Хроники Тиа-ра: битва за Огненный остров

Тот-ра что-то пробурчал в ответ. Он не любил, когда его благодарили. Искусство в чистом виде, а не благодарности – вот что интересовало его в технике больше всего.

Почти уже при выходе из арки я увидел, как шар в руках Тот-ра ожил. Ожил и зазвучал. Тинь-тонг, тинь-тонг, тинь-тинь-тонг, тинь-тонг. Всего два звука, сменяющие друг друга в простейшей мелодии. Но играли ее не женщины на табруках и не старики на деревянных свистках. Ее воспроизводил механизм.

Тот-ра ухмыльнулся, и это совершенно точно означало удовлетворение. Пока Конструкт падал вниз, а остальной Архипелаг сотрясали страсти оставшихся, главный механик Огненного острова собирал нечто красивое, но совершенно бесполезное. И я не мог сказать с уверенностью, было ли это способом защититься от неотвратимых изменений или признаком непоколебимого спокойствия. Я бы позавидовал и тому, и другому.

На Площади людно. Наверное, здесь большая часть людей Огненного острова. Людно, шумно и нервно. Не знаю, зачем пришел сюда сейчас. Быть среди людей тяжело, но оставаться одному, пожалуй, еще сложнее.

– Падает, падает… Слышите, падает! – закричал вдруг худой мужчина средних лет. По виду – уммер или служитель из средних.

Пара молодых женщин отшатнулись от него. Так, будто падает лишь часть острова под ногами мужчины.

– Еще один на цепь захотел, – прикрикнула то ли на него, то ли на окружающих немолодая женщина. Из тех, которых не напугать исчезнувшим островом по соседству (другое дело – ссадина у новой жизни или жуки в лежалом зерне).

– Чувствуете? Падает… – снова взвизгнул мужчина, но уже не так уверенно.

Никто ничего не почувствовал, но одна из молодых женщин заплакала, а нервное «падает» эхом отозвалось где-то в толпе. Толпа сжалась, загудела, зарычала сама на себя и подавила приступ паники. Пока что подавила.

Из раструбов голос-машины звучал Моту-ра, главный законник острова. Его гулкие акценты переплетались с гомоном людей и звучали с ним, как единое целое. Далеко не все слова можно было разобрать.

«Многие думают, что … Конструкта – это только начало. Но я … мы не знаем ничего наверняка. … думает, что эти события – начало Вмешательства, кто знает, в чем оно будет заключаться? … может, это просто ужасная катастрофа, которая случилась с Конструктом, но вовсе … с другими островами.

Я просто хочу сказать, что нужно продолжать жить, как жили, и надеяться на лучшее. Надежда – то, что делает нас сильнее…»

И так далее в таком же духе. Моту-ра говорил спокойно. Его слова тесно скреплялись винтами логики и громоздились друг на друга, как хорошо спроектированная умма. Но сейчас… Сейчас в этом не было никакого смысла.

Моту-ра внимательно слушали в дни голосований. Когда Закон должен был вмешаться в жизнь обычных обитателей острова, каждое его слово находило цель. Закон – послушное орудие в его руках, и он умел им распоряжаться во благо других. Моту-ра цитировали. Старики пересказывали друг другу его речи на скамьях у своих умм.

Но какой толк от Закона, когда весь видимый мир под угрозой?

В гуле человеческой массы я выхватывал обрывки фраз из репродукторов, такие же ровные, ясные и логичные, как и обычно, но понимал: их не то, чтобы не слушают, – их не слышат. Они не нужны никому. А вот вопль «Падаем!» никому неизвестного служителя – в центре внимания. Он ввинчивается в умы окружающих болезненным откликом собственных страхов.

– Одну луну назад был там! – вещал с очередного каменного блока-трибуны упитанный мужчина в изысканном хартунге. По всему видно – не последний из функционеров. – Сопровождал груз, да. Говорю-де этому… как же у них называются… служителю, в общем: «Ветра сейчас хороши». А он помолчал так многозначительно, посмотрел-де на меня и говорит: «Потреплет Ничто скоро». Слышите? Так и сказал!

– Так и правда внизу была буря, когда ветра усилились… – осторожно заметил кто-то из группы зевак.

– Глупец! – рявкнул мужчина. – При чем тут ветра?! Глубже смотри! «Потреплет, – говорит, – Ничто». Знал-де, что упадут туда! Знал или чувствовал!

Толпа промолчала. Мысленно пожала плечами.

Мужчина говорил что-то еще – то самое, что никто бы и слушать не стал раньше. Сыпал сбывшимися пророчествами и знаками.

Тумбы для ораторов, выстроившиеся на Площади в два стройных ряда напротив главной трибуны, захватили лжепророки и паникеры. Я проходил мимо каждого из блоков, не останавливаясь, лишь выхватывая на ходу обрывки фраз и улавливая тональность толпы.

Наверное, я бы дошел так до главной трибуны, а потом – покинул Площадь, но один из тех, кто говорил с каменных тумб, все же заставил меня остановиться. Скользнул по периферии слуха словом «Вмешательство», захватил фокус внимания. Сам того не осознавая, я подался ближе, влился в молчаливую кучку людей у возвышения, где находился мужчина невысокого роста, немного сутулый, с крупной головой, которая словно тянула его к земле. Один из тех, о котором с первого взгляда вообще трудно сказать что-то определенное. И со второго взгляда тоже.

– Архипелаг меняется, – говорил он. – И мы знаем это. Мы знаем, почему он меняется. Мистики и техники это понимают, это понимают в женских родах, это понимают на любом острове. Но многие не могут поверить в то, что и так очевидно. То, что происходит, есть Вмешательство, о котором искренние мистики говорили давно.

Нахожу знакомое лицо рядом.

– Кто это? – спрашиваю шепотом.

– Тик-ра, говорят. Служитель из последних, говорят, – глухо отозвался пожилой механик из Полукруга и погладил себя по выцветшей бороде, сплетенной в небрежную косу.

– Оно началось. Оно уже здесь. Так много солнечных циклов Созидание лишь молча наблюдало, а теперь оно уже здесь. Меняет наш мир. Каким он стал? Но не таким, каким должен был быть, – голос оратора глухой, но достаточно твердый и ясный, отбивал слово за словом, подобно механизму.

Каждое из них точно следовало за предыдущим с идеально ровным интервалом, было ни громче и ни тише, ни сильнее и ни слабее. Можно было подумать, что в это тщедушное, малоподвижное тело кто-то установил устройство, которое воспроизводит заранее подготовленный текст, а Тик-ра остается только открывать рот в такт словам.

Говорят, такой механизм был на Конструкте. Стоял на перекрестке и сообщал время каждый солнечный шаг.

– Что ж есть такое твое Вмешательство, а? – крикнул кто-то смелый из толпы. – Расскажи, а то я уж позабыл детские сказки.

Кто-то ухмыльнулся, кто-то хихикнул – нервно, коротко, неискренне. Трусливо прикрываясь иронией, люди все же хотели услышать ответ. Они просто жаждали этого ответа и боялись пропустить любое слово.

– Думать было глупо о том, что Вмешательство не случится, что Вмешательство есть легенда, – без тени обиды или иронии в ответ продолжил оратор. – Когда механик создает машину, он испытывает ее. Наблюдает за тем, как она работает. И если машина через время начинает работать не так, как должно, механик начинает менять ее – выбрасывает все лишнее и исправляет то, что исправить можно. Это и есть Вмешательство. Это и есть Вмешательство, которое началось теперь. Но подумайте, что первым сделает механик, открыв корпус испортившейся машины?

– Пойдет передохнуть, – выкрикнул кто-то.

– Он уберет то, что точно не нужно и не работает так, как надо, – Тик-ра проигнорировал ответ и спокойно впечатал в сознание окружающих нужную мысль. – Именно так Созидание избавилось от Конструкта. И это должно сказать нам о многом.

Пока оратор говорил, я протиснулся поближе, чтобы получше его рассмотреть, но не нашел ничего нового. Тик-ра оказался одним из тех людей, которых достаточно увидеть издалека. Нет смысла рассматривать детали там, где нет этих самых деталей, а все недостающие подробности воображение дорисует и так. Просто невзрачное лицо с глубоко посаженными глазами – физиономия без возраста и выражения. Если бы не грубо обрезанная борода и традиционные три ремня, которыми был перехвачен хартунг, я бы засомневался и насчет пола.

– Все мы видели, как Вмешательство приближается, – продолжал чеканить Тик-ра, а людей вокруг становилось все больше. – Все мы видели, как Бури-в-Ничто стали происходить чаще. Многие слышали о том, как храмовники предсказывали скорое Вмешательство. И оно произошло – Архипелаг меняется у нас на глазах. Только глупцы могут отрицать то, что и так видно, то, что все понимают.

Тик-ра замолчал так, как будто кто-то нажал на рычаг механизма и временно остановил его движение. В другом случае это можно было бы назвать эффектной паузой, но сейчас это определение вряд ли подошло бы. Наверное, он замолчал, чтобы дать притихшим слушателям осмыслить сказанное. Кто-то вышел из толпы и пошагал прочь, но основная масса просто ждала продолжения.

Механик рядом хмыкнул – почти одобрительно. Высокая женщина тяжело вздохнула, покачала головой, но не сдвинулась с места.

– И что же дальше? – нервно прозвенел неподалеку женский голос.

– Да, может, у вас есть пророчества и поточнее, а? – сказал, кажется, тот же, кто спрашивал про детские сказки. По всей видимости его ирония иссякла, не успев себя проявить. Там, где детские сказки начинают сбываться, уже не до шуток.

– Не нужно пророчеств, – отозвался Тик-ра. – Просто подумайте, что бы каждый из вас сделал дальше на месте Созидания?

– Починить попробовал бы, – проскрипел пожилой механик рядом. Сразу несколько пар глаз посмотрели прямо на него, и я инстинктивно отодвинулся на шаг вправо.

– Так и есть, – сказал Тик-ра чуть громче, чем обычно. – Предсказания храмовников – это не пророчество. Это – голос здравого смысла. Не до конца удовлетворенное тем миром, который оно создало, Созидание попытается его изменить. Мы не можем знать точно, как именно, но мы видим, что это происходит сейчас. Это происходит на наших глазах в эти дни. Все, что мы можем, – понять, что было в нашем мире не так, и избавиться от этого. Иначе Созидание избавится от нас так же, как от Конструкта.

– Что же не так? – с нотками истеричного фальцета выкрикнула та же женщина.

– Задайтесь вопросом: зачем наш мир в руках Созидания, и вы найдете ответ сами.

– Зачем?! Говори уже… К чему это все?!

– Зачем механики создают лучшие свои машины? Зачем харматы плетут лучшие свои полотна? – не унимался Тик-ра, не проявляя, впрочем, ни одной лишней эмоции. Только глаза его горели где-то под массивными надбровными дугами.

– Самолюбие, – отчеканил он, не дожидаясь ответа. – Они хотят признания. Но у механиков есть те, кто признает их труд. Для Созидания же единственные свидетели творения его – мы сами, результаты творения. И зачем Ему нужен тот мир, который забыл своего создателя и не благодарен ему больше? Скажите, зачем?

Толпа молчала, совершенно подавленная и растерянная.

– Единственный путь к Созиданию – это Храм. Единственный способ снова почувствовать благодарность – это страдание. Не надо пророчеств, чтобы понять: тяжелые испытания ждут нас. Быть может, остров будет против острова, рудокоп против рудокопа, сородич против сородича. Быть может, другие острова упадут в Ничто и исчезнут навсегда? Мы не знаем этого. Мы точно знаем лишь одно – когда Вмешательство закончится, останется один Храм. Не останется тех, кто далек от Созидания, и не будет того, кто не признает его славы и величия. Демонстрируя силу свою, Созидание оставляет нам выбор и позволяет самим решить: будем ли мы частью Его безупречного творения или останемся историей неудачных опытов.

Тик-ра постоял еще пару секунд, а потом спустился по ступеням и влился в расступившуюся толпу. Как будто его тут и не было.

Почти беззвучный, но ощутимый кожей вздох прокатился среди людей. Вздох сброшенного оцепенения и плохо скрываемого ужаса. Кто-то что-то зло и неразборчиво выкрикнул.

– Проклятые мистики – сплюнул мужчина рядом. Но тут же на него зашипели с двух сторон. Я был уверен – громче всех шипели те, которые еще вчера посмеивались над искренними мистиками по соседству.

Правильно сказал когда-то Моту-ра: «Истинное мировоззрение легко переживет замену мира. Чтобы разрушить ложное мировоззрение, достаточно и упавшего горшка». Единственным мировоззрением многих было то, что вчера похоже на сегодня, а сегодня будет похожим на завтра. Слишком быстро они становились мистиками. Слишком легко слова Тик-ра попадали в их уши.

Но попали ли они в мои уши?

А вечером ко мне пришла Сущность. Я почувствовал ее присутствие где-то на границе сна и реальности, когда мысли уже начинают путаться, но темнота той стороны еще не поглотила окончательно.

В какой-то момент Сущность просто появилась в сознании. Нет, не физически и даже не иллюзорно. А так, будто была там все время, но теперь позволила себя увидеть. Позволила в тот момент, когда ум все еще способен воспринимать информацию, но уже не слепит себя бесконечным круговоротом картинок.

– Камень. Чашка. Женское ухо. Щепка. Орех.

Как это обычно и бывало, Сущность быстро перебирала образы в моей собственной голове в поисках нужного. Так, как человек выбрасывает из сундука старый хлам, чтобы найти что-то определенное. К этому трудно привыкнуть, но я почти привык. Я даже научился отличать тот смысл, который действительно хотела озвучить Сущность.

– Светоспираль. Плечо. Щипцы для зубов. Барьер. УКАЗАТЕЛЬ.

Значит, «Указатель». Перед мысленным взором стояла покосившаяся рогатка, укрепленная между камнями, а на ней – продолговатая дощечка, заостренная с одной стороны. Этот указатель собрал я сам, когда был еще новой жизнью семи или восьми солнечных циклов от роду. Собрал и поставил в проходе между уммами. Наверное, просто от скуки.

Этот указатель – дорога к Площади.

Сущность исчезла так же, как появилась – без лишних знаков и церемоний. А может, это я сам окончательно провалился в сон. Все, что осталось к утру, – нелепая табличка, которая указывала на Площадь. Именно то, что и хотела сказать мне Сущность.

Конечно, я не мог представить, что это значит, но… Был рад этому знаку или, если хотите, знамению. Именно сегодня – рад.

Это значило, что все мы, а значит, и я сам, пока еще не обречены. Обреченным не дают знамений, верно?

4. Если не получается быть сильнее, будь с тем, кто сильнее

Если бы точно знал, что такое дружба, я бы сказал, что Мику-ра – мой друг. Но вместо этого скажу: я знаю Мику-ра очень давно. С тех самых времен, когда мы, две новые жизни, носились бесцельно по острову и собирали из всякого хлама указатели. Мне кажется, что с тех пор прошла целая вечность, но на самом деле – значительно меньше.

С тех пор мы часто оказывались ближе или, наоборот, совсем теряли друг друга из виду. А потом стали теми, кем стали: я – наездником, а он – законником. В некотором смысле мы оказались по разные стороны социального устройства. Ни вверху, ни внизу, а просто – по разные стороны.

Хотя… Будем честными: я себе льщу. Быть законником – это перспективно и престижно, а наездником – странно и неперспективно. Если, конечно, не говорить о перспективе досрочно отправиться к Началу.

Глядя на Мику-ра, так и хочется сказать: перспективный и престижный в каждой детали. От изысканного хартунга из редкой черной ткани до бороды из трех кос. На уровне подбородка они сплетались между собой в еще одну косу, выгнутую внутрь и касающуюся ремня на груди.

А еще – он действительно хорош в том, чем занимается, и всегда уверен в себе. Скажу больше: иногда мне кажется, что эту уверенность он высасывает из окружающих. Из меня так уж точно. Рядом с Мику-ра я таинственным образом теряю убежденность в том, в чем не сомневался еще несколько минут назад. Особенно, если это мнение расходится с мнением самого Мику-ра.

Может, это просто дар внушения? Впрочем, не так уж важно слово, важнее то, что я чувствовал рядом. Это – неуверенность. И для неуверенности этой была еще одна причина, о которой мне не хочется говорить сейчас. Может быть, позже.

– Ты мне нужен, – сказал вместо приветствия Мику-ра на следующее утро, только показавшись в арке моей уммы.

Я кивнул, забыв спросить: «Зачем?». Решительным жестом он отказался от традиционного предложения воды и увлек меня за собой в переплетения проходов и умм-канов, туда, где стояла на каменной площадке моя Ши-те.

– Куда летим? – догадался спросить я, уже взобравшись в седло.

Мику-ра сел во второе седло позади меня и торопливо привязал себя ремнями.

– На Зеленый остров, – поморщился он. – Похоже, с ним назревают проблемы.

Конечно, то, как он поморщился, я не мог увидеть затылком. Скорее, понял по интонации, уловил в оттенках его голоса.

– Ясно, – опять кивнул я, забыв спросить: какие проблемы?

Небесный камень внутри машины ожил и слегка потянул ее вверх. Механическая птица негромко заскрипела сотней креплений и качнулась на лапах. Словно вздохнула, пробудившись от глубокого сна.

Рычаг, прыжок, невесомость, секунда до падения и рывок – вперед и вверх.

Мику-ра был одним из немногих законников, которые испытывали по отношению к полетам нечто отличное от паники. Насколько я помню, он даже не вскрикивал во время прыжка. Боялся – да, но тщательно скрывал это. Воспринимал как неизбежное зло, которым приходится платить за удовольствие участвовать в большой политике. Той, которая простирается за пределы барьера Огненного острова.

Подобным хладнокровием могли похвастаться далеко не все. Полет с одним из старших законников однажды закончился через пару минут после своего начала: во время прыжка он обмочил свой хартунг, и, конечно, мне не оставалось ничего другого, как вернуться обратно. Жарко дыша в шею, он взял с меня обещание никому не рассказывать об этом случае. Я и не рассказывал. Только сейчас написал об этом. Его звали Брук-ра. Просто невинная и запоздалая месть за испорченную ткань седла.

– Эй, не так быстро, – прокричал Мику-ра прямо мне в ухо, перекрикивая свист воздуха. – Нужно поговорить.

Покорно снижаю нагрузку на небесный камень и расправляю металлические крылья во всю ширину. Машина замедляется и планирует. Словно ложится на воздушные потоки своим тяжелым телом. Это, пожалуй, лучшее, что может испытать наездник: теряя скорость, энергию и мощь, птица дарит нечто более совершенное, ни с чем не сравнимое ощущение планирования.

– Слушаю тебя, – отвечаю нехотя, но на самом деле пользуюсь случаем ощутить это. Еще раз.

– Что ты там видел, а? Расскажи мне.

– Там? – переспросил я зачем-то.

– ТАМ – на Конструкте. Я знаю, ты летал туда вчера.

Я пожал плечами, насколько это позволяли ремни, накрест перекинутые через ключицы.

– Ты будешь разочарован.

– И все же. Речь не о Законе. Вопрос в том, почему это все случилось и что нам с этим делать дальше. Так что рассказывай.

Нехотя я пересказал Мику-ра то, что на самом деле видел. Без деталей и подробностей, которые ему, похоже, и не были нужны. Упомянул о механической птице храмовников и о полном отсутствии людей на острове. В якобы мелькнувшее в окне башни лицо я, кажется, уже перестал верить и сам, так что упоминать о нем не стал.

– Сходится. Все сходится, – заключил законник. – В любом случае другого объяснения я не вижу.

– Что именно сходится? Ты о чем вообще?

– Ты не думал, что это могло быть делом рук Храма? – вдруг спросил он. Громко, неожиданно.

– Храма? – механически переспросил я и едва не рассмеялся. Вовремя понял, что это не шутка, а если и шутка, то несмешная. – Но… Как? Как это возможно?

Внезапный порыв ветра качнул птицу на левое крыло. Легко выравниваю ее небольшим поворотом хвоста.

– Не знаю, не знаю, как это возможно. Но если бы пару дней назад я бы сказал тебе, что один из островов опустится в Ничто, ты бы сказал то же самое: «Как это возможно?». И тем не менее это случилось. Способ есть, только мы его не знаем. Пока не знаем.

– А я не знаю, что тебе ответить, – только и озвучил я абсолютную истину.

– Похоже на правду, а? – настаивал Мику-ра.

– Не уверен теперь, что похоже на правду, а что нет. Я просто не вижу… КАК это возможно. Там ведь, в сущности, не было ничего необычного.

– Думаешь, остров без единого живого человека, который опускается в Ничто, – это обычно?

– Ты понял, о чем я. Никаких следов… Намеренного воздействия.

– Может быть и так. Но из седла птицы можно увидеть не все? – мягко, но настойчиво отбросил он мои назревающие возражения.

– Думаю, больше, чем со скамьи в умме Закона, – зачем-то съязвил я в ответ.

Мику-ра только переспросил спокойно:

– Ты мог увидеть только часть того, что происходило, согласен? Только то, что на поверхности.

– Да, быть может. Но, если так… Зачем это Храму?

– Как раз это – точно на поверхности, – фыркнул Мику-ра. – Храмовники всегда видели в конструкторах потенциальную угрозу. Конструкторы презирали храмовников, храмовники ненавидели конструкторов… Так было всегда. Это равновесие выглядело хорошо только со стороны.

В последний солнечный цикл все только ухудшилось, и сдерживала их только мощь друг друга. Так почему же храмовники не могли уничтожить Конструкт, если бы у них появилась такая возможность? Да, это шокирует, но почему нет?

Не уверен, что этот вопрос был адресован мне лично, но все же ответил:

– Знаешь, это слишком. Это ведь не политика, не неудобные результаты выборов, не торговое противостояние… Это – целый остров, который отправился прямиком к Началу. Не думаю, чтобы кто-то на это мог решиться. То есть… Я даже не могу представить, чтобы кто-то вообще решился на такое.

– Ты просто плохо знаешь храмовников, – мрачно и коротко произнес Мику-ра. – Я не могу утверждать, что все было именно так, но ощущаю, что это возможно. И знаешь, какой самый сильный аргумент в пользу этой версии?

– Какой?

– Другой версии просто нет. Если ты, конечно, не слишком проникся сказками о Вмешательстве.

– Я не думаю о Вмешательстве… – зачем-то начал оправдываться я, но тут же осекся. – Тот-ра, например, говорил что-то про «их выбор». Не знаю, что это значит, но у него, похоже, своя версия.

– С каких пор его интересует что-то за пределами Полукруга? – иронично спросил Мику-ра.

Я хотел сказать что-то в защиту главного механика, но не нашел, что возразить, и промолчал.

– При других обстоятельствах я бы еще поверил в катастрофу. Несчастный случай невероятного прежде масштаба, – продолжил законник. – Но только в том случае, если бы то же самое произошло с остальными островами. Чем бы ни была сила, которая держит нас здесь, она – одна для всех.

– Да, наверное, ты прав, – согласился я.

– Все, что остается, – это чья-то воля. Выбор самих конструкторов мы не рассматриваем. В некотором смысле они безумны, но не настолько, чтобы исчезнуть из этого мира бесследно. Слишком честолюбивы для этого. Что же остается, кроме Храма?

Я промолчал. Версия Мику-ра звучала, пожалуй, еще более ужасно, чем теория катастрофы или Вмешательства, но и выглядела правдоподобно. Не с первого взгляда, наверное. Но чем дольше я о ней думал, тем больше находил ей подтверждений. Вспомнить хотя бы ту странную механическую птицу над Конструктом в день его падения…

Зеленый остров, который с воздуха напоминал круглое и невероятно потрепанное лоскутное одеяло, уже совсем рядом, но мысли мои были от него слишком далеко. Я искал веские доводы, которые бы сделали версию Мику-ра невозможной, но не находил их.

– Что же нам делать теперь? – спрашиваю.

– Ждать, я думаю. Смотреть, к чему все идет. Что же еще? Хотя, пожалуй, уже скоро кое-что нам расскажут наши зеленые друзья.

Я не спрашивал Мику-ра больше ни о чем, так как спрашивать было и нечего. Яркое пятно Зеленого острова приблизилось настолько, что можно было уже разглядеть стволы деревьев, диковинным образом переплетенных с уммами, и отдельные фигуры людей. Я смотрел вперед и вниз невидящим взглядом, думал о том, что сказал законник, как вдруг с барьера Зеленого острова, до которого оставалось каких-то четыреста или пятьсот шагов, вниз сорвалось нечто странное и удивительное. Мелькнуло большое полотно размером с половину механической птицы или даже больше и что-то темное под ним.

Понадобилось несколько секунд, чтобы понять: это – человек. Он висел под тканевым куполом на ремнях или распорках – отсюда не разглядеть, а вся эта конструкция плавно опускалась вниз. Слишком быстро, чтобы я успел рассмотреть ее поближе, но достаточно медленно, чтобы спастись при падении. Если, конечно, забыть о том, что падать здесь просто некуда. Просто нырнуть в Ничто и исчезнуть навсегда.

В какой-то момент порыв ветра потащил наполненное воздухом полотно в сторону. Его край сплющился, а купол резко развернуло вокруг своей оси. Там, внизу, безумец судорожно перебирал ремнями. С моего седла он был похож на жука, который повис на конце стебелька и вот-вот упадет вниз. Почти наверняка упадет, но быстро перебирает лапками, пытаясь найти точку опоры.