Песня моей души

Алина вдруг вздохнула, подпёрла голову рукой, унылый взгляд в окно устремила. А Эндарс как-то уж очень внимательно на неё посмотрел. Я ухмыльнулся: точно ревнует. Впрочем, они ждут историю.

Я продолжил:

– А девица наша, невеста без жениха, всё продолжала растительным питаться да к миру взывать. Года два взывала. Сокол всё ещё не женился: воевал, торговал, спал, ел да с красотками водился. И прониклась наконец Мириона. Спросила у влюблённой девушки, что за помощь ей надобна. А она к тому времени так умна стала или сердцем чутка, что услышала голос своего мира…

Вечером, лёжа в темноте, долго представлял себе лицо Алины. Вспоминал, как она просила сказать моё имя в первую нашу встречу. Я не жалею о том, что его сказал. Вспоминал бледное лицо и радость в синих глазах, когда отдал ей свою сумку с едой. Вспоминал благодарность, зажёгшуюся в синих глазах, когда Алина поняла, что я и в правду хочу ей помочь. Видеть чьи-то счастливые глаза… это душу согревает.

В тот вечер не хотел думать о чём-то грустном, не хотел мстить. Было непривычно спокойно на душе. Засыпая, пытался представить себе Алину, представить разные мелочи, с нею связанные, её заботливые руки, накрывающие меня одеялом. Ночью, она опять появилась в моём сне…

Вначале я искал Алину среди высокой и душистой шуршащей травы на лугу. Снова мальчишка. Она опять девчонка. Кажется, мне было восемь. Уже прошёл тот страшный день. Странно, память о нём сохранялась, но боль как будто пропала. Бескрайнее море надежды на что-то светлое плескалось в душе.

Найдя девочку, я протянул ей руку:

– Побежим опять, а?

Она кивнула, улыбаясь. Я помог ей подняться, и мы опять побежали. Казалось, мы не бежим, а летим над землёй, над неожиданно уменьшившимися травинками.

Мы смеялись. И вдруг и вправду полетели. Высоко-высоко. В голубое, покрытое пухлыми облачками небо.

Мы бежали в небе. А под нами тянулась такая красота!.. Вдогонку за нами бежал наш счастливый смех. Свобода… от бед… от грусти… от прошлого… только небо. И её синие-синие глаза…

Когда я в то утро вошёл на кухню, Алина уже была там, в дневном платье, косу доплетала, сидя напротив окна, в которое заходило солнце. И я вдруг запнулся о порог. И устоял едва.

Солнце всходило над городом, проникая сквозь низкие дома, да в щели между них, видные с этого окна. И лучи света обнимали Алину сияющим ослепительным ореолом. Даже её русые волосы, казалось, блестели. Словно золото, чуть загрязнённое от времени, но всё ещё способное быть ярким, завораживать своими бликами.

И её руки тонкие, их плавные движения… но, впрочем, молодость и здоровье сами по себе красивы, а Алина уже оправилась.

Она вдруг подняла синие глаза на меня. Взгляды наши соприкоснулись. У меня отчего-то перехватило дыхание. Мне невольно вспомнился день, когда расстался с Зарёной. Точнее, ночь. И маленький круг света вокруг пламени догорающей свечи. Отблески на её волосах. Но сегодня я видел Алину, охваченную светом. Яркую, словно само солнце. Солнце, которое вставало над столицей Светополья, наполняя светом улицы, да ещё ярче грязь на мостовых и стенах подчёркивая. В солнечных лучах всё становилось ярче.

– Хорошо спалось? – робко спросила она, нарушив хрупкий миг очарования.

– Благодарю, хорошо, – ответил, торопливо пройдя к вёдрам с водой.

Радуясь, что она сама же и отвлекла меня от этого глупого волнения и любованья ею. А то бы глупость выкинул какую-то.

За завтраком мне всё они мерещились. Эти двое. Ночь, рыжеволосая Зарёна, да тусклое пламя свечи. Рассвет, раннее утро, русоволосая Алина, охваченная солнечными лучами. А, впрочем, нет, всё кровь то эльфийская. Потому что сами мгновения были красивыми. Если бы я больше любил рисовать, ещё с детства, я бы их обеих стал рисовать. Хотя бы попытался. Потому что женщины красивы какой-то иной красотой, более нежной и мягкой, чем мужская. Или, просто… просто надо краски и всё остальное купить и попробовать?.. Тьфу, что за бредовые мысли ходят в моей голове?! Я воин, я выжил ради мести! Я только ради мести живу!

Незаметно для меня жизнь заискрилась новыми цветами. Казалось, годы прошли зря, но за пару дней я стал по-настоящему счастлив. Я рассказывал любимые легенды, вдохновлено сочинял новые. Не помню, чтоб их столько сыпалось из меня в один день! И я радовался, наблюдая за её реакцией на то или иное событие в моём рассказе.

Эндарс реагировал намного спокойнее, хотя постоянно сидел рядом, когда я рассказывал и увлечённо слушал.

Во мне проснулся сказитель и менестрель. Я открывал дверь в прошлое и будущее, ходил по разным странам, видел много разных судеб и увлекал моих слушателей за собой…

***

– Завтра вы уходите, да? – когда начало темнеть, спросил брат Алины.

Тон его менял смысл слов: «да» превращалось в нечто вроде «завтра вы обязаны уйти».

– Уйдём, потому что мы обещали пробыть в вашем доме неделю, – невозмутимо отозвался Эндарс.

Итак, предстояло решить как вести себя дальше. Завтра я покину этот дом, но, может, мне задержаться в Дубовом городе ненадолго? А ведь собирался осуществлять месть. Но, пока я не уверен, достаточно ли у меня сил, чтобы отомстить, чтобы столкнуться с теми, кто научился использовать эльфийскую магию. Она человеческой сильней. Тем более, напасть на эльфийского мага в лесу – это почти что самоубийство. Просто самоубийство. Да и… я захотел напасть на остроухого прямо в родном Лесу?! В родном Лесу эльфийского народа! Бред! Но я хотел на него напасть.

Эндарс не мог уснуть, поэтому через некоторое время отправился на кухню при свете звёзд и полной луны готовить какой-то отвар. От моей помощи отказался, хотя мои отвары, лечащие кашель, пил. Там возился подозрительно долго.

– Он, похоже, на полу в коридоре заснул! – сонно проворчал Роман, который, как оказалось, сражался с бессонницей молча.

Спустя пять ударов сердца на кухне глухо стукнула об пол какая-то деревянная вещь, затем упало что-то большое и тяжёлое. Пока я вслушивался, ожидая каких-либо иных звуков, почувствовал, как нагрелся мой Определитель магии: на кухне или на улице за стеной кухни появилось заклинание.

– Или он отравился? – предположил брат Алины и, выбравшись из кровати, пошёл проверять.

Я отправился следом. Заклинание, которое зависло недалеко от меня, напрягало.

Увиденное несколько меня потрясло: свечка, явно принесённая Эндарсом, догорала на столе в металлическом подсвечнике, а сам маг без чувств лежал на полу. Чуть поодаль валялась его деревянная дорожная кружка. На полу и на животе Эндарса поблёскивали пролитые капельки отвара. Большую часть отвара он выпил.

– И это «замечательный рецепт»? – съязвил Роман.

– Видимо, он чего-то перепутал.

Заклинание находилось совсем близко от меня. Или… смесь заклинаний? Она была так ловко составлена, что их можно было принять за одно единственное заклинание. Хм… как будто магией веет от свечи?.. Но свечку-то заколдовывать зачем? Так, а Эндарс?..

Присел, поднёс руку к его лицу. Потом опустил ладонь ему на грудь.

– Он дышит. Не слишком часто и не очень глубоко.

– Может, уснул, выпив свой отвар?

Да, светловолосый мужчина уснул. Так крепко, что не проснулся, когда его начали тормошить.

– Кан, принеси воды.

– Он же так хотел заснуть!

Хозяин возмутился:

– Почему мы обязаны его до кровати тащить?

– Может, оставим на полу?

– Не годится: сестра его увидит утром, неподвижного, со страху вообразит немыслимого, потом придётся долго её успокаивать. Давай мне воды, мы его разбудим.

– Но он так мечтал заснуть!

– Нет, мы его разбудим. Из-за него мне пришлось вылезать из-под тёплого одеяла, хотя я там так дивно устроился, – мстительно заявил Роман.

Мы потянулись к вёдрам. Почему-то во всех вёдрах осталось столько же воды, сколько и вечером, как будто никто больше её не зачерпывал. И заклинание продолжало меня напрягать. Кстати, им веяло и от мага. Чья-то месть?..

Ни обливание из кружки, ни обливание из ведра не смогли разбудить мужчину. Он даже не шевельнулся, лёжа в луже холодной воды.

– Он чего-то переложил в свой отвар, – озадаченно взъерошил свои волосы.

Заметив его внимательный взгляд на меня, как бы в раздумье пригладил пряди по бокам. Надеюсь, тут достаточно темно – и брат Алины ничего не заметил.

– Возможно, – Роман нахмурился. – Только бы он не отравился!

– Да, жалко парня.

Хозяин дома шумно выдохнул и объяснил:

– Мне просто лень ему яму с утра копать.

– Прямо во дворе? – вскидываю брови.

– Вообще засада! – тяжёлый вздох. – Если рано с утра, то можно и во дворе. А ежели в лес – так это его ещё надо тащить. Ещё надо найти повозку. И стражникам у ворот объяснить, откуда тело.

– А что его знакомые заинтересуются его исчезновением, тебя не волнует? – ухмыляюсь.

– Да он вроде бродяга? Хотя… – Роман пошёл налить себе воды попить. – Вот засада! Столько возни из-за этого придурка! У-у, травник недоделанный!

Зевнув, предложил:

– Давай всё-таки его в комнату занесём? Алину жалко: увидит поутру – и расстроится.

– Тогда, если что, я вас пошлю с утреца за провизией «посвежее», а сам эту падаль из дома вытащу – и спрячу.

– Да может он ещё отойдёт?

– За Грань или к нам? – ухмылка.

Вздохнув, пожимаю плечами.

Мы перетащили неподвижного мага в комнату. Роман кусал губы, видимо, чтобы не матюгнуться. Впрочем, как выяснилось, передвигаться бесшумно и таскать при этом тяжести местных стражников учили. Ночью, пока парень дрых, уже я сдерживался, чтобы не ввернуть словцо посмачнее. Не то, чтоб я любил портить свою речь какой-нибудь пакостью, но что же этот горе-травник в свой отвар намешал?! Что?! Я никак не мог вычислить состав его отвара и, соответственно, не мог найти нейтрализующие его травы.

К утру маг так и не проснулся. Хотя он по-прежнему был живой. Признаков серьёзного отравления не было, хотя и дыхание было медленнее. Лицо – слегка бледнее. Тело нормально тёплое. Как и ночью, мы не могли его разбудить. Ни словами, ни ором в уши – Роман не сдержался – ни обливанием ледяной водой из колодца. На наши вопли вскоре в дверь поскреблась Алина, спросить, что у нас там, помощь ли не нужна?

Брат что-то рявкнул, грубое, мол, отстань, не до тебя мне – и она сразу ушла.

Тихо сказал ему:

– Обидится на тебя.

– Да не, она поймёт. Хотя эта сопля явно расстроится, если он подохнет: она добрая, – мужчина вздохнул. – Ох, и что мне с ним делать?!

– Оставить, пока не проснётся.

– Он заплатил только за неделю! Ещё и напился того отвара, чтоб мы с ним возились!

Тут я сообразил, что здесь возможна выгода и для меня. И предложил, притворяясь спокойным, чтобы он не разглядел танцующую в моём сердце радость:

– Давай, я останусь и присмотрю за ним. Может, вспомню отвар, который помог бы его разбудить?

– Он не заплатил, – Роман мрачно скрестил руки на груди. – А ежели Грань перейдёт – так и тебе за лечение ни гроша не отдаст. Только новые расходы.

– Ну, я хоть как травник на нём попрактикуюсь, – улыбаюсь. – Самому интересно, что это за дрянь он себе намешал?

– Тебе хоть выгода есть, а мне от него сплошные убытки.

Ухмыляюсь:

– Да? А не ты ли содержимое его сумки к своим рукам приберёшь?

Мужчина надулся. Но сумку мага забрал с собой, припрятать. Мол, чтобы я его второго постояльца не обокрал. Ну-ну.

Алина и в правду переживала из-за этого парня. Сильно. У неё была добрая душа.

Как я ни бился – состава его отвара разгадать не смог. Эндарс проспал три дня. Когда проснулся, выглядел вялым и слабым. Заплатил ещё за неделю. Что ему сумку не сразу вернули – промолчал. Якобы поверил, что хозяин дома спрятал её ради него. И чтоб меня во искушение не вводить. Ну-ну.

Мне пришлось остаться в этом доме ещё на неделю, отдав ещё двадцать серебряных монет. С Эндарса Роман спросил ещё больше – за доставленное волненье. Или же местного стражника приятно поразило содержимое кошелька этого мага, вот он к нему и прицепился? Впрочем, мне не было жаль потерянных денег, ведь я смог побыть с Алиной ещё несколько дней. Да, я уйду, но пока я могу хоть немного побыть рядом с ней.

Я учил Алину и унылого молодого мага разбираться в травах.

Эндарс уже через день стал выглядеть здоровым, но умудрялся при этом плохо себя чувствовать. И про состав тот не рассказал, мол, какой-то вид травы перепутал или дозу взял не ту и, мол, ему стыдно признаваться, что там было в составе. Он не мною посоветованный хотел испытать, а чужой. Раз мой не слишком быстро помогает.

Раз у меня мелькнула мысль, что и ему могла бы быть выгода задержаться тут, но такой ценой – это ребячество! Хотя, мог бы и просто перепутать какие-то виды трав: есть очень похожие.

И эти семь дней должны были пройти. Мне нужно было чего-то выбрать.

И хотя мне было очень уютно рядом с Алиной – присутствие мрачного Эндарса, а так же неустанное наблюдение её излишне заботливого брата моё настроение не омрачали – каждый день проходил как битва. Точнее, каждый приём пищи. И чем дальше, тем хуже. Опасность быть понятым неправильно или же оказаться разоблачённым нависала надо мной с каждым кусочком пищи, который я проглотил.

Сначала я соврал, что, согласно моим знаниям, после получения той раны мне полагалось какое-то время воздерживаться от мясной пищи. На что Роман и Эндарс растерянно посмотрели на меня. Мол, мясо придаёт сил, мясо нужно есть всем мужикам, особенно, ослабевшим от ранения. Роман пошутил, что я «оттого такой тощий вымахал, что слушал каких-то учителей-мучителей, вообще ни хрена в лекарском искусстве не понимавших». Да и взгляд мага мне не понравился.

Второй попыткой отделаться от ненавистной мне пищи стала следующая из привычных моих отговорок – когда мне приходилось задерживаться в каком-то месте, приходилось и что-то сочинять насчёт данного вида еды, чтобы не потреблять его – что меня недавно едва не потравил мой враг. Почти с концами. Каким-то мудрёным ядом. Но, хвала друзьям, они какой-то немыслимой ценой достали какого-то особо смышленого лекаря – достали в обоих смыслах – и тот мне противоядие таки нашёл. Единственное, что мне приходилось регулярно есть определённые виды трав и воздерживаться от мясной пищи, которая там каким-то боком не сочеталась с нейтрализующим составом и могла замедлить его действие или вовсе его оборвать. И мне нужно было или часто есть траву и на сколько-то месяцев отказаться от мясной пищи, или покорно уйти за Грань, куда, собственно, мой мерзкий враг и жаждал меня послать. А я, разумеется, не горел желанием так его порадовать, да и собирался ещё сколько-то пожить.

– Мда, если второй вариант – отбросить копыта, то тут неволей на время коровой станешь, – сочувственно сказал Роман. – Кстати, долго тебе так мучиться?

– Сто одиннадцать дней! – с отчаянием выдохнул я.

– Ох, ты ж хрен зелёный! – лицо хозяина дома вытянулась.

Да и у Эндарса, кстати, тоже.

– И… и много тебе ещё мучиться?

– Осталось всего семь дней, – со вздохом и со скорбью ответил я.

Надо было тогда соврать про семьдесят девять или срок растянуть! Но, увы, я ж изначально не собирался застревать в этом доме надолго! А Эндарс, мерзавец, так меня подставил со своим дрянным снотворным составом.

Короче, вот на этой самой неделе срок «моего мучения» истёк. И беда с приёмом пищи снова пришла по мои уши.

Роман постарался устроить большое застолье, чтобы «отпраздновать окончание этой жуткой пытки смазливого». И Алина старалась, готовила. Я съел кусочек курицы, потом изобразил жуткий ужас на лице – и свалил в направлении отдельного строения во дворе. Потом я пошёл отмываться от запаха, отказавшись от еды, мол, это от мясной пищи у меня так живот прихватило, и вдруг я всё-таки ещё не оправился от яда, вдруг от крошки даже лапки куриной за Грань перейду?..

Через пару дней мужики решили меня «спасать». То есть, потихоньку приучать к мясной пище обратно. У, изверги заботливые!

Я всеми своими силами притворствовал, что до жути боюсь протянуть ноги от не вышедшего полностью яда. Раз для разнообразия нашёл в супе не свой волос – удалось тайком стянуть с алининого гребня – и девушка сама, смутившись, у меня тарелку с супом забрала. Хотела вообще вылить в помойное ведро, но брат её за руку перехватил. Выудил волос и сам доел.

– Мы не богатые рожи, чтоб еду зазря разбазаривать.

И на меня взглянул с презрением, мол, ну и чистоплюй же ты, смазливая твоя рожа!

Дни шли, проклятый Роман то и дело притаскивал домой тушку рыбы или курицы, кусок от трупа коровы, овцы, так как ему нравилось «баловать себя мяском». Ему, как хозяину, перепадала королевская часть от этой дряни. К моему глубочайшему сожаленью, на еду его жадность распространялась не до конца – и он временами пытался угощать сестру, меня и Эндарса. И с каждым разом, с каждой новой моей отговоркой они все всё более начинали на меня коситься, тем более, как это я после такого долгого воздержания от этой «дивной пищи» всё робею вернуться к ней опять?

От отчаяния я тайком подбросил в свою тарелку муху. Раз уж трюк с «чистоплюем» хоть раз прокатил. Причём, как я извернулся, чтобы выждать момент, когда они не смотрели на меня, чтоб утопить несчастное насекомое в гуще в моей тарелке – про это можно было целую оду написать, себе и своей ловкости. Да и несколько съеденных ложек мясного супа должны были подтвердить мою нормальность. Потом опять буду блевать в сортире, эх.

Расчёт удался – тарелку с мухой забрали, но я показательно несколько ложек этой неприятной, то есть, «замечательной» пакости съел. И теперь меня могли принять за обычного мужчину. Хотя и «махрового чистоплюя», коим меня нарёк негодующий Роман. Эх, прости меня, Алина, за мой дурной спектакль!

Стошнило меня натурально, едва успел добежать. И славно! Ещё несколько дней на отговорки, а потом я наконец-то отсюда уйду.

В последующие дни я просто боялся за свою жизнь, мол, что яд ещё не весь сошёл. А то мне после супа с мухой стало как-то дурно. Да и… Алину было жаль подставлять с едой: она же так старалась, готовила. Тем более, что несчастная девушка ещё и любила меня, такого привереду.

– Кан, ты опять жрёшь овощной салат? – полюбопытствовал как-то Роман. – Я боюсь за тебя, парень! Так ведь недолго и ноги протянуть.

– А я очень люблю репу, её горький терпкий сочный вкус, – улыбаюсь. – Кстати, мы тут с Алиной придумали изумительный суп из трав и корня лопуха. Хочешь попробовать? Готов поспорить, что ты такой вкус ещё не знаешь!

– Да то самый обыкновенный сорняк! – проворчал маг.

Хотя… нет, оторвался от поглощения поджаренной куриной ноги и посмотрел на меня крайне заинтересованно. Неужели, он всё-таки понял? А хозяин смолчал: может, и ему в голодном детстве приходилось есть корни лопухов. Но… Эндарс, возможно, из богатых?

– В природе нет сорняков – и от каждой травы есть своя польза для мира и человека. Я много лет изучаю растения и всё более убеждаюсь в словах моего первого учителя.

– Много лет? – недоумённо уточнил Роман. – В твои-то двадцать три? Ну, от силы двадцать пять.

Я мысленно треснул себя по голове. Но всё-таки попытался выкрутиться:

– Когда молод, каждый год для тебя граничит с вечностью.

Эндарс и Роман долго, мучительно долго, пялились на меня. Хозяин проворчал:

– Ну, я всё понимаю, Кан, когда ты вот такой тощий и слабый мужик, то выделиться можешь только языком, который хорошо подвешан. Хотя тебе повезло – природа ещё и смазливой физиономией тебя одарила, – насмешливый взгляд на мои плечи. – Хотя и тело худовато.

Маг улыбнулся так, что меня пробил озноб. Значит, он уже понял. Сейчас выдаст.

– Но вот что странно: каждый раз, когда Кану предлагают мясо, что-нибудь да и случается, – Эндарс насмешливо сощурился. – Не то муха утопнет именно в его тарелке, не то волос залезет в кастрюлю – и окажется именно в порции этого болтуна – не то у него живот прихватит – и в итоге Кан ни кусочка мяса не съест, ровно как и бульона мясного супа ни капли не попробует.

И? Выдашь ты мой секрет или нет?..

Ехидно улыбнувшись, маг припечатал:

– Скоро, когда Кану опять предложат мяса, по небу начнут синие коровы летать или зелёные драконы. И он первым кинется к окну и будет пялиться на небо до следующего утра.

Проворчал, прикидываясь крайне рассерженным:

– Я боюсь, что яд ещё действует. Сдохнуть не хочется, знаешь ли.

Эндарс долго молчал. Паузу намеренно выбрал побольше, бьющую по нервам. Потом последовал удар под дых:

– Я разглядел, что муха-утопленница была вдобавок и пришиблена.

Ну, я не хотел её мучить! Правда, не хотел! Но она не желала топиться в супе, когда Алина вышла из кухни, а я до того вымотался, на рассвете бесшумно гоняясь за ними, что нервы и не выдержали. Ну и хрястнул муху ложкой. А потом спрятал в рукаве и, проявляя чудеса ловкости, в своей тарелке утопил, пока хозяева и маг смотрели не в мою сторону.

Белобрысый лукаво продолжил:

– Хотя, может, я ошибся? Может, не правильно разглядел?

Я было выдохнул спокойно, но…

– Наверное, мухи, которых в этом доме никто не убивает над посудой с едой, уже в дохлом виде или полуживом состоянии прилетают в наши тарелки, – осклабился Эндарс. – Вот как эта, из тарелки Кана. Чудеса в решете, не иначе!

И все они уставились на меня с величайшим интересом. Сероглазый мужчина нанёс последний удар:

– Ты так упорно не ешь мяса, будто тебя от него тошнит!

Наши взгляды столкнулись как два клинка. Кажется, он меня ненавидит. Вот, не смог долго свою ненависть скрывать. Но мог хотя бы пощадить, раз уж столько возился с ним после его снадобья! Или… или он сейчас назовёт имя моего народа? И будет торжествующе смотреть на меня, как на размазанную по стене муху? Алина испугается нашей драки. А Роман скептически посмотрит на моё лицо, будто представителей моего народа видит пачками по сто штук ежедневно. Хотя, может, тоже удивится.

Эндарс молчал. Молчал, улыбаясь. Не отводя от меня взгляда. Мол, ну, каков будет твой ответный удар?

Я предпринял последнюю попытку защититься. И, призвав на помощь весь мой талант и накопленное с годами мастерство, рассказал душещипательную историю.

Мол, в детстве мы были очень бедными. И у нас была только одна курица, в которой я и мои сёстры с братьями души не чаяли. Мы с ней играли, так как игрушки все пришлось продать за еду. А папу нашего забрали на войну. Мы считали его погибшим – хотя мама ещё ждала и берегла ту самую курицу на суп ему – а он только попал в плен. И с трудом сбежал, прибив две дюжины врагов – первых подхваченным с земли камнем, других – забранным у убитых мечом.

В этом месте глаза Романа зажглись, так что я прибавил подробностей о нелёгком пути отца из вражеской страны на родину: дюжину трудностей, пару угроз для жизни, сбитые в кровь ноги, не взирая на боль в которых, отец упорно шёл домой, и ещё несколько десятков приконченных врагов. Ну, а когда папа наконец-то вернулся, наша единственная корова уже сдохла, а свинью и овец давно уже съели – каждое убийство вызывало целое море детских слёз – и по случаю возвращения отца, которого уже и не чаяли увидеть живым, моя мать свернула шею нашей единственной курице. С которой я и мои братья с сёстрами очень дружили. Но все дети не смели и рта раскрыть. Во-первых, наше мнение мать не интересовало, во-вторых, мы боялись своими слезами огорчить чудом спасшегося отца. Я, любивший несчастную несушку более, чем остальные, был так потрясён её гибелью и последующим поеданием плоти бедняги – которое надлежало сопровождать торжественным и радостным выражением лица – что с того жуткого дня мне опротивела мясная пища. И в каждом кусочке мяса мне мерещится кусок её грудки или лапки – и у меня ком застревает в горле.

К концу моей истории, которую я щедро сдабривал подробностями, грустным голосом и некоторой сбивчивостью повествования, глаза Алины увлажнились – и она с сочувствием посмотрела на меня, а её брат громко расхохотался. Ржач у него перешёл в гогот, а тот – в истерику с завыванием и битьём кулаком по столу – посуда подпрыгивала и дрожала, суп выплеснулся из супницы, пустой на треть, да из моей полной тарелки. Девушка бросилась вытирать стол. Эндарс задумался, но коситься на меня уже перестал.

– Знаешь, Кан, враньё про яд было куда лучше! – сказал наконец хозяин дома. – Ври и дальше про яд. А то трястись так из-за давно сдохшей курицы мужику не солидно.

– Может быть, – притворяясь смущённым, задумчиво поковырял ложкой в овощном супе, – Но я до сих пор не могу забыть тот день…

– Мда, про яд звучит намного лучше, – маг как-то уж очень задумчиво на меня посмотрел. Но озвучивать, откуда я родом, не стал.

С того дня меня наконец-то оставили в покое. Собственно, обоим мужчинам было приятно слопать мою долю. А Алина стала готовить больше растительной пищи – и та выходила у неё великолепно. И я вздохнул с облегчением.