Колизион. Купол изгнанных

Последнее победило.

– Он наверняка знает, что говорит, – использовал Ивар главный аргумент любого верующего.

– Я тебя умоляю! Кем ты его считаешь? Богом? Носителем высших сил? Он такой же, как мы! Просто ему посчастливилось избавиться от своего иниция первым! Если бы у меня было чуть больше времени, я бы и сама повторила этот трюк и освободилась бы безо всяких вмешательств высших сил! Яггер подобрался к моему иницию вот настолько близко! Еще одна попытка, и он бы ее наверняка убил!

– Так что же ты не попробовала еще раз? – раздался позади холодный голос Кирилла.

– Появился ты, – лаконично ответила Тина, поворачиваясь к Первому фамильяру и, как всегда, в самый первый миг видя перед собой Кирилла.

– Если ты не веришь, что я могу помочь вам освободиться, почему ты до сих пор с нами?

Краем глаза Тина заметила, как Ивар сделал пару аккуратненьких шажков в сторону, стараясь оказаться как можно дальше от нее, чтобы не попасть под удар или неудовольствие Первого фамильяра.

– О, я верю, – ответила Тина. – Хотя точнее будет сказать – я надеюсь. Я надеюсь, что ты и правда знаешь, как нас освободить.

– Надежда тоже хорошая цепь, – медленно произнес Первый фамильяр. – Держит покрепче многих других. Что ж, надейся дальше!

Пожелание прозвучало не то угрозой, не то насмешкой.

Тина проводила взглядом удаляющегося в зал мальчика и тихонько перевела дух.

Она не рассказала о еще одной причине, по которой оставалась здесь. О, Тина действительно надеялась, что Первый фамильяр знает, как сделать их свободными от инициев. Но она оставалась еще и из-за Кирилла. Она должна его вернуть! У нее не было ни малейшей идеи, как это сделать, – договориться с Первым фамильяром, найти ему другое тело, провести еще один ритуал, – но она продолжала оставаться рядом, потому что не могла его бросить и надеялась, – снова надеялась! – что однажды такая возможность появится. И она вернет своей новой семье ребенка.

– Они обязательно придут, – не оборачиваясь, бросил Первый фамильяр. – Прибегут, как миленькие, едва весть о моем возвращении дойдет до них. Думаю, уже скоро…

Его слова оборвал громкий взрыв – и по времени это произошло с ювелирной точностью спецэффекта в кино, где каждое слово, каждая фраза, каждый жест и каждая сцена скоординированы для идеального воздействия на зрителя.

Взрывная волна вынесла входную дверь и вышибла стекла в окнах. В клубах дыма и граде осколков Тина с трудом рассмотрела темные фигуры, в считаные секунды заполнившие квартиру. Еще несколько мгновений, и все находившиеся внутри хостильеры, включая Тину, или лежали на полу, или оказались прижаты к стене с заломленными за спину руками.

– Вот и дождались, – язвительно пробурчала Тина, но тихо, под нос.

Способности фамильяра – это, конечно, преимущество, но оно практически нивелируется упирающимся между лопаток дулом автомата.

Казалось бы, что такого – войти в трейлер, в который уже заходила сто раз? Давно привычное, обыденное, знакомое действие. Однако, подойдя к трейлеру, который стал ей в «Колизионе» домом, Кристина испытала замешательство. Умом она понимала, что ночевала в нем всего несколько дней назад, но в то же время ей казалось, что с тех пор прошла целая вечность – столько всего случилось за этот короткий срок.

С непонятной ей самой опаской Кристина поднялась по ступенькам и зашла внутрь. Все те же многочисленные яркие маски и афиши на стенах, все те же зеркальные трюмо с гримом и косметикой, которые преображались в гламурные уголки красоты, стоило только включить голливудскую подсветку. Все те же узкие кровати вдоль стен и коробки под ними, вмещающие в себя скудное личное имущество артистов «Колизиона». Все хорошо знакомо – и в то же время все… нет, не чужое. Но словно настолько давно и хорошо забытое, что кажется чужим.

Лишь одно в трейлере оставалось все таким же хорошо знакомым и неизменным – полный неприязни взгляд русалочьих глаз Джады. И это было почти облегчением на фоне взглядов Себы и Кьяры, в которых смешивались настороженность, опаска и даже какое-то волнение – то ли потому, что теперь они видели перед собой не Крис, а директора цирка, то ли потому, что до сих пор не справились с мыслью о грядущих переменах.

Чувствуя себя до нелепости некомфортно, Кристина неловко уселась на свою кровать и огляделась, гадая, чем бы ей заняться, чтобы не тяготиться напряженной атмосферой.

– Довольна? – нарушил густую тишину голос Джады.

Кристина почти обрадовалась. Лучше уж открытая конфронтация, чем эта наэлектризованная атмосфера.

– Чем именно? Тем, что цирк выбрал меня директором? Если честно, то не очень.

– Тем, что прожала свою повестку, и теперь мы все дружно покатимся навстречу нашей смерти!

Кристина помолчала, собираясь с мыслями. Что ж, этого следовало ожидать. Никому не нравилось монотонное существование в «Колизионе», эта нескончаемая жизнь на колесах от представления к представлению, когда каждый раз не знаешь, останешься ли ты в живых. И в то же время, как только появилась альтернатива, шанс раз и навсегда разорвать порочный круг и кардинально все изменить, возможно – к лучшему, сопряженные с этим риски тут же высветили в нынешней утомительной, надоевшей жизни привлекательные черты, главной из которых было то, что в ней все так знакомо, к ней привыкли, в ней давно научились выживать и знали, как это делать. Выбирая между плохоньким, но зато хорошо знакомым и потенциально лучшим, но совершенно неизвестным, куда легче предпочесть первое… Поразительно, как отчаянно люди готовы цепляться даже за то, что не любят, лишь бы только избежать перемен!

– Если все получится, то мы навсегда освободимся и вернемся обратно в наши жизни, – напомнила Кристина, прекрасно понимая, что Джаду она этим аргументом не убедит.

Про то, что в случае удачи они также навсегда закроют мир от прихода новых фамильяров, Кристина говорить не стала; Джада не относилась к тем, кого волнуют судьбы других.

– Ключевое слово – «если». А если нет? – Прозрачные зеленые глаза конторсионистки сверкнули. – Все, гуд бай, адьос, оревуар! По мне, так лучше жить так, как сейчас, чем не жить вообще.

Кристина понимала, что далеко не все циркачи сегодня с радостью приняли предложенный ею план; она догадывалась, что кто-то согласился от безысходности, кто-то – под давлением общественного мнения, а кто-то просто не рискнул пойти против остальных. А это значит, что недовольство внутри цирка неизбежно. Джада лишь первая ласточка; наверняка впереди Кристину ждет проявление недовольства других, и ей нужно быть к этому готовой.

Например, потренироваться на Джаде. Но проблема в том, что спор с ней ни к чему не приведет; недовольство гимнастки простиралось за пределы несогласия с планом действий цирка, в его основе лежали куда более личные мотивы. И потому Кристина решила закончить их диалог прямо сейчас.

– Что ж, это твое мнение. Но большинство циркачей проголосовали за то, чтобы рискнуть и попробовать.

Джада презрительно фыркнула, выражая этим все, что она думала о коллегах и их свободе волеизъявления.

– Большинство проголосовало, но те, у кого еще остались мозги, – против.

– Сочувствую, что ты пала жертвой демократии, – ответила Кристина.

– Скорее уж жертвой идиотов.

– Считай как хочешь.

Показное спокойствие Кристины вывело Джаду из себя.

– Это ты виновата! Заморочила всем головы, а они и рады проблеять свое согласие, как безмозглые бараны!

– Чем же это я заморочила им головы? – возмутилась Кристина. – Тем, что рассказала правду, как есть? Тем, что предложила план? Я же не заставляла никого соглашаться!

– Но ты пообещала свободу и возвращение в прежнюю жизнь! И как только они это услышали, – все, мозг отключился, и они пропустили мимо ушей все слова о рисках и опасностях. Не заметили, что на самом деле твой план основан на догадках. Ты предполагаешь, что если собрать все амулеты, то можно будет как-то там сложить заклинание, которое освободит нас от цирков. Но ты не знаешь, как именно это сделать.

Кристина отвела взгляд. Джада безошибочно указала на самое слабое место ее плана. А если уж говорить откровенно, то весь ее план – одни пробелы, догадки и слабые места. Кристина действительно лишь предполагала, что, собрав все амулеты, можно будет повернуть вспять заклинание, которое когда-то снесло барьеры между мирами. И даже если ее догадка верна, она не имела ни малейшего понятия, как именно это сделать. Если совсем по-честному, ее план можно было точно описать известным выражением «главное – в бой ввязаться, а потом посмотрим».

О, Джада была права по всем пунктам! Ее план безумен и обречен!

– Так давай иди, открой им глаза! – вдруг раздался позади голос Рионы.

Оказывается, она незаметно вошла в трейлер и, услышав последний выпад Джады, поспешила на помощь Кристине в тот момент, когда та уже была готова сдаться.

– Да кто меня послушает! – со вспышкой неприкрытой ярости и боли воскликнула Джада и резко отвернулась, пряча навернувшиеся на глазах слезы. – Всем всегда было плевать и на меня, и на мое мнение.

В этот миг перед Кристиной появился образ маленькой девочки в блестящем гимнастическом купальнике, которая с тоской смотрела на родителей, не обращавших на нее никакого внимания. Картинка была такой яркой и четкой, что на миг Кристине показалось, что ее снова посетило одно из тех стихийно возникающих видений прошлого. Но нет, это было лишь ее собственное воображение, которое взяло врезавшийся в память образ глубоко несчастного, чувствующего себя ненужным даже самым близким людям ребенка и наложило на нынешнюю Джаду, такую взрослую, красивую и внешне уверенную в себе. И сразу высветились ее душевная ранимость, хрупкость и боль, которые таились внутри с самого детства.

А потом круглый ожог на ладони налился жаром, и Кристину захлестнул поток эмоций, в котором смешались обида и страх, неуверенность и сомнения, горечь и злость, и ей потребовалось несколько мгновений, чтобы сообразить, что это – те эмоции, которые испытывала Джада прямо сейчас.

Под влиянием внезапного порыва искреннего сострадания к той маленькой, несчастной одинокой девочке, которой была Джада когда-то, Кристина подошла к гимнастке.

– Джада, мне вовсе не плевать на твое мнение. Я знаю, ты с детства привыкла, что на тебя не обращали внимания даже собственные родители, и, должно быть, чувствуешь себя никому ненужной, но, поверь мне, это не так! Ты нужна Себе и Кьяре. Ты нужна этому цирку…

– Замолчи! – выкрикнула гимнастка и зажала уши руками. – Замолчи! Замолчи! Да что ты знаешь о моем детстве? Не смей меня анализировать, поняла, психолог недоделанный? Оставь меня в покое!

Голос девушки перешел на такие высокие ноты, что казалось, вот-вот превратится в ультразвук. Иначе говоря, Джада находилась в полушаге от самой настоящей истерики, и Кристина послушно отступила назад. Она правда хотела как лучше, и ей было искренне жаль, что ее попытка проявить немного сочувствия заставила Джаду так ощетиниться и вызвала столь эмоциональную реакцию.

Кристина бросила извиняющийся взгляд на подруг гимнастки и вышла.

Но, даже оказавшись снаружи, она слышала доносившиеся из трейлера всхлипы Джады – сдавленные, полные боли и ярости.

Глава 7

Решительный стук в дверь белого трейлера Сола заставил Кристину поморщиться. Она пришла сюда, потому что цыганская кибитка по-прежнему не казалась ей местом, пригодным для жизни, пусть даже цирк и считал ее домом директора, а оставаться в своем прежнем трейлере тоже стало невозможно. Кристина хотела на время укрыться от всех и вся, чтобы побыть одной и успокоиться.

Остаться совсем одной не вышло. Мануэль практически навязал ей свою компанию, с завидной настойчивостью и глухотой пропуская любые намеки на то, что она хочет побыть одна, и мотивировал это заботой: «Тебе нельзя оставаться одной в таком состоянии». Сил на то, чтобы настаивать или спорить, у Кристины не было, и поэтому воздушный гимнаст не отставал от нее ни на шаг. Правда, и не мешал; когда зашли в трейлер Сола, Мануэль молча устроился в уголке и постарался сделаться максимально незаметным. И у Кристины появилась возможность остаться наедине со своими мыслями.

Да, не так, совсем не так она представляла себе революцию! Не то чтобы Кристина когда-то вообще представляла себя лидером, призывающим сломать существующий порядок вещей, но все же хотелось бы видеть от своих соратников больше энтузиазма. Циркачи же, выслушав предложение Кристины, поддержали ее план скорее из безысходности, а не потому, что искренне поверили в то, что они смогут освободить цирки, изгнать из мира фамильяров и раз и навсегда положить конец тому, что длилось вот уже несколько веков. «Такие грандиозные перемены свершаются великими людьми, – читалось у них в глазах и на лицах. – А мы – не они».