Песня моей души
«И мир с любовью и нежностью обнимет людей, коли они себя обнять позволят миру»
«Понятно»
Лежала я, прильнув к земле. Тепло так было мне, так хорошо. И звуки природы, песня мира иль музыка его, звучали нежно так и ласково, и так красиво…
Я вдруг вскочила. Опять забилось быстро сердце моё. Встревожено забилось.
«Но для чего тогда все наводнения и бури? Засухи зачем нужны, скажи?»
«Когда от тела вашего кусок отрезать плоти вдруг, то кровь идёт?»
«Идёт»
«И вы кричите?»
«Так мы кричим от боли»
«И я кричу»
«Так бури – крик твоей души?»
«Мой полный боли крик»
«И наводнения – то кровь твоя?»
«То кровь моя, коли из раны льётся»
«А засуха?..»
«Так не всегда из раненной, сожжённой кожи волосок пробьётся»
«Земля трясётся, значит, мир кричит, трясётся, стонет?»
«Бывает так больно мне смотреть на вас, что я сдержаться от боли не могу»
«Мой милый мир… должно быть тяжело быть вместе с нами!»
«Бывает… но знаешь, я всё жду возможности… как душа кого-то созвучно с моей душою запоёт – и песня наша в просторах жизни расцветёт. Я верю, что люди не всегда глухими будут. Что люди вспомнят, как мы вместе пели с ними, и красоту, рожденную от песни созвучья наших душ, все люди вспомнят»
«И мир мечтает?»
«И даже мир мечтает! И та мечта меня держаться вдохновляет, чтобы ещё пожить, чтобы ещё хранить… вдруг сможет кто-то вспомнить? Песню вместе с миром спеть? Я буду песню ту и друга моего хранить!»
Я снова легла, прильнув к земле. Так хорошо, уютно было. Вот вроде я где-то в глубине лесной, одна. Однако же выходит, что не одна я здесь. Весь мир со мной. И я в объятиях прекраснейшего мира. И мне не страшно. И я устала от волнений. Глаза смыкаются. И спать мне хочется. Так спать мне хочется…
«Алина, обожди!»
«А что, мой милый мир?»
«Там Эндарс готовит заклинание, чтоб тебя найти»
«С тобой хочу я песню вместе спеть, мой мир»
«Тогда, пока Кан с Эндарсом присоединиться не решат к твоей мечте, мне охранять тебя?..»
«Тогда… мне больно просить об этом, Мириона, но мне также будет больно, коли погаснет моя мечта»
«Тогда?..»
«Тогда…»
Я проснулась на заре, отдохнувшая, бодрая. Не сразу смогла вспомнить вчерашний разговор с Мирионой. Не сразу смогла поверить, что всё это было. Что я вдруг с миром заговорила. И что я как поэты красиво вдруг заговорила. И что мир мне будто б песней отвечал!
Потом я вспомнила, как просила мир заслонить меня от Кана и от Эндарса. И горько стало мне, когда я вспомнила.
«Так… мне к тебе обоих их вести? Иль одного из них?» – спросила Мириона, едва только у меня появилось чувство досады на моё вчерашнее решение.
«А ты можешь?»
«Я привела к тебе и Кана, и Романа. Я ведь могу своими стараниями вас пытаться столкнуть с одной тропы и провести другой. Хотя, конечно, решенье основное за вами. Вы новые тропы сумеете найти, если захотите. И я однажды вынуждена буду убавить старания мои иль прекратить»
Подумав, попросила, чтобы она помогла с ними встретиться, если кто-то из них или оба перестанут стремиться меня запереть и помешать воплощению моей мечты. Всё-таки, так будет лучше. А я и мир пока попробуем что-нибудь сделать для примирения Враждующих стран или хотя бы двух из них.
Сидела, смотрела на рассвет. Потом живот свело от голода.
Вдруг заметила целый караван белок, направляющийся в мою сторону. Замерла растерянно.
Подул вдруг ветер, резко, как-то странно. Откуда-то принёс отломанный большущий лист. И лист упал близ моих ног. И к листу неспешно потянулся беличий поток. Я растеряно наблюдала, как каждая белка укладывает на лист очищенный орех или ягоду, или траву.
«Ты переволновалась вчера, так что и травы немножко пожуй, лечебная она» – топливо объяснила Мириона.
– Хорошо, – ответила я ей, на сей раз вслух.
И сидела, боясь пошевелиться, смотря, как течёт ко мне и к листу и дальше куда-то в лес беличья река, как поблёскивают блики солнца в некоторых шерстинках.
– Послушай, мир мой, милый мир, я лопну, столько съев! – не выдержала я, когда гора лесных подарков стала выходить за границы листа, а её вершина уже доставала мне до колен – я сидела, подтянув к себе ноги и обняв колени.
– Так то с запасом, – мир степенно отвечал. – Ох, прости, ты, верно, проголодалась сильно.
И белки, что не успели отдать своё подношение, пошли второй шеренгой, рядом с отдавшими подарки, обратно куда-то в лес. Ещё немного колыхались, поблескивали солнца бликами в шерстинках два колыхающихся беличьих ручья, потом иссякли. Я радостно объелась ягодами, орехами и травами. И вкус у некоторых из трав был приятный или интересный.
«Вот у кого мне надо готовке поучиться!»
Звонкая одиночная птичья песня прорезалась сквозь все другие, звучала как-то немного непривычно, то резко проявляясь, то замолкая. Как будто мир смеялся.
– Как будто мир смеялся, – чуть позже Мириона подтвердила, когда затихла песня та.
Следуя подсказкам Мирионы, я шла по лесу. Встречала лося, медведя, волков. Никого не боялась, а они не нападали на меня. Когда захотелось пить, прошла девять шагов, куда она указала, и обнаружила между кустов чистый ручей со вкусной водой. Когда сильно проголодалась, то пожевала её подарков, а ещё она мне подсказала путь до земляничной поляны – и я наелась вкусной крупной земляники, росшей на маленькой полянке между старых упавших деревьев. Пару раз из-под моих ног торопливо уползали ужи.
Мириона представала передо мной то как умная собеседница, желающая помочь, то как разговорчивая девчонка, то как заботливая мать. От знания, что я иду вместе с миром – и мир готов поддерживать меня и мою мечту – у меня не осталось ни страха, ни грусти. Остался только восторг от незаметно открывающихся взору картин, таинственных трелей птиц вдалеке и над моей головой, тихого шуршания, едва слышного шёпота листвы. И неожиданно открывавшиеся моему взору красоты были как случайно услышанный кусочек сказки, когда холодным осенним днём бредёшь по хрустящей листве мимо чьего-то дома, а из-за затворённых ставень вдруг слышишь обрывок истории, которую чья-то мама рассказывает своему малышу тёплыми словами…
А потом стемнело, засверкало звёздами небо. Оно было такое глубокое, такое вдохновляющее, бездонное. Где-то на востоке спускался на лес чарующий свет луны. Я смотрела вверх. И казалось мне, будто я сливалась с небом, я летела к нему, падала в него… я смотрела на небо, такое глубокое, такое тёмное, густо усыпанное звёздами. Смотрела и чувствовала себя лишь маленькой крупинкой вечности… и этим полётом в глубь звёздного неба, и этим чувством падения в какую-то прекрасную вечную загадку, скрытую в звёздном свете, охватывающими всю душу восхищением и счастьем, так хотелось с кем-то поделиться!
Блаженным, полным полётов был сон под этим небом.
Засыпая, я ощущала, как легко и почти незаметно поглаживал мои волосы, моё лицо ветерок. А проснувшись, долго пыталась понять, почему люди когда-то скрылись от этой сказки за каменными или деревянными стенами, почему они ненавидят друг друга и не замечают эту красоту?.. Ответа не нашла. Не сразу вспомнила: я ведь и сама ещё недавно была такой. И двинулась дальше, к отдалённой деревне. Сказка сказкой, но время исполнять прекрасные мечты! Ведь это моя заветная мечта! И я также хочу порадовать и мой мир ею!
Вокруг в тихом сне раскинулся лес. Как живёт теперь мой любимый, чем занят? Сильно ли злится? Простит ли меня? Забудет или нет? Будь он рядом, я бы, возможно, не ушла одна. Вовсе бы не ушла. Но он ушел. Ушёл мстить. Месть была ему дороже, чем я. Неужели, ему всё равно, где родятся его дети? Мне хотелось, чтобы ему было не всё равно. Знаю, каково это – бродить одинокой, беззащитной и ненужной. Мои дети не останутся одни! Я буду стараться, чтобы им не угрожали опасности и битвы. Мои дети… я не знаю, кто будет вашим отцом. Но я уже встретила мужчину, от которого я хотела родить моих детей. И было так больно, что он не хотел этого! Было больно его потерять.
Ноги, немного отвыкшие от долгой ходьбы, вначале уставали, потом вспомнили прежние дни, окрепли.
Из леса вышла на заросший луг. Пройдя по нему, перебралась через обмелевшую речушку и вышла на пустынное поле. Рожь качалась на ветру лишь на половине его. И у видневшихся за полем домов и заборов был жалкий и облезлый вид. Первой меня встретила тощая собака. Вначале зарычала, потом смущённо умолкла и с виноватым взором пропустила в деревню.
Кто-то ругался через забор с соседом, кто-то уныло пел. Подавленно кудахтали куры. Зрели плоды на старых яблонях. Очевидно, враги прошли мимо этого села. Если наши соседи не появятся в этом году, кое-где соберут хороший урожай яблок. Со сливами и вишнями дело обстоит хуже.
Зайдя в одну избу, попросила продать мне еды: часть денег, данных братом накануне моего побега, сберегла. Хозяин неохотно согласился. Подавая недавно испечённый хлеб, ещё сохранивший тепло печи и очень вкусно пахнущий, ворчал:
– От этих битв одни лишь беды. То поле весной подожгли, то пришлось в Средний город бежать укрываться, от дел оторвали. Ну, обошли нас стороной, а радости? Всё забросили, всё, вернувшись, поправлять нужно! Или придут и еды себе отберут. Будто нам кормиться не надо! И короли наши… отцы их дрались, деды их дрались. И им, видите ли, полагается дело продолжать! Да чести с этого «дела»?!
– Вы бы возмутились.
– Мы бы возмутились, да только смелых среди нас не осталось. И никому отвечать не охота!
– Но если бы не драться! Еду лишнюю спрятать! Ведь, не корми вы их, откуда они возьмут себе еды?
Селянин задумался. Потом навис надо мной и сурово поинтересовался:
– Девица, а ты на что это меня толкаешь?
– Да только сказать, чтобы давали вам хлеб спокойно растить и врагов к вам не подпускали.
– Проку с того не будет. Поела? Иди отсюда.
Заходила ещё в две избы, заводила разговор о мире, потом, испугавшись косых взглядов, ушла в лес, уселась под деревом и задумалась, как лучше говорить с людьми моей страны. Пока не обдумаю, ни к кому выходить не буду.
Утром меня нашли в лесу несколько мужиков. Мир их почему-то пропустил.
«Так они тебя обижать не собирались»
«Тогда ладно. Прости за подозрения»
«Я понимаю, Алина. Детство трудным было у тебя и юность твоя. И недоверие тебе выжить помогало»
Мириона примолкла. А селяне ещё долго стояли неподалёку, задумчиво разглядывая меня. Потом один из них – я узнала в нём моего вчерашнего собеседника – степенно сказал:
– Знаешь, мы бы намекнули, что с их битвами ни зерна, ни молока, ни сыра им не останется у нас, да вот говорить не умеем. Нам бы как-нибудь без оружия подойти, мирно.
После долгих уговоров согласилась идти с ними в Средний город и говорить от имени всех с прежним министром короля, самым важным в том городе. Только попросила не брать с собой оружие, а то ещё в Среднем городе решат, будто мы устроили мятеж.
Меня не послушали. Каждый привязал к поясу ножны с острым мечом. Мне велели идти впереди всех. Запоздало поняла, какую опасность на себя навлекла: скажу чего-нибудь лишнее – и между стражниками и селянами вспыхнет серьёзная битва. Нужно было подобрать какие-то слова, которые не приведут к бойне, а растолкуют не дошедшую до короля вещь: народ истосковался по миру, спокойствию. Впрочем, уже поздно ругать себя. Надо вернуть мужчин, шедших за мной, домой целыми.
К обеду мы почти дошли до Среднего города. Перекусили прихваченной с собой провизией и двинулись к главным воротам. Мне дали сухарь, маленький и подгорелый, который один из мужиков не захотел есть. Я, не обидевшись, вычерпнула из сумки орехов – и поделилась с ближайшими спутниками: мне Мириона много орехов принесла и ещё обещала дать, если потребуется. Люди, удивившись, поблагодарили. Один мне сыра отломил от куска своего. Грызя сухарь, пересчитала мужчин, шедших на переговоры. Пятьдесят. Наверняка ещё кого-то из ближайших деревень позвали. С таким числом могут заподозрить, будто мы пришли беспорядки устраивать или горожан на мятеж подбивать.
– Они вернулись? – помрачнев, спросили стоявшие у ворот стражники.
– Нет, нам бы видеть самого главного. Мы хотим передать кое-что королю, – выступив вперёд, отвечала я.
Стражники пошептались и попросили пройти на площадь.
– Пойдём? – спросил тот самый селянин, который передал мои слова другим.
Думаю, там уже подготовились. И стражников хватает, и вооружённых горожан. Одно лишнее слово – и горожане с селянами подерутся. Снова будет проливаться кровь, только на этот раз светопольцы сойдутся не с врагами, а со своими. Пойди я одна, то одна и пострадаю в случае чего. Это самое плохое, чего можно сделать. Хотя… нет, не самое. Пойти со всеми селянами и устроить бойню гораздо хуже. Или всё же взять кого-то с собой?
– Пусть меня проводят двое или трое, остальные остаются здесь.
Спутники переглянулись. Идти меньшим числом никто не захотел: им спокойнее или кучей идти на разговор с королём, или вообще никак. Наверное, будет лучше без этих осторожных и жестоких мужиков.
Защитники с городской стены, смотревшие на нас издалека, растерялись, увидев, что поговорить вышел только один человек, да и «девка-то зачем?».
Меня провожали двое стражников. Один как бы невзначай говорил о поисках невесты, другой расспрашивал, как нынче живут в сёлах, много ли полей пострадало из-за битв в этом году, много ли зерна посадили, по каким овощам и фруктам будет урожай. Так же уточнял, много ли по слухам выросло подосиновиков в приграничье Эльфийского леса.
«Нет там подосиновиков, и никогда они там не росли! – вовремя подсказала Мириона. – Три поля пострадало, те, которые самые большие. Хоть он обо всём знает, но скажи так же и…»
С подсказками всезнающей земли я отвечала на вопросы стражника. Через пять улиц он переглянулся со вторым и замолчал.
«Зачем он спрашивал, Мириона?»
«Проверял, не враги ли тебя подослали, чтоб селян восстать подговорила. Теперь понял: ты из светопольцев»
«Значит, теперь всё будет хорошо?»
«Посмотрим»
На большой площади между двух маленьких фонтанов нас поджидал коренастый рыжеволосый мужчина, одетый в черную атласную одежду и около восьмидесяти вооружённых стражников.
Кто-то выглядывал из окна, присматривался к нам, кто-то не обращал внимания, проходил мимо.
– Где остальные?
– Ждут у ворот, – объяснил стражник.
Мужчина заметно повеселел:
– Я – граф Дворцовый, всегда желанный гость у молодого короля. Если вы сообщите нечто важное, то я обязательно ему это передам, – говорил он будто бы доброжелательно, но было в голосе и в блеске его глаз чего-то настораживающее.
Вначале я спокойно и вежливо говорила о том, к чему привела непрекращающаяся война нашу страну, и к чему приведёт, если будет продолжаться, однако вскоре посерьёзнела и старалась как можно понятнее объяснить. И граф, и стражники, и случайные прохожие вначале слушали несколько насмешливо, потом, похоже, задумались.
– Не беспокойтесь, я всё объясню нашему королю, – ответил рыжеволосый, дослушав меня. – Теперь вы можете возвращаться. Эй, кто-нибудь, проводите её. Иногда у нас на улицах неспокойно.
Те же стражники, с которыми шла на площадь, развернулись и направились к воротам. Любезно сообщили, что проводят меня, чтобы я не заблудилась.
Поворачиваясь к графу спиной, заметила выскользнувшего из-за фонтанов пожилого мужчину, который слишком внимательно меня разглядывал и слишком старательно вслушивался в каждое слово. Откуда-то появилась уверенность: от старика следует ждать чего-то плохого. Сердце на миг замерло, потом забилось, но не так же, как раньше.
Стражники молчали, широкие и узкие улицы тянулись одна за другой. Вроде бы всё хорошо и ко мне прислушались. Мириона молчала, вероятно, наблюдала за оставшимися сзади людьми.
До ворот оставалась одна длинная и просторная улица, когда…
«Беги!»
«Куда?»
«Направо. Там узко и темно. Только быстро, быть может, успеешь выскочить в другие ворота!»
От неожиданности, чуть задержалась: хотела спросить Мириону, чего произошло. Из закоулка выскочили семь стражников. Один закричал, чтобы меня ловили. Побежала, но слишком поздно: они меня догнали, схватили за волосы, связали руки толстой и грязной верёвкой.
– Посол велел посадить её в тюрьму. Он пошлёт гонца королю. Тот, кажется, её разыскивает.
«Но почему?» – в отчаянии подняла глаза к небу.
«Министр, которого ты встретила у главных ворот королевского дворца, решил, что ты и твои слова могут быть опасными, и народ из-за них способен восстать»
«Отчего ты не предупредила меня?»
«Ты не спрашивала о нём. Ты не спрашивала, стоит ли идти одной. Ты сама решила. Вы сами должны решать. И, какие бы глупости вы не затевали, мне остаётся лишь смотреть на вас!» – с отчаянием сказала она.
Не может помогать без наших просьб? Наверное, это невыносимо: быть не в силах многое изменить и молча лишь смотреть за всем. Верить в людей, ждать от них красивых поступков: от тех, кто может сейчас в такой же ситуации, от тех, кто стремится. Верить и видеть, что человек ничего не смог и не захотел.
«Мы всегда верим в вас» – почему-то возразила Мириона. И замолчала.
Мы – это мир и она? Но кто та «она»? Да и… какое мне сейчас до этого дело?!
Меня привели в тюрьму, заперли в сыром и мрачном подвале. Почти под самым потолком было крохотное окошко, в которое проникал воздух, шум города, иногда пыль, слабые лучи солнца и изредка капли дождя. У меня отобрали сумку, не оставив даже кусочка от той еды. Впрочем, обиднее было потерять подарок от любимого, которого теперь больше не увижу.
Первый день просидела на начавшем плесневеть сене. На душе было мерзко. Ничего делать не хотелось. Стражники и тюремщик несколько раз проходили мимо и язвили. Мол, должна говорить спасибо, ведь они помогут мне встретиться с королём.
С королём было бы хорошо увидеться, но вряд ли Ростислав меня выслушает. Или всё зависит от того, что я скажу? Чего говорить не представляла. Каждый светополец знал, какой жестокий, упёртый и несговорчивый человек наш молодой король. И к этому человеку я пыталась попасть. Отчаяние толкает на немыслимые поступки. И брат не зря хотел запереть меня дома, да ещё и связать. Впрочем, что толку думать об этом теперь? Выбраться бы!.. И слова подобрать, такие, которые тронут сердце Ростислава и заставят задуматься о перемирии, о том, какое благо – дружба с соседями, мирное время.
На второй день задумалась об истории, о людях, живших задолго до моего появления на свет. От многих из них ничего не осталось. Ни имени, ни упоминания в летописях. А в сердцах некоторых горела и не угасала любовь. Они могли отдать свои жизни, чтобы кто-то из их потомков или из людей их народа был счастлив. Они могли предпринять что-то. Им или удавалось чего-то изменить, или не удавалось. Потомки тех людей и потомки их друзей забыли о них. Память, похоже, не вечна. Она, как и всё, рано или поздно уходит. Грань отделяет чью-то жизнь от небытия. Есть ли что-то за Гранью для души – неизвестно. Кого-то утешает думать, что там тоже что-то есть, кому-то – бодрее жить, думая, будто там нет ничего. И другая грань закрывает от нас прошлое.
Я как песчинка в море. Море смоет меня и унесёт. Место, где лежала песчинка, без этой песчинки обойдётся. Проигравших легко забывают. Помнят только о победителях. Тех, кто не всегда добивался победы честным путём. Ох, Мириона, я, похоже, сумасшедшая! Мечтаю примирить три страны, враждующие около шестидесяти лет! Надеюсь всем объяснить, что нужно жить без ненависти, да ещё и стать друзьями своих врагов!
«Ты не первая и не последняя. Такие, как ты, бывали и будут» – отозвалась она. Голос её долетал как будто издалека.
«Они ведь тоже старались ради будущего? Будущего своего, своих родных или всех?»
«Конечно. Они хранили жизнь и мир. Светили во тьме и тишине. То были люди, которые не могут не светить, либо уставшие от тьмы. Я помню каждого из этих людей. Что они думали, что они чувствовали, о чём мечтали, как они старались и как им было больно. Хотя, вообще-то, я помню каждого из когда-либо живших людей. И прочих существ. Я помню вас всех, но я с нежностью храню память о тех, кому был дорог мир, кто совершал добро. Только вы не спрашиваете меня о них. Вы считаете, будто всё исчезает, но есть то, что никогда не пропадёт. Вся память о вас остаётся со мною»
«Расскажи мне о них, пожалуйста! Возможно, моей жизни не хватит, чтобы услышать про всех из них, но мне хочется знать хоть о ком-то!»
Целый день и часть ночи слушала её. Узнала много интересного. Когда Мириона увлекалась рассказом, я будто бы проваливалась в реку её воспоминаний. Как будто бредила или видела сон, где чётко могла разглядеть тех людей, яркие события из их жизни. Мир, как признался, выбирал самые яркие крупицы из своей бездонной памяти, так как полностью услышать обо всех я бы за всю свою жизнь не смогла. И я, слушая рассказы мира, будто бы видя их, восхищалась делами других, смелых, добрых и благородных… сочувствовала их боли. Волнуясь, смотрела, как изгибались, как поворачивали и как обрывались их жизненные тропы…
И я поняла, что память обо всех не сохранилась только среди людей, но это не значит, будто бы их не было, ведь в памяти души мира они все по-прежнему были живы.
Через шесть дней пришли молодые воины и вывели меня из подвала. Руки опять связали, потом меня грубо, как мешок со свёклой, закинули на телегу. Покормить перед дорогой забыли. Почти все шутки, которыми они перебрасывались, были обо мне. Сначала издёвки меня задевали, потом подумала: иными эти парни стать не могли, ведь им не говорили, что можно вести себя по-другому, и попробовала пропускать шутки мимо ушей. Воины ещё около часа продолжали смеяться, прогоняя скуку, потом, не дождавшись ни единого слова от меня, одновременно обернулись взглянуть, чего со мной случилось, не свалилась ли я ненароком с телеги где-то по дороге, не развязалась ли, не сбежала ли? Убедившись, что я только села, а так там же еду, резко отвернулись и дальше ехали в молчании.
На нас никто не нападал, поэтому через три дня мы целые и невредимые, если не считать моих синяков, добрались до столицы. Я ослабела от голода. А они и поесть успели. Хотя за всю дорогу им уже надоело надо мной шутить.
Сердце на миг замерло, когда мы выехали из леса. Роман обычно находился рядом с воротами, может, смогу его увидеть? Вот только что ему сказать? Не знаю, кинется ли брат меня выручать. Надеюсь, не кинется, ведь его могут серьёзно ранить или сразу отправят за Грань. Пусть лучше он живёт, что бы ни случилось с его сестрой.
«Он пока с порученьем отправлен к другой стене. Мне его вернуть? Хочешь его увидеть?» – заботливо поинтересовался мир.
«Ему будет больно видеть меня такой. А то и кинется меня отбивать. И вдруг его убьют в этой драке? А ты… ты чего молчишь?»
«Так ты ж хотела поговорить с Ростиславом»
«Ага, я таки еду к Ростиславу – и ты потому молчишь?»
«Ты хочешь по-другому добраться до твоего короля?»
«Да ладно, раз уж меня уже к нему везут. Тем более, он и в столице бывает не часто, всё охотится, да сидит в имении своих родителей. Не любит показываться на люди. Я, пока жила в Дубовом городе, ни разу его не увидела. И прежде не пришлось. А тут хоть точно смогу его увидеть»
«Хорошо, пока пойдём этой дорогой, – согласилась Мириона. – Раз уж они сами её проложили для нас»
И телега поехала в городские ворота. Пока не понятно, в тюрьму меня везут или в центр города, за стену, ограждающую дворец короля, его сад и личные мастерские от остальных горожан. Так-то встретиться с нашим королём было бы интереснее во дворце. Тем более, что я никогда не была за королевской стеной. Говорили, там был красивый сад, большие мастерские, да дворец изнутри был роскошно обставлен. Наверное, красивее, чем у того графа. Не то, чтобы я хотела стать богатой. Нет, просто стало вдруг интересно, как там, в королевском-то дворце?..
Кстати, интересно, где теперь мой любимый и где Эндарс? Впрочем, сейчас нужно надеяться только на саму себя. Мириона не сможет выручать из всех переделок и бед. Да и не обязана она меня всегда и во всём выручать. В чём моя сила, неясно. Надо выяснить, пока не поздно.
Возница остановил лошадь почти сразу за воротами. Стражники на нас уставились со стен. И те, что ходили около ворот, тоже подошли. Тринадцать мужчин, двое калек, безрукий и безглазый, три парня и подросток, в кольчуге, да при кинжале. Усы у него ещё не росли, но взглянул на меня грозно, будто матёрый воин. А горожан поблизости не было. Им не сказали, кого везут? А могли и не сказать: если сочли опасной мятежницей, то надобно и уши народа от меня прятать. Но ладно, не похоже, что собрались казнить. По крайней мере, не здесь. Не сейчас.
Обо мне все воины, охранявшие главные ворота столицы, уже знали. Приглядывались, силясь разглядеть покрасневшие глаза, следы слёз, хоть какую-то тоску или испуг. Моё спокойствие настолько изумило их, что удивительно, как пауки не сплели паутину в разинутых ртах, а то бы мух поймали много.