Погружение

По нему видно, что человек любит то, что изучает. Он даже уже начал подрабатывать переводом видеоигр для одной вполне себе известной компании. Парень определенно кайфует от всего, что связано с языками: не прочь почитать книги на английском, периодически посматривает фильмы и сериалы в оригинале. Метод из Oblivion в действии – и результат не заставил себя долго ждать.

Надо будет обсудить с коллегой возможности Сергея: может, стоит усложнить ему уроки? Не только давать задания из более продвинутых курсов, но и чаще устраивать тренировки на время?.. Чтобы, например, он пересказывал главные события вчерашнего дня, причем строго за минуту и ни секундой больше? Подобное ограничение прекрасно повышает навык говорения – проверено на себе! В конце этого урока я и так дам ему задание побольше, чем обычно задает моя коллега. Все потому, что Сергей – из учеников «с особенными потребностями». Но не в том смысле, что он «альтернативно одаренный» (ну и странный все-таки термин), а в том, что к нему нужен особый подход. И его-то мы парню и обеспечим.

Помню свои занятия в педе. Как и любая другая филологическая группа, наша состояла в основном из девушек. Не раз и не два ловил я их взгляды – и если бы восхищенные! О нет, там было удивление, сменявшееся злобой. А как иначе: ведь в лучших традициях teacher’s pet (так на английском зовется любимчик учителя) я то и дело просил у преподавателей побольше домашки. Например, когда они задумывались «Хм-м, а сколько бы минут подкаста вам сегодня задать?..», я частенько ворчал, что трех минут мало – а потом удивлялся, почему одногруппницы не хотят со мной обедать. Ну и ладно. Зато за расшифровкой новостных подкастов BBC (адрес bbc.co.uk/podcasts помню до сих пор!) я провел немало приятных часов.

В конце урока с умничкой Сергеем рекомендую ему тот самый сайт с подкастами, даю домашку и прощаюсь. На очереди – Юля.

Юля – девочка непростая. И дело не только в том, что родители позволили ей покраситься в ярко-лиловый в столь юном, по-хорошему – детском возрасте. И не в том, что Юля очень способная и выполняет домашку. Нет-нет. Она непростая потому, что мне иногда кажется: в ее голове заключен разум взрослой женщины.

Серьезно, ей никак не может быть десять! Разве что по свидетельству о рождении или по внешнему виду можно было бы так решить, но никак не по ее речи. От какой еще десятилетней особы можно услышать рассуждения о политических перестановках в стране? Или о роли того или иного философа в развитии крупнейших европейских держав? Вот и я думаю, что ни от какой. А с Юлей вы запросто побеседуете что о «политических» сидельцах, что о Пражской весне 1968-го.

И вот она сидит передо мной, эта взрослая женщина в теле ребенка. Из колонок льется речь с британским акцентом, Юля усердно вписывает пропущенные слова в предложения. Даже в этом ученическом действии сквозит утонченная статность – ни дать ни взять светская львица. Трек заканчивается, и Юля веским, деловитым тоном, столь несвойственным девочкам ее возраста, обращается ко мне.

– Mark, I’m ready, – информирует она меня о своей готовности, и мне трудно не заметить грустную музыкальность ее голоса.

После занятия за Юлей приходит отец – бледный и, как обычно, одетый в черное. На его лице всегда маска легкой грусти, но сегодня он особенно печален. Юля, вежливо поздоровавшись и кивнув, спрашивает:

– Папа, а можно мне кофе? – Это звучит так, будто Юля с отцом на равных.

– Юлечка, даже не знаю, там же столько кофеина…

– Вы знаете, Юля сегодня так хорошо поработала на занятии, – пытаюсь помочь девочке я.

– Ну хорошо, держи. Сдачу оставь себе.

Юля улыбается, сжимает в кулаке купюру и уверенно идет к автомату. Он несколько поодаль от учебных кабинетов, и, дабы сгладить возникшее между мной и Юлиным папой неловкое молчание, я бормочу что-то банальное, про погоду, как вдруг…

– Вы знаете, – вздыхает он. – А ведь Юленька так похожа на маму.

От того, с каким сожалением он смотрит на дочь, мне становится грустно и не по себе. Вспоминаю: после одного из первых занятий, приметив, что Юлю всегда приводит папа, я имел неловкость поинтересоваться, где же работает мать ребенка. Отец Юли ответил, что нигде. Мне хватило одного взгляда на его помрачневшее лицо, чтобы не лезть больше с глупыми расспросами.

А то, как сам папа смотрит на дочку… Прямо сейчас она стоит в стороне, лакает кофе из пластикового стаканчика и глядит в окно, а он глядит на нее не столько с любовью, сколько со странным отторжением, будто девочка эта – и не его вовсе; но не в том смысле, что от другого мужчины – а в том, что не от этого мира.

Я вам даже скажу еще одну вещь. Стороннему наблюдателю, который не знал бы о нежнейших отношениях между отцом и дочерью, эта вещь могла бы показаться еще более странной. Дело в том, что иногда папа смотрит на Юлю так, будто… будто узнает в ней человека, вернувшегося из мертвых.

Юля возвращается радостная, даже капельку больше похожая на ребенка. Подойдя к нам, опрокидывает стаканчик финальным залпом и выбрасывает в урну. Я прощаюсь и возвращаюсь в главный кабинет – можно сказать «учительскую».

Хм, странно. Опять я совсем один. Что же, сегодня больше никто из преподавателей не придет? Та-ак, ладно посмотрим расписание… И правда. Занятий нет ни у Натальи Андреевны, ни у двух других преподавательниц, ни у меня. Замечательно же! Перспектива поскорее вернуться домой несказанно радует. Но перед этим надо выполнить еще одну типично преподавательскую обязанность.

Настал мой черед дойти до кофейного аппарата: взять «зерновой» мокачино и вернуться в кабинет. «Топливо» набрано, пора трудиться – проверять тесты учеников. Я располагаюсь у большого овального стола, разложив на нем распечатки с правильными ответами: не важно, какого уровня работы я проверяю, рядом всегда лежат «ключи» на всякий случай.

Так-так-так, где у нас первая работа? И? Что же это? Батюшки, ну по классике же парень пошел! «He have two dogs». Нельзя же так писать, третье ведь лицо единственное число в Present Simple. HAS, разумеется.

…Внезапная мысль: к чему мне снился особняк? Странный он, будто в викторианской Англии. И это неопределенное ощущение, что он мне подозрительно знаком, будто я его уже видел. Или, что еще более странно… Будто я уже кому-то о нем рассказывал, кому-то его описывал…

Так, ну а в этом упражнении? «There are a flower in the vase». На ум прискакало бессмертное картменовское «How do I reach this kids??» И обязательно чтобы с его фирменной интонацией. «Ну что ты будешь делать с этими детьми!» – думаю я по-доброму. Ладно, на следующем занятии как раз и начинаем с разбора ошибок в тесте. Пусть раз и навсегда уже запомнят: в конструкции There is // There are, что указывает на наличие чего-то где-то, для одного предмета (a flower же!) ставим THERE IS, а для нескольких – THERE ARE.

…И то, как я себя чувствовал в этом сне… Вот с чем мне нужно разобраться. Кажется, я и испытывал ощущение, что у меня все в порядке и я контролирую ситуацию – наверное, помогло точное следование инструкциям из статьи. Но вот, что подозрительно – одновременно я ощущал, будто это и не мои воспоминания вовсе. Будто мне снится чужой сон…

Смотрим следующую работу. Ага, все те же ошибки, но есть и парочка новеньких. Вот здесь, скажем. Ну кто так слова расставляет? Ну и с чего вы взяли, что ответом на «Who did that?» будет «No, she wasn’t»?.. Да-а, надо будет еще разок прогнать Past Simple с ребятами…

…Но это странное недомогание поутру… Я же читал про возможные побочные эффекты от осознанных сновидений, но не помню, чтобы там упоминалось столь скверное самочувствие…

Еще ошибка, с can. Тоже проходили, совсем недавно. И практиковали этот модальный глагол. В задании просят общий вопрос, значит пишем «Can he go…»

…Ну а что до внутренностей дома? А та девушка? Кажется, в этот раз я смог рассмотреть ее чуточку лучше… Такие черные волосы. Острые черты лица… Нет, точности не было, все как в тумане. И глаза. Совсем не видно глаз. Они за каким-то маревом. И сейчас, когда я вспоминаю тот сон, из глубин подсознания приходит образ, которого – я точно помню! – в самом сне не было: девушка еще одна, не разделилась надвое, и она, сомкнув веки, то кладет ладони на лицо, то убирает их. То кладет, то убирает. И все же, те два цвета, алый и синий: что бы они значили?..

М-да, ошибок и впрямь много: эх, иногда так и хочется крикнуть голосом Картмана «HOW DO U REACH THESE KEEEAHDS?!»

И тем не менее передо мной стоит важный вопрос: возвращаться ли в миры сновидений? Надо ли рисковать еще раз? И вообще, не забыл ли я, для чего все начал? Цель-то была получше узнать Эдгара По. Понять, что он за человек. Вспомнить – как мне казалось, без особых трудов – его биографию, воссоздать в памяти то, как именно он выглядел, его манеры, интонации, черты. А там, чем черт не шутит, может, даже выпить с ним… Но только чутка. Иначе может случиться непоправимое, и – о ужас! – великий Эдгар По кинется на меня с кулаками. А нам ведь такие проблемы не нужны, верно? Даром, что они будут лишь во сне.

Все, настроились. План такой: допроверить оставшиеся работы, а затем встретиться с Женей, моим давним, немного консервативным другом. Я нагрубил ему с утра и отменил встречу, хотя сам же до этого его и пригласил… Надеюсь, он не успел занять вечер чем-то еще. Сяду с ним, расскажу, как у меня дела с осознанными сновидениями. Глядишь, он даст дельный совет или просто поддержит. К тому же мы давно не виделись, а, что ни говори, дружба – это растение, требующее постоянной подпитки.

Потом поеду прямо домой, читать биографию По и, возможно, готовиться к вечернему сеансу. Может, удастся повидаться с Эдгаром? Пускай он будет совсем уж юнцом? Или же попытаться повстречать кого повзрослее? Ладно посмотрим. Я еще не уверен, удастся ли избавиться от кораблей, облаков да непонятных домов и сконструировать собственный сон. Во всяком случае, поработав с фактами из биографии, я постараюсь перенестись в то место, которое интересно мне.

Сидя в уютном полумраке кафе и задумчиво помешивая только что поданный капучино, я всматривался в лица немногочисленных посетителей и вспоминал, сколько всего мы с Женьком пережили, как в школьные годы, так и после.

Взять, к примеру, двух девушек в дальнем углу кафе, ближе к барной стойке. Я гляжу на них, и передо мной оживает тот славный день, когда я наконец-то набрался смелости и позвал девчонку из школы – парой лет младше или всего на один класс, уже и не упомнишь – в кино. Звали ее Ксюша. И все бы хорошо, но рядом с ней у меня натурально дрожали коленки, да к тому же мысли путались так, что жуть. Вот я и ляпнул, не хочет ли она пойти с подругой. Кажется, я употребил термин «дабл-дейт». Двойное свидание.

Ксюша ответила: да, мол, подруга точно будет рада. Вот и пошли. Боже, как же я тогда был влюблен. В те недели, месяцы, что я лютейшим образом сох по Ксюше, она казалась мне воплощением грации и красоты. Я даже брался за стихосложение, в лучших традициях втюренных подростков слагал вирши с пассажами вроде «длинноногая Афродита». Писал я тогдашний, а стыдно мне сегодняшнему.

Итак, настал день свидания. Мы вчетвером встретились у кинотеатра. Я выдал Женьку и девчонкам билеты. Зашли, заняли места. И началась самая настоящая пытка: в лучших традициях гипертрофированного джентльменства я ждал хоть каких-то знаков от Ксю, но напрочь их не видел – а без знаков продвигать свою армию на ее позиции мне казалось как-то не комильфо. И так все два часа занудного исторического фильма. Вышли, немного погуляли по городу вчетвером… И разошлись по домам. Так у меня с Ксюшей ничего и не вышло. А Женя позже не раз и не два делил со мной бокал, выслушивая мои стенания.

Или вот еще: за соседним столиком что-то лихорадочно строчит в телефоне суровый мужик в костюме. Лысина блестит, что твои ролексы. Этот блеск наполированной маковки напоминает мне еще один случай – как Женек, поддержав очередное мое увлечение, чуть не получил за это люлей.