– Знаете, милейший, Вы даже влюблены в неё были.
– В Гусеву?
– В Гусеву! Только фамилия у неё другая была – Ткачёва.
– Ткачёва, – облегчённо выдохнул Кузякин. – Дашка? Ну как же, помню. Она на первый курс поступила, а я на кафедре лаборантом работал.
Кузякин мечтательно закрыл глаза.
– Красивая девчонка, скажу я вам. Живёт она в доме родителей, Некрасова, 25. После смерти матери туда и переехала со своим очкариком. И что она в нём нашла?
Вспомнив Дашкиного мужа, Кузякин поморщился.
– Вы бы посмотрели на него. Хлюпик! Откуда только деньги берёт, паршивец? Как у них, молодых, получается деньги зарабатывать, ума не приложу!
Дашкиного мужа Кузякин не любил. Ничего не делает, у компьютера сутками сидит, и на тебе – иномарку купил. А он, Василий, так и промучается всю жизнь со своим «запорожцем».
Воспоминание о новой машине Дашкиного мужа вызвало прилив раздражения. И тут же заболел желудок.
– Да Вы успокойтесь, – миролюбиво заговорил незнакомец. – Поедете в Киев, займётесь политикой, скоро и у Вас новая машина будет.
«Про машину я разве сказал? Или уже думать вслух начинаю, вот дурак!»
– Вот Вы говорите – займётесь политикой! Грязное дело, скажу я Вам. Кто хотя бы раз прорвался к позолоченной кормушке, уже ни за что её не оставит. А остальным как быть? Ввязываться в драку? Вбросить шайбу в зону, а потом устроить хорошую свалку? Многие так и делают, пока остальные дерутся, сами к корыту пропихиваются, ещё и миротворцами прикидываются.
Кузякин поднял указательный палец и зачем-то погрозил висевшему на стене портрету своего предшественника.
– Политики приходят и уходят, а родимые пятна лжи передаются от поколения к поколению. Нищета растёт! Вы скажете – демагогия? Согласен – чистая демагогия. Но тогда ответьте, почему тот, кто хочет прийти к власти, вбивает в голову народу, что он, народ, есть быдло, не умеющее распоряжаться своей жизнью, и ему нужен царь-батюшка, который всё решит за него? Мы все участники преступления! Все! – Кузякин снова погрозил портрету.
– А Вы циник, – усмехнулся посетитель.
Кузякин хмуро кивнул и воззрился на пачку денег.
– Хотите анекдот? – Василий с трудом оторвал взгляд от вожделенной стопки банкнот. – Политичес-с-ский! Встретились два депутата. Один другому говорит: «А знаешь, женщины умнее нас». «Это ещё почему?» – спрашивает второй. «Они не выходят замуж только за то, что у тебя длинные ноги!»
Рука Кузякина потянулась к стопке.
– Берите, берите, – незнакомец подвинул деньги. – А мне пора.
– А может?.. – Кузякин сделал выразительный жест, предлагая гостю выпить. – Совсем немного, в честь праздника?
– Нет, нет, это Вы уж сами, – ответил странный посетитель, поворачиваясь к нему спиной.
– Ну как знаете, – махнул рукой захмелевший Василий закрывшейся за незнакомцем входной двери.
Допив оставшийся коньяк и пересчитав купюры, Василий довольно хмыкнул.
– Вот урод! И откуда деньги такие…
Он ещё не успел договорить о том, откуда у незнакомца могут быть деньги, как дверь опять хлопнула, и Кузякин с удивлением уставился на недавнего благодетеля. Тот был уже без шляпы и плаща, в старой кожаной куртке.
– Что-то забыли?
Кузякин сжал подаренные купюры и сунул руку под стол. Посетитель молчал. «Какой-то он странный, – подумал Василий, – вроде и не тот совсем».
Вошедший показал на лист бумаги.
– Записать? Адрес записать? – засуетился Кузякин. – Некрасова, 25, Даша Ткачёва, тьфу ты, Гусева, конечно, Гусева,– протянул он листок с адресом нежданному гостю.
Странный посетитель сунул листок в карман и, не сказав ни слова, вышел вон.
– Фу ты, напугал как. Вот урод!
Василий Кузякин с сожалением посмотрел на пустую бутылку, снял с вешалки куртку и, в очередной раз икнув, подумал: «Пойду-ка я отсюда от греха подальше».
3
Тёплые мягкие пальцы, едва касаясь, скользили по голой спине. Было приятно и немного щекотно. Поглаживание вверх-вниз продолжалось пару минут. Усыпив бдительность, рука вползла под резинку кружевных трусиков. Инночка напряглась и перестала дышать. Рука нежно погладила ягодицы и нырнула в заветную ложбинку. Инночка тихо застонала, подставляя под тёплые пальцы живот. Рука послушно погладила нежную кожу живота и, описав круг, сжала напрягшуюся грудь. Сосок сладостно заныл. «Ещё, ещё», – пронеслось у неё в голове. Рука послушно повторила движение. Нахлынувшие волны света пульсировали перед глазами. Яркие сине-красные круги мешали смотреть. Сердце бешено застучало. Она повернула голову и уткнулась в требовательные горячие губы, уносящие её в море света.
«Где я?» – испугалась Инночка, оглядев погружённую во мрак чужую комнату. Она напряжённо таращилась в незнакомое пространство, ничего не соображая. – Как я сюда попала, почему голая?»
В голове была какая-то каша: обрывки фраз, мягкое поглаживание рук, требовательные губы и свет, море света. Луна смотрела сквозь незадёрнутое окно. Огромный чёрный предмет в углу комнаты, какая-то решётка и вторая ухмыляющаяся морда луны, смотрящая на неё прямо со стены.
«Где я?»
Рядом что-то засопело, зашевелилось. Волосатая нога выползла из-под одеяла. Инночка собралась закричать, дыхание перехватило и вдруг она всё вспомнила. Она у Даши! Чёрный предмет – просто шкаф, решётка – кроватка маленького Тимура, а жёлтая морда луны – зеркало, висящее напротив кровати, а в нём луна, та, что в окне. Всё встало на свои места. Инночка тихо засмеялась. Как всё просто, просто и замечательно! И волосатую ногу она тоже вспомнила. Это тот мужчина, с которым оказалось так легко и приятно.
…Когда Инночка Горелова уже решила, что день 8-го Марта окончательно испорчен, позвонила Дашка.
– Хватит кукситься, Инесса-баронесса! Ты, как всегда, одна? – просипела трубка простуженным Дашкиным голосом. – Приезжай к нам, будет пицца из колбасы, заезжие барды и местные поэты.
Погода к вечеру окончательно испортилась. На душе у Инночки было так же хмуро, как и за окном, идти никуда не хотелось. Ей не хотелось колбасы, ещё меньше бардов и местных поэтов, но вечер в полном одиночестве неминуемо предвещал начало депрессии, и она согласилась.
Дашка, единственная подруга со студенческих времён, жила в самом центре города с мужем, тремя детьми, котом Кексом и двумя попугаями – Тёмой и Изюмом. Близнецы Катя и Саша и новорожденный малыш Тимур были её гордостью.
Инночка и Дашка дружили с первого курса, голубоглазая красавица Дашка была любимицей всей группы. На пятом курсе она влюбилась в профессора Званцева. Это был человек, у которого, как, смеясь, говорила Дашка, осталось много бывших друзей. Когда-то, ещё до того, как он занялся политикой, он был милым, добрым, интеллигентным. Потом, чтобы выжить, ему пришлось принять другие правила: игру больших мальчиков из большого бизнеса. Но тогда, на пятом курсе, Дашка умирала от безответной любви, писала стихи, караулила его на кафедре и увлажняла по ночам подушку невинными девичьими слезами. В тот год Званцев разошёлся с очередной женой, был полон новых планов и брызжущей энергии. Он самозабвенно читал лекции, на которые собирались студенты даже с других факультетов, раздавал обещания, которые тут же умудрялся забывать, выступал на международных форумах и конгрессах, менял поклонниц, в общем, жил полноценной жизнью молодого энергичного профессора, не обременённого заботой о семье. Дашка вздыхала, писала в своём дневнике слезливые стишки и таяла на глазах от неразделённой любви.
Инночка с грустью наблюдала, как подруга погружалась в «бездну разочарования, прогоняя рой немыслимых фантазий», читала незамысловатые строки её стихов и тоже мечтала влюбиться вот так, по-настоящему, как Дашка. Но под конец учёбы та выскочила замуж за Руслана, долговязого программиста с соседнего факультета. Нарожав ему детей и защитив кандидатскую диссертацию, она учредила свою газету, преподавала бог весть в каких вузах, оставаясь при этом весёлой и заводной душой компании.
Праздники в этой семье обожали. Как всегда, гостей было много и на удивление самых разных: кандидат наук и студент-третьекурсник, астролог, писатель, восходящий политик, молодой и уже немолодой бард, редактор опального журнала и несостоявшийся поэт.
Сбросив с себя плащ и водрузив на холодильник торт, купленный по дороге, Инночка сразу окунулась в атмосферу домашнего тепла и аромата дрожжевого теста.
– Иннуля, как хорошо, что ты пришла, – радостно бросилась на шею Дашка, – я с этими мужиками совсем с ног сбилась. Тут ещё Тимур весь вечер капризничает. Видно, народу много, он маму и ревнует, от себя не отпускает.
Тимур висел в «кенгуру» на животе у Дашки и громко пыхтел, пытаясь расстегнуть пуговицы на её кофточке.
– Видишь, опять сиську ищет, – счастливо улыбнулась та.
