Книга Приступить к ликвидации - читать онлайн бесплатно, автор Эдуард Анатольевич Хруцкий. Cтраница 4
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Приступить к ликвидации
Приступить к ликвидации
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Приступить к ликвидации

– А что же я его сестре скажу?

– Что, товарищ Манцев? – повернулся Данилов.

– Ничего. Ты работай.

Климова похоронили на Ваганьковском, рядом с могилой матери. Над кладбищем кричали вороны и падал снег.

Мартынов вдруг увидел, что снег не тает на лице покойного, и это странное открытие вдруг объяснило ему смысл слова «жил». Климова больше не было.

Падал снег, плакала Елена, кричали вороны.

Потом взвод милиционеров поднял винтовки, и птицы разлетелись, спугнутые залпом.

Вырос над могилой холмик, и Мартынов думал о странностях судьбы. Пройти всю войну, не жалея себя, одному вступить в схватку с бандитами и погибнуть от руки человека, которому он так верил.

Уходя, Мартынов оглянулся: свежий холм земли казался неестественно черным на фоне девственно-белых сугробов.

Москва. Февраль 1919 года

Копытин шел по занесенному снегом Рождественскому бульвару.

День выдался морозный и солнечный. Снег яростно скрипел под ногами. Копытин шел по узкой вытоптанной тропинке, помахивая щегольской тросточкой.

– Поручик Копытин?

Копытин повернулся.

Перед ним стоял человек в черном пальто с бархатным воротничком, серая барашковая шапка чуть сдвинута на бровь, усы закручены.

Все-таки как ни переодевайся, а офицера за версту видно.

– Поручик Копытин? – повторил неизвестный.

– С кем имею честь?

Незнакомец снял перчатку. На ладони лежала половина медали «В память войны 1812 года».

Копытин расстегнул шубу, из жилетного кармана вынул вторую половину, протянул связному.

Тот совместил половинки:

– Все точно. Господин поручик…

– С кем имею честь?

– Ротмистр Алмазов-Рюмин.

– Слушаю вас, господин ротмистр.

– Господин поручик, командование недовольно вашей работой.

– То есть? – Копытин усмехнулся, дернул щекой.

– Где активные действия, где организованное уголовное подполье? Кроме того, нам известно, что вы совершили несколько крупных экспроприаций, но где средства?

Копытин молчал.

– Помните, что у нас в организации состоят чины полиции. Люди, прекрасно знакомые с уголовным миром. Мы знаем все, что вы, ну… как бы сказать…

– Граблю? – зло выдавил Копытин.

– Изымаете, до последней копейки. Вы, поручик, просто недооцениваете нашу службу. Через неделю ждем денег. Адрес вам известен.

Алмазов-Рюмин резко повернулся и зашагал в сторону Петровки.

Манцев стоял, прислонясь к теплому кафелю голландки, и слушал Мартынова, меряющего шагами кабинет.

– Мы все обдумали. Пойдут они к Васильеву. Мы их возьмем. А дальше? Собан-то опять уйдет, и Копытин тоже.

– Ну и что ты предлагаешь, Федор?

Мартынов подошел к Манцеву, наклонился.

– Есть план, – азартно сказал он.

– Излагайте.

– Мы решили так…

Собан и Копытин играли в карты.

– Карта тебе прет, Витя, как из параши.

Копытин подтянул к себе выигрыш:

– Ничего, Коля, карта не лошадь, к утру повезет. – Копытин начал быстро сдавать карты.

Собан взял, поглядел, бросил:

– Я тебе что хочу сказать, Витя. Интересовались тобой.

– Кто? – дернул щекой Копытин.

– Солидный мужик. Раньше в сыскной служил.

– Что ему надо?

– Не сказал.

– Хочешь, я тебе скажу? – Копытин перегнулся через стол. – Хочешь?

– Не психуй, гнида, – Собан оттолкнул Копытина.

– Так вот, они хотят, чтобы мы с тобой часть взятого офицерскому заговору отдавали.

– Точно?

– Я же, знаешь, зря языком не бренчу.

– Значит, – усмехнулся Собан, – опять експлатация. Мы бери, а им отдавай. Не выйдет.

– Нет, ты не знаешь этих людей. А я их знаю.

– Витя, ты кто будешь? А то о тебе разное говорят.

– Я офицером был. А теперь свободный человек. Мне не нужны ни белые, ни красные. Жить хорошо хочу. Поэтому слушай меня, Николай.

Копытин достал портсигар, щелкнул крышкой, протянул Собану.

Они закурили.

– Ты, Собан, дурак. Не прыгай, сиди тихо. Дурак. Все ты можешь в налете взять. Цацки, деньги, жратву. Все, кроме ума.

– Ишь, падло, как заговорил. – Лицо Собана налилось, губы стали тонкими и жесткими.

– Ты глазами не зыркай. Я не из пугливых. Насмотрелся того, чего тебе с твоими сопливыми мокрушниками никогда не увидеть. Они кровью хвастают. Так я ее за день проливал больше, чем они за две жизни.

Лицо Копытина обострилось, глаза стали прозрачными и страшными, тиком пошла щека.

Собан посмотрел на него, ему стало неуютно в этой комнате. Словно кто-то вошел сзади и приставил наган к его затылку.

– Слушай меня, – продолжал Копытин, – ну возьмем мы еще пять мешков денег. А дальше? Ну, пропьем, прогуляем… А потом? Через полгода ЧК и уголовка на ноги встанут и прихлопнут нас, как мух.

Копытин ткнул окурок в тарелку с сардинами. Взял бутылку, разлил.

– Я тебе вот что предлагаю. Проведем три дела и уйдем.

– Куда?

– Сначала в Петроград, оттуда в Финляндию.

– Так нас там и ждут. – Собан в два глотка выпил водку. – Ждут и плачут.

– Таких, как сейчас, с этим, – Копытин презрительно подбросил пачку денег, – с этим нет. Мы сделаем три дела. Возьмем камни у Васильева, валюту на Мясницкой, и еще одно. О нем потом скажу. А дальше век за границей живи, в богатстве и роскоши.

– Когда уйдем? – Собан вскочил.

– Сроку всего десять дней. В Петрограде у меня люди есть. Они за эту бумагу нас переправят. Так мы ее всю им отдадим.

– Смотри, Виктор, – ощерился Собан, – со мной не шути.

– Нас, Коля, одна веревка повязала. Ты без меня никуда, а я без тебя.

Манцев и Мартынов ехали по заснеженным улицам Москвы в сторону Пресни.

Автомобиль остановился у фабричных ворот с надписью над ними: «Московские электромеханические мастерские».

Они шли через чисто убранный, разметенный двор. Здесь, видимо, уважали свой труд. Стояли ящики под аккуратным навесом, железные отходы были по-хозяйски сложены у забора и даже прикрыты брезентом.

– Вы к кому, товарищи? – окликнул их человек в фуражке с эмблемой техника.

– Мы из ЧК, – ответил Манцев.

– Пойдемте, я провожу вас в цех.

Цех встретил шумом и ярким светом газосварки.

– Подождите, товарищи. – Провожатый ушел.

А чекисты остались стоять, наблюдая, как работают люди. Был в их труде особый покой и порядок. Так обычно работают те, кто досконально знает свое дело.

– Смотри, Мартынов, – Манцев положил ему руку на плечо, – видишь, как работают. Точно, быстро, ловко. А мы с тобой?

– Но мы же еще учимся, Василий Николаевич.

– Слишком дорого наша учеба народу обходится.

Шум постепенно затихал. Рабочие останавливали станки, складывали инструменты. Вытирая руки ветошью, шли к дальнему концу цеха, где стоял дощатый помост.

Манцев увидел человека, машущего им рукой.

– Пошли, Федор.

И вот они стоят в центре полукруга, а на них внимательно смотрят десятки глаз.

Манцев осмотрелся. Народ все больше был степенный, немолодой. Подошел однорукий, в матросском бушлате:

– Я секретарь комячейки. Начнем. – Он огляделся и вдруг крикнул зычно, как на палубе в шторм: – Товарищи! Вы писали в горком партии, вот приехали к нам товарищи из ЧК. Попросим их выступить.

Манцев вспрыгнул на помост:

– Товарищи, мы приехали к вам, чтобы узнать, какие у вас есть вопросы к Московской ЧК, что нам вместе надо делать, чтобы покончить с бандитизмом.

Из толпы вышел человек лет под шестьдесят, с лицом, обожженным металлом, с рыжеватыми прокуренными усами, с седым ежиком на голове.

– Скажи нам, товарищ, – обратился он к Манцеву. – Вот мы, – он обвел взглядом толпу, – работаем здесь. Значит, пролетариат. А вы кто будете?

– Я – член коллегии Московской ЧК Манцев Василий Николаевич, а это Мартынов Федор Яковлевич, руководитель группы по борьбе с бандитизмом.

– Так, подходяще, – сказал пожилой рабочий, – а в партии с какого года?

– Я с девятьсот шестого, а товарищ Мартынов с восемнадцатого.

– Подходяще. Теперь ответь нам, товарищ чекист, на наши вопросы. Я читал в «Известиях» декрет о создании Московской ЧК, так с одним в шубе поспорил. Он говорит – новая охранка, а я ему – мол, это нашему рабочему делу охрана. Так, товарищ Манцев?

– Безусловно.

– Значит, ты со мной согласен. А тогда дай отчет нам, рабочим, по нашим вопросам. Первое – до каких пор шпана в Москве людей резать будет? Мы весь тот месяц без жалованья сидели, потому что бандюги артельщика убили, а наши кровные унесли. Так мы и семьи наши в скудности сплошной сидели. Это как, товарищ чекист? Теперь, товарищ, ответь нам, кто и за что убил нашего технорука, золотого человека инженера Басова? А знаешь, чем он занимался и мы с ним?

– Приблизительно, – ответил Манцев.

– Мы с ним электрохозяйство Москвы налаживали, чтобы в этом году, к лету, везде фонари как надо горели, трамваи хорошо ходили, чтобы на электростанции перебоев не было. И дело это техноруку нашему, товарищу Басову, Ильич поручил. Как же ты такого человека не уберег?

Рабочий замолчал. Молчали и люди в цехе, только где-то противно, на высокой ноте визжала электропила.

– Это еще не все. Среди нас есть такие, которые говорят, что Басова чекисты убили, мол, за дворянское происхождение да за деньги какие-то. Теперь скажи, что это за «черные мстители» в городе объявились, которые милиционеров бьют? Вот теперь все у меня. Отвечай, товарищ чекист.

Манцев помолчал, оглядывая людей. Они стояли плотно, плечо к плечу. В спецовках, ватных куртках, фартуках. Они стояли и ждали ответа.

– Товарищи. – Голос Манцсва сел от волнения. Он откашлялся и продолжал: – Буду отвечать по порядку. Убийство вашего артельщика нами раскрыто. Бандиты Костыркин Михаил и Сиротин Семен пойманы и расстреляны.

– Правильно!..

– Стрелять их всех!

– Верно!..

Словно вздохнула толпа.

Манцев поднял руку.

– Теперь об инженере Басове. Мы с вами вместе скорбим о тяжелой утрате. Зверье из банды Николая Сафонова по кличке Собан убили его и ограбили квартиру. Мы обезвредили несколько участников банды. Нашли похищенное имущество. Нам еще нелегко приходится, нас сыскному делу не учили. Но мы учимся даже на своих ошибках, я обещаю вам, товарищи, что в ближайшее время революционное возмездие настигнет Собана и его дружков. А теперь покажите нам того, кто на чекистов клеветал и о «черных мстителях» рассказывал.

Толпа зашумела, закачалась и вытолкнула к помосту человека лет сорока в очках с металлической оправой на птичьем носу.

– Эсер? – Манцев спрыгнул с помоста.

– Какое это имеет значение?

– Значит, эсер, – улыбнулся Василий Николаевич, – я их пропаганду сразу узнаю. Уж больно красиво врут. Милиционеров, товарищи, тоже убил Собан со своими подручными. А что касается зверств ЧК, то хочу сказать: бандиты врываются в квартиры, выдавая себя за чекистов. У них две цели: уголовная и политическая, грабеж и убийство и дискредитация ЧК.

Пожилой рабочий влез на помост, поднял руку:

– Товарищи пресненцы! Довольны ли вы ответами?

– Вполне!

– Правильно!

– Дело говорил.

– Тогда выношу резолюцию нашего собрания. Кто за полное доверие нашим чекистам – поднять руки!

Руки подняли все до одного.

В машине Манцев сказал Мартынову:

– Я, дорогой мой, сегодня испытал и острое чувство стыда, и огромную радость.

– Я думаю, Василий Николаевич, мы не охранка, надо чаще в газетах сообщать о нашей работе.

– Правильно, Федор. Владимир Ильич всегда говорил, что у партии нет секретов от народа, а мы, чекисты, – вооруженный отряд партии. Гласность. Во всем. В успехах и ошибках. Тогда нам поверят.

– Надо было, Василий Николаевич, этого, в очках, с собой прихватить.

– Зачем? – улыбнулся Манцев. – Он уже не страшен нам. Нет ничего более действенного, чем публичное разоблачение. Он не враг. А сплетни, слухи, – они всегда бушуют. Главное – разоблачить их не словами, а делом. Так, милый Федор Яковлевич, нас учит Феликс Эдмундович. Наша власть еще совсем молодая. Впрочем, и мы с тобой не старые. – Манцев засмеялся.

Машина уже въезжала на Лубянскую площадь, и Манцев спросил:

– Что с операцией?

– Квартира Васильевых под постоянным наблюдением.

– Кого вводим в операцию?

– Данилова.

– Не молод?

– Нет, парень серьезный, дерется здорово, джиу-джитсу знает, уроки брал, стреляет неплохо, а главное, его в Москве никто не знает.

– Давайте готовить.

Данилов вошел в кабинет Манцева. Одет он был необычно: черную косоворотку, шитую по воротнику белым, опоясывал наборный пояс, пиджак свисал с левого плеча, синие брюки заправлены в лакированные сапоги гармошкой.

В кабинете кроме Мартынова и Манцева сидел человек лет сорока в форменном сюртуке без петлиц, белоснежный воротничок подпирал подбородок. Было в нем что-то барское, а вместе с тем вульгарное.

– Так-с, – сказал он, – по фене ботаешь?

– Что? – удивился Данилов.

– Не та масть, Василий Николаевич, ошибся ваш гример.

– Пожалуй, да, – Манцев засмеялся, – не похож ты, Ваня, на удачливого вора.

– Вы, молодой человек, – обратился к Данилову незнакомый, – кстати, не смотрите на меня так удивленно, моя фамилия Бахтин, я криминалист и консультант у коллеги Манцева.

– Великий спец по уркам, – белозубо улыбнулся Мартынов, – бог нам вас послал, Александр Петрович.

– Ну зачем же так? Не упоминайте господне имя всуе. Нехорошо. Так кем вы были, молодой человек, в той, иной и спокойной жизни?

– Я закончил Брянское реальное училище.

– Весьма почтенно. И чем думали заниматься?

– Хотел подать прошение в Лазаревский институт.

– О-о-о! Романтика. Запад есть Запад. Восток есть Восток. И с места они не сойдут.

– Киплинг, – мрачно сказал Данилов.

– Мило. Мило. Значит, студент. Пойдемте.

И снова открылась дверь кабинета. На пороге стоял молодой человек в студенческой куртке с петлицами, в брюках с кантом, обтягивающих ноги. Белоснежная рубашка, загнутые углы воротника, галстук с булавкой. Данилов даже причесан был иначе. Волосы разделял ровный английский пробор.

– Студент, Василий Николаевич, студент. Это кличка и легенда. На палец перстень, дорогой, наручные часы, лучше золотые, дорогие запонки. Студент-налетчик.

– Где же мы все это достанем, Федор? – повернулся Манцев к Мартынову.

– Да такому залетному все достанем, – засмеялся начальник группы, – все что надо.

– А теперь, Данилов, то есть Студент, – сказал Манцев, – знакомься со своей напарницей.

Он подошел к дверям.

– Заходи, Нина.

В кабинет вошла красивая высокая блондинка в строгом темно-синем платье, отделанном белыми кружевами, в высоких светлых ботинках на каблуках.

– Вот с ней ты и пойдешь. Это наш товарищ, Нина Смирнова. Так что знакомьтесь.

Девушка подошла к Данилову, протянула руку:

– Нина.

– Иван. – Данилов посмотрел ей в глаза и смутился.

Квартира была маленькой и по-казенному чистой. Всего две комнаты.

– Располагайтесь здесь. – Козлов положил на стол пакет с едой. – Сами понимаете, за порог ни ногой.

– Надолго? – спросила Нина.

– Как придется. Одежду не снимайте, привыкайте к ней, а то ты, Ваня, в этих манишках, как корова под седлом.

Козлов проверил телефон и ушел.

Иван подошел к окну. Внизу лежал занесенный сугробами пустырь. По снегу разгуливали важные, похожие на монахов вороны.

В квартире было тихо, только капала из крана вода да потрескивала свеча.

И эти, такие мирные звуки приносили воспоминания о прошлом. Казалось, что остановилось время. Не было белых, фронтов, заговорщиков, бандитов. А был только этот пустырь с воронами, звук разбивающейся в раковине воды, треск печки.

Данилов был слишком молод, ему шел девятнадцатый год. Он еще не избавился от прекрасного ощущения бесконечности жизни. И хотя, работая в группе Мартынова, он видел смерть и горе, участвовал в перестрелках и облавах, он еще не думал о смерти.

Много позже, когда в памяти его прошлое отодвинется, как в перевернутом бинокле, он поймет, какая смертельная опасность подстерегала его.

Но сегодня его волновало совсем другое.

Данилов закурил, взял «Курс криминалистики», подаренный Бахтиным, и углубился в чтение. Нет, он не пойдет после окончания войны в Лазаревский институт. Наука раскрытия преступлений увлекла его, и он твердо решил стать криминалистом.

Манцев и Мартынов шли вдоль Пречистенского бульвара. Навстречу им из-за угла, чеканя шаг, двигалась рота красноармейцев. Новые, еще не обмятые шинели, смушковые папахи, новые ремни.

– Левой! Левой! – звонко и радостно неслась в морозном воздухе команда.

Лица красноармейцев от мороза румяные, шаг твердый.

Мартынов остановился, пропуская строй, внимательно вглядываясь в лица бойцов.

– Они скоро на Деникина, – с грустью сказал он.

– Завидуешь, Федор? – Манцев положил ему руку на плечо.

– И да и нет, Василий Николаевич. Завидую простоте. На фронте все ясно. Враг издалека виден.

– Это ты прав. А нам порой приходится искать врага рядом с собой. Вспомни левоэсеровский мятеж.

Они свернули в сторону Сивцева Вражка. У доходного дома остановились.

– Может, мне подождать, Василий Николаевич? – хитро усмехнулся Мартынов.

– Нет, Федор, пошли вместе. В другое бы время пришел один, пригласил бы девушку по Москве погулять, в Художественный театр сводил. Вместе погрустили бы над судьбой трех сестер. В другое время.

– Василий Николаевич, дорогой мой, разве для любви есть время?

– Слишком тяжела ее утрата, и слишком большая опасность угрожает ей.

– Вы думаете?

– Предполагаю.

Строгая, вся в черном, Елена Климова сухими от горя глазами глядела на Мартынова и Манцева.

– Елена Федоровна, – сказал Манцев, – покажите нам комнату брата.

– Прошу.

Комната Климова была небольшой. Книжный шкаф, диван, покрытый ковром, письменный стол.

Над диваном скрещены две шашки: одна с анненским, другая с георгиевским темляком и позолоченным эфесом.

Мартынов подошел ближе и прочитал: «За храбрость».

Рядом висело несколько фотографий. Группа юнкеров-александровцев, два молодых подпоручика в парадной форме, Алексей Климов в штабс-капитанских погонах, с рукой на перевязи.

Манцев подошел к стене, начал рассматривать фотографии.

– Кто это рядом с Алексеем Федоровичем?

– Его товарищ по училищу, Сергей Наумов, они сфотографировались в день производства.

– Елена Федоровна, а у вас, случайно, нет фотографии Виктора Копытина?

– Конечно, Василий Николаевич, но зачем она вам?

– Елена Федоровна, мне тяжело говорить, но Алексея Федоровича убил Копытин.

– Нет!.. Это невозможно…

– Но это так. Копытин убил и Басова, и еще нескольких человек.

– Это невозможно.

– Елена Федоровна, поверьте мне, на его руках много крови прекрасных, нужных новой России людей.

– Он заговорщик?

– Нет, он стал бандитом.

Елена опустилась на диван, закрыла лицо руками. Так она сидела несколько минут, потом посмотрела на Манцева:

– Он вчера был у меня.

– Зачем?

– Он ничего не знал об Алешином письме, он приходил и сказал, что брата убили вы.

– Неужели вы ему верите?

– Нет.

– Так где его фотография?

– Висела на стене.

На месте фотографии они увидели только темный квадрат на выгоревших обоях.

– Он заходил в эту комнату?

– Да, – тихо ответила Елена.

– Елена Федоровна, он мечется по городу, как зверь, у него нет выхода, мы его поймаем, но он может появиться у вас снова.

– И что мне делать?

– Разрешите посмотреть квартиру?

– Конечно.

– У вас во двор окна комнат выходят?

– Только на кухне.

Они вошли на кухню.

– Вот как хорошо, – засмеялся Мартынов, – занавесочка славная у вас.

– Какая занавесочка? – непонимающе спросила Елена.

– А вот эта, в пол-окна, пестрая. Ее и днем заметишь. Если Копытин придет, вы ее задерните.

Война войной, революция революцией, а Мясницкая такая же нарядная. Правда, подоблезли золотые буквы на вывесках торговых фирм, новые названия советских учреждений появились, но тротуары чистые, даже потрескавшиеся стекла магазинов горели на солнце.

Что и говорить – московское «сити».

Да и народ здесь привычный, одетый добротно. Меха, сукно дорогое, трости.

Копытин остановился напротив дверей с вывеской «Валютный отдел».

Дверь двухстворчатая, сбоку милиционер с наганом на ремне прыгает от мороза.

Ничего. Пусть себе прыгает пока.

И вдруг на той стороне – дама в чернобурой шубе, шапочка на брови натянута. Копытин перебежал улицу:

– Ольга Григорьевна!

Остановилась, взглянула изумленно:

– Господи, Виктор!

Щелкнул каблуками, наклонился к руке. Ольга Григорьевна оглянулась.

– Вы с Юга? – спросила шепотом.

– Так точно.

– Как там?

– Наступаем.

– Скоро ли в Москву?

– Трудно, очень трудно. А вы как здесь, Олечка, как муж?

– Трясемся, ждем обысков, реквизиций.

Копытин взял ее под руку и повел по Мясницкой.

– Милая Олечка, передайте Петру Львовичу, что есть шанс уехать на Юг.

– Не может быть!

– Тихо, ради бога, тихо. Я через несколько дней уезжаю, могу взять вас с собой.

– Но это опасно.

– Нисколько. Мы поедем в поезде Международного Красного Креста.

– Вы наш спаситель.

– Ждите, – сказал Копытин, – и учтите, что под флагом Красного Креста можно провезти все. В Москве очень неспокойно. Чекисты убили Бориса Аверьяновича Басова, забрали его редчайшую коллекцию.

– Я слышала, Виктор, это ужасно. – Глаза Олечки наполнились слезами.

– Алешу Климова убили. Вашего поклонника.

– Господи, Алешу? За что?

– Он хотел справедливости.

– Виктор, – Ольга схватила Копытина за рукав, – спасите нас. Умоляю!

– А ваш папенька, Григорий Нилыч?

– Он сидит на своих камнях. «Это – для истории. Это – для искусства». Ах, Виктор, вы же знаете отца. Попробуйте поговорить с ним сами.

Копытин поглядел на Ольгу, усмехнулся, дернул щекой:

– Попробую.

Несколько минут назад Манцев вернулся от Дзержинского. Разговор с Феликсом Эдмундовичем был обстоятельным и долгим.

И, сидя в кабинете, Манцев снова и снова вспоминал его, думая над словами председателя ВЧК и МЧК. Манцева всегда поражало смелое, аналитическое мышление Дзержинского, неожиданность его решений, тонкое знание политической обстановки.

– Бандитизм, Василий Николаевич, – сказал Дзержинский, – сегодня явление не только уголовное. Он компрометирует власть рабочих, кое-кто пытается представить это как неспособность большевиков управлять государством. Следовательно, бандитизм есть явление политическое. Тем более что, как нам известно, белая контрразведка пытается его использовать.

– Мы делаем все, что можем.

– Дорогой Василий Николаевич, я об этом знаю, более того, я знаю, как трудно людям из группы Мартынова вести оперативную и следственную работу. Криминалистика – наука. А нам приходится постигать ее под бандитскими пулями. Кстати, как вам помогает Бахтин?

– Хорошо.

– Пока они нам нужны. Помните об этом. Потом мы разберемся с ними.

– Но тем не менее, Феликс Эдмундович, я хотел бы вам рассказать о нашем плане ликвидации банды Собана.

– Я прочел вашу докладную записку. Считаю, что все правильно. Только прошу вас об одном – берегите людей. Любую операцию мы должны проводить с минимумом потерь. Теперь о профессоре Васильеве. Он сдал свои драгоценности государству. Да, не удивляйтесь, все до последнего камня. В своем письме Луначарскому он написал, что деньги эти должны пойти на организацию народного образования.

– Это поступок.

– Подлинный патриот отечества всегда помогает ему в трудную минуту. Но тем не менее я позвонил в Гохран, вам выдадут, естественно на время, одну из вещей Васильева. Начинайте операцию и помните о людях.

В дверь постучали. Вошел Мартынов.

– Что?

– Все готово.

– Давайте рапорт.

Манцев сел за стол. Крепко потер ладонью лицо, отгоняя сон, хлебнул из стакана остывший чай. Поднял бумагу ближе к свету, начал читать. Чем больше читал, тем удивленнее становилось у него лицо.

– Вы, братцы, меня в острог хотите посадить? Сам думал или кто посоветовал?

– Вместе с Бахтиным.

– Ему простительно, он из старого сыска, а ты, Федор?

– Василий Николаевич, головой за все отвечаю.

– Ну ладно. – Манцев улыбнулся, подписал бумагу. – Сухари ты мне в домзак носить будешь.

– Обязательно.

Бахтин пришел на квартиру в два часа. Данилов посмотрел на него и понял – пора. На секунду сжалось сердце, только на секунду.

– Голубчик, Иван Александрович, и вы, Ниночка, – Бахтин достал папироску с длинным мундштуком и закурил. – Вы отправитесь сегодня в Столешников. На углу Петровки дом Бочкова знаете?