Пастушок

Пока Ирка выла и верещала, что Женька – дрянь, тупица и недоучка, её младшая сестра подползла вплотную к её ногам – а Ирка была босиком, и стала рассматривать через лупу ногти, с которых лак давно слез. И вдруг она задрожала всем своим телом, сложенным втрое.

– Ирка! Грани и цвет ногтей говорят о том, что у тебя – большая предрасположенность к раку прямой кишки! Сейчас я их сфоткаю и отправлю снимки специалистам! А потом сфоткаю твою задницу!

Тут у Ирки сразу все её волосы встали дыбом. Забыв о том, что Женька – тупица и недоучка, она мгновенно вытолкала всех вон и стала снимать трусы. Но Женька уже от хохота за живот держалась, вставая на ноги.

– Ха-ха-ха! Вот дура! Я развела тебя, как лохушку! Подохнешь ты не от рака, а от удара молнии, потому что башка у тебя – чугунная! Как горшок! Ой, я не могу!

– Немедленно выметайся, – глухо проговорила Ирка, натягивая трусы и сдвигая брови, – чтоб твоего поганого духу не было здесь через полчаса! Ты всё поняла? Даю тебе полчаса, чтоб ты убралась! Ни минуты больше!

– Нормально ты размечталась, – рассвирепела и Женька, – но только хрен тебе, дорогая! Я – на больничном. Уеду я отсюда через пять дней, и то лишь в том случае, если ты перестанешь жрать психотропные препараты и запивать их водкой! А если не перестанешь, я задержусь на неопределённое время и буду здесь заниматься музыкой!

Указательный палец Женьки с длинным и красным ногтем вытянулся к футляру с альт-саксофоном. Увидев этот предмет, Ирка вся от ярости затряслась. Облизала губы.

– Ты не учитываешь одно, – сказала она, – я эту квартиру снимаю официально! И если я вызову полицию, тебя вышвырнут вместе с этой твоей трубой! И мало того – к тебе на работу поступит сигнал о том, что ты совершила противоправное действие.

– Офигенно ты размечталась, – фыркнула Женька, – но только хрен тебе! Вызовешь ментов – я пойду пить кофе к Маринке. Менты уедут – вернусь. Дубликат ключа я сделать уже успела. Когда ментам надоест сюда приезжать, они на тебя пожалуются хозяевам. Не боишься потерять хату?

– А я другую сниму!

– На какие деньги? Ты на колёса подсела крепко. С работы тебя уволят к чёртовой матери, если ты не предъявишь больничный лист! Кто, кроме меня, тебе его сделает?

Ирка молча прошла на кухню. Сев левым боком к столу, закинула ногу на ногу и, сцепив на коленке руки, мрачно насупилась. Как сова. Немедленно к ней присоединившись, Женька заметила, что зрачки у неё нормальные, взгляд – задумчивый.

– Видишь, Ирка, сколько проблем, – продолжала Женька, воспламенив под чайником газ, – не проще ли перестать идиотничать? А?

– Не надо меня лечить, – огрызнулась Ирка, – лечи Серёжку, если ты так поумнела!

– Ирка! Серёжка умрёт счастливым. Он прожил жизнь, которой доволен, и у него – до фига друзей. А ты всё ли сделала для того, чтоб сдохнуть без сожаления?

– Я сказала, Женька, не надо меня лечить! Ты чего, тупая?

Чайник за три минуты вскипел. Женька сполоснула две кружки и приготовила кофе. Открыв затем холодильник, она увидела молоко, яйца и чеснок. Срок годности молока пока не истёк. Старшая сестра от кофе не отказалась, но не взяла ни сахар, ни молоко. Она пила очень крепкий и горький кофе. После всего лишь пары глотков лицо у неё стало проясняться. На нём возник небольшой румянец. Женька, следя за ней, поняла, что транквилизаторы доставляли Ирке больше мучений, чем удовольствия, и она сама бы с них соскочила. Только вопрос, на что?

– Я хочу забрать золотую пуговицу у бабки, – сказала Женька, – давай пойдём за ней вместе?

– Я не пойду, – ответила Ирка и почесала башку со спутанными и грязными волосами, – у меня очень туманная голова и слабость в коленках. Я лягу спать.

– Сперва напиши мне ноты.

– Какие ноты?

– Те самые, что звучат по ночам за стенкой. Я правильно поняла, что они всё время одни и те же звучат?

– Как ты задолбала! Дай мне бумагу и карандаш. Здесь их не ищи.

Женька побежала к Маринке. Вернувшись через минуту, она смахнула со стола крошки, после чего положила перед сестрой листок из блокнота и маркер. Ирка, корча рожу очень брезгливую, буквами написала следующие ноты: ми, ре, соль, до, ми, ре, до, ля, соль.

– И ни одного диеза, ни одного бемоля? – спросила Женька, забрав у сестры листок.

– Евгения, хватит умничать! Написала я всё, как есть.

– Это удивительно!

Скребя ногтем горбинку своего носа, Евгения Николаевна прошла в комнату. Там она убрала листок в карман пиджака, оделась и выбежала на улицу. Было уже четыре часа. Выглянуло солнце. Во дворе дети играли с Громом, который вышел гулять, и с рыжим котёнком. Выяснив у детей, в какой стороне четвёртый подъезд, Женька устремилась в ту сторону. Две живые игрушки вдруг поскакали следом за ней.

Женьке посчастливилось успеть вовремя. У подъезда стояла толпа жильцов. Они наблюдали, как санитары несут к специальной машине чей-то небольшой труп. Труп был запакован в чёрный пакет. Женька не особенно впечатлилась зрелищем – слава богу, досыта навидалась она трупешников и в пакетах, и без пакетов, и даже мелко разрезанных на кусочки. Практика ведь была не только в больницах, но и в ещё менее весёлых местах! И котёнок с Громом не впечатлились.

– Анна Лаврентьевна здесь живёт? – строго обратилась Женька к пожилой женщине, прижимавшей к губам платок. Дама поглядела на Женьку странно.

– Да вот, уже не живёт.

– Ах, мать твою за ногу! – не сдержала Женька досаду, – давно она переехала?

– Да вот, как раз сейчас и переезжает.

Тут голова у Женьки включилась. Старуху уже грузили. А нужно было всё выяснить! Женька бросилась к санитарам и стала требовать, чтобы ей показали тело. Но санитары грубо её послали, не испугавшись Грома, который на них рычал. Закрыв за мертвецом дверцы, сели они в кабину. Машина тронулась.

Тогда Женька помчалась опять к жильцам, которые расходились, и стала громко кричать, топая ногами, чтоб ей объяснили всё. Но жильцы помалкивали, глядели на Женьку косо. И вдруг какой-то мужик, в котором благодаря тельняшке и прочим разным нюансам нетрудно было узнать десантника, повернулся к ней своим неприятным, злым и асимметричным лицом.

– Тебе-то какое дело до этой бабки? Ты кто такая?

– Моя сестра отдала ей пуговицу с орлом, – объяснила Женька, – на время!

Мужик задумался.

– Золотую, что ли?

– Да, золотую! Вы её сын? Вас Виктор зовут?

– Орёл, значит, к ней влетел, – произнёс мужик, будто не услышав вопроса, – а орёл – птица! Птица влетает к смерти. Примета верная, я сто раз убеждался в этом! Надо сказать большое спасибо твоей сестре.

– Да вы лучше пуговицу отдайте!

Бывший десантник окинул Женьку таким казарменным взглядом, что она съёжилась. Он глядел на неё целую минуту, а затем медленно повернулся и зашагал к подъезду.

– Да как она умерла? – заорала Женька, – говори, сволочь!

Вопрос с таким прибавлением был услышан.

– Повесилась, – сказал Виктор и потянул на себя тяжёлую дверь, только что закрывшуюся за целым десятком его соседей.

Глава одиннадцатая

Краску Женька всё же купила. Дмитрий Романович возместил ей расходы. Почти до восьми часов она помогала Маринке сделаться ярко-рыжей, чтоб больше не было видно двух или трёх седых волосков, которые один только Керниковский не замечал. Потом притащилась Ирка с вымытой головой и с гитарой. Пока она разбирала с Маринкой гаммы и интервалы, её сестра проводила время на кухне с не меньшей пользой, поскольку Дмитрий Романович захотел её впечатлить своими гастрономическими творениями. Был борщ, крабовый салат, бараньи котлеты, жареная картошка и пирожки. Женька не особо стеснялась, так как была опять очень голодна. За борщом она рассказала о суициде Анны Лаврентьевны.

– Это грустно, но объяснимо, – заметил Дмитрий Романович. Он был очень спокоен. Женька от изумления подавилась и долго кашляла. Потом взвизгнула:

– Объяснимо? Вы что, согласны с её сынком-алкоголиком?

– Нет, конечно. Пуговичный орёл в этом абсолютно не виноват. Тут дело в другом, к сожалению. Этой бедной старушке назначили психотропные препараты именно для того, чтоб она не впала в депрессию. А она отдала их Ирке.

– Мать моя женщина! – ужаснулась Женька, выловив из борща приличный кусок говядины, – значит, Ирка её убила?

– Можно сказать, что да. Конечно же, Ирка не понимала, что делает. Лучше ей об этом не знать. Как ты полагаешь?

– Но ведь Маринка сейчас ей выложит всё! Или уже выложила! Я сдуру Маринке эту историю растрепала, пока мы волосы красили!

– Не волнуйся, Маринка сдуру не треплется. Ирка наверняка рано или поздно узнает, но – лучше поздно, чем рано. Она ещё мутноватая.

Две довольные гитаристки явились к чаю и к пирожкам.

– Лиса Патрикеевна, – весело поглядел Керниковский на волосы своей дочери. Та хихикнула.

– Раньше я была у тебя ворона, теперь – лисица. Ты, папа, прямо Крылов!

– Жан де Лафонтен, – сумничала Ирка, – Крылов ведь все свои басни у него свистнул!

– Не все, а некоторые, – поправил Дмитрий Романович, наливая девушкам борщ, – тогда, двести лет назад, считалось постыдным и неприличным воровать всё. Дремучее было время!

– Кстати, вы знаете, что ближайшим летом в нашей стране будет проводиться чемпионат мира по футболу? – спросила Женька. Все закивали – да, мол, доковылял этот слух до нашей глухой деревни. Женька продолжила, интригующе надкусив пирожок с картошкой:

– А я теперь точно знаю, что Галька не наврала! Да, да, она видела упыря! И он ей не померещился.

– Зато мне померещилось, что моя сестра перестала быть идиоткой, – вздохнула Ирка. Она ещё ничего не знала о наглых выходках упырей у неё под носом, так как Маринка и вправду не отличалась дурной болтливостью.

– Ирочка, в твоей комнате был замечен упырь, – насела на Ирку Женька, – это произошло очень ранним утром, когда рояль уже смолк, а ты ещё не проснулась. Упырь в обличье попа сидел за столом и что-то писал гусиным пером на листе пергамента!