Близкие люди

– Не путаете.

– Ну вот. А тут – живые люди. Да еще такие сложные, как маленький Степанов и его отец. Это все совсем непросто. Попробуйте втолкуйте этому малышу, ни в чем не знающему отказа, что есть дети, для которых «Сникерс» – непозволительная роскошь.

– Пардон, – сказала Ингеборга и отодвинула пустую пиалу, – вы хотите разъяснить мне суть классовых противоречий? Разделение на бедных и богатых? Несправедливость устройства мира?

– Юпитер, – Валерий Владимирович улыбнулся, – ты сердишься, следовательно, ты не прав. Давайте-ка лучше выпьем вина, Инга. Здесь подают отличное белое вино.

Ингеборга в упор взглянула в кроткие глаза Валерия Владимировича и почти за рукав поймала проходившую мимо официантку с синими стрелами вместо глаз.

– Принесите мне большую кружку светлого пива, – попросила она. – Я не люблю белое вино, Валерий Владимирович. И ничего в нем не понимаю, и никогда его не пью.

В Сафоново Степан приехал к двум часам, с трудом высидев первую половину дня в офисе. Ему совершенно незачем было ехать – ни в первой половине дня, ни во второй. Он прекрасно об этом знал, но все-таки поехал.

Работы по-прежнему были остановлены, на объекте безвылазно сидел Чернов, обремененный трудной задачей ежедневно выискивать какие-то занятия для полусотни работяг и принимать меры, чтобы больше никто не свалился по пьяному делу в котлован. Капитан Никоненко лег на дно и на жалкие телефонные призывы Степана не отзывался. Но три последних дня, когда молчание правоохранительных органов стало явно затяжным, внесли некоторое успокоение в смятенную Степанову душу.

Дураку ясно, что, если бы Володьку убили, капитан Никоненко уже давно поселился бы в их котловане.

Или все-таки не поселился бы?

Степан приткнул джип к вагончику прораба, выключил радио, бросил на щиток темные очки и не спеша оглядел все хозяйство.

Котлован по-прежнему был пуст и необитаем, как лунный кратер. Трос гигантского крана с прицепленным семитонным крюком мерно покачивался из стороны в сторону над той самой плитой. В некотором отдалении человек шесть рабочих красили трубы – интересно, зачем? Еще несколько рыли какую-то подозрительную канаву, совсем далеко, почти у кромки леса, но все-таки в пределах границ Степановых владений. И последняя небольшая кучка – можно сдохнуть от смеха, честное слово! – вяло терла тряпками стены жилых вагончиков.

Ну, Черный, ну, эксплуататор хренов, всех занял! Никто сложа руки не сидит, все при деле!

По-слоновьи фыркнув, Степан вылез из джипа. На пороге прорабской будки нарисовался Петрович и закрутил головой, словно проверяя, все ли в порядке во вверенном ему хозяйстве. Степан не был самодуром, но он был серьезным начальником. И этот начальник приехал без предупреждения…

– Ну чего, Петрович? – спросил Степан, захлопнув тяжелую дверь джипа. – Я смотрю, у вас трудовой энтузиазм прямо как Первого мая – аж через край. А?

– Стараемся, Андреич, – пробормотал прораб со смущенной улыбкой, еще не очень понимая, что именно его ждет – выволочка или похвала. – Чего ж без дела-то сидеть… Совсем плохо, когда люди без дела сидят… С ними потом и не справишься…

Они сошлись на середине дороги между Степановой машиной и шаткой лесенкой, с которой суетливо сбежал прораб, и пожали друг другу руки.

– А поумнее ничего не могли придумать? – спросил Степан не сердито, а скорее насмешливо, как определил про себя прораб. – Что они там копают? Сортир, что ль, новый возводят?

– Точно, – подтвердил прораб смущенно.

Он вообще очень легко смущался, отводил глаза и начинал неловко переминаться с ноги на ногу или чесать лысину под вечной бейсболкой. При этом он был ухватистый, ловкий, хорошо и быстро соображающий мужик. Он никогда ничего не крал, ни о чем не забывал, всегда успевал к сроку и почти не пил. Степан работал с ним последних лет пять, поручал ему самые ответственные работы и радовался, что тогда, пять лет назад, Петровичу пришлось бросить свое инженерство в подыхающей оборонке и переквалифицироваться в прорабы. Где бы он взял другого такого, надежного и верного?

– А Чернов где?

– Только что здесь был, – сказал прораб и зачем-то нагнул голову, заглядывая под будку, как если бы Чернов мог выскочить оттуда. – Найти?

– Сам найдется, – ответил Степан. – Пойдем, Петрович, потолкуем. Менты не наведывались?

Прораб сбоку взглянул на Степана.

– Я свое дело знаю, Пал Андреич, – сказал он непонятно, – если бы объявились, я бы первым делом тебе позвонил. Нет никого и не было. Даже местные нас не слишком донимают, а я, грешным делом, думал, что после… Володьки нам конец придет, штурмом возьмут…

– Здорово, Степ, – проговорил Чернов из-за Степановой спины, – ты чего приехал?

– Не сидится мне на Дмитровке, Черный. – Степан на ходу пожал жесткую и широкую лапищу Чернова. – Что за всемирный день чистоты ты тут устроил? Что это у тебя все гаврики, как один, тряпочками стены моют?

– Не все, – возразил Чернов, моментально приходя в раздражение, – некоторые вон яму под новый санузел копают. А что? Есть предложения получше?

Держась за утлые перильца, Степан активно топал башмаками, стряхивая с них комья грязи.

– Нет у меня никаких предложений, Черный. Пусть делают что хотят, только бы водку не жрали с утра до ночи. Один сортир уже почти возвели, пусть с понедельника второй возводят. Чтоб было у нас все как у людей – «мы» и «жо»…

Он распахнул дверь в вагончик и увидел Тамару. В узкой комнатке, насквозь проткнутой длинными солнечными пиками, за столом сидела Тамара и преданно смотрела на Степана. Она держала ручку, хотя Степан всегда подозревал, что писать она не умеет. Весть о приезде начальника, как правило, облетала подчиненных со скоростью света, и Тамара приготовилась к встрече.

– Здрасьте, Павел Андреевич. Какой день сегодня хороший. Может, кофе? Сварить? Или поесть хотите?

Все это она выпалила единым духом, не отводя от Степана преданных и как будто умоляющих глаз. Для всех подчиненных дам он был «несчастный» – брошенный женой, пропадающий на работе отец-одиночка. Его жалели, вздыхали, печалились, стремились угодить, и все это походило на глупую рекламу – «наш начальник такой умница…».

Степан знал об этом – и бесился.

Только Саша Волошина со своей неуемной заботой никогда его не злила.

Может, жениться на ней?

Не отвечая преданной и до предела вытянувшейся в его сторону Тамаре, Степан прошел в свой «кабинет» – выгороженную часть вагончика, – а миролюбиво настроенный и, может, просто голодный Чернов согласился:

– Давай кофе и бутерброды. Или что там у Зины есть? Пироги?

– Никто не звонил? – не повышая голоса, спросил Степан из-за перегородки. – Капитан Никоненко?

Тамара подскочила на стуле и кинулась к двери в «кабинет».

– Капитан Никоненко не звонил, Павел Андреевич, – отрапортовала она, вытаращив от усердия глаза. – Звонил Сергей Руднев. Я сказала, что вы в Москве, и попросила перезвонить в тот офис. Еще звонили от главы администрации Сафонова, просили связаться. Я вам позвонила, но вы уже уехали…

– А этим что нужно? – Степан бегло просматривал факсы, комкал и швырял в корзину.

– Ничего, я все решил уже, – сказал Чернов. – Они спрашивали, до какой границы у нас участок нарезан.

– Денег им, что ли, опять подавай? – Степан перестал комкать тонкую бумагу и швырять ее в корзину, наполненную уже до половины.

– Я все решил, – повторил Чернов с нажимом. – Не нужно никаких денег, хотя, конечно, все дело в этом. Петрович, ты чего там маешься? Заходи!

Прораб вошел не сразу. Он долго мялся за тонкой дверцей, пыхтел и скреб ботинками по полу, потом осторожно, как будто боясь, что его выставят, вдвинулся в «кабинет» и быстро опустился на стул около двери. И сдернул с лысой головы бейсболку. Стул скрипнул.

– Кофе давай! – приказал Чернов Тамаре и улыбнулся широкой и лихой улыбкой сердцееда и рубахи-парня.

Тамара засияла в ответ и кинулась выполнять, а Степан в сотый раз мимоходом опечалился, что он сам никогда не мог так легко и словно играючи общаться с людьми, особенно с женщинами.

– А фонари по периметру опять ни хрена не горят? – спросил Степан, уткнувшись в какой-то факс. Господи, сколько бумаги! Из всей скопившейся за несколько дней горы он выудит в лучшем случае одну бумажку и засунет ее в папку, и вовсе не потому, что она нужна, а так, на всякий случай. Все остальное он методично пошвыряет в корзину, а бумаги из папки «на всякий случай» будущей весной выкинет Саша Волошина при очередной разборке завалов.

– Фонари горят, – кашлянув в волосатый, плохо сжимавшийся из-за толщины мозолистых пальцев кулак, сказал прораб. – Все горят, Андреич. Мы теперь по ночам… того… дозором ходим… Посменно.

Степан коротко взглянул на прораба:

– Помогает?

– Вроде помогает, Андреич, – ответил прораб как-то смущенно, – пару раз шуганули, и пока все тихо…

– Так шуганули или тихо?

– Все в порядке, Степ, – вмешался Чернов, – ничего противозаконного. За территорию никто не выходит, до крови не дерется, стволов и ножей ни у кого нет…

– Спасибо и на этом, – пробормотал Степан. – Хорошо хоть стволов нет.

– Подъехал кто-то, Андреич. Чужой кто-то. У нас таких машин нет.

Прораб славился тем, что мог по звуку определить на любом расстоянии любой двигатель.

– Тамар, посмотри, кто приехал, – попросил Степан громко, заставляя себя не поворачиваться в сторону окна, из которого была видна вся строительная площадка, хотя ему очень хотелось. Менее озабоченный вопросами имиджа и собственной значимости Чернов уже вскочил и таращился в окно, вытягивая загорелую шею.

– Правоохранительные органы пожаловали, – сообщил он через секунду. – Легки на помине, блин…

Он оглянулся и озабоченно посмотрел Степану в лицо.

– Наш капитан? – уточнил тот и, не выдержав, выбрался из-за стола и пристроился за плечом Чернова.

– Он самый.

Капитан Никоненко уже вылез из красной «пятерки», захлопнул дверь и потянулся, давая всем желающим возможность как следует себя рассмотреть. Потом он повел широкими, вполне кинематографическими плечами, напомнив Степану Сергея Сергеевича Паратова в исполнении Никиты Михалкова, и не спеша двинулся в сторону их вагончика.

Степан отступил назад и плюхнулся за стол со всем проворством, на которое только был способен.

– Павел Андреевич, приехали из милиции, – доложила из «предбанника» глупая Тамара.

– Вижу, – буркнул Степан, уставившись в очередной факс. Капитану Никоненко вовсе незачем знать, как ждет Павел Андреевич того, что он скажет. Как ждет, как трусит, как гадает про себя, с чем капитан приехал, как не уверен в том, что его собственное лицо приготовлено к встрече с капитаном должным образом…

Под тонкой вагонной стенкой отчетливо протопали капитанские ботинки, проскрипела лесенка, открылась дверца. Даже не поднимая глаз от факса, Степан увидел, как прораб втянул голову в плечи.

– Добрый день! Мне бы господина Степанова повидать. Только не говорите мне, что его нет, милая барышня!

– Да я и не собиралась, – пробормотала Тамара.

– И правильно делали, что не собирались, – продолжал резвиться капитан Никоненко, – ибо со свойственной мне смекалкой я моментально уличил бы вас во лжи. Машина господина Степанова подсказала мне, что и хозяин должен быть где-то неподалеку.

Дверь в «кабинет» была распахнута, так что весь спектакль шел в прямом эфире. Одно только огорчило капитана Никоненко. Огорчило сразу, как только он шагнул в вагончик, и гораздо сильнее, чем можно было ожидать. На месте персиковощекой и бежево-золотистой Клаудии Шиффер сидела какая-то вовсе невразумительная деваха с наведенными глазами и алым ртом вампира-профессионала. Дьявольский рот совершенно не вязался с общим простецким видом и поверг капитана Никоненко в некоторое подобие смущения.

Интересно, а куда же они дели свою Клаудию? В тот раз она так тряслась и нервничала, что капитан решил даже, что она что-то знает о смерти разнорабочего Муркина, и с удовольствием планировал, как станет ее допрашивать.

Не судьба, значит. Не только допрашивать не придется, но и увидеть – не судьба.

– Хозяева дома? – громко вопросил он, продолжая свое выступление. Вампирша не выражала никакого желания объявить начальству о приезде местной милиции. – Войти-то можно?

– Можно, – сказал в дверях Павел Андреевич Степанов, – здравствуйте, Игорь Владимирович. Мы вас заждались. Тамара, кофе нам, быстро. Или вам чай, Игорь Владимирович?

– Кофе! – с некоторым даже возмущением воскликнул капитан Никоненко и пожал протянутую руку Степана. – Значит, заждались? Могли бы и позвонить, если так уж ждали. Или подъехать…

Вот оно что.

Подъехать.

Понятно.

Степан звонил капитану Никоненко каждый день. Звонил с упорством, достойным лучшего применения, да так его и не вызвонил.

Значит, нужно было приезжать. Дожидаться под кабинетной дверью. Беседовать «в личном порядке», как говаривал майор Опилкин, заведующий военной кафедрой.

«Что ж ты не сообразил, Степан? Или замы тебя запутали вконец – не езди, не плати, мы еще ничего не знаем, попадем пальцем в небо…»

– Да как подъехать, Игорь Владимирович? Вы со мной даже по телефону ни разу не поговорили! Меня небось взашей вытолкали бы из вашей серьезной организации – сказали: не звал тебя капитан Никоненко, что ж ты, незваный, явился!

Игорю Никоненко было тридцать четыре года. Из них последних лет… сколько же?.. да, пожалуй, десять он работал в милиции. Ничего он не приобрел на этой службе – ни богатств, ни знатности, ни счастья, – зато научился отлично разбираться в людях.

Павел Степанов ему нравился, и разговаривали они на одном языке, а это было большой редкостью. Поэтому капитан Никоненко позволил себе улыбнуться настоящей, нормальной улыбкой, протопал в кабинет, сел к столу и вытянул ноги.

– Здрасьте, мужики, – сказал он прорабу и Чернову, и после этого приветствия всем заметно полегчало. Кавалергарда Белова на этот раз видно не было. Наверное, он на… где там их офис?., на Большой Дмитровке, вот где. Вместе с персиковой и шелковой Клаудией.

– Не буду я вам голову морочить, Павел Андреевич, – произнес капитан Никоненко поспешней, чем ему хотелось бы, – Муркин ваш погиб в результате несчастного случая. Состава преступления не обнаружено. Так, по крайней мере, наши специалисты решили.

Капитан помолчал, занятый изучением давешнего бронзового чудища, взяв его с черного Степанова стола. Было очень тихо. Даже потенциальная вампирша Тамара перестала сопеть за дверью, осознав важность момента.

– Так что правильно сделали, что не приехали, Павел Андреевич, – продолжил капитан Никоненко громко и вернул чудище на стол. Оно сильно грохнуло о крышку. – Нечего вам было ко мне приезжать, только бензин жечь… Вы нам больше неинтересны, ездить мы к вам не будем, разбирайтесь сами как знаете. Всякие службы и инспекции по труду и технике безопасности мы, само собой, в известность поставили. Но что-то мне подсказывает, что вы к ним привычные. Разберетесь.

– Разберемся, – согласился Степан.

Чернов зачем-то негромко матюгнулся и затих. Прораб сидел не шевелясь, даже лысину не скреб под бейсболкой.

– Разберемся, – повторил Степан, и непонятно было, рад он или нет, что произошло никакое не убийство, а обычная бытовуха по пьяной лавочке.

– Так что случилось-то? – спросил он Никоненко с раздражением. – Почему Муркин в котловане оказался, если никто его туда не толкал?

– Ночь сырая была, дождь прошел. Он на глине поскользнулся да и упал… – Капитан пожал плечами. – И на грудь он принял не так чтобы… бокал шампанского. Хорошо принял, конкретно. И место есть, где он поскользнулся, и на ботинках глина с этого места есть. Ударился сильно, височной частью. Вот, собственно, и все, что произошло, Павел Андреевич.

Степан хмуро смотрел на свои руки, в которых неизвестно откуда взялся телевизионный пульт. Телевизор стоял в «предбаннике», и как пульт попал на стол, было для Степана загадкой. Пульт был изящный, длинный – шедевр эргономической мысли, – а пальцы толстыми и неповоротливыми, как переваренные сосиски.

– Вы с официальной версией не согласны, Павел Андреевич? – спросил капитан с простодушным любопытством. – Вам известно что-то, что осталось неизвестным нам?

– Да что вы! – не выдержал Чернов, переводя взгляд с капитана на шефа, который в присутствии посторонних, да не просто посторонних, а опасных посторонних, вел себя как идиот. – Все, что нам известно, мы вам как на духу еще тогда рассказали…

– Да рассказать-то рассказали, – согласился капитан Никоненко, – только вот Павел Андреевич сомневается что-то.

– Он не сомневается! – Чернов посмотрел на Степана, и во взгляде у него было непонимание и отвращение к начальнику, который вздумал чудить в такой неподходящей компании. – Он просто пытается понять все, до конца. Он у нас всегда такой, дотошный…

– Черный.

Голос был холодный и злой. Чернов независимо пожал плечами и умолк.

– Ваш Муркин, насколько нам известно, не был ни председателем совета директоров «Лукойла», ни главой «Газпрома», – непонятно сказал капитан Никоненко и задумчиво щелкнул ногтем по носу бронзового чудища. – Все, что могли, мы сделали, а дальше…

– Дальше, дальше, – пробормотал Степан и откинулся в кресле. И пультом почесал голову. – Дальше…

Если по моей стройке шатается убийца, то это мои проблемы. Правильно я понимаю?

«Что он делает, мать его, – быстро и яростно подумал Чернов, – хочет по новой кашу варить?! Чего ему теперь-то не хватает?! Все же ясно! Нужно этого капитана провожать к Аллаху, а Степан привязался к нему как банный лист…»