Колдовской замок. Часть VI. Ключ

Моё бегство было случайным, я ведь вовсе не собирался убегать, не умел прятаться и цели такой не преследовал. Тогда я заблудился в кустах, которыми зарос небольшой овраг, сравнительно недалеко от фермы. Работники нашли меня по мычанию. Конечно, ветер свободы запал в душу, но я испугался, поцарапался и проголодался, (кусты оказались невкусными), а потому очень хотел домой.

Когда меня вытащили, то перво-наперво угостили палкой. Это был мой первый жизненный урок, который я хорошо запомнил, хоть подлинное значение усвоенной информации открылось намного позже.

Когда вернулись на ферму, старший скотник, конечно, обрадовался, но я уже тогда начал догадываться, что он рад не мне собственно, а чему-то ещё. И то, что он всё время повторял – «На мясо! На мясо!», уже не смахивало на то, что меня зовут по имени. Истина открылась мне спустя годы, а тогда я был полон сомнений и подозрений, которые в силу своей неопытности никак не мог разрешить.

Меня посадили отдельно от остальных обитателей хлева, в маленький загончик, заложенный прочными жердями, которые было не сломать. Мне там совсем не нравилось, но моего мнения никто не спрашивал. По крайней мере, мне задали корм и оставили в покое.

Единственно кто меня навестил это мой друг – пёс. Он-то и принёс новости, которые заставили меня призадуматься. Во-первых, он сообщил, что хозяин сильно мною недоволен, а именно – считает меня буйным и непредсказуемым. А потому, меня решено отправить на мясо раньше намеченного срока. Во-вторых, оказывается, старый добрый фермер изначально приберегал меня для собственного стола, но теперь он изменил решение, и меня продадут мяснику, так-как хозяин убеждён, что есть мясо буйных бычков вредно.

Последним обстоятельством мой друг был особенно огорчён и много скулил по поводу того, что ему не достанется от меня ни косточки.

Эти разговоры только усилили тревогу в моей душе, но тогда я ещё не осознавал в полной мере нависшей надо мной опасности. Просто я не знал ещё, что такое смерть. Правда, благодаря эксперименту, который я тогда над собой поставил, я уже знал, что когда меня начнут есть, то это будет больно, а потому нет ничего хорошего в перспективе быть съеденным.

Но, поделать я тогда ничего не мог – загон, где я стоял, выдержал бы натиск взрослого быка, не то, что телёнка. Меня спасло то, что мясник, которому меня собрался продать фермер, куда-то уехал. Я простоял в том загоне в совершенном неведении целых два дня, и единственно, что мог себе позволить в качестве развлечения, это чесать рога о жерди. А на третий день на ферму заехал скупщик скота, и они договорились с хозяином о сделке.

Меня загнали в чужое, незнакомое стадо, где все относились друг к другу скверно, за порядком никто не следил, так-как не было быка – вожака, и действовал первобытный принцип – кто сильный, тот и прав. Как назло, я был среди бычков самым младшим, да и среди коров тоже, не считая одной очень симпатичной тёлочки, наверное, моей ровесницы или даже помладше.

Будучи товарищами по несчастью, мы быстро подружились. Скупщик приобрёл её на отдалённой ферме, где она жила в полном неведении об окружающем мире, как и я, до недавнего времени. Правда, в отличие от меня, у неё было своё настоящее имя – Сметанка.

Так её назвали из-за большого белого пятна на лбу, окружённого несколькими маленькими, будто ей на голову и впрямь уронили целый половник сметаны. А ещё у неё была белая грудка и белые чулочки. Всё это досталось её от бабушки – белой коровы какой-то заграничной породы и выглядело на фоне блестящей каурой масти очень красиво.

Сметанка, от природы весёлая и беззаботная, выглядела теперь запуганной и забитой. Дело в том, что её угораздило в первый же день, по неопытности, сунуться к чужому вымени. Конечно, в своём родном стаде это было делом обычным. Какая из родных или двоюродных сестёр матери, не покормит племянницу? Здесь же расклад был иным. Незнакомые коровы, нервные, а потому злые, даже без видимого повода норовили боднуть в бок, а тут уж вовсе озверели. Так что досталось бедной Сметанке, как говорят – по первое число!

Побитая впервые в жизни, перепуганная, она метнулась было к быкам, но те оказались не лучше – едва не затоптали до смерти. Она ведь не вошла ещё в возраст и коровой не считалась, а потому не могла рассчитывать на то, что они будут вести себя с ней, как подобает кабальеро. В общем, было от чего забиться в хвост стада, но тут на неё налетела собака и стала загонять обратно, а когда Сметанка заартачилась, куснула за ляжку. Так прошли для неё несколько кошмарных дней, пока не появился я.

Нет, я не стал для неё защитой, опорой и гарантией безопасности. Годовалый бычок не соперник двухлетку, а таких там было большинство. С коровами я померить её тоже не мог, но мог подставить свой бок, чтобы принять удар, предназначавшийся моей новой подруге. Правда, мне удалось договориться с пастушьим псом, который сильно удивился, что я его понимаю, но ведь у меня уже был опыт общения с собакой. Я смог объяснить ему, что мы вовсе не отстаём от стада, а идём на небольшом удалении, чтобы не провоцировать конфликты. Он всё понял и больше не кусался.

Мы со Сметанкой запросто нашли общий язык, и вскоре путешествие нам стало даже нравиться. Днём нас гнали по дороге, а поскольку там нечего было есть, мы болтали обо всём подряд, то-есть ни о чём, но всё равно было интересно. Ночью отъедались на каком-нибудь поле, куда нас загоняли, как раз с этой целью.

Сначала нам попадалось по дороге довольно много небольших деревень, а пару раз мы прошли через города, показавшиеся мне тогда огромными, а на деле бывшие крохотными, мало отличавшимися от деревни. Наше стадо пополнялось новыми бычками и коровами, но случалось и так, что скупщик продавал кого-нибудь, если это ему было выгодно.

Но вот, человеческие поселения стали попадаться всё реже, и, наконец, совсем исчезли. Место, по которому мы шли тоже весьма изменилось. Вместо долин и холмов нас теперь окружали горы, и хоть дорога оставалась наезженной, всё вокруг казалось диким.

Скупщик и двое его погонщиков, чего-то опасались и старались пройти опасное место, как можно скорее. Чем оно было опасно, выяснилось на второй день, точнее на вторую ночь нашего пребывания в горах.

Как мы ни торопились, останавливаться на ночь было необходимо. Здесь было не то, что в долинах – пастбища тощие, истоптанные, водопои тесные. Нам со Сметанкой доставались лишь редкие былинки, случайно не съеденные кем-то другим, а попить из страшно холодного ручья можно было только тогда, когда напьются все остальные.

Надо ли говорить, что все в стаде приуныли, а мы, так, тем более! Надежда была лишь на то, что весь переход должен был занять менее трёх суток, и карабкаться по кручам не требовалось – горы в этом месте были невысокие, дорога хоть и сузилась, оставалась ровной и вилась между ними, огибая практически все труднопроходимые места. Собственно мы пересекали лишь край горной системы, основной массив которой возвышался в стороне.

Накануне нашей последней ночёвки, вечером, мне довелось услышать разговор между скупщиком и его работниками. Они сетовали на то, что не могут продолжать путь в темноте, так-как значительный участок дороги идёт по краю ущелья, где можно запросто потерять половину стада, да и самому шею свернуть недолго.

Ещё, они жаловались, что Его Величество король, слишком редко посылает своих альгвасилов контролировать дороги, на которых «пошаливают», а мы как раз находились в таком месте. Правда, если удастся пережить эту ночь, то завтра к полудню мы покинем горы, а при хорошем шаге ещё до вечера достигнем населённых мест.

Я, конечно, совсем немного понял из услышанного, но главным, по моему мнению, было то, что завтра мы сможем, как следует поесть. Обрадовав этой новостью Сметанку, я прижался к её тёплому боку, и мы с ней задремали, грезя о сочной траве, которую будем щипать на следующий день.

Наше пробуждение было странным и пугающим. Тихая, спокойная ночь вдруг взорвалась криками, хлопками и непонятными вспышками слепящих огней! Первым поднял шум пёс, разразившийся таким яростным лаем, какого я не слышал ещё в жизни. Потом раздался грохот, как будто кто-то со всей дури шарахнул доской о деревянный настил! Пёс коротко взвизгнул и смолк, зато в тот же миг закричали люди. Потом снова грохнуло, потом ещё и ещё!

Скупщик и погонщики больше не кричали, но вокруг раздавались другие голоса, незнакомые. Новоприбывшие зажгли факелы от крохотного костерка, оставленного на ночь, и тогда ночь превратилась в день.

Собак у этих людей не было, поэтому волнующееся стадо успокоили палками, причём сделали это так умело, что даже самые рьяные быки сразу поняли, что лучше не брыкаться.

Я всё силился понять, что же такое произошло, и вскоре мне представилась возможность узнать это. Когда нас сгуртовали и куда-то повели, то мы прошли мимо того места, где ночевали скупщик и погонщики. Костёр кто-то залил, но в свете факелов я увидел четыре распростёртые на земле тела. Это были наши недавние хозяева – скупщик, два погонщика и их пёс. Они лежали неподвижно, в странных неестественных позах, а под ними растекалась лужа чего-то красного, дурно пахнущего.

Этот запах был не резкий, но отталкивающий. Он смущал и немного пьянил, заставлял думать о чём-то тягостном и плохом… До этого я никогда не видел крови, и не чувствовал её запаха, а потому не знал, что это один из цветов и ароматов смерти.

Нас вели весьма долго, наверное, всю ночь. Когда мы остановились, над горами ещё висели звёзды, а внизу темнота была, хоть глаз коли. Но с одной стороны небо уже превратилось из чёрного в прозрачно-тёмно-синее, а это означало, что рассвет недалёк.

Люди, которые пригнали стадо в новое место, на мой взгляд, ничем не отличающееся от старого, (ровная площадка без травы, и кругом скалы), повели себя точно также, как те, кто привёл нас из родных земель в горы. Они позаботились о том, чтобы стадо не разбежалось, перегородив выход из каменного загона загородкой из прочных жердей, больше смахивающих на брёвна, а потом развели в стороне костёр.

Кажется, их было пятеро или шестеро – считать я тогда не умел. Разбив нехитрый лагерь, эти новые люди о чём-то коротко посовещались, после чего двое из них вернулись к стаду, сделали беглый осмотр, отделили нас со Сметанкой и повели к костру.

Повторюсь – ни она, ни я, мы ничего тогда не знали о жизни. Мы привыкли, что нас куда-то ведут, потому что водили нас до сих пор из хлева на пастбище и обратно. Даже это путешествие, во время которого с нами обращались порой грубо, не заставило нас перестать доверять людям. Раз тебя куда-то ведут, значит так оно и надо!

– Ну, чо, атаман, выбирай! – развязно проговорил один из них. – По мне, так телок упитанней. Его значит и чкх-х!

Он издал какой-то странный звук, значения которого я не понял. Человек небольшого роста, но важный, что твой фермер в воскресном подпитии, поднялся со своего места и подошёл к нам. Внимательно осмотрев нас обоих, он покачал головой и сказал:

– Не. Тёлка слишком приметная. Будем продавать – засыплемся. Так что, давай её!

Остальные одобрительно закивали головами. Потом меня отвели в сторону и привязали к толстому колу, загнанному меж камней. Я пока ещё ничего не понимал.

Всё произошло очень быстро. У меня на глазах Сметанку ввели в круг света, один из разбойников крепко ухватил её за рожки и вдруг ловким движением сбил с ног, навалившись всем телом, лишая возможности встать. Другой достал из-за пояса здоровенный складной нож, под названием «наваха», что означает – бритва, раскрыл его и… молниеносным взмахом перерезал тёлочке горло…

Тело Сметанки задёргалось, забилось в судорогах, раздался хрип, бульканье… На какой-то миг мне показалось, что она сейчас сбросит повисшего на ней человека и убежит, но этого не случилось.

.........................................................................................................

Бык замолчал, потому что Анджелика негромко, жалобно вскрикнула. Девушку била мелкая дрожь, из ноздрей вырвались две тонкие струйки дыма, а внутренность пасти осветилась знакомым голубоватым сиянием.

Бык подумал было, что дело плохо, но ничего страшного не случилось. Юная драконесса отвернулась, тяжело дыша, видимо стараясь скрыть выступившие на глазах слёзы. Но вскоре она справилась с собой и даже пришла на помощь Мегги, которая откровенно рыдала, закрыв голову крыльями. Когда они обе немного успокоились, она взглянула на Быка, покрасневшими, но уже сухими глазами и приказала глухим голосом:

– Дальше! Рассказывай.

– Может не надо? – засомневался их товарищ, и с тревогой посмотрел на всё ещё всхлипывающую Мегги.

– Нет, пожалуйста, Быкусь, продолжай! – попросила она. – Нам нужно знать всё.

Бык пожал плечами и продолжил:

............................................................................................................

– Вскоре движения Сметанки замедлились, дрожь прекратилась, а под её телом возникло и стало расплываться огромное красное пятно. Я заворожено смотрел на это… красное, а оно растекалось всё шире, пачкая её белоснежные чулочки и окрашивая серые камни в цвет смерти…

Понимание случившегося ещё не вошло в мой мозг, который вообще отказывался соображать. Я смотрел, и всё вокруг меня заливало это красное. Красное! Проклятое красное!!!

Не знаю, в какой момент я стал биться. Это не было сознательным действием, тело металось само, мускулы конвульсивно напрягались, копыта били наугад! Кол, который не под силу было сломать и взрослому быку, разлетелся в щепки! В какой-то момент одному из разбойников удалось ухватиться за верёвку, обмотанную вокруг моей шеи, но я тут же мотнул головой и угодил левым рогом ему под рёбра. Человек истошно заорал, а мне в глаза плеснуло что-то тёплое липкое, красное! Красное!!!

И вот тут меня заколотило по-настоящему! Я рванулся вперёд, ничего не видя и не разбирая, но продолжая бить копытами и рогами наугад. Кто-то ещё попал под мои удары, но кто и как, не помню.

Я до сих пор не знаю, убил ли я там кого-нибудь или только покалечил? Пока был молод, тешил себя мыслью, что, скорее всего, убил – в памяти остались вопли адской боли, треск разрываемой плоти, хруст костей… Теперь я по-другому отношусь ко всему этому.

А тогда я метался по бандитскому лагерю, сея вокруг себя разрушение. Не знаю, как мне посчастливилось вырваться? Выскочил ли я тем же путём, которым нас туда привели или, что, скорее всего, нашёл случайно иную лазейку. Не помню. Помню только, что нёсся, не разбирая дороги в темноте среди скал, оставив позади вопящих разбойников и заполошно мычащее стадо.

Мне повезло, потому что ничем иным, кроме везения нельзя назвать то, что я не врезался с размаха в скалу и не слетел с обрыва в какую-нибудь пропасть. Но всё-таки слететь мне довелось, но не с обрыва, а с берега, и не в пропасть, а в реку. И опять же ничем кроме везенья нельзя объяснить то, что я не утонул, ведь я тогда совершенно не умел плавать, и даже не купался ещё в своей жизни ни разу.

Не знаю, сколько времени меня мотало волнами, но наверно достаточно долго, потому что когда я, совершенно обессиленный выбрался на берег, горы были уже далеко позади, а река несла свои воды спокойно и размеренно. Помню, что отлёживался в камышах, потом перебрался на незнакомое пастбище, но, несмотря на страшный голод, долго ещё не мог есть – картины, одна кошмарней другой вставали перед глазами. Наши убитые погонщики и их пёс… Сметанка, в луже собственной крови… Бандиты, вопящие под моими ударами… И всё красное, красное, красное…

Я долго ещё не мог отделаться от безумного бешенства, вызываемого видом чего-то красного, будь то плащ тореадора или просто спелое яблоко.

...........................................................................................................

– Ты и сейчас не выносишь красный цвет? – спросила Анджелика.

– Нет, – ответил Бык, улыбнувшись, – сейчас я отношусь к нему спокойно. Видите – меня же не смущают эти яблоки!

С этими словами он встал и протянул каждой девушке по длинной ветке с нанизанными на неё свежеиспечёнными яблоками. Они с благодарностью приняли угощение, причём Мегги разжевала яблоки вместе с веткой.

– Хорошо, что ты избавился от фобии, – сказала Анджелика задумчиво, размышляя о чём-то своём. – Я вот до сих пор тараканов боюсь.

– А я сказок про странствующих рыцарей! – поддакнула Мегги и покраснела. – Надо мной даже Драся смеялся, пока был маленький.

– Это меня Фиг подлечил, – сказал Бык, проглотив последнее яблоко. – Люди, которые меня тогда нашли, быстро заметили моё отношение к красному цвету и продали тем, кто выращивал быков для корриды. Нда. Недолгой была бы моя жизнь, если бы не выкупил меня у очередного хозяина странствующий фокусник Фиглорио Фиголини, который мечтал о славе тореадора, но ненавидел кровопролитие.

– Ой, расскажи, Быкусь, расскажи! – воскликнула Мегги и, забыв про слёзы, даже запрыгала на месте, захлопав крыльями, как в ладоши.

– Ну, нет, девчонки, в следующий раз, а сейчас спать пора! – рассмеялся Бык. – Мою жизнь рассказывать, обычной ночи не хватит. Полярная нужна! А мы и так засиделись.

Мегги разочарованно опустила крылья, вздохнула, но, пожелав всем спокойной ночи, отправилась к куче брёвен, в которые во время сна зарывалась с головой. По неизвестной причине она слушалась Быка беспрекословно. Анджелика чуть помедлила.

– Послушай, – несколько неуверенно спросила она, – я знаю, что Фиг многое что умеет, но неужели он ещё и врач?

– Когда нужно он может во многом помочь, – ответил Бык. – Не знаю, можно ли ему довериться по любому медицинскому вопросу, но он мне действительно тогда помог, иначе наши выступления были бы невозможны. Ты ведь видела, какого рода эти трюки! Правда, хоть красный цвет и не вызывал у меня больше ненависть, но долго ещё оставался отвратительным. Окончательно от этой фобии меня избавили уже в Козляндии. Там сильные психотерапевты – обморочных коз и тех на копыта ставят.

– Ясненько! – улыбнулась девушка. – Ну, тогда, спокойной ночи!

Она ушла в свой личный грот, который сама вырыла в склоне холма и прикрыла вход плоским обломком скалы, смахивающим на дверь, но размером с двухэтажный дом.

– Спокойной ночи! – ответил Бык, провожая её глазами.

Он устроился, как обычно – возле костра, на куче старых опилок покрытых брезентом. Пока ночи были тёплыми, а погода не грозила дождём, его вполне устраивало такое ложе. Однако скоро придётся натягивать палатку, а если их проблема не разрешится до зимы, то понадобится жилище понадёжнее. Человеческое тело такое слабое и хрупкое! Впрочем, в теле быка он тоже не любил мёрзнуть.

Интересно, зачем Анджелике понадобилась психотерапия? Хотя о чём это он! Девочке достались на долю немалые испытания, которые всё никак не закончатся. Она и теперь в подвешенном состоянии со своим драконьим обликом и с человеческой душой. Эх, эх…

Бык вдруг затосковал, сам не понимая почему. Наверное, рассказ о жестоких приключениях его юности вызвал в нём эту грусть. Прошло ведь немало времени, и он научился вспоминать о тех событиях без душевной боли и горечи, испытывая лишь светлую печаль.

Ну, вот, теперь к нему сон не идёт! Бык перевернулся с боку на бок. Сам виноват. Надо бы девчонкам в следующий раз что-нибудь весёленькое рассказать, а то вон – обрыдались! И себе разбередил старые раны, а теперь уснуть не может! Куда это годится?

Тогда он лёг на спину и стал смотреть в звёздное небо, думая, что возможно, где-то там, на небесной ферме, куда попадают все страдавшие и невинные души, вот так же смотрит сейчас в небо, вечно юная тёлочка Сметанка. Может быть, она и сейчас видит его? Может, наблюдая его жизнь, вместе с ним печалится и радуется…