Босс, наркоз и любопытный нос
Если бы Надежда Николаевна была в обычном своем, трезвом и рассудительном, настроении, она бы, не задумываясь, прошла мимо злополучного коттеджа и отправилась бы, допустим, на берег озера, как все нормальные отдыхающие. Или, на худой конец, в библиотеку пансионата, как некоторые менее нормальные. И тогда ее жизнь, по крайней мере, ее ближайшая часть, пошла бы по другому, более спокойному и безопасному сценарию. Но коварный коктейль «Весеннее настроение» сыграл с ней злую шутку.
Под действием коварного коктейля Надежда подумала, что должна немедленно навестить Шубина и заявить ему со всей определенностью, что она думает о мужчинах, которые назначают даме встречу, а сами на эту встречу не являются. И вообще какой-то он странный. Надо с ним разобраться.
С такой мыслью она поднялась на крыльцо и постучала в дверь.
На ее стук никто не ответил.
Тут Надежда Николаевна решила, что Шубина нет дома, что он отправился на озеро (как все нормальные… и т. д.), где совершенно забыл об их договоренности.
Она хотела уже развернуться и уйти, но тут заметила, что дверь тринадцатого коттеджа слегка приоткрыта.
Мы живем не в законопослушной Скандинавии, где, как говорят, можно вовсе не запирать дверей. У нашего человека выработался уже безусловный рефлекс запирать дверь на все замки, даже уходя из дому на пять минут. Поэтому приоткрытая дверь коттеджа могла значить только одно – что Шубин дома.
Тут коварный коктейль снова вскипел в крови Надежды Николаевны, она распахнула дверь и вошла в коттедж, чтобы высказать безответственному Шубину все, что о нем думает.
В прихожей никого не было. Надежда, не задерживаясь на пороге, прошла в комнату и тут увидела Шубина. Владимир сидел в кресле, спиной к двери, точнее, полулежал, уронив голову на левое плечо, и никак не реагировал на ее появление.
– Знаешь что, дорогой?! – выпалила Надежда в его чуть сутулую спину. – Порядочные люди так не поступают! Я, как круглая дура, пришла в бар к шести часам, сидела там совершенно одна, выпила этот ужасный весенний коктейль, от которого у меня теперь все плывет перед глазами и шумит в голове… или, кажется, даже два… но это, собственно, неважно… важно, что ты поступил со мной по-свински! По-хамски!.. Порядочные люди так… ну да, я это уже говорила…
Под воздействием все того же коктейля мысли у нее в голове предательски путались, и Надежда Николаевна забыла, что она только что хотела сказать Шубину. Она хотела высказать ему свое возмущение… свое негодование…
Но Шубин сидел в прежней позе, он даже не повернулся к Надежде лицом. Это уже переходило всякие границы. Такого отношения Надежда Николаевна не могла ему простить.
– Да ты меня даже не слушаешь! – воскликнула она, подошла к Шубину и тряхнула его за плечо.
Любой другой на его месте вскочил бы от неожиданности, вскрикнул, замахал руками или еще как-то выразил бы свое отношение, но Шубин только покачнулся, и его голова перекатилась с левого плеча на правое, как перезрелый арбуз.
Только теперь Надежда Николаевна почувствовала, что с ним что-то неладно.
Она обошла кресло и взглянула Шубину в лицо.
И тут она окончательно и бесповоротно протрезвела.
Лицо у Владимира Шубина было, прямо скажем, жуткое. Ужасное лицо. Оно было неживого землисто-серого оттенка, рот полуоткрыт, глаза широко открыты, но без всякого в них выражения. Пустые, тусклые, мертвые глаза.
И сам Шубин – наконец Надежда это осознала – был, безусловно и несомненно, мертв.
– Мама! – проговорила Надежда Николаевна чужим хриплым голосом и попятилась.
Любая другая женщина на ее месте тут же бросилась бы наутек и постаралась бы забыть обо всем, что видела в коттедже номер тринадцать. У любой другой женщины все мысли вылетели бы из головы, сменившись животным страхом. Но Надежда Николаевна Лебедева была женщина необычная, она не сбежала, более того – в голове у нее возникли целых две мысли.
Правда, первая ее мысль была довольно глупая и неуместная. Она подумала, что Шубин не так уж виноват, что заставил ее проторчать целый час в баре. Личная смерть – это, безусловно, уважительная причина для неявки.
Вторая мысль была более разумной: Надежда решила проверить свое первое впечатление и убедиться, что ее бывший однокашник действительно мертв. Хотя он выглядел стопроцентным покойником, но Надежда, в конце концов, не врач и не может ставить диагноз только на основании собственного впечатления.
Поэтому она осторожно и испуганно взяла руку Шубина, чтобы проверить его пульс…
Рука была холодная и совершенно неживая. Пульса не было, во всяком случае, Надежда не смогла его нащупать.
Чтобы отбросить последние сомнения, она решила проверить пульс еще и на шее – от кого-то она слышала или где-то читала, что там легче его найти.
Дрожащими руками она приподняла подбородок Шубина и ощупала его шею. Пульс она не нашла, зато увидела на шее мертвеца подозрительные темно-синие пятна.
– Мама! – повторила Надежда незнакомым голосом.
Она перестала сомневаться в том, что Шубин мертв, более того – она уверилась в том, что он убит. И тут наконец ее посетила первая разумная мысль, и Надежда потянулась к телефону.
На столе у Шубина точно так же, как и в коттедже у самой Надежды Николаевны, стоял обычный проводной телефон, по которому в случае необходимости можно было связаться с администрацией пансионата и прочими его службами. И сейчас, безусловно, был как раз случай острой необходимости. Во всяком случае, Надежда не могла и не хотела оставаться наедине с покойником.
Она поднесла телефонную трубку к уху и хотела было набрать номер, напечатанный на проспекте, но тут поняла, что телефон не работает, что из трубки не доносится ни звука.
Надежда не отступилась.
Она решила воспользоваться сотовым телефоном и сунула руку в карман… но тут же вспомнила, что поставила свой телефон на зарядку. Ну да, когда она вернулась за ним с прогулки, оказалось, что телефон разрядился. И она поставила его заряжаться, а потом снова забыла в коттедже.
И тут она увидела на полу возле стула новенький мобильный телефон. Наверняка это был телефон Шубина, который тот выронил, должно быть, перед самой смертью. С крайне неприятным чувством Надежда Николаевна наклонилась, подняла телефон с пола и хотела уже набрать на нем нужный номер…
Но тут ее взгляд случайно упал на окно.
Точнее, на закрывающую это окно занавеску.
Занавеска эта была длинная и плотная, почти до самого пола, так что ее уместнее было бы назвать портьерой или, на худой конец, шторой. Но не в названии дело.
Дело было в том, что эта занавеска, или портьера, все же немного не доставала до пола. И там, в этом узком промежутке, Надежда Николаевна увидела мужские ботинки.
Самые обыкновенные летние ботинки, не очень новые, светло-бежевые, с дырочками для вентиляции. Нормальные ботинки, с одной только странной особенностью. Ботинки были на шнуровке, но один был зашнурован подходящим по цвету бежевым шнурком, а другой – коричневым, явно не из того комплекта.
В первый момент в голове у Надежды снова промелькнула глупая и неуместная мысль. Она подумала, как это характерно для мужчин – порвался шнурок и заменил его другим, совсем не подходящим по цвету. Ни одна женщина так ни за что не поступила бы…
Но уже в следующее мгновение эта глупая мысль выветрилась из Надеждиной головы, и ее место занял настоящий, неподдельный и невыносимый ужас.
Надежда поняла, что там, за этой злополучной портьерой, прячется тот, кто убил Шубина, и если он поймет, что обнаружен, – можно не сомневаться, что Надежда тут же разделит судьбу своего невезучего однокашника.
– Мама! – пробормотала Надежда в третий раз за несколько минут и тихонько отступила к двери.
Она старалась не делать резких движений и не выдавать свой ужас, чтобы человек за занавеской не догадался, что он обнаружен. Кажется, это ей удалось, во всяком случае, Надежда благополучно отступила к двери комнаты и просочилась в прихожую.
Здесь она резко развернулась и бросилась наутек. Ей не приходилось так быстро бегать с третьего курса института, когда она сдавала норматив по легкой атлетике.
Выбежав на дорожку, прихотливо извивающуюся между домиками, Надежда сбавила темп, отдышалась и попыталась привести свои мысли в порядок.
Шубин мертв. Больше того – судя по всему, убит. И она, Надежда, можно сказать, застала убийцу на месте преступления. Она его видела. Во всяком случае, видела его ботинки.
Что же из этого следует, и самое главное – что ей теперь делать?
На первый вопрос у нее не было ответа, а вот на второй нашлось целых два. Для начала – нужно сообщить о смерти Шубина администрации пансионата. В конце концов, разбираться с такими трагическими и непонятными событиями – это их забота.
Но сообщить им нужно так, чтобы никто не узнал, что это она, Надежда Николаевна Лебедева, приличная законопослушная женщина, нашла труп, что это она первой оказалась на месте преступления. Если, конечно, не считать убийцу.
Почему это так важно?
А вот почему. Вовсе не потому, что Надежда боялась оказаться главной подозреваемой. Это бы она пережила. Дело куда серьезнее. Если кто-нибудь посторонний узнает, что она была на месте убийства и как-то связана с убитым, – это непременно станет известно ее мужу Сан Санычу, и уж он-то покажет Надежде, где раки зимуют, уж он-то от души попляшет на ее косточках!
Как уж говорилось, муж ее крайне неодобрительно относился к тому, что Надежда Николаевна то и дело ввязывалась в какие-то криминальные истории и изображала детектива-любителя.
Мало того что он вообще не одобрял всякое любительство, считал, что любое дело должны делать исключительно профессионалы, кроме того, он очень боялся за жену, боялся, что ее нездоровое увлечение частным сыском рано или поздно доведет ее до серьезной беды. Поэтому он неоднократно брал с Надежды самое честное слово, что она больше никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах не ввяжется в криминал…
Надежда слово давала и честно пыталась его сдержать – но жизнь снова и снова сталкивала ее с детективными загадками, которые ей волей-неволей приходилось распутывать.
И каждый раз Надежда прилагала невероятные усилия, чтобы скрыть от мужа очередную криминальную историю.
Значит, поняла Надежда, как это ни неприятно, нужно сделать анонимный звонок.
И для этого у нее была возможность. Ведь она машинально унесла с места преступления мобильный телефон покойного Шубина, так что, даже если ее звонок отследят, никто не сможет установить ее личность. Если, конечно, ее не узнают по голосу, а уж она постарается, чтобы этого не случилось!
Надежда Николаевна достала из кармана мобильный телефон Шубина, набрала номер администрации. Ей тут же ответил строгий начальственный голос.
Надежда прикрыла телефон носовым платком, зажала нос и проговорила гнусавым простуженным голосом:
– Проверьте тринадцатый коттедж! Тринадцатый – вы меня поняли? Там что-то произошло!
– Что именно? – озабоченно переспросил ее собеседник. – И кто это звонит?
– Неважно, кто звонит! – перебила его Надежда. – Неизвестный доброжелатель! Проверьте тринадцатый коттедж, и как можно быстрее! Там случилось что-то серьезное!
Не дожидаясь ответа, она отключила телефон.
Теперь этот телефон следовало бы вернуть на место преступления, но Надежде Николаевне страшно было даже подумать о том, чтобы вернуться в коттедж Шубина, страшно было даже подумать о том, чтобы еще раз увидеть его труп. Кроме того, туда уже наверняка спешат люди, взбудораженные ее звонком, и если ее там застукают – конец всей конспирации…
Надежда понимала, что мобильный телефон Шубина – это, возможно, важная улика и вещественное доказательство, которое выведет следствие на причину его убийства, но она ничего не могла поделать и малодушно сунула трубку в карман.
Какое-то время она в растерянности побродила между коттеджами, наконец вернулась к своему домику. Она надеялась, что позвонит муж, а ее телефон стоял на зарядке. Кроме того, ей ни с кем не хотелось встречаться – потому что ее растерянный и перепуганный вид у кого угодно мог вызвать подозрения.
Так или иначе, Надежда пристроилась на диване с книгой.
Муж не звонил.
Надежда водила глазами по строчкам, но ничего не понимала, буквы не складывались в слова, слова не доходили до ее сознания. Перед ее глазами снова и снова вставало землистое мертвое лицо Шубина, его пустые, широко открытые глаза…
И, несмотря на это, Надежда сама не заметила, как заснула.
Ей снилось, что она идет по бесконечной анфиладе больших полутемных комнат, идет все дальше и дальше. Комнаты следуют одна за другой, становится все темнее и темнее, и Надежда прибавляет шаг, чтобы успеть дойти до наступления ночи. Куда дойти, зачем – она не знает, но идет все быстрее и быстрее. Наконец она оказывается в самой последней комнате. Посреди этой комнаты спиной к ней стоит человек. Надежде этот человек кажется удивительно знакомым. Она подходит к нему, дотрагивается до его плеча…
Человек медленно, неторопливо поворачивается – и Надежда в ужасе видит, что у него нет лица.
Вместо лица у него пустой бледный овал без глаз, без носа и рта.
Надежда вскрикнула – и проснулась.
Она лежала на диване в неудобной позе, левая рука затекла, в голове звенело и бухало, как в пустой железной бочке, во рту пересохло. Со стыдом Надежда Николаевна поняла, что причиной всех этих неприятных явлений было не только ее неудобное положение, но и выпитые вечером два коктейля.
В комнате было темно – насколько может быть темно в наших краях в конце мая, перед самым наступлением белых ночей.
И тут в темноте прозвучал мелодичный звук, каким мобильный телефон сообщает о приходе сообщения.
Надежда всполошилась, решив, что это сообщение прислал муж, что с ним что-то случилось и ему немедленно нужна помощь. Она поднялась с дивана, чуть пошатываясь со сна, пошла на звук – и увидела, что ее собственный телефон не светится, а тревожный звук доносится из кармана куртки, где она оставила сотовый Шубина.
Мгновение помедлив, она достала телефон, открыла сообщение.
Текст был какой-то странный:
«Третьего в восемнадцать тридцать около Тургенева».
Ну да, кто-то назначил Шубину встречу, судя по всему, – третьего июня, примерно через неделю. Ну, теперь-то эта встреча не состоится за смертью одного из участников…
Надежда сунула телефон Шубина обратно, перебралась в кровать и, на удивление, быстро заснула.
Проснулась она от пения птиц.
Сладко потянулась, открыла глаза…
И настроение у нее резко испортилось: Надежда вспомнила, что накануне чуть ли не у нее на глазах убили Шубина.
Кроме того, она вдруг осознала, что то, что она приняла спросонок за звонкие птичьи трели, на самом деле был звонок ее мобильного телефона.
Надежда Николаевна вскочила, всунула ноги в тапки и бросилась к телефону.
Звонил муж, и голос у него был расстроенный и виноватый.
– Надюша, – проговорил он робким неуверенным тоном. – Понимаешь, тут такое дело… возникли неожиданные проблемы… так, ничего особенного…
– Ты нездоров? – переполошилась Надежда Николаевна. – У тебя все в порядке?
– Да у меня-то все в порядке, да на работе проблемы, так что, понимаешь…
Он замолчал, виновато пыхтя в трубку.
– Нет, пока не понимаю, – сухо отозвалась Надежда, хотя на самом деле она уже начала догадываться. Муж должен был как раз сейчас подъезжать к пансионату, и если он вместо этого звонит – это может значить только одно…
И ее подозрения тотчас же подтвердились.
– Понимаешь, мне придется задержаться на работе еще на один день, – выпалил муж, как будто бросился в ледяную воду. – Но вечером… вечером я точно приеду! Так что ты пока отдохни одна, почитай что-нибудь, погуляй, искупайся…
– Искупаться? – как эхо, повторила Надежда. – Да что ты говоришь? Какое купание? Сейчас же май месяц, и мы не на Канарах! Да в такой воде могут купаться только моржи и тюлени!
– Ну, извини, я как-то не сообразил… – залепетал муж. – А сейчас прости, мне нужно работать… я тебе еще позвоню…
– Чем ты там питаешься? Наверняка пельменями! – проговорила Надежда, и в голосе ее строгая интонация в равных частях смешалась с искренней заботой о муже.
Но он уже отключился.
Положив телефон, Надежда задумалась.
Плохо ли то, что муж не приедет утром, или, наоборот, хорошо?
С одной стороны, конечно, плохо. Она по нему соскучилась, делать здесь одной совершенно нечего. И он там питается из рук вон плохо, потому что перед отъездом она вообще отключила холодильник, так что запасов нет никаких.
С другой стороны, в его временном отсутствии есть и определенные плюсы. Во всяком случае, к вечеру разговоры о вчерашнем событии – о внезапной и подозрительной смерти Шубина – могут немного затихнуть, и сама Надежда успокоится, так что муж может не догадаться, что она каким-то образом связана с этим трагическим происшествием.
Так или иначе, Надежда решила отправиться на завтрак, чтобы провести разведку боем и узнать, что говорят о смерти Шубина. Ведь в подобных пансионатах столовая – это главный центр распространения информации, все равно как колодец в средневековом городке.
Однако в столовой было тихо, как обычно. Никто не обсуждал вчерашнюю трагедию, никто не шептался и не шушукался, никто не обменивался многозначительными взглядами.
Надежда села за угловой столик и еще раз оглядела посетителей.
Все были заняты поглощением пищи и тихими, ни к чему не обязывающими разговорами.
В глубине души Надежда была даже разочарована. Она не сомневалась, что все население пансионата и весь персонал только и говорят, что о вчерашнем событии. Тогда она могла бы греть себя тайной мыслью, что знает о нем больше других. Знает, но никому в этом не признается…
А тут – никакого ажиотажа, никаких волнений, никаких обсуждений, как будто ничего и не случилось! Надежде уже захотелось спросить подошедшего к столику официанта, что известно о смерти клиента из тринадцатого номера, и она едва заставила себя промолчать, чтобы не выдать свою осведомленность…
– Вам омлет или яйца всмятку? – спросил официант как ни в чем не бывало.
– Омлет, – машинально ответила Надежда.
Едва отошел официант, к ее столику подошел унылый тип с прилизанными волосами – тот самый, который накануне вечером сидел в баре и оказался невольным свидетелем Надеждиного позора.
– Вы позволите к вам присоединиться? – проговорил он тусклым голосом, вполне подходящим к его внешности.
Надежда выразительно оглядела зал, где было полно свободных столиков, однако пожала плечами:
– Садитесь, я не возражаю!
Унылый тип сел и тут же вполголоса проговорил:
– Ваш приятель, кажется, умер…
– Что? – переполошилась Надежда и даже уронила вилку. – Какой приятель?
– Тише! – шикнул на нее унылый тип. – Не привлекайте к себе внимание! Вам это совсем не нужно!
– Да что вы себе позволяете? – Надежда послушно перешла на шепот. – Откуда вы знаете, что мне нужно и что не нужно? О каком приятеле вы говорите?
– О том, которого вы ждали в баре вчера вечером.
– Откуда вы знаете, что я кого-то ждала?
Унылый тип хотел ей ответить, но тут у него в кармане зазвонил мобильный телефон.
– Извините… – пробормотал он, встал из-за стола и быстро вышел из комнаты.
– Да что он себе позволяет… – пробормотала Надежда. – Да кто он вообще такой?
Она еще немного поковыряла вилкой в тарелке, осознала, что есть совершенно не хочется, и тоже вышла из столовой.
Унылого типа не было видно поблизости.
Надежда побрела куда глаза глядят, обдумывая его слова и собственное положение.
Что он знает и откуда? И что намерен делать? Для чего подсел к ней за столик? Неужели он видел, как Надежда входила в коттедж номер тринадцать, и теперь собирается ее шантажировать?
За своими размышлениями она незаметно пришла на берег озера.
Хотя в мае в нашей полосе купальный сезон еще не открыт, всегда найдется несколько смельчаков, которые торопят события и лезут в самую холодную воду. Так и сейчас – на скамейке возле берега лежала одежда, а над водой, метрах в двадцати от узкого песчаного пляжа, виднелись головы пловцов.
Надежда Николаевна машинально оглядела их, потом перевела взгляд на скамью…
И застыла как громом пораженная.
На самой скамье, как уже было сказано, лежали и висели брюки и футболки купающихся. А на песке возле скамьи стояла их обувь.
И вот эта-то обувь заставила сердце Надежды забиться, как испуганная птица.
Возле скамьи стояли кожаные сандалии, серые замшевые мокасины, белые кроссовки и бежевые летние ботинки в дырочках.
Ботинки как ботинки, не слишком новые, на шнуровке.
Один шнурок был бежевый, в тон самим ботинкам, а вот другой – коричневый, совершенно не подходящий.
В общем, это были те самые ботинки, которые накануне Надежда Николаевна видела выглядывающими из-под портьеры в комнате покойного Шубина.
Ботинки убийцы.
Надежда попятилась, сглотнула и снова перевела взгляд на смелых пловцов.
Их было четверо. Лиц их с такого расстояния Надежда не различала, кроме того, если бы она и различила их – она не смогла бы узнать, кому из них принадлежат роковые ботинки.
Так что у нее был только один способ узнать, кто из них убийца, – дождаться, пока они выйдут из воды и обуются.
Поэтому Надежда отошла в сторонку, чтобы не выглядеть слишком подозрительно, и сделала вид, что любуется цветущей таволгой.
При этом она нет-нет да и бросала заинтересованный взгляд на виднеющиеся из воды головы.
Наконец один из пловцов приблизился к берегу и вышел из воды неподалеку от Надежды, отплевываясь и фыркая, как тюлень или морж.
Надежда уставилась на него, прикидывая, может ли он быть владельцем тех самых ботинок в дырочку. Мужчина был крупный, дородный, с обвислыми усами, делающими его еще больше похожим на моржа. Пожалуй, плетеные ботинки будут ему малы. Впрочем, трудно сказать, нужно подождать, пока он обуется…
Пловец перехватил взгляд Надежды и трактовал его по-своему. Он гордо вскинул голову и заиграл мышцами, как культурист на помосте. Надежда почувствовала себя неловко и, чтобы эту неловкость снять, невинным тоном осведомилась:
– Ну, и как водичка?
– Бодрит! – радостно отозвался мужчина. – А вы что же не купаетесь? Очень полезно для здоровья!
Надежда уже хотела что-то ответить, но тут из кустов выскочила низенькая крепенькая женщина с коротко стриженными рыжими волосами и заголосила:
– Вот кобелина! На пять минут одного нельзя оставить! Тут же на каждую юбку бросается! Да вообще уже на старух глядит! Совсем ума решился! – Тут она повернулась к Надежде, подбоченилась и выпалила: – А ты, галоша старая, давно на себя в зеркало глядела? Ты долго думала, прежде чем к моему мужу приставать? Тебе о душе подумать пора, а ты туда же – за мужиками бегаешь!
– Женщина, вы все не так поняли… – пролепетала Надежда, отступая от берега.
– Все я правильно поняла! – не унималась рыжеволосая особа. – Я за тобой давно наблюдаю, стоишь тут на бережку и на мужиков пялишься! А как мой муж вышел, так ты прямиком к нему…
– Женщина, – Надежда снова попыталась спустить конфликт на тормозах, – мне ваш муж совершенно без надобности, у меня собственный имеется…
– Вот и вали к нему, если имеется! – верещала рыжая. – А от моего отвяжись срочно, пока я тебе последние волосы не выдрала! Будешь потом оставшуюся жизнь в парике ходить! Хотя тебе, конечно, жить уже немного осталось!
Надежда Николаевна, ошарашенная таким напором, не смогла найти достойного ответа. А рыжая, расценив ее молчание как свою безусловную победу, снова повернулась к мужу, который растерянно хлопал глазами, и завопила со свежими силами:
– Ты глаза-то обуй! Она тебе в матери годится!
Надежда была настолько выбита происходящим из колеи, что смотрела на все как бы со стороны и отстраненно отметила грамматическую неправильность в словах ревнивой особы: обычно говорят не «обуй глаза», а «разуй». Впрочем, действия рыжей тут же разъяснили причину такого непривычного речевого оборота: она подскочила к своему мужу и надела на него очки.
Тот поморгал глазами, словно настраивая изображение, уставился на Надежду… и его лицо вытянулось.
– Видишь, кобель, перед кем ты тут красовался? – провизжала рыжая. – Да ей сто лет в обед!
– Но ты же знаешь, лапочка, я без очков плохо вижу… – залепетал мужчина. – Если бы я был в очках, я бы ни за что… я бы никогда…
Такого оскорбления Надежда не смогла перенести.
Она залилась краской, развернулась и бросилась прочь, чуть не плача и повторяя себе под нос:
– Да сама-то явно на пенсии, а туда же…
Только дойдя до первых коттеджей, она пришла в себя и вспомнила, что так и не выяснила, кому принадлежат роковые ботинки с разными шнурками.