Крест Иоанна Кронштадтского

Глава 9

– Ты выяснил, что Лидия Артемьева делала в Замоскворечье? – Капитан Кочергин был, как всегда, не в духе. Новые постановления партии и правительства требовали от него результативности, коммунистической настойчивости и инициативности в борьбе с криминальными элементами, не говоря уже о повышении раскрываемости. Начальство выражалось проще, зато требовало жестче. Сегодня утром он получил очередную головомойку. Несмотря на награды и благодарности в личном деле, отчитали его как мальчишку! На заседании присутствовал новый начальник управления, пришедший к ним со стороны, ни бельмеса в сыскном деле не понимающий, зато горластый и политически подкованный. Сперва сделал выговор всему коллективу за безынициативность, слабую раскрываемость и недостаточное внимание к задачам, которые ставит перед ними партия и правительство, а потом прошелся поименно. И надо сказать, что задел не только Кочергина, но и других заслуженных сотрудников, в чьем профессионализме сомневаться не приходилось.

Обидно, что штафирка какая-то тыловая, морда жирная так его перед товарищами унизила! И это его-то! Да он со школьной скамьи в милицию пришел, у него на счету три ранения, половина Бутырки им посажена, а они… Обида давила грудь капитана Кочергина, в боку горело и пульсировало, во рту стояла жгучая горечь.

– Нет, – покачал головой в ответ на вопрос начальства ясный, как солнышко, румяный лейтенант Алексеев, хлопая густыми белесыми ресницами. – Мать с сестрой говорят: у них там ни знакомых, ни родни нет. Сами они на Бронной живут, школа рядом, после школы Лида всегда сразу домой, к экзаменам надо было готовиться. Еще она в школьном театральном кружке занималась.

– Погоди, какая школа, сейчас же каникулы? – поднял от стола хмурое лицо капитан Кочергин, сглатывая изжогу.

– Да нет. Они сейчас экзамены выпускные сдают, а перед экзаменами у них какие-то подготовительные занятия, час-два в день, – пояснил Алексеев, заглянув в свой блокнот. – Еще они в театральном кружке какую-то постановку к выпускному готовили. Артемьева пела хорошо и вообще способная была девушка, мне ее учителя говорили. Подруги ей даже советовали в театральный поступать, но мать настаивала, чтобы сперва профессию получила, а театром можно в клубе после работы заниматься, – докладывал лейтенант Коля, то и дело поглядывая на графин с водой.

– Да напейся ты, хватит графин гипнотизировать, – не выдержал его страданий Кочергин.

Коля Алексеев с радостью схватил мутный граненый стакан, наполнил его до краев и выпил большими жадными глотками, счастливо причмокивая.

– Дальше давай, – буркнул капитан, завистливо глядя на жизнерадостного, пышущего здоровьем и энергией молодого коллегу, которого простой стакан воды смог привести в состояние чистейшего блаженства.

– Дальше. В тот день она тоже была на репетиции, закончили они часов в пять, с подружками попрощалась возле школы, домой больше не вернулась.

– Нужны свидетели, Коля, нужны свидетели, – постукивая по столу пальцами, проговорил задумчиво Кочергин. – Не сквозь землю же она провалилась средь бела дня. К тому же если она с подружками прямо возле школы попрощалась, значит, ее кто-то ждал. Скорее всего, ухажер какой-то.

– Почему вы так думаете?

– Потому. Постой возле школы после уроков, понаблюдай: все девчонки стайками разбегаются. А раз она у самых дверей попрощалась, наверняка ее провожатый ждал где-нибудь за углом. Учитывая, что девица была видная, зрелая, вывод сам собой напрашивается. Да и медэкспертиза показала, что был у нее кто-то. Не девица она уже.

– А может, ее изнасиловали? – взволнованно спросил лейтенант Алексеев, еще слишком юный и неопытный, а потому красневший как маков цвет, когда речь заходила о вопросах интимных.

– Не похоже. Ты лучше поговори с ее подружками, наверняка они что-то знают. Просто делиться не спешат, стесняются или боятся. И еще, съезди в гастроном, походи вокруг, с местными жителями пообщайся. Должны быть хоть какие-то свидетели. Как-то же ее туда доставили, не сама же она пришла. Была без сознания, значит, несли или везли, а значит, шум машины должен был кто-то услышать, – с напором говорил капитан. – Работай, Коля, работай, и Синигина с собой возьми, он мужик приметливый, к тому же как никто умеет с населением работать. Хотя с девицами лучше сам. Ты парень молодой, симпатичный, тебе и карты руки. И похитрее, понастойчивей. Лучше их по одной до дома провожай, так они быстрее разговорятся.

– А может, сестра или мать знают, с кем она дружила? – не без энтузиазма спросил лейтенант, вспомнив смешливых глазастых девиц в школьных платьях и фартуках.

– Дружила? Нет, Коля, тут не дружба, и уж маменька точно не в курсе, а вот с сестрой поговори. Может, что-то и знает. Они же почти ровесницы?

– Погодки, – вздохнул лейтенант.

– Вот-вот. Попробуй.

– Разрешите, товарищ капитан? – бодро спросил лейтенант Алексеев, распахивая дверь кабинета. – Входи, Синигин, входи! – отступая в сторону и проталкивая в нее невысокого плотненького оперативника с седоватыми висками и прищуренными хитроватыми глазами, приговаривал лейтенант. – Раскопал, Павел Евграфович! Раскопал!

– Что раскопал? Здорово, Синигин, проходи, садись, – приподнимаясь и протягивая через стол руку вошедшему, как всегда хмуро спросил Кочергин.

Безрадостность его была всем известна, а потому нисколько не смутила довольного успехом лейтенанта.

– Синигин нашел свидетеля! Точнее, свидетельницу, – хлопая товарища по плечу, докладывал лейтенант. – Ох и хитрый! Прикинулся сантехником и по квартирам прошелся, почти весь квартал обошел, три дня ходил, а раскопал!

– Ладно, то, что Синигин молодец, я и сам знаю, – потирая привычным жестом желтушные щеки, откликнулся капитан. – Докладывай, Тимофей Григорьевич.

Плотный седоватый оперативник промокнул большим клетчатым платком потную шею под воротником белой полотняной толстовки.

– Докладываю, – попросту начал Синигин, мечтательно глядя на портрет Сталина, украшавший выкрашенный унылой серо-зеленой краской казенный кабинет. – Женщина, пенсионерка, живет одна в доме № 17, на пятом этаже, это в том, что двумя окнами во двор гастронома выходит. Окна эти аккурат в туалете, под самым потолком, так и не дотянешься, и со стремянки тоже, потому как горшок цветочный мешает стремянку поставить. И с горшка тоже не заглянешь. Дом старый, потолки высокие. В общем, при первом осмотре было ясно, что в эти окна никто ничего увидеть не мог, да и грязные они, их, наверное, лет сто никто не мыл, – развел маленькими пухлыми ручками Синигин. – Увидеть не могли, разве что услышать. Пошел по комнатам, народ в тех квартирах живет обыкновенный, в основном рабочие, там завод недалеко, им комнаты и давали. Никто ничего не видал, не слыхал, ночью спят все, им колобродить некогда, на смену с утра, а день был будний, я уж и так и этак подкатывал. Мол, слыхали, тут у вас женщину убитую нашли, может, видели чего или слышали? Вот один мужик и пошутил, ты, мол, у мадемуазель Кларетт спроси, она у нас запорами мается, ночи напролет в нужнике сидит. Что за Кларетт, спрашиваю. Да Клара Робертовна, говорит, его жена – в конце коридора проживает. Иду туда. Открывает старуха, седая, лохматая, в халате с птицами, и глазки мне строить начинает. Вся комната в афишах цирковых, и на них, точно, написано: «Мадемуазель Кларетт, танец на трапеции». Я ей тоже пару раз подмигнул, про афишки спросил, она, ясное дело, размякла, даже графинчик коньяку откуда-то выудила. Тяпнули мы по рюмашке, тут я про убийство и ввернул.

– Ну? – поторопил его вытянувший шею Кочергин.

– Видела она убийц той ночью, – коротко и довольно выдал Синигин.

– Да не тяни ты! Как она их видела, где?

– В том самом окне туалета, – положив ногу на ногу, самодовольно покачивая ею, заявил Тимофей Григорьевич.

– Синигин, ты мне это брось. Выкладывай давай, чего она видела и как. Сам же только что говорил, что до окна никак не дотянуться.

– Ага, нам не дотянуться, а ей, старушенции этой, очень даже легко, – усмехнулся Тимофей Григорьевич, но, поймав гневный взгляд капитана, ломаться перестал. – Ловкая она, хоть и старая. Да и не очень старая, а только курит много, голос хриплый и седая вся, а так еще вполне, – одобрительно заметил Синигин и смутился, увидев вопросительно приподнятую бровь капитана. – Я к тому, что подвижная очень она, все-таки всю жизнь на арене провела, сейчас, правда, в детской цирковой студии работает. А в ту ночь она, точно, запором маялась, и пока в гальюне скучала, услыхала шум какой-то со двора. Машина вроде подъехала, и ворота лязгнули. А во дворе-то только гастроном, кому там чего ночью понадобилось? Она и полюбопытствовала – вдруг ограбление. – Синигин не удержался и крякнул, усмехнувшись: – И ведь сообразила же! Туалет-то узкий, вот она спиной в одну стену, ногами в другую – и поднялась к окошку. Как раз вовремя. Увидела машину у ворот, какая марка, она не знает, не разбирается, но похожа, по ее рассказам, на «ЗИМ». Когда она до окошка добралась, ворота во двор уже были открыты и тип какой-то возле черного входа в гастроном крутился.

– Как этот тип выглядел? Во что одет? – закуривая, спросил Кочергин. Протянул пачку папирос Синигину, а Алексеева только по ладони хлопнул: – Здоровье береги, молод еще смолить.

– Одет вроде в военную форму. Двор-то освещен плохо, только с улицы свет шел, потому как лампочку, что над входом в магазин, они выкрутили.

– Откуда знаешь? – тут же уцепился капитан.

– Оттуда же, от свидетелей. Все опрошенные говорили, что во дворе магазина по ночам лампочка над дверью горит. Да и сторож потом подтвердил, что в тот день, когда тело нашли, он вечером магазин закрывал, свет включил, как всегда, над дверью – а лампочка не горит. Он сперва думал, перегорела, но потом подкрутил маленько, и порядок.

– Молодец. Наши пропустили и отпечатки пальцев не сняли, – мрачно проговорил капитан, стуча пальцами по столу.

– Так мы же приехали – светло было, солнце шпарило вовсю, вот ребята про лампочку и не подумали, – горячо заговорил Алексеев, чувствуя, что кому-то из коллег мало не покажется.

– А ты помалкивай, нечего за них заступаться, они на убийство выезжали, а не с девушками гулять, – цыкнул на него капитан. – Продолжай, Синигин.

– Этот военный без головного убора был, с пятого этажа свидетельница разглядела только, что темноволосый и вроде как высокий, потому что, когда в машину за телом лазил, очень уж наклонялся. И худощавый. Был с ним еще один, из машины вышел, только когда тело выгружали. Точнее, свидетельница не знала, что тело, просто сверток какой-то длинный, во что-то темное завернутый. Думала, левый товар привезли, посмотрела, как в магазин занесли, подумала, что заведующая из-под прилавка толкает что-то, и все. Дела свои доделала и спать пошла, – закончил отчет Синигин.

– А что ж она молчала, когда про убийство узнала? – сердито шлепнул рукой по столу капитан.

– Испугалась, – посерьезнев, проговорил Тимофей Григорьевич. – Понимаешь, Павел Евграфович, она хоть и циркачка, но далеко не дура, и, если бы не коньяк и задушевная беседа, так бы ничего и не сказала.

– Это еще почему? – не понял капитан Кочергин.

– Сам подумай. Приехали на черном «ЗИМе». Она думает, что это, наверное, «ЗИМ», в любом случае простые граждане на таких машинах не ездят. Дальше – человек в форме. В какой? А пес его знает, поди в темноте разбери. Да и вообще, кто они такие, люди эти? Один так легко с воротами справился и дверь в магазин в момент открыл. А о том, что сторож все на свете проспал, к обеду в тот день уже вся округа знала.

– И чего с того? – продолжал упираться Кочергин.

– А того, раз они так по-свойски в магазин проникли, значит, знали, куда шли и что сторож – старый пьяница. Один из них точно из местных был. К тому же убийство такое зверское, кому охота так же на крюк попасть? Никому, – наставительно проговорил Синигин. – Вот и молчала. И сейчас официально ничего подписывать не станет. Как только проговорилась, так сразу и пожалела. И вообще у нее вся семья по известным статьям сроки отбывает, как враги народа, я справки наводил. Она и в коммуналке-то этой оказалась только потому, что за передовика производства перед войной замуж выскочила со страху и фамилию поменяла, а он в 1942-м погиб. Вот она в этой комнате и проживает. Так что дамочка запуганная, слова из нее лишнего больше не вытянешь.

– Ясно, – затушив в пепельнице окурок, проговорил капитан. – Так что мы в итоге имеем? Двое соучастников на черном «ЗИМе», предположительно в военной форме. Погоны она, естественно, не рассмотрела?

– Нет, и насчет военных… Скажем так, она видела людей в форме, – поправил капитана Синигин.

– Ладно. И один из них предположительно высокий и местный, потому что хорошо ориентировался.

– И предположительно темноволосый, – добавил Синигин.

– Не густо, – откидываясь на стуле, заключил Кочергин. – А у тебя что, Алексеев? Разобрался с девицами?

– У Лидии Артемьевой были поклонники, иногда ее приглашали в театр, иногда в кино, иногда в парк погулять, девушка была красивая, – пересев к столу начальства, начал рассказ лейтенант. – Были среди поклонников и студенты. Но все они либо были хорошо знакомы с семьей, либо учились с Артемьевой в одной школе, либо были официально представлены маме. Сейчас я проверяю их алиби. Но сестра говорит, что в последнее время Лида очень изменилась. Стала замкнутой, подавленной, часто плакала, маме говорила, что нервничает из-за экзаменов. Но сестра, ее, кстати, Леля зовут, думает, что у Лидии была несчастная любовь. И еще она думает, что тот человек старше Лиды и, возможно, женат.

– Почему она так решил? – заинтересовался Кочергин.

– Приятель Лели видел однажды, как Лида садилась в машину к какому-то военному, – хмуро пояснил Алексеев.

– С парнем разговаривал? Когда это было? – оживился капитан.

– Недели за полторы до ее исчезновения. С парнем говорил, но он ничего толком не рассмотрел, кроме самой Артемьевой. Правда, сказал, что садилась она в черный «ЗИМ», номер не запомнил. Кто сидел за рулем – не видел, потому что Лида садилась назад, а пассажира было не разглядеть из-за сидения. Да и отъехали они быстро, а парень далековато стоял.

– Та-ак. Уже кое-что, – потирая руки, проговорил Кочергин. – Теперь, ребятки, надо навалиться на подружек. Не поверю, что она ни с кем не откровенничала, быть такого не может. Синигин, как думаешь, кто лучше справится, ты или Николая послать? – В голосе капитана звучала легкая веселость, настроение его улучшилось, даже цвет лица стал не такой желчный.

– Пусть Колька поработает, он молодой, ему с девками сподручней будет, – подмигнул лейтенанту Синигин.

Тот только вздохнул.

Глава 10

– Привет, Таисия! Как дела? – Тамерлан с улыбкой поднялся навстречу своей новой приятельнице.

– Дела? Фигово. Это твои фокусы? – грозно сопя носом, спросила Таисия, по-свойски проходя к дивану и бросая на него свою сумку.

Сегодня у Тамерлана был рабочий день, и в приемной дожидалась своей очереди парочка ждущих чудес пациенток. Таисию секретарша пропустила без очереди, и дамочки проводили ее тяжелыми недоброжелательными взглядами.

– О каких фокусах идет речь? – благодушно поинтересовался экстрасенс, выходя из-за стола и с удовольствием потягиваясь. Облачен Тамерлан был сегодня в элегантный темный костюм и светло-розовую рубашку, очень его красившие и подчеркивавшие спортивную, стройную фигуру. «Красавчик, да и только», – с непонятной завистью подумала Таисия.

– А сам не знаешь? – с ехидцей переспросила она, следя, чтобы неуместные мысли не отразились на лице. – Мне третью ночь подряд отец снится. Все поговорить хочет. Плакал даже.

– Так что мешает? Поговори, он и отстанет, – пожал плечами Тамерлан и проделал несколько упражнений, то ли карате изображал, то ли ушу. – Что там с твоей Машкой? Чего в полиции говорят?

– Ничего не говорят. И, кажется, не собираются. От меня заявление не приняли, пришлось матери ее звонить. Та, конечно, тут же примчалась вместе с отцом дневным поездом, сразу в полицию, все в слезах, смотреть больно. После полиции отца на «неотложке» в больницу с сердечным приступом отвезли. Потом на допрос артистку эту вызывали, у которой Машка накануне вечером была, еще парочку человек из той же компашки, опросили – и все. На этом дело встало. Мать сейчас у Машки дома живет, каждый день с утра в больницу мотается, днем к следователю, а что толку? – пожала плечами Таисия. – А у тебя как?

– Примерно так же. Домработница разыскала каких-то родственников, с трудом уговорила их подать заявление в полицию. Заявление приняли, на этом все, – развел руками Тамерлан. – Кстати, ты в полиции о Зое Борисовне говорила?

– Говорила.

– А они? – с детской надеждой в глазах спросил Тамерлан.

– Кивнули, и все, – сердито ответила Таисия, – знаешь, я почему-то твердо уверена, что никого они искать не станут. Подождут, пока где-нибудь труп не всплывет.

– А ты уверена, что труп не всплывет? – смущенно отводя глаза, спросил Тамерлан. – Столько времени прошло.

– А ты? Ты же у нас экстрасенс. Вот ты мне и скажи, жива твоя Зоя или нет, – съязвила Таисия, не желая признаваться даже себе, насколько для нее важно мнение Тамерлана.

– В том-то и дело, – вполне серьезно ответил экстрасенс. – Я каждый день пытаюсь ее просканировать, и каждый раз выходит, что еще жива, но находится в каком-то странном месте, в чуждой для нее среде, как будто ее в плену держат. Может, ее НКВД арестовал, а? – понимая всю абсурдность вопроса, повернулся он к Таисии.

– Скорее уж маньяк в каком-нибудь подвале, – фыркнула Таисия, а потом полезла в сумку, – на вот, ученик чародея, покажи, на что способен.

И протянула Тамерлану фото Машки Семизеровой, которое она стащила у нее из дома. Собственно, ради этого фото она сегодня к Тамерлану и приехала. Себе она объясняла, что идет на этот глупый поступок только ради Машкиной мамы, чтобы хоть чем-то ее успокоить. Тамерлан же Тасиными мотивами озадачиваться не стал, а просто от души обрадовался.

– Отлично, вот сейчас все и проверим, – он уселся за стол, положил перед собой фото и принялся водить над ним рукой, сосредоточенно к чему-то прислушиваясь.

– Слушай, а ты действительно можешь определить, жив человек или нет? Или это так, с поправкой пятьдесят на пятьдесят? – борясь с сомнениями, спросила Тася.

– Да ты что! – искренне возмутился Тамерлан. – Это, можно сказать, основа основ. Если экстрасенс не может с абсолютной достоверностью установить такой элементарный факт, то о чем с ним вообще разговаривать?! – Серо-голубые глаза его смотрели на Таисию с детской искренностью и чистосердечием.

– Ладно, колдуй давай, – недовольно буркнула Таисия. Недовольна она была собой.

– Она жива, – с едва сдерживаемым волнением проговорил Тамерлан, отрываясь от фото. – И ты знаешь, я не совсем понимаю, но мне кажется, ее жизни угрозы нет, хотя она определенно не в порядке.

– Да? – скептически протянула Таисия. – И где она? Тоже в лапах НКВД?

– Хватит язвить, – обиделся на этот раз экстрасенс. – Я не знаю, где она, и сразу скажу, что поисками людей в жизни не занимался. Но факт один: они обе живы, пропали в один день на одном и том же месте. Найдем одну – найдем и другую. С этим ты согласна?

– С этим согласна. Но искать будем здесь. На этом свете, без всяких временных порталов и прочей чуши. Я даже придумала, с чего начать.

– И?

– Распечатаем их фото и будем опрашивать прохожих на углу Вспольного и Малой Никитской, – самодовольно поделилась Таисия.

– Гениально!

Теперь надулась Тася.

– А сам что можешь предложить?

– Если отбросить версию перехода во времени… Хотя я бы не отбрасывал, – скрестил на груди руки Тамерлан.

– Правильно! – оживилась Таисия.

– Что правильно, переход?

– Да нет, конечно. Надо расследовать это исчезновение по классической схеме, наплевав на твои бредни! – не особо заботясь о корректности высказываний, возбужденно произнесла Таисия. – Если исключить версию случайного похищения – ехали мимо горячие кавказские парни, засунули в машину и увезли, к тому же твоя старушенция вряд ли кому-то могла приглянуться, то надо действовать по классической схеме. Искать, кому выгодно, мотивы искать. Понимаешь?

Тамерлан не понимал.

– Господи, что тут неясного? – закатила глаза к потолку Таисия. – Найти случайного похитителя мы с тобой не сможем, но если предположить, что кто-то нападение спланировал, то шансы наши раскрыть это дело увеличиваются. Как в любом детективе – надо лишь правильно задавать вопросы. Кому это выгодно? И мотивов классическая литература предлагает всего два – любовь и деньги, остальное – подпункты. Теперь ясно?

– Ну да, – кивнул Тамерлан, выпятив губы и раскачиваясь в кожаном рабочем кресле. – Только, знаешь, если отбросить мистику, то, скорее всего, Машку твою именно что случайно похитили. Девица молодая, симпатичная – ехала мимо пьяная компания и прихватила по дороге. Согласись, это вполне логично.

– Ладно, а что твоя Зоя в это время – благополучно совершила переход во времени? – воинственно выпрямилась на диване Таисия. Она очень не любила, когда ее правота подвергалась сомнению, а гениальные идеи оспаривались.

– В этом случае, – неохотно проговорил Тамерлан, – можно предположить, что она стала невольным свидетелем похищения и, вероятно, получила по лбу.

– Вот! – обрадовалась Таисия. – И осталась бы валяться на тротуаре. А ее нет. Нигде. И потом, случайным похитителям Машка была бы интересна на одну ночь, пока не протрезвеют, а потом ее бы либо выпустили, либо выбросили в виде трупа. Но ведь ее до сих пор нет ни в каком виде!

– А может, ее закопали где-нибудь? Бывает, что трупы годами не находят, – вяло возразил Тамерлан.

– Но ты же сам сказал, что она еще жива! – победоносно заявила Таисия. Переиграть ее было сложно, она была мастером ловить людей на слове и отстаивать собственную позицию всеми доступными способами. В том числе использовать доводы противника в свою пользу.

Тамерлан такими талантами не обладал, а потому лишь молча открывал и закрывал рот, не находя стоящих аргументов.

– Вот, – подвела черту Таисия. – Значит, похищение было спланированным, твоя Зоя, скорее всего, стала невольным свидетелем, ее прихватили с собой.

– А почему не наоборот? – обиженно спросил Тамерлан.

– Что не наоборот?

– Почему Зоя была случайным свидетелем? А может, наоборот? Хотели похитить Зою, а пришлось и Машку твою за компанию прихватить!

– Чисто теоретически возможно, хотя…

– Никаких «хотя»! – категорично заявил задетый за живое Тамерлан. – Зоя – особа таинственная, состоятельная, имеющая какую-то тайну, а твоя Машка – обычная девица, ничем не выдающаяся.

– А вот это как сказать, – решила не сдаваться Таисия. – Но если похитить хотели твою Зою, тогда вспоминай, кому о своем дурацком ритуале рассказывал! Особенно о том, что завершить она должна его одна, в два часа ночи, на углу Вспольного и Малой Никитской.

А ведь Таисия права. Тамерлан с изумлением уставился на свою компаньонку. Если похищение Зои было спланировано, то похититель должен был знать о ее планах. Неужели он кому-то проболтался? Матери – точно нет. Ей он о Зое вообще не рассказывал, она бы категорически запретила ему морочить человеку голову. Аристарху – тоже нет, они вообще давно не созванивались, весна и начало лета – время горячее: несчастная любовь, привороты и прочая муть в самом разгаре. Может, секретарша случайно подслушала?

– Если только секретарша, – неуверенно проговорил Тамерлан. – Хотя в тот вечер ее на месте уже не было. Я ее специально отпустил и последние указания Зое давал по окончании ритуала. Может, она сама проболталась, а?

– Может. Вопрос только – кому? Значит, так. Я побежала, мне еще сегодня новаторскую постановку «Матери» Горького смотреть, режиссер – какой-то провинциальный гений, и тебя там народ в приемной дожидается. А завтра с утреца отправляешься искать свидетелей по делу. После обеда доложишь, – поднимаясь с дивана, распорядилась Таисия.

– А чего это ты раскомандовалась? – спохватился экстрасенс.

– Потому что я старше, умнее и вообще больше гожусь в командиры. Так что работай, – насмешливо посоветовала Таисия и распахнула дверь в приемную. – Проходите, дамочки, кому тут больше всех неймется? – И, получив еще один гневный взгляд, покинула офис начинающего экстрасенса.