– А кроме того, получается, что Мишка Кряк – свидетель! – осенило участкового. – Если он присутствовал при драке, то наверняка что-то видел и слышал! Надо бы его хорошенько допросить. Что я и сделаю. Уж Мишка Кряк все мне расскажет, потому как я знаю, чем и как его разговорить!
– Тут Мишка Кряк и там Мишка Кряк… – Гуров потер переносицу. – Ведь именно он вместе с Виталей Безухим три дня подряд вертелся вокруг Пантелеева и все выспрашивал, когда, мол, ты станешь богатым. А в последний раз и вовсе явился без Витали. Они о чем-то поговорили, Мишка ушел, а вскоре вслед за ним ушел и Пантелеев. Спрашивается, куда он ушел? А скорее всего у Мишки и у Пантелеева вдруг образовалось какое-то срочное дело. Из чего само собою следует, что именно Мишка был одним из последних, кто видел Пантелеева живым. А может, даже и последним.
– А может… – неуверенно произнес Лежаков, да больше ничего и не сказал, потому что больше и говорить-то надобности не было. Все несказанные Семеном слова Гуров и Курятников поняли и так.
– Да ну! – не поверил участковый. – Чтобы Мишка Кряк кого-то убил… Да я ведь его знаю, он слабак, не мог Мишка на мокрое дело пойти. Его и жена-то, бывало, колотила, когда он еще был женат! А тут – убийство… И зачем? Он и Пантелеев знали-то друг друга всего три дня. А вот я сейчас его доставлю в готовом виде! – решительно произнес Курятников. – Прямо сюда! И мы его допросим.
– А справишься один? – спросил Гуров. – Или, может, помочь Мишку доставить?
Участковый ничего не ответил, лишь окинул Гурова ироничным взглядом и вылез из машины.
– Хочешь знать, что я думаю насчет поспешного отъезда Вороновых? – спросил Гуров у Лежакова.
Оперуполномоченный молча кивнул.
– Я думаю, неспроста они умчались, – сказал Гуров. – Их внезапный отъезд похож на поспешное бегство. А поспешное бегство – это заметание следов. Вопрос: какие такие следы пытались замести Вороновы?
– А может, они таким способом хотели обеспечить себе алиби? – спросил Лежаков. – Мол, в деревне что-то случилось, а нас в это время здесь и не было! И поди докажи, что мы к этому причастны.
– Может быть, и так, – задумчиво произнес Гуров. – А может, и нет.
– Есть здесь еще один непонятный для меня момент, – проговорил Лежаков. – Дело-то происходило во вторник! То есть в будний день. И вот мне не дает покоя мысль: что делали Вороновы во вторник на даче? Все кругом утверждают, что они появлялись на даче лишь по выходным и праздникам. А тут – во вторник… Почему? Уж не связано ли их появление на даче каким-то образом с убитым Пантелеевым. Ведь такие люди, как Вороновы, просто так привычки не меняют. Должно быть, прибытие Пантелеева настолько обеспокоило Вороновых, что они волей-неволей вынуждены были даже поменять свои привычки и приехать на дачу во внеурочный день. Во вторник.
– Да и меня беспокоит та же самая мысль, – признался Лев Иванович. – Вся эта публика – народ закостенелый. Для них лишнее движение му́ке подобно. И потому их приезд на дачу во вторник…
Он недоговорил, потому что вдалеке послышались торопливые шаги, и вскоре в машину ввалился запыхавшийся Курятников.
– А нет нигде Мишки Кряка! – с ходу выпалил он. – Говорят, как пропал из виду в среду вечером, так с тех пор его никто и не видел.
– И часто он вот так вот пропадает из поля зрения? – спросил Гуров.
– До этого случая ни разу, – мрачно ответил участковый. – То есть я всегда знал, где он обретается. Да ведь он из деревни, можно сказать, никуда и не выезжал. На какие, спрашивается, шиши? У него никогда нет денег, чтобы добраться даже до райцентра. А тут вдруг взял и исчез.
– Да-а, – протянул Гуров, – картина складывается все интереснее и интереснее. А может быть, и Мишку убили?
– Кто? – еще более мрачно поинтересовался участковый. – И где, спрашивается, труп?
– Ну, скажем, в речке, – предположил Гуров.
– Так ведь всплыл бы, – помотал головой участковый. – В трех километрах отсюда по течению – запруда. Там бы и всплыл.
– Ну и что будем делать? – поинтересовался Лежаков.
– Вы – искать Мишку Кряка, – ответил Гуров. – Сами понимаете, теперь он нам нужен хоть живой, хоть мертвый. А я хочу наведаться в гости к Вороновым. Сегодня – воскресенье, не так ли? Значит, они должны быть дома, то есть на своей даче. Вот я и наведаюсь к ним.
– Зачем? – не понял участковый.
– Ведь прогонят – как давеча и меня, – засомневался в успехе задуманного Гуровым и Лежаков.
– А прогонят – тем лучше, – загадочно произнес Лев Иванович. – Значит, у меня будет возможность наведаться к ним еще раз. И уж тогда-то – окончательным образом. Непонятно? Ничего, потом объясню. Значит, вы меня пока подождите здесь, потому что после общения с Вороновыми мне нужно будет в город. А как я туда попаду без колес?
Гуров совсем уже было собрался вылезти из машины, как Лежаков задал вопрос, который заставил полковника замереть:
– А как же рыбка?
– Какая рыбка? – вопросом на вопрос ответил Гуров.
– Медальон в виде рыбки из желтого металла, – пояснил Семен. – Ну, или не медальон, а кулон. Который был на убитом, когда он был еще живой… Помните, вы говорили, что старуха вам рассказывала, будто у Пантелеева был кулончик.
– И что? – не понял Гуров.
– Так ведь не было на Пантелееве никакого кулончика, когда мы осматривали тело, – растерянно произнес оперуполномоченный. – Ни на нем, ни в карманах. Ничего, кроме паспорта. И судмедэксперт тоже не видел, иначе он бы нам сказал. Не было золотой рыбки.
– В самом деле, – почесал затылок Гуров. – На живом была, а на убитом ее не обнаружили.
– А ведь рыбка – улика, – сказал Лежаков. – Возможно, очень важная, потому что, может быть, именно убийца ее и снял. А коль так, то где-нибудь золотая рыбка всплывет. Убийца попытается ее продать или подарит своей крале, а может, и сам станет ее носить, если полный дурак. Одним словом – улика. Зацепка. Ниточка.
– Ты прав, Семен, – согласился Гуров и стал выбираться из машины.
17
Гуров шел к даче Вороновых нарочито неспешным шагом. Он не торопился, потому что ему надо было как следует подумать. Во-первых, разложить мысленно по полочкам все, что связано с убийством Алексея Пантелеева. А во-вторых, представить, как сложится и чем закончится его визит к Вороновым.
Что касается собственно убийства Алексея Пантелеева, то картина в голове у Гурова вырисовывалась следующая. В то, что Пантелеев – обыкновенный бродяга, решивший стрельнуть у богатых Вороновых сотню-другую, Гуров не верил решительно. Факты, хотя все они были косвенными, говорили о другом. Скорее всего Пантелеева и Вороновых действительно связывало нечто общее – некая тайна, о которой Гуров покамест не имел никакого представления. И вот Пантелеев неожиданно возник пред Вороновым, а вместе с ним, так или иначе, возникла и та самая тайна, ибо Пантелеев был ее носителем и хранителем. Очень может быть, что это была очень важная тайна, она каким-то образом разоблачала Вороновых и каким-то нежелательным образом могла сказаться на их дальнейшей жизни. И что в таком случае оставалось делать Вороновым? А оставались три варианта. Первый: купить молчание Пантелеева. Вероятно, убитый именно на это и рассчитывал – не зря же он несколько раз кряду намекал старухе Макаровне и своим собутыльникам Мишке Кряку и Витале Безухому на свое скорое и неминуемое обогащение. Но по какой-то причине случилась осечка, и никакого богатства Пантелеев так и не дождался. То ли он запросил слишком много, то ли Вороновы оказались чрезмерно скупы, то ли помешали какие-то другие, не известные Гурову обстоятельства. Вариант второй – прогнать Пантелеева взашей. Вороновы как раз и пытались это сделать, но безрезультатно. Они его гнали, а он возвращался к ним раз за разом. И что из этого следовало? А следовал третий вариант – устранить Пантелеева. Могли ли Вороновы пойти на такой шаг, Гуров, конечно же, не знал. Он покамест не имел никакого представления, что это за люди, и потому рассуждал чисто гипотетически. Хотя и не совсем и гипотетически – ведь Пантелеева-то кто-то и впрямь убил! Но в то, что совершить преступление мог кто-нибудь из Вороновых – отец или сын, – Гуров не верил категорически. Все дело было в способе убийства. Как-то не вязались в представлении Гурова Вороновы и обух или камень, а ведь именно одним из этих орудий преступления и был убит Пантелеев. Такие люди убивают иначе, но никак не обухом – уж Гуров об этом знал прекрасно. А вот кто-нибудь из деревенских вполне мог воспользоваться и обухом, и камнем. Например, тот же Мишка Кряк. А из этого следовало, что Вороновы наняли Мишку Кряка в качестве убийцы. Могли нанять, скажем так. Конечно же, Гуров пока что всерьез не подозревал ни кого-то из Вороновых, ни Мишку Кряка – для этого у него не было веских доказательств. Он просто размышлял.
Теперь – о визите к Вороновым. Лев Иванович вовсе не надеялся, что у него состоится какой-либо вразумительный разговор с семейством или хотя бы с кем-то одним из семейства. Скорее всего ему так же откажут в аудиенции, как отказали оперу Лежакову. С той лишь, пожалуй, разницей, что Гурова не отправят восвояси так же безапелляционно и грубо, как Лежакова, а укажут на порог холодно и надменно-вежливо. Все-таки Гуров обладал высоким статусом представителя правоохранительных органов из самой столицы, и это непременно должно сказаться на поведении Вороновых. Такие люди, как Вороновы, испытывают перед центральными властями нечто вроде священного трепета – уж кому, как не Гурову, об этом знать. «Значит, по шее не накостыляют», – подумал Лев Иванович и улыбнулся от такой своей незамысловатой шутки.
Но для чего же, спрашивается, Гуров шел к Вороновым, если он не надеялся на какой-либо внятный разговор? А просто он хотел нанести «пробный» визит. Сыщик рассчитывал, что, как бы там ни было, его появление не оставит Вороновых равнодушными. Уж коли к ним явился полковник из самой Москвы, то этот факт хоть что-то да значит. Московские полковники, как известно, зря являться не станут. А если так, то Вороновы обязательно засуетятся и начнут искать пути и способы подстраховки самих себя от возможных неприятностей: допустим, советоваться с адвокатами, задействовать связи. А это будет косвенно означать, что они чувствуют за собой вину, потому что если бы никакой вины за Вороновыми не было, то они приняли бы полковника Гурова с распростертыми объятиями. Как говорится, накормили бы, напоили и в баньке попарили. Для чего гнать с порога представителя правоохранительных органов из самого центра, если ты ни в чем не виновен? Наоборот, с ним надо быть обходительным и вежливым, наладить деловое знакомство, авось пригодится.
Конечно, невежливое поведение Вороновых не будет означать, что они виновны именно в убийстве приезжего из Сибири Алексея Пантелеева. Тут нужны дополнительные доказательства, которых у Гурова пока что не было. А вот в каких-то других махинациях они скорее всего действительно замешаны, коль испугаются визита Гурова.
Впрочем, здесь необходимо было учитывать и иной, прямо противоположный вариант. Вполне возможно, что Вороновы поведут себя иначе: они всячески постараются скрыть свой испуг от неожиданного визита и, образно выражаясь, лицемерно бросятся на шею Гурова с объятиями. Что ж, и это неплохо. В таком случае Гуров, воспользовавшись моментом, задаст им некоторые вопросы. О, вопросов у него много. Например, о том, что их связывало с убитым сибиряком Пантелеевым. Из-за чего случилась та самая драка вечером? Сколько всего визитов нанес убитый Пантелеев Вороновым и какова тема этих визитов. Или – какие такие общие дела вдруг нашлись у семейства и Мишки Кряка. Что делал Кряк на даче во вторник вечером? Отчего Вороновы, как только выпроводили Мишку, тут же снялись с места и укатили? В общем, завяжется что-то типа игры в викторину «Вопрос – ответ», а уж здесь-то Гуров был непревзойденным виртуозом. Победить его в такой викторине никому не удавалось лет уже, наверное, тридцать.
Дачу Вороновых Лев Иванович нашел сам, никого не спрашивая. Будто бы какое-то внутреннее чутье подсказало ему – вот она, дача-то… Во дворе никого видно не было, но стояли сразу две легковые машины, из чего следовало, что дома кто-то есть, и причем не один, а как минимум двое. Гуров не спеша рассмотрел машины – шикарные авто, нечего сказать. Бедные люди на такие авто не накопят и за две жизни. Рассмотрел Гуров и саму дачу. Три этажа, дворовые постройки, стриженный на английский манер газон, диковинные, совсем не русские растения вокруг газона и на клумбах. Одним словом, типичное обиталище типичных скоробогачей. Гурову неоднократно приходилось видеть такие дачи и общаться с их обитателями. И дачи, и обитатели почти всегда были на одно лицо, и оттого Гуров всегда ощущал какую-то неприятную, холодную тоску под сердцем. Точно такое же ощущение возникло у него и сейчас, и ему вдруг до боли захотелось уйти отсюда, да и не просто куда-нибудь, а к милой старушке Елизавете Макаровне, в ее простой деревенский дом, где так уютно и приятно пахнет пирогами, сесть с нею за стол, взять кусок пирога с грибами или черникой, вдохнуть его запах и затеять неспешный разговор о простых житейских радостях и горестях.
Гуров потрогал калитку – заперта. Это вам не изба в деревне Антонова Балка, где и вовсе не запирают дверей! Это дача. Как говорится, чужие здесь не ходят. А если они изредка и появляются, то потом их находят мертвыми под старой ивой – с пробитой обухом головой… Лев Иванович зябко повел плечами и потер лоб: он не должен идти на поводу зыбких предположений и тем более поддаваться эмоциям. Он сыщик, и его стихия – факты. Он должен быть холоден и непредвзят.
Гуров нажал на кнопку звонка. Какое-то время в доме безмолвствовали, а затем появился сам Воронов Игорь Николаевич собственной персоной. Не торопясь и хмурясь, он неторопливо шествовал от крыльца к калитке, а Гуров его в это время рассматривал, пытаясь по внешнему виду определить, что же это за человек. И не определил. Ничего, кроме неудовольствия и выражения некоторой брезгливости, на его лице Гуров прочитать не смог, как ни старался.
Воронов подошел к калитке, остановился и стал смотреть на Гурова без всякого участия.
– Здравствуйте, – вежливо произнес Лев Иванович. – Вы, наверное, Воронов Игорь Николаевич?
И на это предположение хозяин дачи ничего не ответил, а лишь нетерпеливо шевельнул рукой.
– Я – полковник полиции Гуров Лев Иванович, старший оперуполномоченный по особо важным делам Главного управления уголовного розыска Министерства внутренних дел России. Вот мое удостоверение.
Воронов опять шевельнулся, какое-то время вглядывался в удостоверение, затем – в лицо Гурова.
– И что? – разжал наконец губы Воронов.
– Побеседовать с вами хотел, – просто ответил Гуров. – Оттого и явился к вам на дачу незваным-непрошеным. Вы уж меня извините за мой неожиданный визит.
– О чем? – спросил Воронов, и выражение его лица при этом ничуть не изменилось.
– Так сразу и не скажешь… Ну а если говорить в общем и целом, то есть у меня несколько вопросов к вам, на которые я бы хотел получить ответы.
– Каких вопросов? – почти не разжимая губ, спросил Воронов.
– Ну… – развел руками Гуров. – И потом сложно изъясняться через калитку. Не соизволите ли ее отпереть, чтобы я вошел?
– Ко мне уже приходили из вашего ведомства, – сказал Воронов и даже рукой не шевельнул, чтобы отпереть калитку и впустить Гурова.
– Знаю, – кротко ответил сыщик. – Ну, так приходили из местной полиции. А я – из центра. Старший уполномоченный по раскрытию особо важных преступлений.
– И что? – надменно спросил Воронов. – Я – депутат областного совета. По закону вы не имеете права меня допрашивать.
– Знаю, – все так же кротко ответил Гуров. – Но я и не собирался вас допрашивать. Я же сказал – побеседовать. Без всякого протокола. Допустим, мне нужна ваша помощь…
– Тогда – шлите официальный запрос от вашего ведомства за подписью первого руководителя, – сказал Воронов. – С приложением перечня вопросов, на которые вы бы хотели получить ответ. Я рассмотрю и приму решение.
– Решение о чем? – с предельной степенью вежливости поинтересовался Гуров.
– Встречаться с вами или нет, – проронил хозяин дачи. – И соответственно, давать или не давать ответы на ваши вопросы. И само собою, если встреча состоится, она должна быть не у меня дома, а в официальном месте. Вы должны учесть также и то, что, возможно, я явлюсь на встречу со своим адвокатом. Но скорее всего я на нее не явлюсь, потому что не вижу, чем бы я мог быть вам полезен. Всего наилучшего.
Воронов повернулся и пошел по направлению к крыльцу. Похоже, Гуров перестал для него существовать.
– Игорь Николаевич! – окликнул его сыщик.
Воронов остановился, но, конечно же, не оглянулся.
– А ведь я к вам приду еще раз, и очень скоро, – пообещал Гуров. – Уж хотите вы того или нет, но приду. И уж тогда вы отворите передо мною калитку! И я задам вам свои вопросы, а вы дадите на них ответы. Поверьте на слово, что так и будет. А пока что кланяйтесь вашей дражайшей супруге и всему вашему семейству…
Разумеется, Гуров не случайно произнес столь длинную прощальную речь. Здесь таился психологический расчет. Льву Ивановичу хотелось видеть, как отреагирует Воронов на произнесенные им слова, в которых, помимо некоторой самоуверенности со стороны Гурова, таилась замаскированная угроза для хозяина дачи. Если Воронов не чувствует за собой никакой вины, он не станет дослушивать долгую прощальную речь Гурова. В любом же другом случае он обязательно дослушает ее до конца. Так вот: Воронов дослушал речь до самого конца. Конечно, он не повернулся, чтобы посмотреть на сыщика, он просто стоял и слушал. А когда понял, что речь окончена, медленно пошел дальше. Что Гурову и было нужно. «Визитом вполне удовлетворен! – подумал Лев Иванович и усмехнулся: – Еще посмотрим, кто кого».
Оперуполномоченный и участковый ждали полковника в условленном месте.
– Ну? – хором поинтересовались они. – Как прошла встреча в верхах?
– Как и положено, – улыбнулся Гуров. – Такого увесистого пинка я не получал давно. До сих пор чешется в определенном месте.
– Мы же говорили, – пожал плечами Лежаков. – Так стоило ли туда идти? Неужто ради пинка?
– Ради него, – весело произнес Гуров. – А как же. Иногда в нашем деле пинок очень многое значит.
– И это – как раз тот самый случай? – с ехидством в голосе уточнил Лежаков.
– Именно, – серьезно ответил Лев Иванович.
– Ну… – с сомнением произнес Лежаков. – Вы, конечно, начальник, вам видней… Но все-таки хотелось бы знать подробности. Так сказать, в целях повышения общей образованности и совершенствования оперативного мастерства.
– А подробности такие, – стал пояснять полковник. – Испугался он.
– Хозяин? – уточнил Лежаков.
– Да.
– И чего же именно?
– Моего следующего визита, который я ему пообещал. Из чего следует… – Здесь Гуров сделал преднамеренную паузу.
– Что рыльце у него в пуху, – закончил Лежаков.
– Именно так, – подтвердил Лев Иванович. – Ну, давайте рассказывайте, чем закончились ваши поиски Мишки Кряка.
18
Мишку Кряка Лежаков и Курятников не нашли, зато отыскали Виталю Безухого – верного собутыльника и закадычного друга Мишки. И – подвергли его допросу с пристрастием.
– Во-первых, – спросил участковый у Витали, – ответь нам на главный вопрос: ты сейчас трезвый, выпивши или с похмелья? А то я что-то не разберу… Причем говори честно, понял? Не то я тебе прямо здесь же, оптом, припомню все твои грехи: и вчерашние, и сегодняшние, и даже завтрашние. Ты меня уразумел?
– Ага, – с готовностью отозвался Виталя Безухий.
– Тогда отвечай насчет степени твоего опьянения.
– Я – как стеклышко, – сотворив честную физиономию, ответил Виталя. – Да ты сам посуди, командир: с каких таких доходов мне быть пьяным? Тебе мои доходы известны. Это Мишка Кряк небось сейчас пьяный и счастливый. А я – человек бедный.
– А Мишка, значит, богатый? – спросил на этот раз сыщик Лежаков.
– А мне-то откуда знать? – пожал плечами Виталя. – Но мыслю так: коль он сейчас пропал из виду, то, стало быть, пьяный и счастливый. Иначе – никак. Уж я его повадки знаю! Хотя, конечно, свинство пить без лучшего друга, то есть без меня. Уж я бы так не поступил. Я бы напоил и Мишку, и тебя, и тебя, – Виталя ткнул поочередно пальцем сначала в участкового, а затем в оперуполномоченного. – Всех. Потому что я – человек душевный, а не такой жлоб, как Мишка. И если хотите знать…
– Ладно, умолкни! – прервал нескончаемый монолог Витали Семен Лежаков. – Ты лучше вот что скажи: где сейчас может быть Мишка?
– Как это – где? – удивился Виталя такой непонятливости полицейских. – Говорю же – пьянствует!
– Мы тебя не спрашиваем, что он делает! – вызверился на Виталю участковый. – Мы спрашиваем, где он сейчас находится! Ты понял вопрос или, может, тебе повторить его по слогам?
– А вот чего не знаю, того не знаю, – развел руками Безухий. – Знаю только одно – пьянствует без меня. Потому как чувствую…
– Тогда ответь: когда ты видел Мишку в последний раз? И при каких обстоятельствах? – спросил Лежаков.
– Сейчас буду припоминать, – с готовностью ответил Виталя. – Значит, так. Сегодня какой день?
– Воскресенье, – нетерпеливо ответил участковый. – Давай-ка напряги свой мыслительный аппарат.
– Сейчас напрягу, – пообещал Виталя. – Значит, так… Коль сегодня, ты говоришь, воскресенье, то вчера было что?
– Суббота, – подсказал участковый. – Давай, мысли дальше.
– Один момент, – с готовностью отозвался Виталя. – А позавчера, значит, была пятница. Так?
– Ну так, – на исходе своего терпения ответил участковый.
– А ей обязан преш… прес… предшествовать четверг. Правильно?
– Ну…
– Так вот в четверг я его и видел! – радостно воскликнул Виталя. – Хотя нет… то есть не в четверг, а накануне. В среду. Да. Точно, в среду. Вот.
– А не ошибаешься? – спросил Лежаков. – Ты имей в виду – дело очень важное. Так что, если соврешь – смотри…
– Неужто он что-то натворил, Мишка? – испуганным тоном спросил Виталя. – А если не секрет, что именно?
– Не твое дело! – рявкнул участковый. – Ты давай отвечай на вопросы. Да чтобы в точности.
– Ну, так я и отвечаю… Говорю же, видел в среду. Днем.
– А вечером ты его видел? – спросил Лежаков.
– А вот вечером не видел, – развел руками Виталя. – Будто он провалился сквозь землю – вечером. Уж я его искал везде и повсюду… нет, и все тут.
– Ну а о чем вы с ним говорили в среду, помнишь?
– Да о чем? – стал припоминать Безухий. – Вроде ни о чем серьезном. Ну, насчет выпить… это уж само собой. А больше… нет, не припомню. Конечно, если бы разговор шел о чем-нибудь таком… – Виталя пошевелил пальцами в воздухе, – то я бы, может, и запомнил. А поскольку я не помню, то, значит, никакого серьезного разговора и не было. Не считая, конечно, насчет выпить.
– Ну и что же, выпили?
– А ничего подобного! – покачал головой Безухий. – То есть ни граммульки. Потому что и я был пуст, да и он тоже. А то бы, конечно, мы сообразили…
– Так, значит, ты считаешь, что сейчас Мишки в деревне нет? – спросил участковый.
– Считаю, – закивал Виталька. – Потому что, если он в деревне присутствует, неужто, по-вашему, я бы его не нашел? Ха!
– Но, может быть, у него есть какое-то тайное местечко? – поинтересовался оперуполномоченный.
– Это какое же? – уставился Виталя на Лежакова непонимающими глазами.
– Скажем, какая-нибудь молодка…
– Это баба, что ли? Ха-ха-ха… Ну ты, командир, и даешь – баба! Да еще у нас в деревне… Какая же деревенская баба захочет связаться с Мишкой? Ведь он же пьющий! И в пьяном виде дурной! Понятно это тебе или нет?
– А, допустим, в городе? – на всякий случай решил уточнить Лежаков.
– Чего – в городе? – не понял Виталя.
– Ну, может, у него в городе имеется подруга жизни, – предположил Семен.
– Да и в городе тоже… – начал было Виталя и вдруг осекся. – В городе… В твоем вопросе, командир, есть это… рациональное зерно. Была у него в городе подруга, точно помню. Два или три года тому… Разбежались, конечно… Но, может, опять сошлись, а? На то она и любовь, чтобы сходиться, разбегаться, а затем сходиться обратно.
– И кто такая? – поинтересовался участковый, для которого известие о Мишкиной подруге, хотя бы она была и в городе, являлось новостью.
– Погоди, дай припомнить, – наморщил лоб Виталя. – Вот, вспомнил! Ленка Гармонистка! Точно! Хорошая мамзель, зря говорить не буду.
– А почему – Гармонистка? – улыбнувшись, спросил Лежаков.
– А не знаю, – пожал плечами Виталя. – Вроде как на гармошке умеет играть. Ну, или, может, на баяне… Точно, вспомнил! Заведующей она когда-то работала! Домом культуры заведовала! А там без баяна никак. Потому и Гармонистка.
– А где она живет, не помнишь? – спросил Курятников.