Проект
– Не спрашивай, – опережает он вопрос, который так и вертится у меня на языке.
– Твой обед.
– Оставь его.
Я ставлю пакеты с обедом на стол, и Пол поднимает руку.
– Постой. Присоединяйся. Поздравляю с годовщиной в «СВО». – Он улыбается, видя выражение моего лица. – Думала, забуду?
– Я не указала эту дату в твоем календаре. – Наверное, ему сказала Лорен.
– Нужно ее как-то отметить. Так будет правильно.
– Я могла бы придумать что-то получше отверженного обеда, – смотрю я на коричневые бумажные пакеты, в которых уже черствеет сыр. – Зря я взяла макароны с беконом.
Пол делано воодушевляется, услышав, какое блюдо я принесла, но ссора с Артуром явно выбила его из колеи, и теперь ему нужно зализать раны, а он из тех, кто предпочитает делать это в одиночестве.
– Что, к примеру? – спрашивает Пол, как только я разворачиваюсь к двери.
– А сам как думаешь? – снова встаю к нему лицом.
Ненавижу этот его взгляд. «Мы уже обсуждали это», – слышится в голове его голос, а секунду спустя Пол произносит вслух:
– Мы уже обсуждали это, Денэм.
– Ну да. Я, наверное, вечно буду отвечать на звонки.
Он прикрывает лицо ладонью.
– Слушай, я такого никогда не говорил. У тебя сырые идеи. Подача слабовата. Стиль не отработан. – Пол хватает пакет с едой и начинает его распаковывать. – Может, для тебя это и новость, но есть вещи похуже того, чтобы быть помощницей Пола Тиндейла. И кстати, напомни-ка мне, насколько ты квалифицирована для этой работы?
Я устремляю взгляд на реку за окном и, закусив щеку изнутри, пытаюсь не выдать лицом своих чувств. Знаю, в чем-то мне действительно повезло: Пол Тиндейл, очарованный тем, что я была единственным «ребенком» в зале, полном взрослых, заплативших за то, чтобы услышать его речь, и тем, что мои вопросы были на порядок интереснее, вытащил меня из безвестности и предложил работать на него, несмотря на отсутствие высшего образования и недостаток квалификации. Но я работаю на него год и теперь во многом разбираюсь. Я не собираюсь оставаться его канцелярской крысой. Я хочу писать. И в прошлом месяце это желание стало настолько велико, что меня обуяло безрассудство: я положила на стол Пола папку со своей лучшей работой, после чего сидела и ждала, когда же он назовет меня гением.
И все еще жду.
– Пусть ты и занимаешься не тем, чем хочешь, но при этом получаешь бесценный опыт, – замечает Пол. – Благодаря ему ты сможешь получить работу в любом другом, более мелком издательстве.
– Где мне, возможно, позволят писать статьи.
Пол удерживает мой взгляд неприятно долгое мгновение. Я ощущаю себя перед ним открытой и беззащитной. Он словно обладает способностью читать мои мысли, и если применяет ее сейчас, то знает: я представляю себе будущее, в котором самым значимым абзацем на его странице Википедии будет тот, где говорится, что мой талант распознал именно он.
– Денэм… – начинает Пол и обрывает себя. – Я все сказал. Сегодня большой день, так почему бы тебе не отдохнуть? Считай, у тебя начались выходные. Возвращайся на работу в понедельник. Это будет новый старт.
Да неужели? – мне хочется съязвить, но я лишь молча киваю и выхожу из кабинета, прилагая немалые усилия, чтобы не хлопнуть дверью, а тихо закрыть ее за собой.
Выключая компьютер, сначала ощущаю присутствие Лорен, а потом вижу ее краем глаза.
– Куда собралась, Ло?
– Домой.
Мы с Лорен не подруги, но Пол обсуждает с ней меня, словно нуждаясь в женской точке зрения для выработки подхода ко мне. Это в некоторой степени оскорбительно. В «СВО» практически отсутствуют женщины. С этим пунктиком Пола трудно мириться, однако в глубине души я нахожу нездоровое удовольствие в том, что являюсь одной из нескольких избранных. Думаю, Лорен испытывает схожие чувства. Потому, скорее всего, мы с ней и не дружим. Пятнадцатилетняя разница в возрасте тоже тому причина. Ну и еще тот факт, что она начинала помощницей Пола, а теперь занимает место, на которое зарюсь я. Сложновато не ненавидеть ее за это, особенно учитывая, что Лорен прекрасно все понимает. И наслаждается этим пониманием.
Она присаживается на краешек моего стола.
– Хочешь совет от бывшей помощницы?
– Валяй.
– Слов мало. Нужны действия. Пол будет видеть тебя лишь на том месте, где видит всегда.
– Ты это к чему?
– К тому, что ты всегда торчишь за этим столом.
Словно по сигналу звонит телефон. Лорен усмехается. Я перенаправляю звонок на голосовую почту и иду домой. Выхожу под дождь, миную по пути входную дверь в бар Маккрея. Порой Пол со своими работниками заглядывает сюда после долгого и трудного рабочего дня, но я редко составляю им компанию. Взгляд улавливает в одной из кабинок бара жалкую фигуру. Артур. Недалеко он ушел. Я останавливаюсь и наблюдаю за ним, все больше промокая под дождем. Невыразимо печально видеть этого мужчину в баре, такого страшно одинокого в своем горе…
Что Пол за друг такой, если позволяет Артуру сидеть здесь совершенно несчастному, одному.
«Они убили моего сына».
Я захожу в бар. Свет приглушен, из колонок убаюкивающе тихо играет старая кантри-музыка. Судя по атмосфере, это местечко повидало на своем веку дерьмеца. На что намекает и работающая прямо над баром кучка журналистов. Я направляюсь к кабинке Артура, где он понуро сидит, повесив голову. Я сожалею о своих действиях, как только к нему подхожу. Мы с ним не так уж и близко знакомы. Он знает, как меня зовут, и проявляет лишь-чуть-более-чем-поверхностный интерес к моей жизни, спрашивая при встрече, как у меня дела, или осведомляясь о чем-то, о чем мы говорили в последний раз. К примеру, однажды, на выходе из офиса, он задал Полу вопрос обо мне: «Когда ты уже повысишь ее в должности, а?» Они вместе учились в университете, и «для убедительности» Артур не раз обещал поведать мне пару-тройку ужасно неловких историй о моем шефе, чего, увы, так и не сделал. Он поднимает на меня глаза как раз в тот момент, когда я подумываю развернуться и уйти, пока меня не заметили.
– Ло? – прищуривается Артур.
Я прочищаю горло.
– Просто хотела выразить вам свои соболезнования.
– Оу. Спасибо. Я… – Артур отодвигает пинту в сторону и начинает вытирать мятой салфеткой оставленный ею на столе влажный след. Непонятно зачем. Может, не знает, куда деть руки. Он выглядит не пьяным, а раздавленным. – Я благодарен тебе за эти слова. Прости, что пришлось увидеть… – Артур слабым взмахом руки указывает на потолок. – Но спасибо.
Я колеблюсь. Печаль мужчины не отпускает меня, воспоминания о последних мгновениях его сына тяжестью лежат на душе. Я чувствую себя в долгу перед ним за несказанное и поэтому не могу оставить его в таком состоянии одного.
– Каким он был? – спрашиваю я.
– Джереми?
Я киваю, и Артур одновременно и напрягается, и оживляется. Он выпрямляется, его плечи каменеют, но глаза загораются. Мой вопрос воспринимается им как крайне важный, поскольку он теперь является хранителем памяти о сыне. Артур выразительно смотрит на сиденье напротив него, и я усаживаюсь за стол.
– Он был милым ребенком и… трудным. Нам с моей девушкой было по двадцать два, когда он родился. Это произошло незапланированно, но мы решили сделать все возможное, чтобы стать хорошей семьей. Что ж… – Артур смеется. – Спустя месяц после рождения Джереми его мама бросила нас обоих. Мы остались вдвоем. Но мы справились, у нас была хорошая семья. – Он замолкает. – Показать фотографию?
Артур опускает руку в карман за бумажником. Тот настолько потрепан, что держится на одном честном слове. Заметив мой взгляд, Артур поясняет:
– Это бумажник Джереми. При нем нашли только его. – У меня сводит живот, когда Артур открывает бумажник и указывает на кармашек с удостоверениями. – Все, что осталось от моего сына.
До боли печально.
Мой взгляд падает на листовку, размером чуть побольше визитки.
– Что это?
Артур недоуменно моргает, затем вытаскивает листовку из бумажника и показывает мне.
– Цитата из Библии, – говорит он.
Вверху листовки голубые небеса. В центре фраза: «Но верен Господь, который утвердит вас и сохранит от лукавого»[5]. Джереми, видимо, использовал ее как ненужный клочок бумаги. Спереди он что-то написал, рвано и небрежно, словно дрожащей рукой. И поставил время: 15:30.
Тяжело сглотнув, Артур опережает мой вопрос своей догадкой:
– Похоже, у него была назначена встреча… где-то. Зачем он носил при себе это напоминание, если собирался покончить с собой?
Я не уточняю, что на листовке не стоит дата. Возможно, встреча уже состоялась.
Артур возвращает внимание к тому, о чем шла речь до этого: к вставленной в бумажник фотографии. На снимке школьный выпускной, и Джереми еще совсем юн. У него обычное, ничем не примечательное лицо, на которое я не обратила бы внимания, если бы не видела его раньше. А поскольку я его видела, меня в нем кое-что цепляет. Джереми не выглядит счастливым, но и несчастным тоже не выглядит. Его лицо расслаблено. Кажется, что если он улыбнется, то улыбка обязательно коснется глаз. С комком в горле передаю фотографию Артуру.
– Вы никогда не упоминали о нем.
Он поджимает губы.
– Последние годы мы отдалились друг от друга. Почти не общались.
Внутри разливается холод.
«Я знаю тебя?»
Артур ерзает, неправильно истолковав мое внезапное напряжение.
– Он был своеобразным… Джереми. Страдал глубокой депрессией. Пытался покончить с собой, но я ему помешал. Он так и не простил меня за это и, как только смог, ушел из дома. Я не был против, лишь бы он оставался… здесь.
– Мне очень жаль, Артур.
– Джереми попал в очень плохую компанию. – Артур на секунду закрывает глаза, потом достает из кармана мобильный. – Посмотри! – Он разворачивает телефон экраном ко мне. – Они удерживали его вдали от меня. Не позволяли мне видеть собственного сына.
Артур открывает галерею и начинает листать фотографии Джереми. На всех он запечатлен на публике и на всех окружен небольшой группой людей различных рас и возрастов. При взгляде на них никогда не придут на ум слова «очень плохая компания». Джереми улыбается той самой улыбкой, о которой мне подумалось раньше, – той, что касается глаз. И тут он постарше, чем на выпускном. Однако все фотографии сняты с далекого расстояния. С такого обычно наблюдают за кем-то.
– Вы сами сделали эти фото?
– Нанял человека.
Артур продолжает листать снимки, возвращаясь к более ранним. Смену сезонов сопровождает новая обстановка и другое окружение. Однако в каждом из этих коротких, запечатленных камерой мгновений Джереми неизменно счастлив и совершенно не подозревает о слежке. Такое прошлое не предвещает ужасного будущего.
– Видишь? – спрашивает меня Артур. – Ты видишь?
«Нет», – мысленно отвечаю я, но потом вдруг замечаю справа от Джереми девушку. Она обнимает его рукой за плечи и шепчет ему что-то на ухо. Сердце останавливается. Окружающий меня мир медленно блекнет, звон в голове заглушает звуки бара…
«Я знаю тебя».
Выхватываю у Артура телефон, и стоит ему оказаться в моих руках, как замершее сердце начинает бешено колотиться в груди. Звуки бара возвращаются, оглушая. Я долго смотрю на фотографию, а потом начинаю листать снимки и вижу эту девушку снова… и снова… и снова…
– Джереми был членом Проекта «Единство»?
– Откуда ты знаешь?
Качаю головой. Голос отказывается повиноваться. Ответ на вопрос Артура покоится слишком глубоко в душе. Мне трудно оторвать взгляд от экрана мобильного, от лица, которое я не видела…
– Ло?
…годы.
– Простите, – наконец выдавливаю я, – это просто…
– Я знаю.
Нет, он не знает!
Артур забирает у меня мобильный, и я безропотно отдаю его, хотя все во мне противится этому. Мне хочется смотреть на фотографию. Хочется смотреть на нее вечно. Я поднимаю глаза и встречаюсь с пристальным, напряженным взглядом Артура. Он так сильно напоминает мне своего сына, что я отвожу взгляд в сторону.
– Я просто не понимаю, – говорит он. – Почему он прыгнул? Почему?!
Отголоски уличной непогоды проникают в бар, и в воздухе разливается затхлый, почти металлический запах дождя и асфальта. Затхлый и металлический запах дождя и железнодорожной станции. Я прикрываю веки и вижу Джереми, но теперь уже по-другому.
«Они убили моего сына».
Я открываю глаза.
Артур плачет, обхватив голову руками.
– Проект чист, – заявляет Пол.
Я стою в углу его кабинета, скрестив руки на груди. Он стоит у окна, устремив взгляд в пасмурную даль. Редкий случай, когда Пол позволяет себе полюбоваться видом, а смотреть-то сейчас и не на что. Отвернувшись от окна, он садится за стол, вперяет взгляд в экран компьютера и опускает руки на клавиатуру. В любой другой день я поняла бы намек: разговор окончен, возвращайся к работе, – но Пол сам устроил мне выходной, и я не покину это здание, пока не узнаю все, что ему известно об участии Джереми Льюиса в Проекте «Единство».
– Это гребаный культ, Пол.
– Как и католическая церковь, – отвечает он, не глядя на меня. – И ты не первая, кто говорит подобное о «Единстве». В своем расследовании я зашел настолько далеко, насколько только мог, Денэм. Весь последний месяц копал под Проект, связывался с его представителями и пообщался чуть ли не со всеми, кто имеет к нему отношение…
– Ты говорил с Львом Уорреном?
Пол хмурится, не отрывая взгляда от монитора. Лев Уоррен не общался с прессой с 2011 года, после своего интервью для журнала «Вайс». Журнал (якобы) утаил от него, что статья будет не отдельной, а одной из прочих в большой серии про культы: «Растущее социальное движение или зародившийся культ? Все, что вам нужно знать о недоучившемся семинаристе Льве Уоррене, Проекте «Единство» и его священной миссии – спасти нас от нас самих». Вердикт журнала: потенциал высок.
Когда статья вышла, «Единство» незамедлительно сделало заявление, что интервью было взято обманным путем и Лев более не будет общаться с представителями СМИ. Двумя неделями позже он появился в новостях по другой причине.
В видео, где отговорил девушку-суицидницу прыгать с Миллс-бридж.
Это была трехчасовая пытка, трясущееся изображение с места событий, транслируемое с мобильного прямо на «Ютьюб» и одновременно передаваемое по телевидению. Льва опознали примерно через сутки. Все поисковые системы на запросы о Льве Уоррене в верхних строчках выдавали сайт «Единства» и статью в журнале «Вайс», приобщая бессчетное количество людей к новой уорреновской теории искупления и спасения, согласно которой из-за своих грехов человечество лишилось Божьей благодати, а «добро, творимое ”Единством“, искупит грехи человечества и к концу света дарует всем спасение».
Битва ключевых слов в поисковых системах приглашала общественность решить, во что верить, но в конечном итоге вирусный видеоролик с удаляющейся фигурой Льва, который, уклоняясь от внимания СМИ, просто спустился с моста и затерялся в людской толпе, был куда убедительнее всего остального.
С тех пор Лев хранит молчание в СМИ, но работа «Единства» говорит сама за себя. Любой желающий услышать речь Льва может либо посетить его ежегодную публичную проповедь, либо стать членом Проекта. Само собой, если бы Пол сейчас взял у Льва интервью, для «СВО» это стало бы огромной удачей.
– Скажу тебе то же самое, что сказал Артуру: нет ничего, что даже отдаленно намекало бы на причастность «Единства» к смерти Джереми.
– Не верю.
– Иди домой, Денэм.
Я беру стоящий у стены стул, ставлю его напротив Пола и сажусь.
Пол со вздохом сдается и, оторвав взгляд от монитора, наконец уделяет мне внимание.
– Ладно. Давай взглянем на Проект «Единство». – Тон его голоса подразумевает, что он оказывает мне большую услугу. Пол открывает на компьютере документ и начинает читать свои записи: – Активы в Мореле, Беллвуде и Чапмэне. В каждом из этих городов ими открыты круглосуточно работающие приюты. Приютами управляет «Союз Единства», который помогает нуждающимся и предоставляет необходимые услуги: профессиональных адвокатов, подходящих в каждом конкретном случае; различные программы вроде «Начни сначала»; программы наставничества для молодежи и взрослых; программы поддержки для подростков из группы риска, для пострадавших от домашнего насилия и для людей с зависимостями; психологическую и юридическую помощь; и так далее, и тому подобное… Это еще не говоря о регулярной раздаче нуждающимся еды и одежды, а также пожертвованиях в благотворительные организации, не имеющие никакого отношения к Проекту «Единство». А после ежегодной проповеди на ферме Гарреттов все присутствовавшие на ней хотят только одного: сделать мир лучше. Что плохого можно сказать после этого о «Единстве»?
– Они считают, что Лев Уоррен обладает духовной властью и способен искупить грехи человечества…
– Через акты служения и оказания помощи людям. Сказать, чем они заняты сейчас? Мобилизацией помощи Пуэрто-Рико.
– Ты член Проекта или его фанат, Пол?
– Ни то ни другое. Но, думаешь, я стану бросаться обвинениями в убийстве в одну из самых обожаемых групп штата Нью-Йорк без единого на то доказательства? Более того: никто не толкал Джереми на рельсы. Лев Уоррен известен тем, что отговаривал людей от суицида, а не тем, что доводил до него.
– Подтолкнуть к этому можно разными способами.
– По-твоему, я что-то упустил? Не справился с собственной работой? – смотрит Пол на меня, и мое лицо вспыхивает. – Ладно, съем это. Я понимаю Артура. Его сын погиб. Он жаждет справедливости и пальцем может указать лишь на «Единство». Но тебе-то какое до этого дело, Денэм?
Опускаю взгляд на руки, заламываю пальцы и останавливаю себя тем, что сжимаю ладони в кулаки. Я думаю о парне из Проекта, которого перемололи колеса поезда.
О мертвом парне из Проекта, который знал Би…
– Денэм?
…и меня.
– Я была там.
– Что?
Заставляю себя посмотреть Полу в глаза.
– Я была на станции, когда это случилось.
Он хмурится.
– Когда Джереми…
– Я видела, как он погиб, Пол.
Он медленно переваривает услышанное. И чем дольше тянется пауза, тем мучительней мне.
– Боже, Денэм…
– Да, – глупо отвечаю я, – это было ужасно.
На глаза наворачиваются слезы. Сдержать их не получается, несмотря на то, что я быстро вытираю веки.
Пол вскакивает и пересекает кабинет. Слышен тихий звук воды, льющийся из установленного в углу кулера. Секундой позже Пол сует мне в руку бумажный стаканчик. Я беру воду, избегая его взгляда.
Он садится на свое место.
– Почему ты не рассказала мне об этом?
– Потому что это ничего не изменило бы.
– Тогда что это меняет сейчас?
Я ставлю стаканчик на стол. Не могу сделать ни глотка – горло сдавило.
– Перед смертью он кое-что сказал.
– Тебе?
– Вроде как… всем. Я была рядом.
– Что он сказал? – помедлив, спрашивает Пол.
– «Кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее…» – Жутко слышать эти слова, произнесенные собственным голосом. От них муторно на душе, хотя в случившемся моей вины нет.
Пол на короткий миг прикрывает глаза, тоже ощущая их гнет.
– Это цитата из Библии. Как думаешь, где Джереми ее услышал?
– Денэм…
Я подаюсь вперед:
– Ты должен был сказать мне, что копаешь под них, тогда бы я призналась тебе в этом раньше.
– Во-первых, я оказывал услугу другу. Такую услугу, которая требовала большой осторожности, – резко отвечает Пол. – А во-вторых, Денэм, я много чего тебе не говорю. Часть историй требует исключительной осторожности и секретности. Ты узнаешь то, что тебе нужно знать, в положенное для тебя время.
– Ты должен еще раз взяться за это дело.
– Это ни к чему.
– Но я только что сказала тебе…
– Давай я тебе кое-что объясню, – прерывает меня Пол. – Джереми был болен. Этот паренек рос на моих глазах, и если он не боролся с собой, то боролся с отцом. Артур приложил все усилия для того, чтобы его сын жил – и я его понимаю, – но тем самым разрушил их отношения. Как только Джереми исполнилось восемнадцать, его и след простыл. Объявлялся только за деньгами. Я все это наблюдал собственными глазами. После смерти бабушки Джереми получил наследство – двадцать пять тысяч. Артур слышал о нем в последний раз, когда тот присоединился к Проекту.
– А что потом?
– Судя по всему, жил припеваючи. Работал в воспитательной программе для молодежи. Обожал Льва Уоррена, как и все остальные. Артуру это было не по душе. Джереми хотел возобновить с ним общение через «Единство», но этому помешала гордость Артура. Так был забит последний гвоздь в крышку гроба их отношений.
– Но слова Джереми перед смертью…
– Он много чего говорил, переживая очередной кризис.
– Артур сказал, что все, что осталось после Джереми, – бумажник.
– Джереми добровольно передал все свое состояние «Единству». Так оно, наверное, принесет больше пользы. – Пол на мгновение устало прикрыл глаза ладонью. На его лице отразилась боль, и до меня вдруг дошло, что Джереми, вероятно, много для него значил. – Ты пережила очень травматичный инцидент, Денэм. Когда случается нечто настолько бессмысленное, совершенно естественно и человечно желание придать ему какое-то значение, какой-то смысл. В случае с Артуром – найти виноватого даже в ущерб истине, просто для того, чтобы стало чуточку легче. Но я не для того здесь сижу, и ты не для того здесь работаешь. – Он вздыхает. – Надеюсь, Арт со временем меня простит. Проект чист, и точка.
А что насчет девушки с фотографий?
Девушки с моей фамилией, шепчущей что-то на ухо Джереми?
Если Пол не спрашивает меня о ней, значит, копал недостаточно глубоко.
– Что-нибудь еще? – интересуется он.
Я качаю головой.
Пол прочищает горло и утыкается в экран компьютера.
– Хорошо. Поскольку у меня полно работы, а помощницу я уже отправил домой… Понятно?
– Да, – поднимаюсь я, – понятно.
* * *Когда я возвращаюсь в свою квартиру, расположенную над «Похоронным бюро Фрайтов», в сознании уже прочно поселились мысли, посетившие меня после ухода из офиса. А мыслей столько, что не хватает места в голове.
Я плетусь на второй этаж и захожу домой. Квартира у меня небольшая: кухня, переходящая в своеобразную гостиную; две двери справа – одна ведет в мою спальню, другая – в ванную. Мне нравится. Очень функционально. Выбрать ее мне помогла Пэтти.
Пэтти умерла прошлой осенью. Мне пришла открытка с соболезнованиями. Мои сомнения, должна ли я попытаться сообщить об этом Би, разрешило присланное на е-мейл письмо: «Примите наши искренние соболезнования. Проект «Единство». Посыл понят. Би – часть их, они – часть ее, а я не являюсь их частью.
Я снимаю верхнюю одежду, разуваюсь и оставляю вещи у двери. Пальцы щелкают по выключателю, и комнату заливает холодный свет диодов. Закидываю замороженную еду в микроволновку и иду в ванную, где изучаю свое отражение в зеркале шкафчика над раковиной. День был долгим, и выгляжу я соответствующе: темно-каштановые волосы спутались под дождем, глаза красные, лицо бескровное. Однако, глядя на меня, никто бы этого не заметил. Все внимание оттянул бы на себя широкий сморщенный шрам, пересекающий левую сторону лица: берущий начало от брови, спускающийся по щеке, проходящий всего в сантиметре от губ и резко обрывающийся у подбородка. Я каждый день смотрю на него.
Порой только его и вижу.
Прижав ладонь к отражению изуродованной щеки, тихо говорю:
– Ты – Ло.
2011
Глория.
Глория – латинское имя; «Слава».
Когда Ло начала лопотать, Би безумно хотелось, чтобы первым словом сестренки было ее имя. «Слова ”мама” и ”папа” не считаются», – упорствовала она. Склонившись над посапывающей в кроватке сестрой, Би всячески пыталась поспособствовать этому. Как только она не изощрялась: за заунывно долгим повторением имени – Би, Би, Би – следовала цепочка столь же повторяющихся вопросов: «Кто я? Как меня зовут? Назовешь мое имя, Ло?»
Ло произнесла имя Би в тот же день, когда Би сдалась, приняв тот факт, что этого не случится. Стоял прекрасный солнечный день. Папа, растянувшись на траве с Ло в руках, подремывал на солнышке. Би качалась на качелях с целью достать ногами до неба. Ей давно хотелось это сделать, но родители запрещали раскачиваться сильно, поскольку качели висели на очень старом дереве. Может, дерево и старое, но Би знала сердцем: оно сильное.
Она начала с осторожного и неторопливого ритма, чтобы не привлечь внимания к своей тайной цели, а потом стала набирать скорость, качаясь все быстрее и быстрее, взмывая все выше и выше – выше, чем когда-либо за всю свою жизнь.
– Пониже, Жужжа, – сказал папа прежде, чем она успела поцеловать облака, и это привлекло внимание Ло.