Любовь без права на ошибку

Есть такие навыки и рефлексы, полученные и закрепленные в экстремальных ситуациях, которые остаются в человеке навсегда и срабатывают в критических моментах на уровне инстинктов. Без участия головы.

Когда Влад и Сашка услышали истошный вопль, требующий немедленно закрыть дверь, первым сработал инстинкт как при крике «Граната!».

Сашок тут же захлопнул дверь, а Влад кинулся к Василисе – убрать с участка наибольшей опасности и уложить на землю, прикрыв собой.

Но для завершения этих действий не хватило пары секунд – дверь отлетела вместе с Сашком, и нечто огромное и черное, боком оттолкнув с дороги Битова, вынеслось скоростным экспрессом из коровника, а Василиса уже удирала во все лопатки, только коса мелькала.

Пока они с Сашкой оценили ситуацию, пока рванули за быком и были остановлены скотником Михалычем, успевшим ухватить их – Влада за локоть, Сашку за воротник – и на чистейшем мате объяснившим им, что надо хоть дрыны взять, чтобы эту скотину гнусную от девки отвлечь, Василиса оказалась уже сидящей на заборе и обнимающей столб, как давно потерянного и вдруг нежданно нашедшегося любимого.

Они перевели дух, посчитав, что там ее быку не достать. Но когда он попятился, мужики поняли, что сейчас что-то будет, и не ошиблись – разогнавшись, бычара долбанул столб лбищем. Дерево, издав звук, похожий на близкий выстрел из ружья, сломалось…

И у Битова от страха за Василису ослабели ноги, он двинуться не мог, чтобы хоть что-то сделать, и только смотрел, как она пролетела над быком и упала в опасной близости от его копыт.

– Беги! – заорал он и кинулся к быку.

То ли она его услышала, то ли сама поняла степень опасности, неважно, главное, она так шустро побежала на коленках, что успела отскочить, когда Ганнибал все-таки взбрыкнул, и, встав на ноги, рванула куда-то, выбежав из загона. Бык – за ней.

Они втроем, Влад, Михалыч и Сашка, и кто-то еще сзади, за ними, побежали догонять эту парочку. А девочка молодец, сориентировалась правильно и к тому моменту, когда они добежали, уже взлетела по лестнице и устроилась в чердачном окне.

У Влада снова ослабли колени, теперь уже от облегчения.

Он ужасно за нее испугался, до ступора, до замерзших потрохов! И чувствовал такую злость, что готов был задушить собственными руками эту тупую скотину, он было и двинулся в сторону бычары с этим намерением, но Сашка его остановил:

– Ты чего, Влад? Щас мужики его скрутят.

Битов тряхнул головой, прогоняя дурь шалую, и пошел к девушке. Она сидела в той же позе, обхватив ноги руками, была бледной, но даже шутила. Ну это понятно, у нее еще шок, она пока на эмоциях, а вот когда адреналин схлынет и начнется отходняк, будут и истерика, и слезы, и неизвестно что еще.

А как успокаивать девушек такой формации и принадлежности, Битов не знал и, если честно, знать совсем не хотел. Но это его ответственность, он ее сюда привез, ему и успокаивать, и задабривать как угодно, хоть поездкой в Европу, хоть бриллиантовым колье.

Большое спасибо, что она и так повела себя не по имиджу: сообразила, куда бежать, а не встала столбом – спасайте меня, люди добрые! А может, у нее такой сильный и здоровый инстинкт самосохранения? Вряд ли. Большинство людей в такой ситуации просто впали бы в ступор. Да ладно, какая разница – уцелела, и слава богу!

Но она его удивила необычайно! Ее, как и положено, колотило и ноги не держали, но никаких слез и истерик барышня не устраивала, шутила, и, как ни странно, над собой тоже.

То ли он совсем в людях перестал разбираться, то ли у него самого стресс похлеще, чем у нее. А когда она согласилась и выпить, и закусить без жеманства и затей, Влад заподозрил, что вообще ничего не понимает ни в этой Василисе, ни, видимо, в девушках в целом. Но он и на это решил махнуть рукой, лучше всех зная и понимая, как по-разному реагируют и ведут себя люди в экстремальных ситуациях.

От трех небольших рюмочек водки и обильной закуски девушку сморило, и она заснула у него на плече.

– Надо ее уложить, – шепнул он Сашку на ухо.

Саша отдал распоряжение жене, Ольга с Мариной Павловной быстренько поднялись и ушли стелить постель, а Сашка сказал Владу:

– Неси ее в нашу с Ольгой спальню, там ванная, ей удобнее будет.

Девушку он отнес, улыбаясь: когда она спала и спал ее гонорок ершистый, то напоминала уставшую от полета пичужку, пристроившуюся у него на руках. Маленькую теплую пичужку. Верняк, что больше всего в ее теле весит ее характер.

Оставив девушку на попечение женщин, Влад позвонил бабуле и предупредил, что они останутся на ферме ночевать, принес из машины сумочку Василисы и, тихо пройдя в комнату, положил на тумбочку у изголовья кровати. Женщины заботливо раздели девушку и даже натянули на нее простенькую хлопковую Ольгину ночнушку. Он не стал рассматривать спящую красавицу, хотя желание такое и было, быстро вышел и тихо затворил за собой дверь.

Гости менялись за столом – одни уходили, другие приходили, влекомые угощением и любопытством, – еще часа два. Основной состав за это время ощутимо осоловел, даже пару песен исполнили пьяненьким нестройным хором. Потом Марина Павловна всех разогнала, сноровисто и быстро перенакрыла стол для Влада с Сашей, выказывая им обоим особое уважение. А сама, сунув в руки мужа спящего внука, подтолкнула Захара Кузьмича к двери – домой, домой, там и допьёшь и допоёшь!

Влад с Сашей посидели недолго, Битов рассказал, как и откуда появилась эта Василиса, поговорили о делах, о несущественных мелочах и разошлись.

Засыпая, Битов подумал расслабленно, приятно, немного хмельно: «Вот бы сейчас эту Василису под бочок, да и на всю ночь! Ох и жаркая наверняка девочка!» И перед тем как он совсем уж провалился в сон, всплыла мыслишка предательская: «Да не про тебя, Битов, такие девочки!»

Проснулась я от нарастающей мелодии моего сотового. Кто-то упорный и терпеливый не желал мириться с моим неответом на призыв. Я на ощупь пошарила по тумбочке, что-то объемное свалила на пол и только тогда соизволила открыть глаза свои лучистые.

Свалившимся предметом оказалась моя собственная дамская сумочка, а звонившим, судя по определителю, мой любимый папик.

– Да, – еще сонно отозвалась я.

– Васька, ты обалдела! – проорал папик в трубку. – Ты куда делась? Я тебе вчера раз сто звонил, уже ехать за тобой собрался!

– Я тоже тебя люблю, – зевнула я, не впечатлившись гневным криком, и отрапортовала: – У меня все в порядке. Провела экскурсию по частному фермерскому хозяйству, потом была закормлена под гланды обильным, жутко вкусным угощением, приняла на грудь три рюмочки водочки и сладко почивала, пока ты меня не разбудил.

– А, ну тогда ладно, – сразу же успокоился он. – Ты домой-то когда?

– А, не тороплюсь… – Я перевернулась на животик. – Бабульки наши еще к консенсусу не пришли, буду ждать. Но здесь красиво, природа, принимают меня душевно, с большой любовью, балуют. Погощу.

– Ну гости, – согласился папик, – только звонить не забывай.

– Та ни за што, – поклялась я и начала расспрашивать, как у него дела.

Поговорив, я выбралась из постели и оценила проявленную заботу обо мне, прекрасной. Судя по вещам и мелочам, спальня была хозяйской, из нее вела дверь в большую современную ванную, специально для меня приоткрытую, чтобы, видимо, не промахнулась, а на пуфике, придвинутом к кровати, горкой были сложены чистые полотенца, увенчанные сверху новой зубной щеткой в упаковке.

Спасибо, хозяева дорогие, за заботу и ласку.

Свежевымытая и причипуренная, я вышла из комнаты в поисках людей.

Первой меня встретила Ольга.

– О, Василиса Антоновна! – обрадовалась она необычайно и затараторила: – Выспались? Как вы себя чувствуете? Колени не болят? Есть хотите?

– Все да! – остановила я поток вопросов.

– Что да? – уставилась она на меня непонимающе.

– Все! – усмехнулась я и спросила: – А где народ?

– Саша с Владиславом Константиновичем загружают в багажник гостинцы, – быстрой скороговоркой оповестила Оленька. – Они уже и дела порешали, и в коровник съездили, щас завтракать будем.

– Завтракать – это хорошо, – порадовалась я.

И решила посмотреть, какие там гостинцы грузят мужики, да и воздуха свежего вдохнуть. С мужчинами мы столкнулись на крыльце – они поднимались по ступенькам, когда я вышла из дома.

– Проснулись? – заулыбался Саша. – Утро доброе!

– И вам того же! – отозвалась я приветливо.

– Как самочувствие? – присоединился к нашему отряду улыбчивых Битов.

– Замечательно! – ответила я звонко.

Он хотел продолжить беседу, но тут какой-то смутно знакомый мне мужичок прервал наше милое общение, войдя в распахнутые ворота и позвав хозяина:

– Это, Сан Лексеич, я че пришел-то… Надо быть Ганнибала переводить седни.

– Ну так переводите, – строго ответил Александр. – Стойло готово, мы с Владиславом Константиновичем посмотрели, мужикам я распоряжение дал, чего еще?

Мужичок за время гневливой отповеди начальства потихоньку подгреб поближе, и стало понятно, «чего еще». Внешний облик заботливого скотника свидетельствовал о трепетной и верной любви к крепким алкогольным напиткам, а красные глаза и затуманенный взгляд – о ее утренних последствиях.

– Дак видь он, черт рогатый, никого, окромя меня, не потпускат, брыкает! – И прояснил фабулу вопроса: – А мне б мотор с утра-то починить надоть, а то ить как без сил, а ты распорядился мне ить опохмел не давать. Дак ты того, Лексеич, скажи уж, что б пивка Зинка налила.

– Михалыч, – посмеивался Битов. – Пиво с утра – большой шаг в неизвестность к вечеру.

– Дак, ито, Константиныч, – вздохнул горестно мужик. – Так я только-ть кружечку, для здоровья, Зинка ж, знаешь, какой продукт варит лечебный! А Ганнибала переводить надоть, а без меня никак.

– Шантаж чистой воды, – дала я правовую оценку вымогательства лечебного варева.

– Дак, ото ж, – тяжко-горестно вздохнул Михалыч и вдруг оживился идеей, посетившей его страдающий от тяжкого бодуна мозг: – А вы, барышня, не хотите на Ганнибала посмотреть, а то ить вчерась вы его и не видали толком, все бегом да ползком?

– Нет, благодарю, я не настолько любопытна, – давясь смехом, отказалась я.

– Ладно, иди, болезный, я Зине сейчас позвоню, – смилостивился Александр и строго предупредил: – Но смотри у меня, не больше одной кружки до вечера!

– Есть! – повеселел Михалыч и споро потрусил на выход.

– Однако колоритные же личности у вас здесь проживают, – рассмеялась я, глядя на аллюр скотника, уже почти мчавшегося за спасением.

– Да уж, – загрустил Саша, – закладывает он знатно, но так, как Михалыч знает животных и умеет с ними обращаться, не умеет вообще никто.

– Я заметила, – намекнула я на свою вчерашнюю пробежку.

– Да что вы, Василиса, – переполошился Саша. – Он-то как раз не виноват, это мужики без него решили Ганнибала привязать посильнее, ну и… Я их уже наказал, а Ганнибала мы тоже накажем в воспитательных целях!

– Ой да не свистите вы, Александр, – сморщила я свой милый носик. – Небось лучшим сеном приметесь кормить и лучшую корову подгоните, не успеет пыль за нашей машиной осесть. Еще бы! Он теперь легенда, вы ее из уст в уста передавать станете, внукам рассказывать, как гонял ваш героический Ганнибал столичную красотулю-фифочку по полям!

Саша тут же покраснел до корней волос, до слезы, Битов принялся хохотать, откинув голову, а я милой нежной барышенькой спросила:

– Ну что, пойдем завтракать?

Когда мы ехали через центральную усадьбу агрофирмы в родное село моей бабушки по хорошей современной дороге, собственно, единственной хорошей дороге, которая соединяла хутора с цивилизацией, Битов поинтересовался:

– Ну так что, сегодня посетим все-таки ресторан? Это известное заведение русской национальной кухни во всей области, там уникальный шеф-повар Трофим Иванович, он же наполовину хозяин, и готовит он потрясающе! Как ты на это смотришь?

– А мы окончательно перешли на «ты»? – завредничала я так, для тонуса, нечего ему расслабляться.

– Ну разумеется, – усмехнулся Битов. – Нас сплотили совместно пережитые страхи в непростой ситуации, а это сильно сближает.

– Заметь, пережитые потому, что ты пытался загладить свою вину, всячески ухаживая за девушкой и оказывая ей знаки внимания, но только удвоил свой долг, – разъясняла я свою принципиальную позицию. – Так что попытка номер один, посредством познавательной экскурсии загладить свою оплошность, у тебя, Битов, с треском того столба, на котором я сидела, провалилась. Поэтому я сильно подумаю, переходить ли с тобой на дружеский тон в единственном числе обращения. А то сначала «теперь мы друзья и на «ты», а потом и вовсе зажилишь компенсацию.

– Да ни за что! – театрально-клятвенно заверил Влад. – Я весь твой! Любой каприз! Так что насчет ресторана?

– Что, торопишься соскочить с крючка и сбросить с души камень? – с большим подозрением посмотрела я на него.

– Точно, – довольным тоном признался Битов.

– Ресторан не хочу, – капризно сообщила я. – После вчерашнего русского традиционного застолья попощусь, пожалуй, пару дней. Какие еще варианты?

– Досуг на природе, – быстро предложил он. – У меня есть знакомый егерь, к его хозяйству можно подъехать с реки на моторке. И рыбу половить, и красоты местные осмотреть, а потом мангал на воздухе, у него там беседка застольная на самой высокой точке речного берега стоит, вид оттуда – закачаешься! Красота, тишина, шашлычок или рыбка. Ну как?

– Что тебя, Владислав Константинович, все на гастрономические изыски тянет? Али не наелся вчера щедрых даров натурального хозяйства?

– Так то ж вчера было!

По-моему, он веселился, от души так, с огоньком.

Перебрасываясь с ленцой фразами и состязаясь друг с другом в незлобивом сарказме, мы и добрались до дома Битовых, так и не придя ни к какому соглашению по поводу культурно-компенсирующей программы, устроившей бы меня. Таскаться по рекам на моторке мне не хотелось – после забега наперегонки с быком любые экскурсии в отрыве от цивилизации меня настораживали. Познавательный объезд новгородских достопримечательностей не привлекал, а чего хотелось, я и сама не знала.

Придумаю! И что-нибудь позаковыристей обязательно! А то ишь какой казак лихой, решил малой кровью отделаться! А вот фиг! Я девушка незлопамятная и не сильно вредная, но себя ценю по самому высшему разряду и люблю покапризничать – а чтобы форму не терять! Что бы такое придумать, чтобы господин Битов крякнул от напряга?

Но пришлось отложить вынашивание коварных планов. Надежда Ивановна встретила нас у порога радостно, таинственно-торжественно, распорядилась:

– Мойте руки и за чайком посидим, поговорим. Мне надо вам кое-что рассказать, Вера уж и самовар зарядила, – и пошла в дом.

Мы с Владиславом Константиновичем настороженно переглянулись, но распоряжению подчинились. Самовар был хорош! Старый, медный, с почти стершимися от времени медалями на боках, такие раньше сапогом раскочегаривали. Чем его кочегарила ныне Вера Николавна, осталось за кадром, но чаек нам подали душистый, с травами, и кучу варений разнообразных к нему.

– Мы вчера разговаривали с Лидой по телефону, – приступила к осуществлению своей идеи Надежда Ивановна. – Долго говорили, пока у нее телефон не разрядился. Поплакали, покаялись друг дружке, теперь не расстанемся. Я решила рассказать вам нашу историю, чтобы вы знали и глупостей таких же в жизни не совершали.

И она начала повествование. Я-то уже была посвящена, а вот Битов слышал впервые, и все равно, даже зная факты, я увлеклась ее рассказом.

История вкратце такова.

Старинное большое село при барской усадьбе испокон веку было богатым благодаря радивым хозяевам, рождавшимся из поколения в поколение, грамотному управлению и удачному природному расположению, в силу которого давала земля урожай щедрый да регулярный. Такое добро и после революции всем надо было, и повезло этому селу в буйную пору построения социализма побольше остальных, так как решили горячие коммунисты сделать его образцово-показательным. Если кто видел кино «Свинарка и пастух» или «Кубанские казаки», вот где-то из той же оперы, то есть любые многочисленные проверки разного уровня и рода начальства, а хоть и из самого Питера, везли первым делом сюда – демонстрировать правильный путь развития социализма в одном отдельно взятом колхозе. Благодаря этому и в голод выстояли, и продразверстки пережили, а к тридцатым годам так и, можно сказать, хорошо, богато зажили.

Тогда и родились на селе две девчушки, Лидочка и Наденька, с разницей в один день в семьях местной интеллигенции – у Наденьки папа трудился агрономом, а у Лидочки мама заведовала местной школой.

Девчонки стали подружками неразлейвода, везде только вместе – огород править, так вдвоем сначала один, потом и второй; учиться, так за одной партой и тоже вдвоем; по хозяйству шустрить, так и тут в четыре руки. И учились лучше всех в школе и все успевали.

Но случилась война. И уже в октябре в село вошли немцы.

Страшное было время. Дядьку Егора, председателя, и жену его тетку Капитолину на второй день немцы повесили на площади, да так неделю и не снимали и сельским не разрешали, а потому что председатель и его жена коммунистами были.

Порасселилась по хатам немчура, провиант весь отобрали и заставили всех селян обслуживать их. А обиженный властью дядька Кондрат собрал таких же предателей по двум колхозным деревням, и стали они полицаями.

Такого девчонки девятилетние насмотрелись и такое пережили! Друг другу не раз жизнь спасали… Лидку пьяный немчура в кусты поволок насильничать, так Надюшка его по голове бутылью с самогоном огрела, он и свалился. Девчонки перепугались насмерть, знали уже, что полагается за нападение на немецких солдат. А с перепугу-то все правильно сделали – перевернули того солдата на бок, винтовку ему к груди приложили и одной рукой прижали, а в другую руку засунули горлышко от разбитой бутыли и осколки рядом набросали, мол, сам пьяный упал и разбил, даже пилотку на голову натянуть не забыли. И сидели два дня в доме у Надюхи, в подполе, ждали, что за ними придут. Не пришли, сработала их имитация.

А однажды немцы рейд карательный, устрашающий проводили за то, что на лесной дороге колонну их солдат обстрелял какой-то отряд Красной армии, те, что из окружения прорывались, да немцы их за партизан приняли. Десять немцев красноармейцы уложили и еще пятерых сильно ранили. Согнали фашисты всех жителей села на площадь, выстроили в две длинные кривые шеренги и вывели из шеренг каждого десятого, в том числе и Надюшку. Загнали в большой колхозный амбар, заперли двери и подожгли.

А у девчонок давно, еще до войны, там было свое тайное место в дальнем углу. Они любили поиграть в страшилки и иногда ночью пробирались в амбар через дыру, которую выкопали под стенкой, зарывались в сено, слушали, как мыши шуршат да косы ржавые поскрипывают, и рассказывали друг другу страшные деревенские истории, заедая прихваченным с собой салом да с горбушечкой ржаной. Чтобы уж совсем страшно не делалось на сытый-то желудок.

Лаз тот давно осыпался, но не до конца. И кинулась Лидочка подруженьку спасать, а амбар немцы с автоматами окружили и никому подойти не дают. Местные кричат, бабы воют, старый, но сильный еще дед Сергей, кузнец их, кинулся на одного из солдат, так деда застрелили.

Лиде страшно было жуть! Но не за себя, за Надюшку. А как раз там, где лаз девчоночий был, крутой спуск в ложбинку начинался, поэтому они это место и выбрали, что не видно никому, кто там ночами лазает. Ну вот там солдат не стоял, Лида подползла на животе и начала Надюшку звать да оглядываться по сторонам – справа немец, метрах в двадцати, и слева, но поближе. Но смотрят оба в сторону площади. А в амбаре крик страшенный стоит, вой, как ее Наденька услышала, неведомо, но отозвалась, а Лида потихоньку начала землю-то из дыры себе под живот выгребать, а уж полыхает вовсю! Вытащила она подруженьку, почти задохнувшуюся, всю черную от копоти и без сознания – руки-то она в лаз протянула, но уже вылезти сама не могла. Отлежались девчонки до темноты, никем не замеченные, и домой к Наденьке огородами пробрались.

Много еще разного с ними случалось. Слава богу, в январе немцев выбили с этих земель, и жизнь начала заново налаживаться. На следующий год девчонки пошли в школу, окончили восьмилетку в шестнадцать лет двумя самыми лучшими ученицами и поехали вдвоем же в город поступать учиться – Наденька в сельскохозяйственный техникум, а Лидочка в медицинское училище. Она себе слово дала в ту страшную ночь, что врачом станет, когда не знала, чем Надюшке угоревшей помочь, и плакала над ней бессильно.

Поступили они сразу и в городе непривычном, большущем, шумном, пугающем так вдвоем и держались. Даже коменданты и вахтерши их общежитий на девчонок рукой махнули – оставались друг у дружки, если засиживались, да спали на одной кровати. Что с них возьмешь, деревенские, всего боятся, опасаются…

Проучились они положенные три года, красавицы обе стали, по девятнадцать годков, а тут как-то раз вызывают Лиду на проходную общежития, приехал, говорят, кто-то из ее села, навестить пришел. А у нее как раз Надюшка была, вот они горохом по лестнице и побежали, выскочили и обе застыли открыв рот.

Стоял там парень, высокий, статный, улыбчивый, красивый такой, что аж глазам больно, годика на три-четыре постарше девчонок и точно не их односельчанин, а по всему видно – городской!

Так, не приходя в сознание, они и выслушали его. Оказалось, он гостил в их селе у тетки родной, Федосеевны, а когда уезжал, то уж все село знало, что в город едет, работу там получил, вот матери Надюшки и Лиды упросили его посылочку доченькам передать с продуктами да угощеньями деревенскими.

И Василий, так звали красавца этого, стал девчонок навещать, ходили они втроем в кино да гулять по выходным, он им про себя рассказывал да про войну, как партизанил пацаном, про рейды их, да героизм, да про другие большие города, угощал мороженым.

Так бы они и гуляли дальше, но у девчонок начались выпускные экзамены, они света белого не видели, за книжками да конспектами сутками просиживая. Но Вася не смущаясь приходил к ним в гости в общежития, чайку попить, поболтать, и всегда с угощением: то пряников пакет принесет, то монпансье в коробочке железной.

И вот как-то Лида заметила, что смотрит он на нее задумчиво и печально, спросила, отчего грустит, а он ей в любви признался. Она смутилась, в румянец ударилась, а Вася ей нежным голосом рассказывал, что заприметил ее с первого взгляда и так она ему понравилась, что решил: он будет не он, если не женится на ней!

Совсем засмущал девушку и ушел в тот раз, ничего больше не сказав, а она всю ночь не спала – все лицо его перед глазами стояло и слова его слышались. Утром решила Лидочка, что глупости все это, посмеялся над ней парень, а ей надо диплом получить, и самый лучший, она даже Наденьке говорить не станет, а то потом стыдно будет, что Вася ее разыграл, а она и поверила. Так и решила.

Но Вася приходил через день и все убеждал и убеждал ее в своей искренности, и замуж позвал. Ей бы с Надюшкой посоветоваться да с мамой родной, но ни минуточки не было, чтобы с подружкой повстречаться, только по телефону общежитскому и разговаривали. А что по телефону скажешь, когда вокруг люди?

А потом как-то раз он ее поцеловал. По-настоящему! В губы! И Лидочка поняла, что любит его, и все он говорит серьезно! И решила – пойду за него замуж!

Но тут закрутилось – последние экзамены, и не до любви, и не до Василия!

А уж как сдала, собралась сразу к подруге лететь, да встретил ее у дверей училища Вася с букетом и при параде, пригласил в кафе отметить. Ну она про все и забыла! Лебедушкой с ним под ручку по городу шла! В кафе они ели мороженое и запивали сладкой газировкой, и Вася расспрашивал, какие у нее планы на будущее, а Лидочка рассказала, что собирается поступать в мединститут, учиться дальше, ей как лучшей ученице направление дали. Он хвалил, поддерживал такое решение, но попросил о странном:

– Ты пока Надюше не рассказывай про нас, нечего ее расстраивать. И так вы расстаетесь, она в село возвращается, а ты в городе остаешься да еще замуж собралась.

Удивилась Лидочка, но любимого послушала. А он и совсем ее ошарашил:

– Давай в Москву уедем. У меня там дальние родственники, примут на первое время, ты поступишь, учиться будешь, а я слесарем на завод устроюсь, мне дядька помочь обещал.

Испугалась сначала Лидочка – это ж мыслимое ли дело вот так просто в Москву ехать! Но к концу дня Василий так расписал ей радужные перспективы жизни в столице, что она уж на все согласная была!

Отшумели выпускные вечера, молодые специалистки получили дипломы, а Лидочке Вася вручил еще и толстенький картонный билет на поезд – завтра уже! – до Москвы.

Он и сам с работы уволился, вещи сложил – все, едут!

Встретились они наконец с Наденькой в парке, и не бегом-бегом да по телефону, а спокойно, никуда не торопясь. Летели навстречу друг к другу, обнялись, расцеловались, словно век не виделись, и так, не разжимая рук, и уселись на лавочку и закричали одновременно: