Позолоченная луна

И тут же мужчины, лица которых не сморщены от многолетней работы на палящем солнце или морозе, манжеты их рубашек без единого пятнышка, они не воняют коптильней, перебродившей кукурузной соломой и подгнившим овсом. Мужчины, которые кланяются дамам.

Дирг сморщился.

– Так и смотрят поверх своих чертовых носов. Как будто, если какой-то урод может купить себе землю, будто лорд, все остальные вокруг становятся его крестьянами. – Он буквально искрился негодованием. – Ты же понимаешь, что тут происходит, да? Мы с тобой превратились из тех, у кого была своя ферма неподалеку от стройки великого Билтмор Хауз, просто в ничто, в бельмо на глазу, которое нужно поскорее убрать.

– Мы, – сказала она, – не бельмо. И мы никуда не уйдем.

Она заставила себя сосредоточиться на том, что всегда было здесь – всегда принадлежало ей: глухая, густая зелень болиголова, бесконечное мерцание света среди березовых ветвей, которые трепетали, дрожали и никогда не находились в покое. Полыхающие сахарные клены. Шум и рев водопада вдали. Сырость сосновой хвои. Прелый запах листьев.

Она всегда любила здешнюю осень. И никакие приехавшие миллионеры, никакие построенные замки, никакой больной отец, рушащаяся ферма или подступающие перемены не отнимут у нее этого.

До своего отъезда в Нью-Йорк она редко просто стояла вот так – всегда надо было принести воды из ручья, домесить тесто, выварить на очаге яблочную кожуру, закрученную в штопор. Даже сейчас ей мерещились лица Талли и Джарси с круглыми, голодными глазами, и отец в постели. Единственным, что отделяло ее семью от безжалостного наступления грядущей зимы, была она сама, Керри.

На одну секунду последний луч дневного света, вытянув свои пальцы через вершины гор, упал на известняковые стены Билтмора, и они стали бледно-, почти прозрачно-голубыми. Как лед на водопаде возле хижины. Башни отбросили на простирающуюся внизу лужайку длинные тени. И это значило, что ей пора идти.

С неожиданной нежностью Дирг вынул сухой листок из ее волос.

– Ферма в порядке?

– Крыше нужно менять стропила, – она выдавила смешок. – Но там все нуждается в подпорках, включая и меня.

– Тебе надо только попросить, – он поглядел ей прямо в глаза и, казалось, мог бы сказать гораздо больше.

– Я знаю. Спасибо.

Он коснулся ее челюсти.

– Что за синяк?

– Это не он. – Но Дирг и так должен был знать, что ее отец слишком болен, чтобы наставить кому-то синяков. – Но его обрез всегда пинается похуже иного мула.

– Ну и дала бы мне из него стрелять. Да я бы и гораздо больше бы сделал. Если б ты позволила.

Старый вопрос снова повис между ними.

– Я не продаю ферму. Мы с папой давно так решили. Но мне придется что-то придумать.

– Если б ты не была так чертовски упряма… – Его лицо было таким хорошим, сильным, прямым, как и он сам. От него пахло сосновой щепой.

Она положила ладонь ему на плечо.

– Дирг. Как ты тут – на самом деле?

Он отвернулся. Но потянулся к ее руке, словно хотел ощутить ее как можно ближе.

Она внимательно вгляделась в его лицо.

– Ты о чем-то умалчиваешь.

Керри увидела, как при ее попытке заставить его что-то рассказать на его переносице появилась напряженная складка. Мужчину невозможно заставить заговорить, по крайней мере если ты оставила свой обрез дома.

Он накрыл ее руку своей.

– Вот мы с тобой, ты и я, и все пытаемся вырастить себе пропитание на скале.

Она еще раз взглянула на Билтмор, где на сей раз увидела человека на лошади, которая легким галопом шла от ворот по широкой лужайке в сторону дома, а человек приподнялся в седле, чтобы любоваться полной картиной. И человек, и лошадь тоже как будто стали частью сказки. Как будто сейчас сами по себе зажгутся свечи, заиграет музыка, начнется королевский бал – и перед ними с самого начала развернется новая сказка.

Повернувшись в седле, человек посмотрел на синие полумесяцы гор. И заметил их. Поднял руку и помахал. А потом поехал дальше.

Дирг снова сказал, как сплюнул:

– Ничего не может вырасти на скале.

– Похоже, только замки, – сказала она и пожалела о своих словах еще до того, как успела договорить их.

Молчание.

И потом…

– Два проклятых года я ждал, пока ты вернешься из этого города, – его голос был низким, хриплым. – Думал, когда ты вернешься… Думал, мы…

– Я знаю. – Она коснулась его руки, ее загрубелой шершавости. Она ежилась от прикосновения любой мужской руки в Нью-Йорке, какими бы мягкими ни были они на балах и званых ужинах, все эти сыновья банкиров и адвокатов, которые не держали в руках ничего тяжелее теннисной ракетки или клюшки поло. А она скучала по Диргу.

А теперь, снова оказавшись здесь, она скучала по большому миру, который узнала в городе. О том, что люди там знают, читают и думают.

– Я имею право, – сказал Дирг, обнимая ее за талию, – знать, о чем ты думаешь.

Издалека снова донесся свист, долгий и низкий. Какое-то время он пульсировал вокруг и прямо сквозь нее, как будто перенял свой ритм – вверх-вниз, долго-коротко – у окружающей их волнистой линии голубых холмов.

– Дирг, я не могу. Я не могу ответить тебе сейчас. Прости.

– Если ты ждешь, что Вандербильт подхватит тебя и унесет в закат…

– Дирг, не будь идиотом.

– Вот оно что. Я просто идиот.

– Я хотела сказать, не будь смешным. Все, о чем я могу сейчас думать, это как выжить – как заботиться о человеке, которого я ненавижу с детства. Как добывать пищу. Как спасти крышу, чтобы она не рухнула нам на голову. Прости, Дирг. Но я могу думать только об этом.

Уронив руку с его плеча, она пошла прочь. Теперь, когда солнце опустилось за горы, темнота подступала быстро, и она пустилась бежать. Сосновая хвоя и густой слой ярких листьев под ногами заглушали ее шаги.

Мимо зарослей болиголова. Мимо текущего в лавровых кустах ручья.

Снова раздался свисток поезда. Его зов завис над болиголовом, разнесся по всей долине. Старожилы все еще воспринимали его как нечто чуждое и печальное, и ей он тоже казался скорбным.

Но сегодня он казался предупреждением. Что-то грядет. Возможно, что-то ужасное. Нечто рычащее и бряцающее, сотрясающее землю, как локомотив.

Но это будут перемены. Перемены, к которым она должна быть готова.

Поезд засвистел снова. Ей показалось, что на бегу она слышит и перестук его колес, поршней, осей: Что-то грядет, грядет, грядет. Что-то…

Примечания