мальчиками подобного интеллекта.

Она обсудила это с Уильямом, который согласился с директором, но Хелена, которую саму в детстве отослали в школу-пансион, колебалась.

– Никто не гарантирует, что Алекс получит стипендию, а без стипендии мы при всем желании не можем позволить себе обучение, – возразил Уильям. – Так почему не дать ему хотя бы попробовать? Если он не захочет ехать, отказаться всегда успеем.

А потом Алекс выиграл, и все были так воодушевлены, что Хелена даже устыдилась того, что не выказывала воодушевления. В конце концов, это было огромное достижение. И чудесная возможность для мальчика.

Когда Хелена спросила самого Алекса, тот пожал плечами и отвел взгляд, так что понять его выражение лица было сложно.

– Если ты довольна, мама, то и я доволен. Во всяком случае, папа, кажется, счастлив.

Яснее от этого не стало.

Уильям был взволнован и горд, но Хелена не могла избавиться от мыслей – пусть и несправедливых, – что радость мужа частично связана с тем, что Алекс уедет из дома.

Она прекрасно осознавала, что Уильям принял Алекса, потому что полюбил ее, а сын шел с ней в комплекте. Хотел он на самом деле Алекса или нет, ему ничего не оставалось, как согласиться, что тот будет жить с ними под одной крышей. Таковы были факты, как их ни приукрашивай. И Алекс, будучи Алексом, разумеется, все осознавал.

Сын тоже понимал ее… вероятно, лучше, чем кто бы то ни было. Он словно видел ее сквозь кожу до самого нутра, как бы крепко она ни окутывалась густой вуалью, пряча самые сокровенные мысли.

Хелена вытащила из кармана сигарету и закурила.

Алекс знал, что ее возражения насчет мотивов Алексиса лживы.

Знал, все не так просто, как она говорит. И, честно говоря, был прав.

К следующему закату сыновья Алексиса Димитриос и Мишель покрасили хозяйскую спальню в нежно-сизый цвет.

Они приехали утром в фургоне Алексиса, и Хелена, которая вышла им навстречу, не могла не заметить, насколько по-разному проявляются гены. Оба молодых человека были одарены густыми темными волосами, смуглой кожей и атлетическим сложением, но если Димитриос унаследовал добрый взгляд и мягкость Алексиса, то младший, Мишель, ни много ни мало напоминал греческого бога. Что-то неуловимое делало его еще красивее отца.

Братья взялись за работу с малярными кистями и валиками, а Хелена продолжила распределять по дому покупки, смягчая женственностью острые мужские грани Пандоры. Имми помогла ей нарезать цветов и оливковых ветвей в саду, и они расставили их в больших глиняных кувшинах. Окна во всех комнатах были распахнуты, открывшись полыхающему солнцу, и затхлый запах пустоты начал выгорать, уходя в прошлое. Пандора начала оживать.

Еще раньше в то утро на кухне появилась яркая черноволосая девушка, и Хелена с удивлением обнаружила, что это и есть Ангелина, бывшая домработница Ангуса. Образ суровой кипрской версии миссис Дэнверс оказался весьма далеким от истины: Ангелина энергично терла полы и пылесосила и, сверкая полными смеха темными глазами, игриво пикировалась на греческом с сыновьями Алексиса.

– Мама, бассейном можно будет пользоваться через час, – объявил Алекс, найдя Хелену в гостиной, где та выбивала пыль из подушек камчатых кушеток. – Георгиос заполняет его водой.

– Превосходно! Тогда пойдем и обновим его все вместе.

– Будет очень холодно. Солнце не успеет прогреть воду, но, может, это нас освежит, – добавил Алекс с надеждой.

– Как раз то, что нужно: охладиться после тяжелой работы.

– Ага, до сих пор так себе отдых, да? У меня ощущение, будто мы только что переехали.

– Пожалуй, – согласилась Хелена. – Но оно того стоит, тебе не кажется? Я так хочу, чтобы папе здесь понравилось.

– Конечно, ему понравится, – Алекс подошел к ней и внезапно обнял. – Я страшно рад бассейну.