Совершение. Часть первая
– Это что еще такое? – за спиной Амбуласа рявкнул голос. Ребенок дрогнул, снес со стола табачницу, в последствии которая раскрылась и рассыпала табак, опрокинул локтем чернильницу на какую-то книжку, и сам свалился со стула.
Он увидел пред собой разъяренного дядю, который весь покраснел и был готов взорваться изнутри. Амбулас так же разглядел кошмарные шрамы на его лице, которые при тусклом свете свечи казались просто ужасающими.
– Что он тут делает?! Заберите ребёнка! Матрина! – Леон кричал во всё горло, рычал как медведь. Его голос казался громче самого грома в страшную бурю.
Сбежались все: няня, гувернантка, повариха. Они поспешно унесли малыша. Амбуласа не могли уложить всю ночь, он не хотел смыкать глаза.
После той ночи ребенок начал замыкаться в себе. Он редко улыбался, больше не смеялся. Совсем перестал плакать, не проявлял ласку, нежность. Можно сказать, он был совершенно безэмоциональным. Амбулас перестал играть игры, не проявлял интереса к учебе, не просил почитать ему, перестал общаться. Он стал сам по себе.
К одиннадцати годам было заметно, что он рос сильной и незаурядной личностью. Он сам для себя открывал пути формирования. Он всего достигал сам активной физической и мыслительной работой. Он рос натурой независимой и самостоятельной, и поэтому можно было догадаться, что в будущем его нельзя будет склонить авторитетами.
К четырнадцати годам он стал отрицать искусство, как пустую трату времени. Не любил романтику, не любил стихи, хотя сам когда-то сочинять пытался их. Он воспитал сам в себе сдержанную манеру речи, манеру держать себя. Амбулас сам нанял для себя мастера по фехтованию. После года обучения, продолжил занятия самостоятельно. Он любил природу, часто уходил в походы. В первое время это заставляло сильно поволноваться гувернантку, но позже она смирилась и с этим. Няня уволилась, так как ребёнок вырос, он стал юношей. Повариха подхватила лихорадку и скончалась. Наняли вместо нее немую и страшную на вид старуху.
Когда Амбулас окончательно перестал проявлять интерес к окружающим, им заинтересовался Леон. Он начал чаще выходит из кабинета, незаметно наблюдая за парнем, когда тот занимался фехтованием в саду. Леон часто поражался физической силе худощавого Амбуласа, который часами мог беспрерывно подтягиваться и отжиматься на спортивной площадке, которую юноша же сотворил собственноручно. Его привлекало в нем суровость, которую находил в себе.
Как-то всё так же наблюдая за ним, к Леону со спины тихонько подошла гувернантка, и сочла нужным сказать эти слова:
– Нынешнее его поведение служит защитным панцирем. В очень нежном возрасте душа вынуждена была создать его себе ради выживания в опасном семейном и общественном климате. Дальнейшее развитие характера оказалось преимущественно укреплением и совершенствованием данного панциря, но сама личность сохранилась под ним по-детски беззащитной. – И после вздоха добавила, – Я скучаю по малышу-Амбуласу.
В один хмурый вечер, когда тучи сгустились над поместьем, когда в последний раз за этот сезон шелестела листва под ногами, Леон, за столь многие годы, впервые раньше обыденного вышел из кабинета, самостоятельно разжег камин и сел в кресло напротив окна, наблюдая, как ветер разгоняет первые снежинки. Хозяин дома ждал, когда с очередной прогулки вернется его племянник. Несмотря на весь его каменный образ, в душе у Леона бушевала буря. Ему предстоял первый разговор с Амбуласом за все пятнадцать лет, что он пробыл здесь. Он несколько раз срывался с места, оставляя эту затею, но тут же садился обратно в кресло. Он сам себе удивлялся, что в нем присутствовало столь сильное волнение, и не мог позволить себе струсить.
Заскрипела входная дверь. В гостинную вошёл Амбулас, весь мокрый и мрачный. Он даже не заметил, что кто-то сидит в кресле, так непривычно это было для него. Поэтому, когда с ним поздоровался дядя, он вздрогнул.
– С возвращением.
Амбулас остолбенел. По всему телу пробежали мурашки, зрачки расширились, он не мог поверить своим глазам. Эта встреча вогнала его в смятение. Парень нахмурился, надулся, как петух. В горле возник горький комок.
– Присядь рядом, – снова спокойно сказал Леон, указав на рядом стоящее второе кресло, тем самым окончательно развеяв у Амбуласа все сомнения на счёт реальности этой встречи.
Амбулас присел.
– Люблю такую погоду. Серая, холодная, такая живая. Красота. Есть не хочешь? А я бы выпил чаю. В такую погоду для полного уюта только горячей кружечки чая и не хватает.
Амбулас был в недоумении, и Леон это заметил.
– Ты сильно похож на своего отца. Те же скулы, те же глаза. Мы в мальчишестве часто играли вместе с твоим отцом. Жили в одном доме. Маленьком таком. А потом его семья уехала, и мы больше не виделись. Нет, вру. Виделись на его свадьбе. Твоя мама была красивой женщиной. Я плохо знал ее. Совсем не знал. Отсидел церемонию и ушел, – Леон посмотрел на Амбуласа. Тот устремил свой взгляд на огонь. – Ты же знаешь, что твои родители никогда не вернутся?
– Я догадался уже давно об этом, – мгновенно ответил парень. Голос его неуверенно дрожал, но он усердно пытался это скрыть.
– Ты очень богат. Я вложил твои деньги на сбережение с прибылью. Ты богат дважды. Конечно, это незачем было делать, поскольку и тех денег хватило бы тебе на три безработные жизни. И это поместье тоже достанется тебе. Больше мне его некому отдать. Я такой же сирота. Их убили. Грабили дом, и убили. Родителей. Жил у тёти. Она очень странная женщина, но относилась ко мне хорошо. К ней приходило много людей в дом. Помогала им чем-то что ли. Меня это не интересовало. Я ушел от нее, когда был в твоем возрасте. Снова вру. В семнадцать ушел, и прихватил ее денежки. Нет, она не бедна. Ей на старость хватит. А ты поживешь у меня еще три года, до совершеннолетия. Только так ты получишь свои деньги и сможешь пойти благополучно их тратить. Тебе даже не надо работать будет. У тебя есть увлечения?
– Я начал читать учебники по медицине. И мне показалось это довольно увлекательным.
– А я бы не смог лечить людей, так как ненавижу их. И думал, что ты их не любишь, честно. А ты вот какой оказывается тоже…
– Это интерес, не более. Вы сами сказали, что мне денег хватит прожить и безработным.
– Да, хватит. И работать не надо, – и на этом наступило молчание.
Леон погрузился в себя, а Амбулас из вежливости не осмелился уходить. Лишь только тогда, когда дядя начал смыкать веки, чуть заметно покачивая головой, парень встал с кресла. Леон взбодрился.
– Ты куда?
– Я в комнату. Подняться хочу. Надо.
Леон вскочил с места, схватил своими огромными руками Амбуласа за шиворот и приподнял его.
– Ты славный человек, племянник. Не потрать всю жизнь за зря. Делай, что захочешь. Хочешь тратить деньги – трать. Хочешь работать лекарем – работай. Но ничего не страшись. Будь смелым. Нельзя, чтобы страх повелевал уму. Ты меня понял? – в глаза Леона можно было различить искру безумия, а в голосе ноту отчаяния.
– Понял! Отпустите меня! – закричал парень, но дядя не переставал его трясти, и повторять вопрос: "Понял? Ты меня понял?
Этот разговор изначально показался Амбуласу странным. Ну а то, что творилось сейчас – крайне абсурдным. На крик прибежала гувернантка. Амбулас освободился от оков и убежал вверх по лестнице. Дядя остался на месте, а гувернантка последовала за юношей.
Леон уселся обратно в кресло. Он качал головой из стороны в сторону, затем, прикрывал лицо руками и начинал судорожное покачивание. Вдруг, он остановился и громко выдохнул. Его старые глаза налились слезами.
На следующее утро, хозяина поместья нашли повешенным в собственном кабинете. Врачи сделали заключение: "Передозировка курительными смесями". И сделали предположение, что при употреблении очередной дозы, у него случился нервный срыв, на фоне которого он покончил жизнь самоубийством. На вопрос: "Он же что-то употреблял?", все жители поместья пожали плечами.
Леон Интенегри был похоронен в саду своего поместья. Следом, владение было продано, а все деньги, полученные с него, Амбулас предпочел отдать гувернантке. Старухе-повару тоже досталась доля.
Молодой человек собирал свои вещи с тоскою на сердце. Как ни как это место было его домом, он тут рос, и покидать его было необыкновенно трудно. На память о дяде, он взял с собой его запачканный чернилами журнал со стихами. Так же, из его письменного стола Амбулас забрал все банковские бумаги и завещание. Впервые он увидел почерк отца.
К вечеру, после похорон, в входную дверь постучались. Юноша поспешно отворил дверь. На пороге стояла старуха, на чьем лице сияла приветливая улыбка. Это была тётя Леона Интенегри. Это была бабушка Амбуласа.
Глава 4. Новое
Пробуждение после свершившегося было тяжелым. Все конечности затекли до невозможности. Для того, чтобы пошевелить хотя бы пальцем,
приходилось приложить немало усилий. Амбулас слабо застонал. Вернее,
подумал, что застонал – он не слышал ни звука. Так бывает, когда в
пустом кинотеатре в полной темноте запустили киноплёнку с выключенным
звуком. Мерцает экран, движутся картинки, но ухо не в состоянии
уловить ни малейшего шороха.
В первые секунды он не мог понять, что произошло и почему. Вдруг память услужливо преподнесла кошмарные картинки: кровавое небо, злобные карлики, уродливая женщина-паук.
Вместе с памятью начал возвращаться и слух. Первым было услышано тихое бормотание человека, которое доносилось где-то из противоположной стороны комнаты. Мгновение спустя, и можно уже было распознать чирканья пера по бумаге.
Изображение было нечетким. Глаза были затянуты мутной пеленой,
голова сильно кружилась. Подождав пока головокружение уймется, Амбулас решил осмотреться и медленно поднял голову.
Сам он лежал по пояс обнаженный на кровати в просторной комнате, где стояло еще несколько кроватей. Как было ранее упомянуто, в противоположном конце за столом сидел знакомый упитанный мужчина. То был Губернатор.
Набрав в грудь воздух, Амбулас начал осторожно подниматься. Его услышал Урбэм.
– Господин Интенегри, вы очнулись! Слава Богам! – Он вскочил со стула и подбежал к молодому человеку. – Я уже начал волноваться. Местный лекарь сказал, что у вас обморок. А я боялся, что вы заразились проклятой болезнью, что развелась у нас в городе. Ой, что же это? Давайте помогу! – Урбем поддерживал Амбуласа, помогая тому устойчиво сесть, и подложил под спину подушку.
– Вы пролежали без сознания часа два около девушки. Я боялся вас трогать. Мы сидели все молча в стороне, как вдруг юная дева закричала. Родители ее быстро успокоили. Они обняли ее и плакали от счастья. Она жива, Господин Интенегри! Лицо ее вернуло цвет. Девушка еще слаба, но она в сознании и будет жить. И всё благодаря вам! – Губернатор аж захлопал в ладоши и тут же прекратил. – Но вы не просыпались, и мы перенесли вас к лекарю. Вы проспали еще два часа. Ах, да! – он кинулся к столу и поднял журнал. – Я всё записал!
Амбулас сидел, согнувшись, прижав руки к лицу. В голове пульсировала боль, которая переходила в глаза. Нужно было полежать еще некоторое время в кровати, чтобы окончательно прийти в себя, но он просто не мог позволить себе этого.
– Где моя одежда? Нам нужно идти. Кто следующий больной? – молодой человек начал вставать, в ногах пока не чувствовалась сила, поэтому пришлось опереться об стену.
– Что Вы, Господин Интенегри, Вам нельзя пока вставать. Я должен позвать лекаря, – Урбэм хотел посадить обратно больного, но тот резко отмахнулся.
– Чтобы это ни было, но оно сильно и опасно. Поэтому каждая минута, проведенная в бездействии, осложнит мне дальнейшую работу. Нам нужно спешить!
– Вам нельзя вставать. Стойте же! Вы хотя бы можете мне объяснить, что происходит с моими людьми? Вы приезжаете в город, и сразу же заявляете, что «медлить нельзя». Никто до Вас и понятия не имел, чем больны жители Лучезарного. Это я говорю про врачей. Но вы же не врач, как я смею предположить. Как минимум все эти штучки, что Вы вытворяли у несчастной девушки, не были приемами из учебников по медицине! И я Вас попросту не пущу к другим больным, если вы не скажите, что произошло два часа назад!
Амбулас покорно, но не без раздражения вздохнул:
– Хорошо. Я вам расскажу всё, что успею по пути к следующему пациенту. Согласны?
Губернатор кивнул.
Спустя несколько минут они вышли из дома лекаря, который совсем ничем не отличался от других зданий. Урбэм повел Амбуласа к следующему дому, но заметно не торопился. Молодой человек намек понял.
– Этот обряд я зову «Совершение». С помощью него я очищаю разум и душу от… – рассказчик немного задумался. – От захватчиков. Этому нет точного определения, как и нет верного объяснения причины, почему так происходит. Я лечил людей раньше от этих захватчиков, но они жили в совершенно разных местах, и их не было так много, как тут, тем более в одном городе. С чем я сегодня столкнулся, то было сильнее ранее виданного. Эта болезнь, захватчики, – как угодно называйте, – почувствовали меня. Но не этому я был удивлен! Они строят миры в разуме людей, основываясь на их кошмарах. Они питаются болью и страданием. Они прочно и надолго могут засесть в разуме, в душе. Но не в их интересах убивать носителя, тем самым разрушать собственное убежище. Зараженные люди не должны беспробудно спать, и тем более умирать. Не видел я такого! А тут, это нечто настолько сильно, что убивает зараженного. Я удивился тому, что захватчики готовы разрушить собственный мир, когда вот уже обречены на гибель. Они должны были просто уйти! Но они беспощадно стали убивать жертву. Что это? Жадность? Если бы мне не удалось вытащить девушку оттуда, я бы мог еще спастись, а она уж точно нет! Я даже опасаюсь вступать в следующий контакт. Поэтому надо быстрее приступать к делу, чтобы не было время на панику.
Когда Амбулас закончил, он посмотрел на Губернатора. У того было недоуменное лицо. Такая реакция возможна, когда вроде осознаешь, что всё это обыкновенная небылица, но вдруг понимаешь, что эта небылица воплотилась в жизнь. Поверить в это трудно.
– Даже, если это так. Мне ничего не остается, как верить этому. Почему вдруг пострадал мой народ? Почему в таком количестве? – спросил Урбэм.
– А это мне еще предстоит выяснить, господин Губернатор.
– Хорошо. Мы пришли. Этот дом.
Здание такое же, практически ничем не отличалось от прочих. Единственным отличием было разбитое стекло на втором этаже, где щель заделали тряпичным куском. Внутри обстановка тоже была знакомая, лишь людей в холе было побольше – целых четыре человека: три женщины, и совершенно лысый старик с густой длинной бородою. При виде вошедших, женщины привстали с мест, а старик так и остался сидеть в кресле, только медленно оторвал взгляд от газеты и перевел его на людей.
– Ведите к больному, – хрипнул Урбэм.
Их проводили все три дамы на второй этаж в комнату под номером шесть. Дверь в комнату отворили, и на одной из шести кровати можно было увидеть мужчину, которого прикрыли по грудь одеялом.
– У него не было семьи, жил всегда один. Сидел почти всегда в комнате, лишь по утрам и вечерам строго ходил в уборную, да брал с обеденного стола чего-нибудь покушать. Мы забили тревогу, когда он так и не спустился вниз на третий день. Лучше бы он просто от лени решил гадить в комнате да живой был, так нет… И его хворь свалила. Теперь сидим тихонечко – боимся, – рассказала неспешно одна из женщин.
Амбулас первым вошел в комнату, Урбэм следом, остальные остались стоять в проходе. Он осмотрел мужчину: серая кожа, расширенные зрачки, кровоподтёки, учащенное сердцебиение, температура ниже нормы. Все знакомые симптомы. Каждое действие Урбэм не забывал записывать в журнал.
Следом они так же начали сдвигать кровати, скидывать матрасы, и на них класть мужчину. Женщин пришлось выгнать, и оставить за закрытой дверью.
Амбулас расставил три свечи так же, как в и в прошлый раз. Заставил Губернатора наполнить кубок водой. Достал кинжал, кольнул им кончик пальца мужчины, выдавил в кубок пять капель крови. Не забыл надеть медальон-оберег, поджег фитиль свеч, взял за руку больного, и заговорил молитву:
– Эл номе ган го ретте. Эл номе ган го ретте. Эл номе ган го ретте повус…
По окончании молитвы Амбулас поднес кубок к губам и сделал несколько глотков. Спустя мгновение, он свалился набок.
***
Многие считают, будто непременными спутниками ужаса является боль, тьма, смерть, разновидная нечисть. Но сейчас Амбулас столкнулся с таким страхом: Холод.
Умереть от переохлаждения – не тяжкая уж мучительная погибель, если задуматься. После долгого пребывания на морозе, человека тянет ко сну. Это явный признак, что смерть дышит ему в затылок. От переохлаждения человеку может стать неожиданно тепло, он окончательно расслабляется и начинает засыпать на ходу. Заснул – смерть. И ничего больше. Организм просто перестанет бороться с холодом, так как кровь медленней расходится по телу, выделяется меньше тепла. Постепенно он замедляет своё действие, а затем и вовсе останавливается.
Огромный кусок льда. Именно здесь на этот раз оказалась душа Амбуласа. Его окружала снежная пустыня. Позади виднелась опушка леса, впереди – высокая гора, почти расколотая на две половинки. Оттуда исходило голубоватое свечение. Амбуласу без особых подсказок было ясно, куда следует держать путь.
– Карр, – внезапно крикнул над головой уже знакомый нам ворон, который стремительно направлялся в сторону горы.
– Ведь даже не остановился поздороваться, – крикнул ему вслед молодой человек.
Амбулас глубоко вдохнул воздух. Он уже начал ощущать, как мороз пробегает по всему телу, напрягаются мышцы вокруг волосяных фолликулов, что вызывает эффект «гусиной кожи», как тело сковывает леденящий холод.
По щелчку пальцев тело охватило пульсирующее сияние, а после вспышки Амбулас был обличен в свою кожаную броню, левую руку плотно обмотала черная цепь с крюком, а за спиной появился длинный меч. Человек немного попрыгал на месте, заправил под одежду свой медальон, и побежал к горе. Путь предстоял не малый.
На бегу суровая стужа сразу не ощущалась, хотя в горле вырос жгучий комок. Враг себя пока не выдавал, а гора медленно приближалась. Царила мертвая тишина и спокойствие. Но после нескольких минут, возникла первая угроза. Заревел ледяной ветер. Начали мерзнуть щеки, нос и уши. Вскоре, кончики пальцев на руках и на ногах онемели, а лицо теперь начало жечь. Бежать стало трудно, от соприкосновения с землей в ноги ударяли волны боли. В области груди всё пылало, появилась отдышка. Амбулас остановился.
«Как же холодно!» – занервничал он, и принялся растирать руками лицо. – «Это же все нереально! Почему всё так плохо?»
Амбулас обряд «Совершение» всегда сравнивал с проникновением в сон другого человека. Чтобы почувствовать физическую боль во сне – значит нужно, чтобы физически воздействовали на материальную оболочку в реальном мире, ведь боль ощущается при повреждающих действиях на свободные нервные окончания. Но на данный момент его тело находилось в безопасности, и не мог же сквозняк в доме быть настолько холодным. Сравнить с эмоциональной болью Амбулас тоже это не мог.
Он давно уже открыл для себя, что «захватчики» могут воздействовать не только на разум жертвы, но и на разум «спасителя». Они могут заставлять через мозг испытывать боль, но только на проекционном уровне. То есть, если ты поранился, при спасении жертвы, этой раны в реальном мире не будет.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги