Свидание на пороховой бочке
– Так ведь меня в этой самой Русляндии живьем никто не видел! Только на фото в скане паспорта! – широко отмахнулась Маруся, едва не заехав в ухо таксисту.
Машина вильнула, напугав бредущий параллельным курсом трамвай.
– Основные факты моей биографии ты, Инка, и сама знаешь, так что авось не провалишься, – рассудила Сарахова. – Неделю продержишься как-нибудь, я в тебя верю.
– Тогда деньги вперед, – попросила я.
– Не настолько верю, – подумав, вздохнула Маруся. – Чуточку все же сомневаюсь.
– Я бы даже сказала, изрядно колеблешься, – ехидно уточнила завистница Трошкина, намекая на Марусину неустойчивость.
Мне, как самой трезвой (и самой сильной), пришлось сопроводить шатающуюся Сарахову до порога ее квартиры.
А Трошкина ждала моего возвращения в такси и потому не увидела во внутреннем дворе сараховского дома Зямину машину, компрометирующе припаркованную бок о бок с незабываемым красным «Пежо».
Я не стала рассказывать ей об этом, чтобы не спровоцировать очередную вспышку жгучей ревности. Мне было некогда отвлекаться на чужие страсти-мордасти: уже утром я, самозваный ревизор-маркетолог, должна была отправиться по месту назначения – в тематический парк Русляндия. И самым актуальным для меня вопросом был такой: что положить в чемодан?
Модные дамы и пижоны вроде Зямы меня поймут. С разбегу собрать идеальный гардероб на неделю жизни в незнакомом месте – это задачка потруднее той, что досталась примороженному Каю. Сложить из льдинок на полу одно лишь слово «Вечность» – подумаешь! Я густо испещрила все горизонтальные поверхности в своей светлице разноцветными иероглифами разбросанных одежек и, когда глаза мои и мысли окончательно разбежались, обессиленно присела на чемодан.
Слоновий вздох, вырвавшийся из моей груди, остановил в поступательном движении мамулю. Она искала встречи с заплутавшей музой ужастиков, прогуливаясь по коридору в характерной манере деревенского привидения: в долгополой ночнушке из светлого полотна, простоволосой и босиком.
– Дюшенька? О!
Родительница заглянула ко мне и округлила глаза:
– Ты наводишь порядок в шкафу?!
Я хмыкнула. Порядок в моем платяном шкафу бывает лишь дважды за всю его мебельную жизнь: в светлый миг прибытия гардероба из магазина и в скорбный час его ухода на свалку! Только такая фантазерка, как Бася Кузнецова, могла предположить, будто я в глухой полночный час поддамся вирусу аккуратности, к которому у меня стойкий иммунитет с ранних лет. Трошкина в институте, помнится, очень эффектно проиллюстрировала свой доклад на тему «Хаос как понятие и явление» фотографией внутреннего мира моей дамской сумки…
– Нет, мам, я собираюсь в срочную командировку. Уеду уже утром, вернусь через неделю, – лаконично проинформировала я родительницу.
– Да что ты? А куда ты едешь?
Мамуля подхватила с пола кислотно-зеленую маечку, приложила ее к своему сермяжному балахону и повертелась у зеркала.
– В парк Русляндия, – я оценила смелую маечку свежим взглядом со стороны и отняла ее у родительницы. – Пожалуй, это я возьму.
– Да что ты?! – повторила мамуля и потянулась за следующей тряпочкой. – В Русляндию?! В этот чудесный новый парк, который называют нашим ответом Диснейленду?! О!
Она взволновалась:
– А ты знаешь, что там все-все посвящено оте-чественному фольклору? Американская горка называется «Змей Горыныч», башня свободного падения – «Жар-птица», ресторан – «Скатерть-самобранка», отель – «Богатырь», парикмахерская – «Марья Краса – Длинная Коса»…
– А спа-салон для элегантных пожилых дам – «Баба Яга – Костяная Нога», – бархатно хохотнул в прихожей знакомый мужественный голос. – И эпиляцию там делают рубанком!
Обиженная мама надула губы, а я обрадованно позвала:
– Эй, братец козленочек! Заходи, ты-то мне и нужен!
Зямка – великий спец по модным тряпкам – в два счета собрал для меня чемодан, и в семейном гнезде Кузнецовых наконец-то воцарилась такая же сонная тишина, как во всем нашем благословенном городе.
В Русляндию поутру меня с чемоданом отвез тот же Зяма, и я не думала, что он помогает дорогой и единственной сестричке из бескорыстного благородства. Я не такая дурочка. Зная братца, я догадывалась: он старается меня задобрить, ибо что-то натворил.
У меня было сильное подозрение, что Зямин тайный грех связан с дамой в красном «Пежо», и, видимо, поэтому мне то и дело мерещилась в кильватере аналогичная машина.
День второй. «Инди руси бхай бхай» и кража века
– Как? Как это могло случиться?!
Упитанный Бронич вперевалку пробежался по кабинету, и раскидистая пальма в кадке испуганно затряслась.
Горохов поджал ноги.
– Как? Ну, как?! – остановившись перед ним, с надрывом вопросил шеф.
– Как, как, – пробурчал Жора и отвел глаза в сторону.
В той стороне, у сооруженной на небольшом подиуме барной стойки, застрахованный от столкновений с хаотично бегающим Броничем, восседал на высоком табурете режиссер Вениамин. Никакой его вины в случившемся не было, зато имелась возможность набрать очки за счет проштрафившегося коллеги, что Веника откровенно радовало.
– Хватит «какать» уже, – нагло сказал он.
И первый и единственный засмеялся над собственной гадкой шуткой.
– Умыкнул ваше художественное дерьмо какой-нибудь пролетарий, введенный в заблуждение суммой страховки в сопроводительных документах. – Веник хлюпнул соком.
– Так надо искать! – потребовал Бронич.
– Михаи-и-ил Брониславич! – Режиссер всплеснул руками. – Что искать? Две банки импортных какашек? Вы думаете – вор сохранил их в ценности и сохранности, когда понял, что именно украл? Не верю. У меня нет сомнений, что шедевр погублен.
И он злорадно захихикал.
– Положим, не весь шедевр погублен, а только его незначительная часть, – возразил Горохов. – Всего двух банок не хватает, я уверен, что посетители выставки этого даже не заметят.
– А вот эстонский владелец шедевра заметит! – напомнил Бронич и, добежав до кресла, упал в него со стоном. – И страховая компания заметит, ой, как заметит! А какой нам влепят штрафик?
– Му-му-му-на, – неохотно промычал Горохов.
– Пол-лимона! – с удовольствием перевел режиссер. – Ого! Пятьсот тысяч рублей! Михаил Брониславич, у нас есть пол-лимона рубликов на штрафик?
– У нас есть, но на зарплатку, – признался Бронич и посмотрел на Веника, приподняв одну бровь.
– О! – Режиссер распрямился и посерьезнел. – То есть вы так вот ставите вопросик?
Он побарабанил пальцами по барной стойке.
Смекнув, что моральная экзекуция закончена и начинается конструктивная беседа о путях выхода из кризиса, Жора Горохов приободрился.
– Значит, так. Я предлагаю сделать эти две баночки самим, – деловито сказал он.
– Как? – Бронич поднял вторую бровь.
Жора выразительным кивком указал на дверь начальственного клозета, украшенную художественной фотографией брюссельского писающего мальчика.
– Гхм…
Бронич покраснел.
– Ну, да, я понял. Но это же будет подлог, что наказуемо!
Горохов загрустил. Он знал, что Михаил Брониславич Савицкий по возможности чтит Уголовный кодекс.
– А кто узнает, что внутри… не то, что было? – осторожно сформулировал Веник. – Банку мы найдем такую же, этикетку напечатаем неотличимую…
– А если кто-то сделает анализ нового содержимого? – возразил ему шеф. – Э-э-э, нет, так не пойдет. Анализ все покажет. Спросите вот хотя бы Кузнецову, у нее жених эксперт-криминалист, она вам расскажет, что умеют экспертики!
– Интересная персона наша Кузнецова, – желчно пробормотал завистливый Веник. – Жених у нее криминалист, мама писательница, брат художник, папа кулинар…
– Что ты сказал, повтори? – встрепенулся Горохов.
– Я сказал, что Кузнецова наша – пуп земли! – фыркнул Веник.
– Нет, другое… – Жора медленно улыбнулся и щелкнул пальцами: – Есть решение! Я знаю, что нам делать!
– О, нет, – простонал Казимир Кузнецов и стукнул себя по лбу мобильником. – Я идиот, я должен был послать вас куда подальше еще вчера!
Он с сожалением подумал, что мог бы просто не отвечать на звонок. Тем более, что говорить по телефону за рулем – это нарушение.
– Теперь, к сожалению, поздно меня посылать! Теперь надо спасать ваше доброе имя! – нажал Горохов. – Кто поручился за сохранность груза? Вы! Кто будет втянут в скандальную историю с пропажей музейных сокровищ? Вы, Казимир Борисович. Но не печальтесь, есть способ спасти ситуацию. Сейчас я вам все расскажу.
– О, нет, нет и нет, – повторил Зяма, выслушав смелое предложение Жоры.
Это был самый странный заказ, который ему когда-либо поступал.
– Да почему же нет и нет? Подумайте, тут ведь все честно! – настаивал Горохов.
Понятие о честности у него было очень свое-образное.
– Вы художник, Казимир? Художник, и еще какой! Познаменитей того прибалта. Ведь знаменитей?
Самолюбивый Зяма, подумав, подтвердил, что тот прибалт супротив него – так, мелочь, мазилка чухонский.
– Значит, ваши произведения ничуть не хуже его произведений, – продолжил Жора.
– Все мои произведения?
Зяма задумался. Никогда прежде он не рассматривал ЭТО как произведение. Он ЭТО вообще никогда не рассматривал. А, нет, рассматривал, но очень-очень давно, еще в детстве, на даче в деревне Бурково, где на пыльном проселке лежали коровьи лепешки, по мере высыхания приобретающие сходство с керамическими тарелками грубой ручной работы. То есть, понятно, что не ручной…
– Ну, предположим, да, в моем случае это будет творение художника, – согласился он. – Но это же будет не то творение!
– А вы сделаете то, в точной точности то! У нас ведь есть подробное описание рациона, которого придерживался художник на стадии вынашивания своего… гм… творческого замысла! Вам, Казимир Борисович, всего-то и нужно будет точно так же питаться!
– А как…
– Ну – как? И это вы меня спрашиваете? У кого из нас папа – гений-кулинар? – Жора предъявил свой предпоследний козырь.
– О!
Зяма крепко задумался.
Хитрец Горохов выждал еще с полминуты и выдал свой последний аргумент:
– Только представьте, как опишут эту остроумную художественную мистификацию ваши биографы! Лет через пятьдесят это будет легенда, которая войдет в историю мирового искусства!
– Вообще-то мне хотелось бы войти в историю искусства не с дерьмом, – капризно пробурчал тщеславный Казимир, но уже было понятно, что он сдался.
А бывший полковник, действующий отец семейства и прирожденный кулинар Борис Акимович Кузнецов на необычное предложение Горохова согласился на удивление легко и быстро.
– Хм… А это серьезный вызов! – отметил он, ознакомившись с перечнем продуктов, употребленных автором художественных фекалий на стадии создания пропавших шедевров. – Тигровые креветки, с одной стороны, мягкий козий сыр, с другой, и ванильный крем, с третьей… Непростое сочетание!
Зяма занервничал:
– А если?
– Никаких если, я придумаю гениальный микс! – пообещал воодушевленный полковник от кулинарии и принял командование на себя. – Зяма, сегодня больше ничего не ешь, тебе нельзя засорять организм чем попало! Георгий, составьте список продуктов! По дороге в Бурково заедем в супермаркет и купим все необходимое.
Зяма поморщился. Любителем простых сельских радостей он не был, за исключением парного валяния с деревенскими девками на свежих пышных сеновалах.
– Зачем в Бурково-то? Комаров кормить?
– Не комаров, а вас, Казимир! – хихикнул Горохов.
– Сын, для чистоты эксперимента мы должны переместиться туда, где у тебя не будет никакой возможности нарушить правильную диету, – объяснил папуля. – Наша дача в Буркове – идеальный вариант: там ни кафе, ни ресторанов, ни магазинов, ни торговых аппаратов с шоколадками. А фрукты и овощи еще не созрели. Собирайся живо, мы едем немедленно!
– И соблюдайте, пожалуйста, полную секретность, – попросил Горохов. – Не стоит кому-то рассказывать, что мы занимаемся изготовлением художественных копий.
– Это называется «реплики», – грустно молвил модник Зяма.
– Репликаки, – удачно схохмил папуля, аккуратно складывая кухонный фартук.
– Мамочка моя дорогая! – протянула я, запрокинув голову, чтобы рассмотреть колоссальный серпантин в поднебесье. – Горе, горе, крокодил наше солнце проглотил!
Стоя почти в зените, разлапистая белая звезда дневного светила прочно застряла в стальной петле высоченной катальной горы, украшенной убедительным скульптурным изображением трехголового дракона.
– Змей Горыныч! Здоровенный, правда? Экстремальный аттракцион номер один в мире! – щурясь, с неподдельной нежностью молвил мой провожатый – бородатый малый в настоящей кольчуге.
По тону его можно было подумать, что он сам, лично, этого экстремального Горыныча высидел из яйца, вскормил и вырастил, но я-то прекрасно помнила подвиги сказочных богатырей. С трехголовыми рептилиями они отнюдь не церемонились и напрочь извели на Руси Горынычей как вид.
В одной руке у богатыря был мой миленький розовый чемодан, в другой – свой собственный зазубренный меч, пугающе подкрашенный по зубчатому краю багряным. Аксессуары отчетливо контрастировали.
Впрочем, и сама я в летнем деловом костюмчике бок о бок с небритым амбалом в проволочном свитере и цельнометаллической тюбетейке тоже должна была смотреться престранно.
– Таких горок во всем мире всего пять или шесть, – добавил информации богатырь.
– Жуть, – совершенно искренне сказала я. – Ни за какие деньги не стану на ней кататься!
– Да у нас единый входной билет вполне бюджетный, не волнуйтесь.
– Вы не поняли, – я одернула на себе пиджачок и отважно шагнула под арку из разноцветных букв, составляющих название парка. – Я не стану на этом кататься, даже если деньги заплатят мне!
– Хо! Это вы еще нашу башню свободного падения не видели! – басовито захохотал богатырь. – Она у нас самая высокая в Европе! Стра-а-а-ашная – до жути!
– Поверю вам на слово.
Я выступила на ярмарочную площадь в окружении расписных теремов и огляделась. В Русляндии было весело.
На центральной площади крутилась красивая расписная карусель с лошадками, грузоподъемность которых позволяла им нести даже взрослых.
Дяди и тети с блаженными лицами пупсов галопировали на карусельных жеребцах и кобылицах под звон литавр и трубные звуки живого оркестра.
Из динамиков лилась бодрая музыка в записи, галдели дети, птичками щелкали фотоаппараты, журчал искусственный ручей, а в центре озера фыркал фонтан. Было очень похоже, что так проявляет себя легендарная чудо-юдо-рыба-кит в глубоководном погружении.
«Как в сказке!» – восторженно ахнул мой внутренний голос.
Мамуля не ошиблась: сюжетные линии и аттракционы парка были посвящены отечественному фольклору.
«Итак, начинаются приключения Индии в Русляндии! – хихикнул мой внутренний голос. – Так сказать, Инди руси бхай бхай!»
Слева меня, ловко переступая двухметровыми ногами, прошагал скоморох на ходулях. Справа, приплясывая, протопал яловыми сапогами коробейник с сувенирами. Над толпой цветными пятнами качались надувные шарики на ниточках и комья сахарной ваты на палочках.
Я непроизвольно облизнулась.
– Нам туда.
Я бы еще поглазела, но богатырь повелительно махнул рукой в сторону бревенчатого терема, красиво декорированного искусственным мхом, и я послушно зашагала к этому образцу деревянного зодчества. С детиной, который использует в качестве указки меч-кладенец, лучше не спорить!
Берестяная табличка у входа невнятно проинформировала меня о том, что я вступаю в Операционны Палаты. Я было встревожилась, но возникшая в связи с богатырским мечом трусливая мыслишка о том, что тут-то меня и прооперируют, сама собой развеялась у второй двери.
Тамошняя табличка не претендовала на соответствие старорусскому стилю. Она была изготовлена из пластика и прямо называла вещи своими неблагозвучными именами: оказывается, я пришла в операционную дирекцию, функционирующую под руководством Томаса Берга Шваркенштаффа.
Таблички поменьше, расположенные пониже, сообщали о присутствии в той же самой дирекции Люка Аккерсдейка и Милана Бакейзена Ван дер Бринка. Последнее имя я прочитала с большим трудом, потому что оно было написано очень мелко.
Еще бы! В удобочитаемом формате «Милан Бакейзен Ван дер Бринк» тянуло на метровый транспарант!
– Откуда варяги? – шепотом спросила я своего спутника.
Было очевидно, что где-где, а в кадровой службе компании благородной идее создания русского народного парка цинично изменили. И даже не один раз.
– Амстердамские наймиты, – ухмыльнулся соплеменный богатырь.
– О!
В столице Голландии я бывала и ничуть не сомневалась: кто из Амстердама – тот к любым фантазиям привычен. Если Русляндия искала в своих сотрудниках безудержный креатив, амстердамские хлопцы и вправду могли пригодиться.
Тут мне пришло в голову, что я слишком консервативно оделась. Возможно, я бы лучше вписалась в новый трудовой коллектив в дизайнерских джинсах с прорехами и рубахе из дырчатой розовой замши? С бисерными фенечками на запястьях и с венком из тюльпанов на голове, полной дредов…
Или в сарафане с кокошником. Хотя вряд ли Зяма снабдил меня театральным костюмом. Я покосилась на свой чемодан, который мой сопровождающий загнал в темный угол.
В помещении вообще было слишком сумрачно, на мой взгляд.
– Ну, оставляю вас в хорошей компании! – возвестил богатырь и откланялся.
Я близоруко прищурилась на крупную фигуру за столом.
Интересно – кто это? Люк Аккерсдейк, Милан Бакейзен Ван дер Бринк или сам Томас Бергер Шваркенштафф?
– Морской дядька и тридцать три богатыря! Вы где? – требовательно спросил металлический, с танковыми лязгами, женский голос. – Ау, богатыри?
Аккерсдейлиха какая-то. Или Шваркенштаффиха. Ван, так сказать, дер…
Не получив ответа, Аккерсиха-Шваркенштиха требовательно покашляла.
– Тут был всего один богатырь, но он уже ушел, – помедлив, отозвалась я, поскольку больше некому было. – Здравствуйте, я Ин… То есть я Мария Сарахова.
– Вася! – пронзительно взвизгнул металлизированный женский голос.
Нервная какая, однако!
– Я не Вася, я Маша, – осторожно поправила я.
Вот так сразу откликнуться на Васю было выше моих сил.
Я и Машей-то зваться согласилась не сразу и отнюдь не забесплатно.
– Вася, почему ваша красная лошадь плавает в пруду?!
«Эта дама из Амстердама – она часом не сумасшедшая?» – тихо-тихо спросил меня внутренний голос.
А моя творческая фантазия живо нарисовала копию картины Кузьмы Петрова-Водкина «Купание красного коня», обрамив ее бордюрчиком из замшелых резных теремов.
Я громко кашлянула и возвысила голос:
– Я очень извиняюсь, может, я не вовремя, но у меня сегодня первый рабочий день…
– Все в порядке, лошадь мы уже выловили и сушим! – перебил меня ворчливый тенор.
«О-о, да у мадамы типичное раздвоение личности», – шепнул мне внутренний голос.
– Кто бы говорил, – самокритично пробормотала я и решительно охлопала стену в поисках электрического выключателя.
И стал свет.
Я посмотрела на Ван дер Шваркиху – или как ее там? – и нервно засмеялась.
На столе стояла здоровенная, как пятиведерный самовар, голова ростовой куклы медведя. Обезглавленное медвежье тело покоилось в кресле. Никого живого, кроме меня, в офисе не было, а рядом с мишкиной башкой, аккурат под меховым ухом, лежала и голосила забытая рация.
– У Морского дядьки по расписанию обед, – с большим достоинством сообщила она мне потусторонним басом.
– Приятного аппетита, – хихикнула я и без приглашения – а кто б меня позвал? – подсела к столу.
Следующие десять-пятнадцать минут пролетели для меня незаметно. Говорливая рация на разные голоса озвучивала все переговоры, ведущиеся на территории парка, и это было не менее интересно, чем популярная программа «Радионяня» в наши с ней лучшие годы.
Лирическое отступление. Десять минут из жизни парка в радиоэфире
Приятный женский голос, бодро:
– Штаб – парку. Никто детей не терял? У нас тут два бесхозных ребенка, мальчик и… еще мальчик!
Озабоченный женский голос:
– Штаб, это касса. У нас заканчиваются билеты.
Встревоженный девичий голос:
– Внимание, говорит батут. У нас потекла крыша и срочно нужна тряпочка.
Вальяжный баритон, игриво:
– Креатив вызывает Дьявола!
В эфире кашель, озадаченное сопение, испуганный возглас «О боже!» и затихающим эхом чье-то «Свят, свят, свят!».
Затем сквозь шумы отважно пробивается Озабоченный Голос:
– Черт, дьявол, повторяю, у нас билеты заканчиваются! Штаб, что делать?
Приятный Женский Голос, бодряще:
– Просите – и дадут вам! Маркетинг, давайте еще билеты, я знаю, у вас есть.
– А что маркетинг? – ворчливый тенор. – Чуть что, сразу маркетинг, маркетинг…
– Внимание! Говорит и показывает батут! Тьфу, просто говорит. У нас тут…
– У нас тут объявилась ничейная девочка! Штаб, это Парк! Скажите, никто не ищет…
– …Тряпочку?
– Кхе, кхе, я извиняюсь, – деликатный мужской голос. – Это, простите, Дьявол. Меня вызывали?
– Дьявол! – дружно орут сразу несколько голосов.
– Тряпочку! – перекрывает их Голос Батута.
Помехи в эфире. Затем сквозь шумы пробивается Бодрый Женский Голос:
– Всем, всем, всем! Дети уже не нужны. Повторяю: отбой по детям!
Вальяжный Баритон, ехидно, реплика в сторону:
– А ведь дети – наше все…
– Все! – горячо соглашается с ним Встревоженный Девичий Голос. – Все, амба, мы уже тонем! И тряпочка нас не спасет!
Фоново звучит нестройное хоровое пение: «Врагу не сдае-о-отся наш гордый батут…»
В эфире треск и шорохи, подозрительно похожие на веселое хрюканье. Затем сквозь шумы прорывается мужественный бас:
– Батут, это Тряпочка! Держитесь, я иду!
– Курс зюйд-зюйд-вест, если что, – любезно подсказывает голос Дьявола. – А меня-то зачем вызывали? Креатив, а, Креатив, ты где?
– Где же ты, Тряпочка?! – это снова Неукротимый Батут.
– Изыди из эфира, Дьявол! – раздраженно командует Штаб. – Батут, закрыть кингстоны, к вам уже идут! Маркетинг, якорь вам в глотку, где билеты?!
– Нам нужны билеты! Дайте нам билеты! Билеты или смерть! – скандирует Касса.
Штаб, с шипением:
– Маркетинг, кому с-с-сказано, поднес-с-сите в кассссссу патроны, тьфу, билеты!
– А что маркетинг? Чуть что…
Помехи в эфире.
Бодрый Голос Штаба, как ни в чем не бывало:
– Кто помнит, где у нас волк из «Ну, погоди!»?
В эфире мощные аккорды, живо напоминающие творчество группы «Раммштайн».
– Ого, – почтительно молвит Батут. – Ой, это я не вам, это к нам Тряпочка пришла.
Штаб, с подозрением:
– Кто знает, куда делось покрывало с фигуры фотографа?
Батут испуганно ойкает и отключается.
Креатив деловитой скороговоркой объявляет:
– Внимание, ветер перемен заканчивается, скоро прилетит Мэри Поппинс, будьте готовы.
Дьявол, коварно:
– Всегда готовы! А мне-то куда?
– Въ адъ! – выразительно артикулирует непонятно кто.
Штаб, устало:
– У-мо-ля-ю, не засоряйте эфир…
Касса на полуслове обрывает задорное пение: «Ты сегодня мне принес не букет из алых роз, не тюльпаны и не лилии! Протянул мне робко ты наконец-то билеты́…»
– А они такие мии-и-илые! – под плеск волны допевает Неукротимый Батут.
Демонически хохочет Маркетинг.
Помехи в эфире.
Я слушала это радиошоу с открытым ртом и прозревала: вот где настоящая жизнь! Вот где действительно нескучно! О, кажется, я нашла свое место в жизни, спасибо Марусе Сараховой с ее интригами! Русляндия, ты дивный мир моей мечты!
Скрип крыльца предупредил меня о чьем-то прибытии. Я понадеялась, что это Дьявол: мне хотелось посмотреть на эту демоническую личность с приятным голосом.
Меня всегда тянуло к темной стороне силы, но многолетняя связь с сотрудником органов охраны правопорядка обеспечила мое затяжное пребывание на стороне добра. Тем более грех не воспользоваться случаем ухватить чертовщинки, пока ангел в майорских погонах Денис Кулебякин повышает свою квалификацию на столичных курсах.
Но в офис решительным шагом с односторонним подскоком ворвался не черт-дьявол, а дюжий дед иноземной внешности. Крупными чертами длинной породистой физиономии он походил на лошадь, каковое сходство усиливало фырканье – такое мощное, что трепетал галстук-бабочка.
«Пожалуй, это у нас старая фламандская», – услужливо подсказал мой внутренний голос, ревизовав наши общие знания о породах лошадей-тяжеловозов.
Могучий хромоногий старец выглядел на редкость колоритно. Бабочка у него была красная в белый горох, рубашка зеленая, пиджак коричневый, штаны синие, а башмаки на ногах вообще разного цвета: белый и серый! Носки я не разглядела.
– Один белый, другой серый, гуси мои, гуси, – пробормотала я, автоматически пытаясь нейтрализовать шокирующее действие заморской экзотики глоточком чисто русского фольклора.