Ночи тайного агента
«Вот и все!» – я использовал запас энергии кольца и не смогу перескочить в свое время, а здесь с такой раной я обречен.
Я оплакивал остатками затуманившегося сознания свою беспечность, остатки жизни и прощался навеки с Миром. Это надо же, приехал убедиться в праве на свое существование, а нашел смерть. А Мир стал сереть, двоиться и мутнеть. Я еще мог различить волну моей крови, заставшую врасплох двух букашек. Они отчаянно пытались выкарабкаться из липкой массы, но шансов выкарабкаться у несчастных оказалось не больше, чем у меня выжить. Прежде чем наступило Черное Ничто, меня лизнул шершавый язык пса.
«Только-только обрел счастье – хозяина, и на тебе!!!» – оплакивал судьбу лохматый бездомный пес. И вся его любовь к умирающему ушла в шершавый язык. И может быть, лишь эта слюнявая привязанность еще как-то цепляла угасающее сознание за ускользающую реальность.
Я оценил крупную лобастую голову дворняги, его умные ласковые глаза и приказал кольцу нырнуть в собаку, и Мир растворился во Тьме.
Сумасшедший.
«Александр Македонский, Аттила, Чингисхан, Наполеон, Ленин, да и все остальные покорители народов изначально были обречены на провал. Лишь я один смогу владеть планетой безраздельно и вечно! Только у меня есть реальная возможность выбирать место, время и средство воздействия на человечество».
– А вот и я, – прервала сладкие грезы медсестра.
– Выпейте, – она протянула мне тарелочку с таблеткой и стаканом воды.
Я спрятал таблетку под язык, усердно имитируя, как ее запиваю. Моя уловка опять сработала, не вызвав у наивной медсестры подозрений. Она мило улыбнулась и оставила одного в палате.
«И кто меня тянул за язык? Все людишки – ничтожества, они не способны оценить все величие и красоту моих замыслов недоразвитыми мозгами». Приблизительно так я корил себя за промашку и поносил весь род людской. Надо честно признать, именно моя глупая болтливость (но даже гении допускают ошибки) привела меня в дурдом. Но постепенно успокоился и приступил к построению вариантов побега. Если Наполеон сбежал с острова-тюрьмы и вернул власть во Франции, пусть на недолго, то меня и подавно не удержат замки и решетки психушки.
Я вспомнил об украденном у медсестры шприце, прикинул, сколько удалось спрятать таблеток и решение окончательно созрело, само собой. Все гениальное предельно просто, но серые личности проходят, как слепые мимо очевидных решений. Таблетки легко растворились в воде. Этим раствором наполнил шприц, нетерпеливо ожидая вечернего обхода.
Лечащий врач во время вечернего обхода редко ко мне заглядывал, мое состояние не вызывало его беспокойства. Обычно наведывалась ко мне лишь медсестра. Даже утром и днем врачи меня обычно игнорировали.
Мой расчет оказался верным. Медсестра вошла с обычным набором: тарелочкой, стаканом и таблеткой, приправленными лживой улыбкой и не менее притворным приветствием. Не верю ни слову ее и врачей-шарлатанов. Лишь шарлатаны и недоумки узрят в гении ущербного психа.
Словно не заметив тарелочку, спросил:
– Сегодня вы одна, без врача?
– В этом нет необходимости. Диагноз поставлен, лечение определено. А вот завтра увидите своего врача. Именно на завтра назначен курс завершающего лечения.
«На завтра назначена корректировка личности. Корректировка – это же подмена мироощущения, можно сказать уничтожение личности. Завтра меня бы убили, сохранив лишь мое тело, имя, память и знания. Как все же вовремя я подготовил побег!»
Не говоря ни слова, без всякого сожаления (меня то они не пожалели), одной рукой крепко прижал девушку за шею, одновременно зажав ладонью рот. А второй рукой ввел свое снадобье медсестре в ягодицу.
Тарелочка выпала из ее рук, но я не дал их пустить в бой, перехватив ее предплечья освободившейся от шприца рукой. Медсестра возмущенно выпучила на меня глаза, но постепенно в них собрался туман.
«Начинает действовать», – мелькнула счастливая догадка, ведь я лишь предполагал о действии жидкости из шприца. – «Надеюсь не умрет. А, впрочем, какая разница?»
Постепенно тело перестало бороться, обмякло. Пришлось уложить его на полу. Не теряя время, снял с медсестры халат, накинутый на голое тело. А затем снял колготки. Она была хороша, но наплевать на девичьи прелести. Я не собирался ее насиловать, а лишь надеялся скрыть колготками волосатость своих ног.
Уже в белом халате уставился в зеркало, но оно мне не льстило. Выбирать не приходилось, и я решительно направился к двери, ведь великим всегда сопутствует удача.
Дверь не шелохнулась. У обычного человека поджилки бы затряслись, а я минимально включил свой изумительный интеллект. Вспомнил о дактилоскопической настройке дверей в лечебнице, и решение само опять созрело.
Подтащил обмякшее тело к выходу и приложил вялую руку к дверной ручке. В двери сразу что-то щелкнуло, и «сезам» открылся.
«Скоро весь Мир во всех временах склонится у моих ног! Гения не удержат никакие замки! Наполеон вернулся из заточения на сто дней, я же приберу к рукам Человечество навеки».
Совещание.
– Я не пойму, чем академия истории может помочь психиатрической лечебнице?
– Своим секретным подразделением…
«Интересно, кто проболтался? Узнаю – уволю!»
– У нас нет никаких секретов, – с убедительной маской на лице попытался поставить точку в разговоре хозяин кабинета.
– Назовем его, не афишируемым перед общественностью, – настырно добивался своего главврач, потихоньку выводя из себя уважаемого академика. – Мы сканировали мысли одного нашего пациента, и оказалось, что он один из создателей машины времени.
– Так он же ваш пациент, сумасшедший, – усмехнулся академик, но чувствовал он себя уже не так уверенно.
«И о машине им известно?!» – академик нервно забарабанил пальцами о стол, но сумел сохранить маску насмешливого пренебрежения.
– Да. Но эта информация верная, она сканирована из его памяти. Пациент действительно болен, опасно болен и даже опасен для общества. Он, видите ли, вообразил себя человеком №1 во всей Вселенной, ее властелином. И у него есть для осуществления бредовой идеи инструмент – машина времени.
– Что, что?!
«Наверно он говорит правду! – нервничал академик. – Что может натворить сумасшедший во Времени?! А если грубое вмешательство разрушит само Время?! Невероятно, но кто знает?! Такой эксперимент может оказаться последним в истории Человечества!»
Академик утопил дрожащий палец на одной из кнопок видеофона, и спустя несколько секунд в кабинете появилось изображение молодого парня.
– Где профессор Острожский?
– Пошел на склад, давать нагоняй за отписанный в лабораторию неисправный прибор.
– Пусть немедленно зайдет ко мне, – приказал академик, прерывая видеосвязь.
Академик удивленно посмотрел на нервное подергивание указательного пальца. В последний раз подобное произошло лет сорок назад и продолжалось дня три, пока его возлюбленная не согласилась стать его женой. История с пальцем подсказывала, что все образуется. Академик вновь нацепил на себя личину равнодушно-спокойного сфинкса и продолжил разговор:
– Расскажите подробнее о вашем подопечном, чем он опасен?
– Он сбежал.
– Как?!
– Он усыпил медсестру наркотиками, переоделся в ее одежду. А охрана тоже проморгала, пропустила, не проверив липовую медсестру. Правда, мы почти сразу же снарядили вдогонку санитарную бригаду. Мы ориентировались по «жучку», вживленному в тело пациента, но сигнал исчез.
– Он догадался о «жучке» и избавился от него?
– Нет! Он именно исчез. Еще никогда в нашей истории сигнал-метка пациента не исчезал, его весьма сложно уничтожить. И подозреваю, что искать и метку и больного придется где-то в далеком прошлом. А наши санитары, как вы знаете, работают только в настоящем. Теперь вы понимаете, почему прошу именно вашу помощь?
Академик в ответ лишь промычал нечто невразумительное. Он подсознательно уже согласился с доводами оппонента, но инерция еще не давала признать очевидное. Разговор застопорился, тишину нарушало нервное постукивание карандаша академика. Он надеялся запрятать тик в пальце забавой с карандашом, но возбуждение замаскировать не так легко и матерому волку.
Главврач, как специалист по патологиям поведения, уже хотел предложить успокоительное средство, как дверь распахнулась, и в кабинет вошел пожилой человек в белом халате. Уж он-то знал, как сложно попасть к академику, и чего он натерпелся от секретарши, пока его пропустили. А этот даже не постучал, ввалился в запретный кабинет, словно к себе домой.
– Вызывали? – спросил гость, без спросу плюхнувшись в кресло.
– Знакомьтесь. Главврач, – академик указал на доведшего до нервного тика посетителя, а затем перевел руку на вошедшего. – Профессор Острожский, начальник лаборатории исследования Времени.
Затем академик быстро, но доходчиво ввел Острожского в суть возникшей проблемы.
– До сих пор мы проникали, а точнее проползали во Время незаметными наблюдателями, опасаясь изменить ход Истории на микрочастицу, – у профессора явно кончился запас сдержанности и он закончил более возбужденно: – А тут ворваться в прошлое, вырвать из него человека, словно пуговицу из кафтана! Промчаться по векам эдаким удалым спецназом, кроша и сминая Время! Вы хоть чуть-чуть представляете последствия вторжения?!
– Представляем! – одновременно выкрикнули оппоненты. Академик жестом призвал к молчанию главврача и продолжил один.
– В прошлое проник сумасшедший, кстати, в недавнем прошлом наш соратник Муравьев. И если его не остановить, то и сто спецназов покажутся Красной Шапочкой в сравнении со свихнувшимся серым волком! Он считает себя круче Наполеона, Чингисхана и им подобных на несколько порядков. Я верно излагаю?
– Именно так! – поддержал хозяин психушки. – Расшифровка подсознания подтверждает его патологическую тягу к власти. Он готов идти по трупам людей, топтать народы и начхать ему на всю вашу Историю и его величество Время.
– Ладно, – понял необычность ситуации Острожский. – Мы попробуем его осторожно выдернуть из прошлого.
– Скорее всего, из 18-19 веков, – подсказал главврач. – Да, именно эти века больше всего притягивали Муравьева. В его подсознании мы прочли желание взять власть именно в это время, а искать его рекомендую в Речи Посполитой или Российской империи.
– У нас есть один сотрудник, Иосиф Пиотух, он как раз специализируется именно по этим местам и векам. Я думаю, он с заданием справится.
– Один?! Даже здесь и в наше знакомое время я всегда высылаю на поимку беглеца бригаду из 3-4 санитаров.
– Нет! – категорично отрезал профессор. – У нас только один подготовленный для указанных веков и местности работник, а профан столько «дров» наломает, и за век не расхлебаешь.
5. Засада
Зуммер прибора заставил его вытащить из кармана.
«Началось!!!» – кричало все во мне, а стрелка дернулась и поплыла вниз. Вот она пролетела над моим временем и остановилась почти на полвека раньше. Я зачем-то постучал по прибору, но ничего не изменилось.
«Черт те что?! Мы вместе с Острожским работали над прибором, он не мог ошибиться на полсотни лет. Это неспроста, что они задумали?!»
Я сначала занервничал, а потом, поразмыслив, успокоился. Действительно, помешать мне можно только здесь. Так что пусть скачут хоть за век, хоть за тысячу – толку никакого. А сюда они не сунутся с лазерами, атомными пушками или еще чем-то способным нанести вред Времени. А без современных вооружений Острожский со всеми своими людьми что мне, гению, сделает? Я, несомненно, не побоюсь вмешаться в законы Времени, я и попал сюда, чтобы вписать в Историю навсегда себя. Я отсеку от будущего знания, ведущие к машине времени. И скоро стану полновластным Властелином Веков! Лишь я один буду путешествовать во Времени!
«Но ведь стрелка прибора качнулась! – опять занервничал я. – Значит, мне еще не удалось отсечь будущее. Или это просто парадокс, реликтовое изменение Времени. Так сказать, затухающие волны изменений на мое вмешательство, а скоро будущее смолкнет, не сможет посылать ко мне гостей. Быть может, я последний визитер из будущего. Больше никто не угонится за мной в веках!»
Но тут стрелка вновь ожила и поползла вверх, ко мне. Сердце пустилось в пляс. Я чувствовал, что на сей раз, они не промахнутся. Нечего мечтать и об окукливании времени, пока процесс отсекания времен только в начальной стадии. И стрелка застыла день в день рядом со мной. Да и расстояние от меня до непрошеного гостя было всего в несколько километров. Только я уже подготовился к встрече, а они, я уверен – нет!
Впрочем, излишние сомнения и размышления до добра не доводят. Я отбросил в сторону лишние мысли, даже приятные грезы о своем недалеком будущем и отдал приказ:
– Иванов, готовь батарею к бою. Сможешь попасть во всадника ядром с 50 саженей?
– Попаду, как не попасть, господин полковник! – ответил артиллерист, а сам подумал: «Попробуй, промажь, так уж точно шомполами до смерти забьет. Сущий бес наш полковник, пострашнее повстанцев».
– Попадешь – награжу, а нет – шкуру живьем сдеру. Пушки тщательнее замаскируй. Думаю, через час твоя цель появится.
Все же не зря готовился к встрече, все рассчитал. Прибор видел, как гость продвигается в рассчитанном направлении, именно к моей полянке. Куда им, убогим, тягаться с моими мозгами!
Я брезгливо поправил полковничий погон. К сожалению, покорение Мира приходится начинать со столь ничтожной должности. Но ничего, Гитлер и вовсе был ефрейтором, а Европа легла у его ног. Можно, изменив внешность, занять место хоть императора. Но маскировка под недоразвитые личности мне претила, казалась унизительной. Поэтому я лишь подделал документы обезличенного для меня полковника, получившего назначение в новую часть. А его, естественно, устранил, устранил навсегда. Я решил прибрать к рукам планету, стартуя с ничтожной полковничьей должности. И этот факт уже, как ни крути, внесен в Историю всех времен и народов.
Иванов установил пушки среди маленьких пушистых березок у самой поляны. Он прямой наводкой направил стволы на тропу (охотнику из будущего больше нет, где ехать, но он еще не подозревает, кто дичь) и сейчас дополнительно маскировал батарею свежими ветвями. Над людьми Иванова кричала потревоженная сорока, как бы она не испортила мою охоту, не насторожила «дичь».
– Дайка ружьишко, – приказал ординарцу.
Мой выстрел смешался с шумом начавшегося сражения и последним воплем сороки. Угодливое восхищение батарейцев оказалось приятным и противным одновременно.
«Приятно восхищение хоть бы отдаленно подобных мне, а восхваление рабов чем-то омерзительно, искренности в нем нет».
– Иванов.
– Я, господин полковник.
– Я буду в рощице, той, почти, напротив. Будешь стрелять в того, кто пройдет или проедет по тропинке, но только после того, как я взмахну платком. Понял?
– Так точно! – Иванов вытянулся в струнку, выпучил глаза. Каждая его частичка кричала о готовности выполнить приказ.
«Только бы не промахнуться, как бы ни попробовать шомполов! Ирод, а не полковник, живьем шкуру сдерет!» – от страха у пушкаря даже потек пот, так некстати замутив глаз.
«Западня готова, – ухмыльнулся я, и только сейчас в меня ворвалась красота природы. – И почему я раньше не замечал стрекота кузнечиков, трепещущих стеклянными крылышками стрекоз, разноцветных бабочек. Как прекрасен этот мир? Это же мой мир!? Мой!!! И никто не посмеет отнять у меня законное имущество! Законное? Да, на правах завоевателя. Скоро планета содрогнется, а выжившие людишки начнут лизать пыль с моих сапог. Даже бабочек и всех безмозглых букашек научу поклоняться».
Собака.
Военный в полковничьем мундире подошел к моему мертвому телу и с наслаждением пнул его сапогом.
Я зарычал:
– Гав! Гав! – еще не осознав, что я уже в собаке, что я и есть пес.
Полковник огрел меня плетью и крикнул кому-то на опушке: – Молодец, Иванов! Награжу по-царски!
Он опять пнул мое тело, переворачивая на спину. Мне оставалось только рычать.
– Ого!? – полковник сверился с прибором. – А колечко совсем не простое!?
Полковник еще раз опек мой бок плетью. Пришлось отбежать. Он приставил пистолет к кольцу. Грохнул выстрел – мой «Аладдин» умер.
– Ну вот, теперь все в порядке, – полковник слегка постучал по прибору, но стрелка не шелохнулась. – Да, сейчас колечко такая же дохлятина, как и его хозяин.
Я в бессильной злобе завыл, а затем, совсем обезумев, бросился на убийцу. Полковник прицелился, но пистолет вместо гулкого выстрела лишь щелкнул, оно-то был однозарядным. А я вгрызся зубами в бедро, чуть повыше сапога.
«Не так уж и плохо быть псом!» – неожиданно для себя решил я, все глубже вонзаясь зубами в мясо и сухожилия и поворачивая голову из стороны в сторону, пытаясь вырвать кусок мяса. О, с каким наслаждением терзал теплую плоть убийцы. А его удары руками по голове лишь помогали рвать сумасшедшего. Сейчас я узнал в полковнике беглеца из сумасшедшего дома, но я видел в нем не больного, а заклятого врага.
Наконец полковник сообразил изменить тактику, вытягивая из ножен саблю.
У меня хватило ума отпустить ногу и скрыться в кусты. А к полковнику уже бежали солдаты.
– К лекарю, быстро! – скорее выл, чем приказал полковник.
Его пронесли мимо моего укрытия.
«Ух, как обильно льется кровь! – я испытывал истинное удовлетворение, позабыв заложенные в детстве христианские заповеди. – Да она просто хлещет!»
Мое возбуждение неожиданно погасил противный зуд в боку. Я машинально куснул, где чесалось, хотя меня никто и никогда такому не учил – полегчало.
«Блохи! – изумился я. – Еще этого не хватало?!»
Еще полностью не осознав, что я сейчас представляю, нюхнул бок. В ощущения мгновенно ворвалась вонь немытой, давно пропотевшей шерсти, сладкий аромат полковничьей крови в пасти и, конечно же, едва заметный, но никогда не проходящий дух вечного врага – блох. Со злым рычанием выдохнул, раздвинув выдохом шерсть. Взору открылись полчища злых, кусачих паразитов. Зубы без команды защелкали, и иногда удавалось раздавить кусачее отродье.
Минут пять с урчащим наслаждением воевал с противником в кудлатой шерсти, пока стыд не проник в сознание.
«Тьфу ты, я же человек, а не псина!» – наконец дошло до меня. Но что-то, не подвластное логике, заставило еще раз порыться в шерсти и наплевать на приказы «венца природы». Все же я оказался незваным гостем собачьего тела, а его хозяин попросту меня игнорировал. И как я не противился глупейшему желанию псины, она задрала лапу у дерева и с наслаждением помочилась. Я честно признал, что это действительно очень приятно, хотя еще долго упрекал блошиного врага за не эстетичность.
Дворняга, выполнив свои жизненно необходимые заботы, позволила беспрепятственно пользоваться телом. Я приступил к разведке.
Открывшиеся неожиданно возможности не переставали удивлять. Например, я легко чуял «след» полковника. Конечно, собачьи способности уступали «Аладдину», но без них я был как без рук. На мысли о руках настроение несколько упало, но не в моих правилах долго оплакивать потери. Отчетливый кровавый след и запах убийцы привели к палатке. Я тихо всунул лохматую голову под полог. Полковник сидел спиной ко мне на складном стульчике. Штанина на правой ноге распорота до сапога, обнажив бедро и следы моих зубов.
«Все же я его классно обработал!»
Теперь я нашел беглеца из дурдома, но что толку?! Забрать его без кольца не мог. Да я и сам застрял в неспокойном веке. И тут меня словно ошпарило, и я во весь дух понесся обратно к телу. Конечно, кольцо, если его сломать, пошлет последний SOS. Несомненно, у моего тела надо ждать команду спасателей.
Еще метров за пятьдесят открылась картинка: четверо одетых в русские мундиры что-то делали с моим телом. Одеты они вроде и правильно, но говорили не чисто. Правда, кто в российской армии правильно говорил на русском? Большая часть солдат говорила с уйгуро-финским акцентом либо тюркским. Но в ложных солдатах прорывался знакомый по моему веку акцент, совсем не нынешний. Но главное: их прически совершенно не вязались с 19 веком. Наверняка, в спешке готовилась авральная команда.
– Введите консервант, – услышал знакомый голос профессора Острожского, и мои сомнения окончательно рассеялись.
Я потянул профессора за штанину и начал лаять, используя интервалы, как в древней азбуке Морзе: – Гав, гав…
Один из помощников профессора попытался пнуть меня ногой, дабы не мешал. Но в глазах профессора уже зажегся огонек. Он внимательно вслушивался в собачий брех и одновременно рукой остановил излишне ретивого помощника.
– Собаку тоже берем! – приказал он.
В нашу сторону шли солдаты с батареи Иванова. Видно их тоже смутила команда Острожского.
– Стартуем.
– Но мы породим легенду, исчезнув на глазах у солдат, – неуверенно возразил помощник профессора.
– Немедленно! – прекратил споры глава лаборатории.
Райский зеленый уголок заволокло туманом, в последний раз каркнул черный ворон, нетерпеливо ждавший, когда мы отойдем от падали. Сначала растаяли удивленно кричащие солдаты, а за ними возмущенно каркнувший ворон и лесная поляна.
Подлатали.
– Тузик, Тузик, Тузик… – подзывала к себе прекрасная блондинка, пытаясь соблазнить конфетой.
Как бы она мне не нравилась, но подобной фамильярности, унижения стерпеть не мог.
– Р-р-р! – гневно оскалил на нее зубы.
Девушка невольно отшатнулась к стене.
– Прости, Иосиф, неудачно пошутила, – она в знак примирения собралась почесать за моим обвисшим рыжим ухом.
Я предупредительно рявкнул.
– Ишь, какой недотрога, – хмыкнула блондинка, но руку побоялась опустить на голову. – Пошли в реанимацию, главврач просил тебя туда привести.
Я потрусил за ней, невольно уставившись в точеные ножки.
«И чего не дал почесать за ухом? Было бы ух как приятно! Да и паразитов пару штук бы соскребла».
Так я корил свой строптивый характер еще пару поворотов, пока не уперлись в знакомую дверь.
– Тузик, заходи, – дразнила собачьим именем блондинка, распахивая дверь. Она, несомненно, знала, как меня бесит любое сравнение с комнатной собачкой.
Мне не хотелось рычать, но пришлось поддержать резюме гордого пса.
– Ой, ой, ой! Какие они независимые, – опять она хмыкнула.
От ее подколок даже не знал, рычать мне или краснеть. Я наверняка не только рыкнул, но и покраснел, но густая шерсть скрыла смущение.
В палате собрались не только главврач психиатрической больницы, но и еще пара светил медицины, их помощники, Острожский и, конечно же, я. Я увидел себя совершенно нагого на хирургическом столе. Мне стало стыдно за наготу перед блондинкой, и я смущенно гавкнул.
– А вот и вы, – обрадовался главврач. – Как видите, мы над вами славно потрудились. Заменили разрушенные снарядом органы на вновь выращенные методом клонирования биологические материалы. Генетически они идентичны замененным частям тела. Так что с телом проблем нет. Но мозг…
«Что с мозгом?!» – поразило меня страшное подозрение, но вместо кучи вопросов выплеснул лишь нервный лай.
– К сожалению, – прервал меня и главврача Острожский, – мы не можем скакать по Времени, как захотим. В нем есть «мертвые» промежутки. Время можно сравнить с рекой, а наше его восприятие подобно кораблику, плывущему по течению. Так вот: путешествуя по реке Времени, нам не всегда удается запрыгнуть именно на кораблик. Мы, как правило, можем оказаться либо за его кормой, а это нас не устраивает, или перед носом. Чуть-чуть поджидаем, и он сам к нам подплывает.
«Что за чушь он несет? Ликбез для неграмотных! Я и сам не раз окунался в пучину Времени».
– Мы немного опоздали, Иосиф, – продолжал Острожский. – Когда мы нашли вас бездыханным, то некроз тканей вашего тела шел вовсю. Восстановление органов, мышечных тканей, костей не проблема. Даже мозг слепили заново, но он пуст».
– У-у-у! – сорвался плач по моему мертвому телу. Что толку от крепкого организма, если оно дышит принудительно, а сердце бьется по приказам кардиостимулятора. Оно бездушно, мертвое, я обречен на вечное заточение в собаку!
– Я вижу, ваш начальник нагнал на вас страха. Все не так безнадежно, как вы, наверное, подумали, – словно прочитал собачье горе главврач. – Сейчас мы приступим к оживлению тела, а вы как раз крайне необходимы для этой операции. Мы, так сказать, вдохнем в вас жизнь, мы перепишем вашу память обратно.
Я перестал выть, и даже краем глаза определил рефлекторное веселое виляние хвоста. Теперь я буду очень уважителен к психотерапевтам.
– Так вот, – продолжил спаситель. – Я просканировал собачий мозг и утверждаю: переписать вашу личность обратно весьма реально. Просто удивительно, как мало серых клеточек потребовалось для сохранения вашей сущности.
Блондинка хихикнула. А мне было наплевать. Сейчас и не пытался краснеть за объем своего интеллекта, а радостно подскакивал, пытаясь лизнуть руку главврача, вилял хвостом. Как мне хотелось вернуть прежний облик!