Христос с тысячью лиц

Арамейский оригинал

Почему «Евангелие от Фомы» так разительно отличается от канонических Евангелий?

На это есть много ответов, но один из них необыкновенно прост.

Дело в том, что оригинал этого Евангелия был написан на арамейском. Оно дошло до нас в переводе на коптский и, отчасти, на греческом, но оригинал его был написан на арамейском языке.

Почему это важно?

Дело в том, что в истории христианства есть одна очевидная и невероятная загадка. Все тексты, которые вошли в Новый Завет, были написаны по-гречески.

Чтобы понять необычность этого, посмотрим на языковую карту античного мира.

Мы увидим, что греческий язык был языком всей восточной части Римской империи. Он был lingua franca в Египте, на Кипре, в Ионии, в Антиохии, в Тире, то есть во всех землях, которые до этого входили в состав эллинистических царств. В том числе на греческом говорили и жившие в них евреи, а евреев там жило предостаточно.

Однако в самой Иудее и Галилее на греческом не говорили. Там греческий был языком захватчиков, которые в 63 г. до н. э. уничтожили свободу Иудеи и осквернили Храм. Иудеи с этими людьми не общались, и следы этого сохранились в Евангелиях, где Иисус называет греков псами (Мк. 7:27) и говорит апостолам, чтобы они не входили в город эллинский (Мф. 10:5), то есть в те города на территории расчлененной римлянами Иудеи, которые были населены язычниками и которым было представлено право полисного самоуправления.

На иврите в Иудее к этому времени, однако, тоже не говорили. Там говорили на арамейском – другом lingua franca Древнего Востока. Это был официальный язык другой империи, почившей в бозе, а именно – Вавилонской. На нем (точнее, на его несколько различных диалектах) говорили также на огромных пространствах к востоку от римской границы, по всей Месопотамии.

И Иисус, и его апостолы, очевидно, проповедовали на арамейском. Даже если кто-то из них умел говорить на пиджин-греческом, их аудитория этого языка не знала и не доверяла ему. Иисус, проповедующий галилейским крестьянам на греческом, произвел бы такое же нелепое впечатление, что и ведущий новостей Fox News, который вдруг начал бы читать эти новости по-французски.

Кроме того, греческие тексты, вошедшие в Новый Завет, были написаны достаточно поздно. Самое первое из Евангелий – «Евангелие от Марка» – было написано после конца Иудейской войны, то есть не ранее 70 г. н. э. Письма апостола Павла были написаны раньше, но все равно не раньше 40–50 гг. н. э.

Согласитесь, это очень странно, что Иисус проповедовал на арамейском, а его канонические биографии оказались написаны на греческом. Это все равно как если бы единственные биографии Карла Маркса, которые до нас дошли, оказались бы написаны на русском.

Естественно, возникал вопрос: куда делись те книги, которые написали аутентичные последователи Иисуса, которые должны были быть написаны на арамейском и которые были написаны раньше канонических Евангелий?

Классическая библеистика для ответа на этот вопрос строила разные сложные теории, которые сводились к тому, что таких книг не существовало. Последователи Иисуса были неграмотные рыбаки, и они передавали весть о нем из уст в уста, пока Марк не сочинил в 70-х гг. н. э. первое Евангелие.

Об этих теориях проще всего сказать, что они неверны. Книги на арамейском были. Мы только что видели, что в очень раннем тексте, написанном в 50-х гг. н. э., апостол Павел цитирует некое письменное высказывание Иисуса. «Но, как написано: не видел того глаз, не слышало ухо» (1 Кор. 2:9).

Это написанное ко времени Павла высказывание Иисуса дошло до нас в составе арамейского Евангелия и не дошло до нас в составе греческих Евангелий.

Почему арамейский первоисточник так важен?

Возьмем одно из высказываний Фомы. «Иисус сказал: Если те, кто ведут вас, говорят вам: Смотрите, царствие в небе! – тогда птицы небесные опередят вас. Если они говорят вам, что оно – в море, тогда рыбы опередят вас. Но царствие внутри вас и вне вас» (Фм. 3:1–3).

Оно известно нам на двух языках – на коптском и греческом. Совсем недавно, в 2004 г., Николас Перрин попытался сравнить эти два перевода между собой, чтобы понять, как они звучали в оригинале. Это такой своеобразный метод лингвистической триангуляции.

Николас Перрин заметил два интересных момента. Он предположил, что слово, которое обычно переводят как «ведущие» или «тащущие», в оригинале звучало как реберим. Это слово куда более многозначно – оно может быть переведено и как «те, кто ведут по пути», и как «те, кто с пути сбивают», то есть ведут, но не туда{37}. Перед нами слово, опасно близкое к понятию «прельстителя» и «обманщика», – терминамв, которые Тора употребляет относительно тех, кто неправильно учит и заводит народ в бездну нечестия.

Что же до слова «море», то, согласно Перрину, в арамейском оригинале стояло слово «техома» (на иврите – техом), то есть бездна.

«Бездна» – слово, невероятно сакрально нагруженное в иврите. Именно над бездной летал Дух Божий в гл. 1 Бытия. И в дономотеистическом оригинале текста это была, вероятно, не просто бездна. Это было морское чудовище.

Техом – это языковой родственник того самого чудовища, которого в Вавилоне звали Тиамат и которое разрубил Бог, создавая мир.

Этот дуализм, Небеса вверху, Техом (бездна) внизу, долго сохранялся в иудаизме. К примеру, в книге Бытия 49, благословляя Иосифа, Иаков дарует ему «Благословение Небес сверху, благословение Техом, ярящейся внизу» (Быт. 49:25).

«Иисус сказал: Если реберим говорят вам: Смотрите, царствие в небе! – тогда птицы небесные опередят вас. Если они говорят вам, что оно – в техом, тогда рыбы опередят вас. Но царствие внутри вас и вне вас» (Фм. 3:1–3){38}.

Общий смысл нашей фразы сохранился. Все понятно. Иисус говорит, что Царство Божие не от мира сего. Но в этом общем смысле прибавились очень важные обертоны. Это теперь не абстрактная фраза. Это фраза иудейского рабби. Пара небо – бездна, шамаим – техом, прямо отсылает к благословению Иакова. А те, кто это говорят, – это не просто «тащущие вас», «ведущие вас», это «сбивающие вас с правильного пути».

Все?

Нет, не все.

Давайте задумаемся – кто был автор этого высказывания?

Совершенно точно – не сам Иисус. Мы имеем все основания полагать, что для исторического Иисуса Царство Божие было физическим и военным триумфом самого Иисуса. И дело тут не только в реликтовых фразах, сохранившихся в Евангелиях, вроде знаменитого обещания «ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев, и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель» (Марк 10:30).

Дело тут прежде всего в самих действиях Иисуса. Он пришел в Иерусалим именно, чтобы воцариться в нем, и его сторонники приветствовали его с криками: «Да здравствует Царь Израиля»: и они никак не предполагали, что эта попытка воцарения Царя Израиля позорно закончится на кресте.

Но, с другой стороны, автором этого высказывания был какой-то очень ранний последователь Иисуса. Тот человек, который еще соблюдал иудейский закон. Он мыслил в категориях иудейского рабби. И он не любил тех вождей, которые обещали материальное Царство Божие. Он называл их неправильными вождями. Он говорил, что они ведут не туда. Из этого следует, что в тот момент, когда он проповедовал, эти вожди уже существовали, и у него с ними были разногласия по земельному вопросу: а именно, кто кого закопает.

Кто был этот человек?

Конечно, про прошествии двух тысяч лет точно сказать сложно, но у нас есть очень хорошая кандидатура.

Этим человеком мог быть сам Иуда Фома. Ученик вождя, который называл себя его Духовным Близнецом. Который провозгласил себя Близнецом Иисуса после его смерти. Который считал, что он тоже стал Христом. И который спорил с какими-то прельстителями, считавшими Царство Божие материальным.

Все? Нет, не все.

Дело в том, что наше высказывание сохранилось в урезанной форме в Евангелии от Луки. Лука рассказывает нам об Иисусе следующее:

«Быв же спрошен фарисеями, когда придет Царствие Божие, отвечал им: не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17: 20–21).

Удивительно – но это хорошо знакомое каноническое изречение Иисуса есть на самом деле кратчайшая формулировка гностицизма.

О чем учили гностики? О том, что вещный мир сотворен не настоящим Творцом, а глупым Демиургом, который не знал, что он не творец. Когда этот Демиург попытался вдохнуть в глиняного Адама, сотворенного им, жизнь, это у Демиурга не получилось. На помощь пришел настоящий Творец, который вдохнул в человека часть своего духа. Этим он его и оживил.

Единственная часть, которая есть в этом материальном мире от Царства Божия, – это человеческий дух, часть Бога-Творца. «Царство Божие внутри нас».

«Иисус сказал: Если реберим говорят вам: Смотрите, царствие в небе! – тогда птицы небесные опередят вас. Если они говорят вам, что оно – в техом, тогда рыбы опередят вас. Но Царствие внутри вас и вне вас» (Фм. 3:1–3).

«Не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:20–21).

Как нетрудно заметить – Лука позаимствовал и сократил Иуду Фому. Мы легко можем заметить, что текст, упоминавший «небо и бездну», является явно первичным по отношению к невнятному изречению «вот здесь или вот там». Получается, что прототипом утверждения Луки был очень ранний иудео-гностический текст, который является квинтэссенцией гностицизма, – и этот текст, обеззаразив его и дезинфицировав, употребляет в пищу протоортодокс Лука.

И это не единственное такое сокращение. Так, у Матфея Иисус говорит по-гречески: «Ищите и обрящете» (Мф. 7:7).

У Фомы он говорит по-арамейски: «Пусть тот, кто ищет, не перестает искать до тех пор, пока не найдет, и, когда он найдет, он будет потрясен, и, если он потрясен, он будет удивлен, и он будет царствовать над всем» (Фм. 2).

Это высказывание Иисуса опять-таки имелось в написанном по-арамейски «Евангелии от евреев», и из этого мы опять-таки можем предположить (хотя и с меньшей уверенностью), что полный арамейский вариант сущестовал раньше, чем краткий греческий – и носил при этом, в отличие от греческого, вполне ярко выраженный гностический характер.

Но как согласовать этот ранний гностический характер с утверждением церкви, что гностицизм был поздней ересью?

Место написания: Эдесса

Где же было написано такое удивительное Евангелие, самый ранний слой которого сочетает явный иудаизм с явным же гностицизмом?

Скорее всего, оно было написано в городе Эдессе, и это обстоятельство является еще более удивительным, нежели его арамейский язык{39}.

Дело в том, что мы привыкли думать о христианстве как о религии, которая распространялась в первую очередь внутри Римской империи. А Эдесса до III в. н. э. находилась за границей этой империи.

Она была столицей маленького Осроенского царства – буферного государства между Римом и Парфией. Крошечная, но стратегически важная Осроена представляла из себя, по сути дела, просто большой оазис в верховьях между Евфратом и Тигром.

Эдесса, основанная Селевкидами, находилась всего в 300 км от столицы римской Сирии – Антиохии. Однако после краха Селевкидов Эдесса быстро обарамеилась, стала тяготеть к Парфии и управлялась местной арабской династией. Члены династии чеканили монеты с изображениями то римских императоров, то парфянских царей и все более и более втягивались в орбиту римской политики, пока наконец не были поглощены – в 216 г. по существу и в 242 г. окончательно – Римом.

В результате последователи Иисуса существовали в Эдессе в совершенно других условиях, нежели в преследовавшей их Римской империи.

В Риме христиане прятались по частным домам, собираясь на богослужение, как на подпольную явку. Никаких христианских храмов в I–II вв. в Риме быть не могло. Напротив, в Эдессе здание церкви, где собирались для богослужения верующие, существовало уже к концу II в. н. э. Мы это знаем из «Эдесской хроники», сообщающей, что в ноябре 201 г. это здание вместе с большой частью города было уничтожено наводнением.

Одним из виднейших эдесских христиан II в. н. э. был человек по имени Бардесан. Этот человек имел в Эдессе совсем другой социальный статус, нежели вольноотпущенники и рабы, которые, вместе с богатыми женщинами, обыкновенно являлись главным объектом христианской вербовки в Риме.

Бардесан был видный парфянский аристократ, великолепный стрелок из лука (умение это считалось необходимым именно среди парфянской знати), товарищ детских игр, а потом ближайший приближенный царя Эдессы Абгара VIII.

В Эдессе никогда не издавались эдикты против христиан. Никакие доносчики в ней не сговаривались «уничтожить святых», не ждали нужного часа, не входили «в Дом Господень тогда, когда все молятся и восхваляют Господа», и не схватывали их, как жаловался в начале III в. Ипполит Римский{40}. В ней не было Нерона, который зашивал христиан в шкуры быков на потеху толпе, Веспасиана, который после разгрома Иудейского восстания приказал предать смерти всех потомком дома Давидова, и Марка Аврелия, по чьим эдиктам «по всей Асии» преследовали и гнали «людей благочестивых»{41}. Более того, среди эдесских христиан царила упорная легенда, что предок Абгара VIII, Абгар V принял христианство еще в I в. н. э. сразу после смерти Христа!

И даже если не разделять точку зрения автора данной книги о том, что закон, приписывавший предавать христиан смерти, был принят Сенатом еще в 36 г. н. э., под давлением императора Тиберия, то видно, что в Эдессе на эволюцию учения святых действовали совсем другие факторы, чем на римское христианство.

Что мы можем еще сказать про «автора» это необыкновенного Евангелия, про апостола Иуду Фому?

Где он жил? Чем он кончил?

Каков был его исторический прототип? Каковы были его отношения с другими апостолами, и прежде всего с Иаковом по прозвищу Праведник, «для которого были сотворены Небо и Земля»?

Что еще мы знаем об апостоле Близнеце?

Не так уж и мало.

Дело в том, что у нас есть целая его биография – «Деяния Фомы». Правда, эта биография написана не раньше начала III в. н. э. – и это плохо{42}. Зато она написана на том же арамейском языке, что и «Евангелие от Фомы», и, более того, она написана в той же самой Эдессе.

Приступим же к изучению этой увлекательной и необыкновенной биографии, и посмотрим, что мы можем из нее извлечь.

Жизнь и необыкновенные приключения апостола Иуды Фомы

«Деяния Фомы» начинаются с того, что Иисус Христос, явившись после смерти Фоме, «который близнец», посылает его апостолом в Индию. Фома в Индию не хочет, мотивируя это тем, что он – еврей. «Куда бы ты ни послал меня, посылай, но в Индию я не пойду», – говорит он Иисусу{43}.

Ввиду такого упрямства Фомы Иисус пускается в хитрую стратагему. В это время в Иерусалиме пребывает индийский торговец по имени Аббан. Его прислал царь Гундафор (реальный исторический персонаж, правивший частью Индии в I в. н. э.) с тем, чтобы тот купил ему искусного плотника для строительства дворца.

Иисус – напомним, что дело происходит уже после распятия – лично встречает Аббана на рынке и спрашивает, не купит ли тот раба-плотника? Аббану только того и надо. Иисус продает Аббану Фому за три литры серебра и, лихо расписавшись в договоре о продаже, сдает ему Фому с рук на руки. Подозрительный Аббан, чтобы не быть обманутым, на всякий случай осведомляется у Фомы, точно ли он раб Иисуса. «Да», – отвечает тот{44}. Аббан поздравляет себя с выгодной сделкой.

Первым делом на пути к Гундафору Аббан и его новый раб Фома попадают в царский город Андраполис. В городе царит большое веселье: тамошний царь выдает замуж единственную дочь и приглашает на пир всех путников. Аббан и Фома приходят на пир, чтобы не оскорбить царя пренебрежением к его гостеприимству.

Социальный статус Фомы, напомню, в это время очень низок: он раб и вдобавок иноземец, который говорит на непонятном никому в Индии арамейском языке, и, понятно, что на пиру, на котором собрался весь цвет города, он находится в самом низу пищевой цепочки.

Какой-то виночерпий за недостаточное проворство дает ему пощечину. Фома, в полном соответствии с заветом учителя, призывающим подставить левую щеку, если тебя ударят по правой, говорит виночерпию: «да простит тебя Бог», однако тут же предрекает, что рука, ударившая его, скоро окажется в зубах пса.

Так оно и случается: виночерпий идет за водой, и там его загрызает лев. Собаки бросаются на останки, и одна из них, держа в зубах ударившую апостола руку, вбегает прямо в зал, где идет пир.

Это происшествие приводит гостей в немалое возбуждение, и особо они изумляются тогда, когда девушка-флейтистка, которая, будучи еврейкой, понимала арамейский язык, сообщает им, что раб, сидящий рядом с торговцем Аббаном, «или бог, или апостол бога»: ибо она слышала, как этот человек говорил, что рука, ударившая его, окажется в пасти пса{45}.

Этот случай, естественно, привлекает к Фоме внимание царя, и тот, чтобы заручиться на всякий случай благословением такого важного волшебника, приказывает ему помолиться в брачном покое о счастье новобрачных. Бедный царь еще не знает, какую змеюку он подкладывает дочке в постель.

Фома молится; после этого гостей выпроваживают из брачного чертога. Однако, когда жених приходит в него, «он видит Господа Иисуса в виде Иуды Фомы, который разговаривает с невестой»{46}, что приводит жениха в немалое изумление: ведь он видел, что Фома вместе со всеми другими покинул чертог. Господь разъясняет ему его заблуждение: «Я не Иуда, который также зовется Фома, но его брат», – объясняет он{47}.

После этого Иисус садится на кровать, а жениха и невесту просит занять места на стульях, и разъясняет им необходимость воздерживаться от любого вида плотских связей, с тем, чтобы превратить свое тело в священный храм.

Наутро царь заходит в брачный чертог и видит молодоженов сидящими как ни в чем не бывало. В ответ на его вопрос о произошедшем этой ночью жених и невеста информируют его о своем полном отказе от плотских сношений и желании войти в тот Брачный Чертог, который есть бессмертие и свет.

Символизм этой сцены вполне понятен. Дело в том, что одной из высших гностических церемоний был как раз Брачный Чертог. Так называлась церемония, в ходе которой искатель сочетался со своим астральным двойником, своей Пневмой, нетленной частицей Всевышнего.

«Владыка все делал втайне: Крещение, Миропомазание, Причастие, Искупление и Брачный Чертог», – гласит «Евангелие от Филиппа»{48}. «Святое – это крещение; святое святого – искупление. Святая святых – это Брачный Чертог»{49}.

Наш бедный царь, однако, в тонкости гностических церемоний не был посвящен и пришел в ужас; грохнувшись наземь и разодрав одежды, он послал скорее за мерзким колдуном, который по злой воле небес прибыл в их город. Однако Фома уже отплыл.

Второй акт нашего приключенческо-теологического романа разворачивается уже при дворе индийского царя Гундафора. Гундафор поручает Фоме строить дворец и в достатке снабжает его деньгами и провизией для рабочих. Фома дворца не строит, а деньги и еду раздает народу, одновременно проповедуя ему Евангелие. Фоме справедливо кажется, что добрым словом и раздачей денег можно привлечь больше душ, чем просто добрым словом.

В конце концов, при таком нетрадиционном подходе к девелопменту деньги на дворец оказываются растрачены. Царь вызывает Фому к себе и получает ответ, что Фома построил царю незримый дворец, который царь не видит при жизни, но узрит после смерти. Как легко можно себе представить, царь оказывается не очень удовлетворен этим ответом и приговаривает Фому к смерти за казнокрадство. Однако в это время, на счастье Фомы, умирает брат царя по имени Гад. Первое, что он видит, попав на небо, – это тот самый дворец, о котором говорил Фома. Пораженный Гад отпрашивается у ангелов на землю и, ожив, заклинает своего брата подарить ему этот дворец.

После этого царь и его брат принимают «печать», то есть крещение и помазание. Иуда Фома во время крещения призывает Христа, Всевышнего, милосердную матерь и мать «семи домов, чтобы они могли упокоиться в восьмом доме»{50}.

При этом имеется важная теологическая тонкость. После того, как царь и его брат принимают крещение водой, они слышат голос Бога, но не видят его, поскольку они еще не помазаны. А вот после того, как они принимают помазание, они видят юношу с факелом, свет которого затмевает любой другой свет.

Всякие «Деяния апостолов», которых до нас дошло довольно много, были построены по принципу сериала. Если первый сезон умел успех, то все новые и новые авторы писали все новые и новые серии.

В «Деяниях Фомы» таких сезонов довольно много, и во всех них Фома, как и подобает близнецу Христа, совершает чудеса: изгоняет бесов и воскрешает мертвых, заставляет проповедовать ослов и светится неземным светом – то есть еще при жизни его лицо сияет, как лицо Моисея или Еноха, увидевших Бога.

В одном эпизоде он даже убивает Сына Сатаны. Этот сын – тот самый змей, который соблазнил Еву, велел Каину убить Авеля, и это он ожесточил сердце фараона против египтян и соблазнил евреев в пустыне сделать золотого тельца.

Это, согласитесь, немаловажное достижение, – что какой-то простой смертный, пусть даже с сияющим лицом, убил то самое сверхъестественное существо, козни которого лежали в основе всех злоключений человечества.

Это достижение представляется нам тем более немаловажным, что в Пятикнижии Моисея ничего ни о каком Сатане, ожесточившем сердце фараона, не говорится. Его авторы постоянно подчеркивают, что это Бог Израиля, единый и единственный, сам ожесточил сердце фараона. С одной стороны, он явил фараону множество знамений (слово «от» на иврите значит одновременно и «знак, знамение», и «печать»), а с другой стороны, он устроил так, чтобы на фараона все эти знамения не подействовали. «Но Господь ожесточил сердце фараона», – постоянно повторяет Тора.