Море, тайны и русалочий дневник

Леонид принялся кружить возле самолёта на расстоянии метров в двадцать. Клара отплыла подальше. Мы со Славиком двинулись за приятелем, а она осталась на месте. Висела в воде, заворожённо глядя на объект аномалии. Хвост её подрагивал, готовый в любой момент оттолкнуться от воды и унести хозяйку подальше.

Ни я, ни Славик почему-то не торопились лезть к Леониду с вопросами. Двигались за ним в тишине. Сам он тоже не стремился объяснять значение своих действий. Но возвращаться, похоже, передумал. И Клару уже не убеждал отказаться от бредовой затеи испортить всем репутацию. Через некоторое время вспышка полыхнула опять. Леонид глянул на часы, затем продолжил кружить. Я толкнула в бок Славика и предложила ему поинтересоваться, ради чего мы тут танцуем. Тот отмахнулся.

После третьей вспышки Клара подала голос:

– Ты как? Разобрался?

– Не так всё просто.

– Да ну тебя. – Она резко бросилась к самолёту.

А я-то уже начала надеяться, что мы плюнем на позднее плавание и отправимся по кроватям.

– Интервал между вспышками ровно четыре минуты и двадцать две секунды, – сообщил Леонид. – Клара, вероятнее всего, тут временная аномалия. Такие возникают на местах трагической гибели. Ты меня слушаешь?

– Нет. Я поглощена мыслями о том, чего бы такого сделать. И вообще, цвет у вспышки приятный. Хочу чешую в такой выкрасить… а-а-а-а!

Крик Клары донёсся из-за камня, закрывавшего кабину пилота. Она тут же вылетела и принялась голосить:

– Он живой! Он живой! Он в стекло стучится!

Славик приблизился к ней и встряхнул за плечи:

– Ты о чём? Кто живой?

– Водяной? – осведомился Леонид.

– Лётчик. – Зубы Клары застучали, будто от холода.

– Какой лётчик? – пробормотала я.

Славик с Леонидом переглянулись. И отправились проверять. Я осторожно двинулась следом. Наверное, это всё-таки водяной. Какой лётчик, честное слово? Но Клара вцепилась мне в хвостовой плавник.

– Не ходи! Там тот лётчик, который управлял самолётом в сорок каком-то году. Жи-жи-живой… Там, главное, мидий много на стекле. Плохо видно кабину. А в одном месте окошко. Словно расчистил кто-то. И он стучится…

Я вдруг подумала, что она может говорить правду. Любой представитель русалочьего народа отлично знает, как выглядят водяные. Клара бы не перепутала.

Очень захотелось начать стучать зубами. Прошло несколько томительных минут. Снова по воде пробежала вспышка. Мы вздрогнули.

– Но ведь этого не может быть… – наконец выдавила я. – С чего ты взяла, что это тот лётчик?

Мы не отрывали глаз от самолёта.

– Форма на нём. Да и… он же в закрытой кабине…

Тут из-за камня вернулся бледный Славик.

– Точно живой, – проговорил он, глядя на меня обалделыми глазами. – Стекло разбить хочет. Выбраться. А его водой заливает. А потом вспышка, и всё сначала…

Я подумала о том, что для сохранения душевного здоровья мне лучше не верить ушам.

– Но этого не может быть… ну, потому, что не может быть никогда. Ну… – Я жевала слова и растерянно поглядывала то на Клару, то на Славика.

Мимо спокойно проплывал косяк рыб. Вдруг стремительно выскочил Леонид, и рыбки испуганно порскнули в стороны.

Лицо умника в темноте казалось белым как простыня. Он заикался. Насколько вообще способно заикаться полуводное существо, умеющее передавать информацию в толще жидкости средствами, доступными морским животным.

– Он гибнет. Гибнет уже не в первый раз. – Леонид отчаянно жестикулировал. Волны расходились в разные стороны. – Для него время повторяется.

– Что это значит? – Клара закусила губу. Наверное, очень жалела, что отправилась сюда среди ночи.

– Я… я думаю…

– Ну, – поторопил Славик. Он тоже пребывал не в своей тарелке.

– Предлагаю вернуться домой, – пискнула я.

Очень страшно висеть вот так в море, ночью, рядом с самолётом, рухнувшим много лет назад, и знать, что лётчик всё ещё надеется спастись.

– П-полагаю, он п-переживает последние четыре минуты и двадцать д-две секунды своей жизни. Снова и снова. Все эти д-десятилетия. От вспышки до вспышки. К-каждый раз время для него перематывается назад. Каждые ч-четыре минуты. С секундами. А он, даже упав в воду… хочет сдвинуть фонарь. Выплыть. А вода п-поднимается…

Стало холодно. И весьма жутко.

– Вернёмся? – напомнила я о себе.

– Пожалуй, стоит, – кивнул Славик.

– Да вы чего?! – взъярилась Клара. – Вы что, не понимаете? Ему надо помочь! Лёня, какие есть способы прекратить эти бесконечные повторения?

– Я н-не знаю.

Тело Леонида покрылось гусиной кожей. Похоже, холод и ужас охватили не только меня.

– Как не знаешь?! Ты у нас всё знаешь! – Если Клара начинает кричать под водой, ультразвуком режет уши. Я как-то слышала. Ещё в Финском заливе. – Вспоминай! Придумай чего-нибудь! Мы должны ему помочь!

– Эт-то опасно. Во временные аномалии нельзя вмешиваться. Существует вероятность, что станет гораздо хуже.

– Ему? Ему уже не станет!

– А нам? – робко поинтересовалась я.

– Он понимает, что с ним происходит? – негромко спросил Славик.

– Каждый раз, – кивнул Леонид. – Ты же видел его глаза.

– Вот и сообрази, как спасти несчастного от вечного кошмара! – снова заорала Клара.

– Погоди. Погоди, – некая мысль осенила Славика. – Это ведь немецкий лётчик, верно? Да и водяной с ним! Чего жалеть-то?

И тут Клара переключилась на него.

– Чего жалеть? Какая разница, чей это лётчик? Он прежде всего человек! Ему надо помочь.

Я заметила, что невдалеке остановилась группа дельфинов. Они внимательно слушали нас.

– Как бы сказать. – У Леонида не получалось взять себя в руки. И я его понимала. Желание удрать подальше заклинивало. Но остальные всё решали проблему упавшего самолёта. – О временных аномалиях очень мало известно. Никто не знает, как это прекратить или обратить вспять. Никто не знает, прекращается ли это когда-нибудь само. Вдруг мы сделаем что-то не так и тоже пострадаем?

– Боишься? Плыви домой! – не унимаясь, вопила Клара. – Скажи только, что делать.

Дельфины подобрались ближе.

– Я же говорю, этого никто не знает. Возможно, надо перевернуть самолёт. Или даже взорвать его.

– Ларка, – Славик продолжал гнуть свою линию, – прекрати молоть чушь. Он немец. Если ты помнишь, именно они на нас напали.

Клара бросила на него убийственный взгляд.

– Сделай что-нибудь! Просто возьми и сделай. Не надо мне говорить о причинах возникшей войны. Он мучается. Он нуждается в помощи.

– Вообще-то она права, – неожиданно для себя брякнула я.

Возникла недолгая пауза, во время каковой в душе Славика явно шла борьба.

Краем уха я уловила перешёптывание дельфинов: «Ты глянь, снова ученики. Каждый раз одно и то же». По-моему, они посмеивались. Но в тот момент я не придала этому значения.

– Ладно, – видимо, Славик решился.

Он пожал плечами и ринулся к самолёту. Тут же остановился, повернулся, собрался что-то сказать. Затем передумал, дёрнулся. Всё-таки проговорил:

– Ладно, сейчас устроим.

Снова поплыл. Задержался возле камня. Помешкал. Пооглядывался.

– Ты не сможешь, – воззвал Леонид, и это подстегнуло Славика. Он слабо улыбнулся и исчез за камнем.

Весь задор Клары иссяк. Она обхватила себя руками, поёжилась и тихо произнесла:

– Я его прям даже зауважать готова. Ужас какой. Не верю, что это происходит с нами.

Из-за камня показалась голова Славика.

– Слушай, а у нас взрывчатки точно нет? – обратился он к Леониду.

– Откуда?

Славик вздохнул и вновь исчез.

Дельфины, медленно переместившиеся за мою спину, тоже вздохнули. Я повернулась к ним и собралась задать вопрос. Но вдруг раздался неприятный звук. Скрежет. Я ещё подумала, что Славик ломает самолёт. Хотя как? Услышала звуки ударов. А потом вспышка мелькнула несколько раз подряд. Вода закрутилась спиралью. Дельфины исчезли. Мне показалось, что нас всасывает громадная воронка. Но тут же спираль сменилась волной. И я перестала что-либо понимать. Утратила контроль над реальностью. Окружающий мир сменила мгла.

– Эй, приходи в себя, – голос доносился будто со второго этажа. – Скоро совсем рассветёт, и здесь, на пляже, вероятно, даже люди появятся. А ты лежишь с хвостом навыпуск. Непорядок.

Я с трудом разлепила глаза. Но фоне светлеющего неба виднелась чья-то голова. Волосы теребил ветер. Я поморгала и присмотрелась. Обаятельная улыбка. Приятный голос. Это казалось бы даже романтичным, если б я не чувствовала себя почти дохлой треской.

Начали возвращаться чувства. И тут же охватил ледяной холод. И ещё я ощутила гнусное онемение во всём теле. Попыталась сдвинуться, но треска, похоже, всё-таки сдохла. Причём довольно давно.

– Тихо. Тихо, – услышав мой стон, сказал незнакомец. – В горле пересохло? Воды попей. Легче станет.

Он бережно приподнял мою голову, и я поняла, что губ касается горлышко бутылки. Тут же принялась жадно пить. У русалов обезвоживание наступает гораздо быстрее, если долго находиться на берегу с выпущенным на волю хвостом. В таком случае вода необходима. Вероятно, я приличное время валялась без сознания.

Действительно, после утоления жажды стало гораздо легче. Глаза совсем открылись. Я продолжала разглядывать спасителя. Блондин с внешностью голливудского актёра и улыбкой, принятой в том же далёком краю. Показалось, что я пропала.

– Кто ты? Где остальные? – Голос мой звучал хрипло. Да и выглядела Светочка, судя по всему, далеко не лучшим образом.

Попыталась сесть, и красавец тут же бросился помогать. Тело ломило, но от добрых прикосновений по нему разливалось тепло.

– Да свой я. Из школы. Три часа после Большой волны вас искали. Остальные недалеко. Всех на один берег выбросило. А могло и разметать, – «свой» набросил мне на плечи одеяло. – Давай втягивай хвост. Он высох. Я полил морской водой, но всё равно будет больно. И иди в машину. Подруга твоя уже там. А я пойду помогу… ну и отличились же вы. Прямо в первый день.

Он ушёл.

Я посмотрела спасителю вслед. Дальше на каменистом пляже над кем-то – или Леонидом, или Славиком – колдовал ещё один «свой». Я огляделась и заметила в другой стороне красный джип. Клара уже внутри. Греется. А я сижу на камнях. Мёрзну.

Я осушила оставленную мне литровую бутыль воды и попыталась втянуть хвост. Вправду больно. Ползти до моря, чтобы хорошенько размочить, неудобно. Звать блондина, дабы облил меня водой ещё раз, – так я его имени не знаю. Да ладно. Можно немного потерпеть.

Уже вернув ноги, я вдруг обнаружила, что нижнюю часть купальника, которую в море наматываю на руку, лишь бы не потерять, снесло. Видимо, волной. Добралась до машины, укутавшись в одеяло. Хорошо, что «свои» захватили нашу одежду, оставленную в гроте.

По прибытии в школу мы сразу оказались препровождены в кабинет директора. На часах – восемь утра. Все четверо измождены, как бурлаки после прогулки по волжскому берегу. И даже никто не отпустил умыться, душик принять, позавтракать.

– Очень приятно познакомиться. – В роскошном кабинете, обставленном антикварной мебелью, нас встретила весьма полная женщина лет сорока. По закону «Эврики!» она должна была вытеснять из ванны больше воды, чем в ней помещается. Звали даму Виктория Андреевна.

Какой-то неправильной оказалась наша первая встреча с директором новой школы. До того свидеться не удалось. Виктория Андреевна находилась в командировке.

– Садитесь! – прозвучал властный приказ. А затем начался разнос. – Я час назад прилетела, и тут же сообщают, что новички выкинули фортель. Прямо сразу к самолёту отправились. Можно сказать, даже чайку не успели попить. Что же? Думаете, вы первые, кто пытается спасти лётчика из временного плена? Как бы ни запрещалось, всегда находятся желающие помочь бедолаге. Собираетесь к ним присоединиться? Некоторые не по одному разу пробуют. А волна потом разносит всех по сторонам. Вам повезло. Рядышком выкинуло. У нас однажды два друга собрались взорвать самолёт. Одного потом в Болгарии нашли. Другого в Азовское море унесло. Зато дельфины каждый раз веселятся. Животики надрывают. И ведь ученики постоянно друг друга на слабо берут: «Поплывёшь к самолёту? Поможешь лётчику?» А вы…

Говорила она долго. Мне безумно хотелось есть и спать. Даже не отказалась бы делать это одновременно.

Все мы сидели понурые и молчали. Пока, минут через пятнадцать, Леонид не решился вставить слово:

– Как-то же его можно освободить…

– Найдёшь способ – дам тебе золотую медаль за отличное окончание школы! – объявила Виктория Андреевна. – Мне самой его жалко. В сорок втором самолёт упал. Лётчик уже больше семидесяти лет свои последние минуты переживает.

На этом она, похоже, выдохлась.

– Ну, всё. Идите. Завтракать пора.

Наконец-то мы с Кларой добрались до своей комнаты. И сразу обе повалились на кровати, забыв и про душ, и про завтрак.

– Почему ты не сказала ей, что хочешь вернуться в Питер? – сквозь надвигающуюся дрёму поинтересовалась я. – Сразу бы всё и решилось.

– А я передумала, – так же вяло отозвалась соседка. – Теперь уже интересно, найдёт ли Лёнчик способ выпустить немца из заточения. Кошмар просто. Столько лет умирает, умирает. Видела, как у нашего умника глазки при мысли о золотой медали загорелись?

– Ага.

– И вообще, мальчик такой симпатичный. Тот, который нам на берегу помогал. Поразительно. Я узнала, его зовут Сашенька. Александр. Нет. Теперь я точно никуда не уеду.

«Ну вот, – взгрустнулось мне, – Клара положила глаз на "своего". У неё больше шансов…»

И я уснула.

Запись 3. Описательная

7–14 апреля

Началась суматошная ученическая жизнь в Скале. Здешняя школа именно так и называется. Потому пишу с большой буквы. Замечу, что придумавший это смог удивительно точно подметить особенности местонахождения русалочьего учебного заведения.

Здесь всё отличалось от Питера. И люди, и обстановка, и водный мир. Начну с людей. Местные обучающиеся совершенно не избалованы дисциплиной. В Питере нам не позволялось столь многого. Большинство и учеников, и преподавателей ходили себе чинные-важные, неся на лице печать русалочьей избранности и волоча за собой груз культуры и образованности. Тут же никто не напускал на себя вид: «Раз я из русалов, то мне доступно много больше, чем всякой там шушере!» Пожалуй, так вела себя только Клара. Когда мы выбирались в город (надо сказать, что Славик недолго держал слово, уже на третий день он отправился гулять с нами), она смотрела по сторонам в своей излюбленной высокомерно-презрительной манере. В общем-то, подобным образом вёл себя и Леонид, но – исключительно потому, что привык пребывать в убеждённости, мол, умнее других. Впрочем, так и есть.

Ещё в русалочьей было весело, постоянно кто-то что-то творил. Это добавляло радости и хорошего настроения. Виктория Андреевна закрывала глаза на шалости. Иногда, правда, начинала кричать, но вскоре обо всём забывала, переключаясь на дела насущные.

Здешняя субординация хромала и на ноги, и на руки. Потому что жили и преподаватели, и ученики внутри Скалы. Так сказать, в тесном соседстве. Вечером ученик мог пить с профессором чай и обсуждать новый фильм, а утром на лекции он с недостаточным пиететом смотрел преподавателю в рот. В Питере такого быть не могло. Всё новое очень смущало Леонида. Он не из тех, кто приемлет вольное поведение и панибратство.

Что касается обстановки – удивляла сама Скала. Раньше я никогда не жила в камне. Каменные дома не в счёт. Мне с большим трудом удавалось ориентироваться. По-моему, здесь вообще никто не понимал, по какому принципу проложены коридоры и устроены залы. Ни одной привычной прямоугольной комнаты в Скале не имелось. Столовая, например, представляла из себя идеальный восьмиугольник. Гладкие стены, выложенные каким-то породистым камнем, для человека, находящегося внутри, создавали ощущение, что он в шатре (правда, с колоннами). Потолок сужался, подобно воронке, а из центра (в юртах кочевников там находится отверстие для выхода дыма) свисала массивная люстра со многими сотнями свечей. Не представляю, кто их зажигает. Учебные аудитории в школе были круглыми, овальными, многоугольными. Некоторые – с ровными стенами, некоторые – с необработанными. Такие классы походили на пещеры. Да, собственно, ими и являлись.

Этажей здесь, судя по всему, не существовало. Все помещения располагались на разных уровнях. Чтобы пройти из одной аудитории в другую, иногда требовалось спуститься на три ступеньки, прогуляться по узкому коридору, а потом подняться на десять. А в другой раз приходилось накрутить по винтовой лестнице метров сорок вниз, туда, где стены блестели от струящейся по ним воды. А затем идти по длинному коридору, который неминуемо вёл вверх, хотя и не имел ступеней.

Некоторые коридоры оказывались настолько раздольными, что мы с Кларой могли встать на ширину вытянутых рук, касаясь друг друга лишь кончиками пальцев. А свободные руки выставить в стороны и не дотянуться до стен. Другие коридоры были столь узки, что протискиваться в них приходилось боком, и то, если достаточно худ для этого. Виктории Андреевне не стоило бы даже пытаться. Не знаю, как можно запомнить все внутренние пути-дорожки. Наверное, здесь стоит пожить подольше. Но пока мы с Кларой не решались отправляться в столовую или на занятия вдвоём, а тем более поодиночке. Старались присоединиться к кому-нибудь. Ещё странно, как мы все с первого раза запомнили путь в грот и никогда не сбивались.

То есть как не решались… Однажды, где-то через неделю после прибытия, я удумала в одиночестве отыскать библиотеку. Мне объяснили, что нужно всё время подниматься, что Скальная библиотека на самом верху, где не так сыро. Есть ещё и городская библиотека, там же, где и русалочий архив, но мне понадобилась именно Скальная. И я честно старалась идти всё вверх и вверх. Карабкалась по винтовым и обычным лестницам, проходила мимо разных дверей, по всяким коридорам, спрашивала у встречных направление и постоянно выясняла, что вновь забрела не туда. В один неуловимый момент я свернула из раздольного коридора, куда сквозь незастеклённые отверстия в стене проникал шум моря, в узкий переход. С трудом продралась сквозь него, подсвечивая дорогу фонариком (фонарики в Скале – весьма популярная штука), и обнаружила себя в небольшом тёмном помещении с необработанными стенами и одним овальным отверстием, забранным решёткой. На решётке висела табличка: «Не входить. Запрещено». Я повертелась, освещая всё вокруг. Помещение имело форму яйца. Относительно ровный пол, где валялись разных размеров камешки, и купол, сужающийся над моей головой. Библиотекой здесь и не пахло. Пахло только морем. И ещё примешивался странный слабый запах из-за решётки. Я вздохнула, поняв, что теперь нужно проталкивать себя через узкий проход обратно и снова отправляться на поиски. Вдобавок огорчила мысль, что я, может, и библиотеку не найду, и до комнаты своей добраться не смогу, ибо заплутаю в здешних казематах. Затем я почему-то подумала, что надпись на табличке странная. Написали бы либо «Не входить», либо «Запрещено». Зачем обе фразы? И в ту же секунду я обомлела, и по телу прошла дрожь. Потому что из глубин Скалы, из овального отверстия, донёсся звук шагов.

Безумно захотелось убежать, но вместо этого я направила луч света на решётку. С той стороны к ней кто-то подошёл и остановился.

– Можно не светить в лицо? – услышала я вопрос, заданный недовольным тоном.

– А ты кто? – Пришлось чуть опустить фонарик. Пятно света теперь выхватывало ноги в светлых джинсах, белые кроссовки и низ решётки с облупившейся краской.

Тут мне в глаза ударил свет.

– А, это ты, – незнакомец, как показалось, вздохнул с облегчением.

– Мы встречались?

– Не знаю. Возможно. Сдаётся мне, что живём в одной Скале. – Он забренчал ключами, снял с решётки амбарный замок и открыл дверцу. – И обедать ходим в одну столовую. Ты из тех новеньких, которые отчебучили в первый же день и отправились спасать лётчика. А ты слышала, что в нашем море есть и другие несчастные? Привидения, например?

Нарушитель запретов выбрался из овальной дыры и оказался в яйце рядом со мной. Я опять посветила ему в лицо, чтобы убедиться: это он меня знает, а я – нет. Высокий, статный, стройный, темноволосый, глаза цвета морской волны, что неудивительно для русалов. И совершенно точно не встреченный мною раньше. За ту неделю, что я здесь провела, глаза останавливались на многих лицах. Но на этом – ни разу.

– А где их нет? – Риторический вопрос отразился от стенок яйца. Нарушитель двойной табличной заповеди неопределённо пожал плечами. Потом отвернулся, закрыл дверцу и снова навесил на неё замок.

– Позволь узнать, что ты здесь делаешь? – поинтересовался он, не поворачиваясь.

Ситуация как в триллере. Злодей глухо задаёт вопрос перед тем, как напасть на жертву. Чего я, действительно, в это яйцо забрела?

– А ты?

– Я интересуюсь недрами. – Он повернулся, надуманный триллер сразу улетучился. – Меня, кстати, Прохор зовут, и я довольно неплохо знаю Скалу. Давно изучаю её. И уверен, что в Точку запрета сложно забрести по ошибке.

Точку запрета? Это он про эту странную комнатушку? Или все решётки с табличками так называются? А ведь некоторые из них в очень даже видных местах находятся.

Но спросила я о другом:

– Серьёзно? Прохор?

Хотя чего удивляюсь? Директора питерской школы вообще зовут Антип Евсеич.

– Вполне. Так как ты здесь оказалась?

– Библиотеку искала, – со вздохом ответила я. – Светой зовут, как бы между делом…

– Библиотека выше.

– Ещё выше? Да сколько ж можно?

– Могу проводить. В обмен на небольшую услугу.

– Да, я что-то слышала о существовании товарно-денежных отношений и натурального обмена. Какую услугу?

Прохор наклонился ко мне. Яйцо могло бы оказаться уютным местом для свиданий, если б я явилась сюда на таковое.

– Ты никому не расскажешь, что у меня есть ключи и я нарушаю правила Точек запрета.

Я пообещала. Уж очень хотелось попасть в библиотеку. Однако не смогла удержаться от вопроса:

– А что там? За этими решётками?

– Много всего, – Прохор почему-то перешёл на шёпот. – Возможно, когда-нибудь я тебе расскажу.

– Интригует, – кивнула я.

⁂

В тот день я попала, куда стремилась, а в последующие постоянно высматривала Прохора в столовой и коридорах. Но ни разу не увидела.

Теперь, пожалуй, стоит заикнуться о водном мире. В Чёрном море, как и в Финском заливе, обитали те же морские люди. Просьба не путать с морскими русалами. Одни русалочьи племена всегда жили на берегах морей, другие – рек, третьи – озёр. Раньше они враждовали и не пускали чужаков в свои воды. Сейчас времена изменились. А есть ещё морские люди. Они постоянно проживают в воде и достаточно сильно отличаются от нас. Человекоподобны, но кожа с синеватым отливом. Между пальцами у них перепонки. Кроме того, морские люди не умеют менять хвост на ноги. Вдобавок, как верно заметил Прохор, здесь обитало весьма много привидений. Подводные привидения, в отличие от земных, редко имеют белый цвет. Духи морских людей, как правило, серые. А утонувших земных – синие или зелёные. Их иногда сложно разглядеть в воде.

Ещё полно всякой живности и тайн. Но я пока не со всем разобралась. Вернусь к этому потом, если не забуду. А пока продолжу.

Позднее я очень сильно разболелась. Так называемые простудные заболевания, терзающие обычных людей (или неизменных, как их принято называть у русалочьего народа), обычно нас не трогают. Ибо холода русалки не так уж сильно боятся. Но иногда нападает что-то очень похожее. От переизбытка эмоций, то есть нервов, или вирус какой-то злобный пробрался в наши ряды. Я улеглась в постель и дня три не могла отыскать в себе сил, чтобы выбраться наружу. Слабость и головная боль доканывали. Иногда Клара, являвшаяся под вечер, рассказывала мне новости. Впрочем, в голове ничего не укладывалось. Аппетит отсутствовал. Хотелось только спать. И, временами, – выпустить хвост. Но добраться до грота я бы не смогла. Потому хвост дремал там, где ему положено дремать в момент нахождения на свободе ног. А я крепко спала и три дня отказывалась от бутербродов, приносимых Кларой.

Бутерброды съедал Славик. Он иногда заходил меня проведать. А вот Леонида я не видела давненько.

На четвёртый день болезнь начала отступать, и ломтики белого хлеба с маслом и сыром Славика не дождались. Остывший чай я тоже выдула, после чего почувствовала, что если немедленно не выпущу хвост, то просто взорвусь. Три дня без плавания – приличный срок.

Где-то за каменными стенами шла обычная жизнь. Светило солнце, гуляли люди, шумели русалы. Они все обладали кучей сил, а я с трудом оделась и, держась за стенку, вышла в коридор.

Клару я увидела в одной из комнат. Дверь оказалась распахнута. Соседка сидела спиной ко мне и над чем-то смеялась с незнакомыми девчонками. Она общительная. Быстро обзавелась здесь подругами. Я прошла мимо. Не хотелось отвлекать. Да и на разговор тоже силы найти надо. А они временами в большом дефиците.