72 часа

Третье 10 часов. Баран

Я лежал на кровати и смотрел на белый потолок. Во мне было целых 9 лет. Я был счастлив и любил весь мир своим огромным сердцем, а мир в ответ каждый день открывал мне свои новые великие тайны. Солнце пробивалось через проем окна и лежало косой стрелой сквозь всю комнату и немного на стене. Свет резал глаза, но я торопился их открыть, потому что сновидения позади и предо мной вновь: красивый день, мамина улыбка, сумасшедшая беготня моего безумного толстого кота, ходившего за мной всюду по пятам. Предо мной: лужи тумана, мой старинный друг из дома напротив, кислые яблоки, соседский барашек с круглыми рогами, рассыпчатая земля под ногами, шорты и теплая куртка, грузовик с продуктами, колокольный звон дважды в день и целая жизнь!

У меня есть дерево на краю города, на которое я залезаю, чтобы увидеть мир. Мой отец помнит, как его сажали. Отец говорил, что оно было тощим и смотрело в бок, а сейчас оно носит меня на руках. Отца давно нет, а дерево придерживает меня каждый раз, пока я озираю вселенную, смотрю за горизонт.

Я встал с кровати прямо в одежде, подошел к зеркалу, заглянул в свои глаза и увидел бесконечность. Набрал воды в ладошку и сделал глоток. Старая раковина громыхала от падения каждой капли, мамина стертая зубная щетка стояла рядом с моей – новенькой и лохматой. Я спрятал мокрые руки глубоко в рукава и сбежал по лестнице вниз. Сбежал, открыл дверь и остолбенел.

Все кругом было усыпано куриным пухом, будто облака спустились с неба и улеглись на нашей улице. Перья висели прямо в воздухе, ветер крутил ими и собирал из них фигуры, прибивал к углам, разбрасывал по крышам. Те пушинки, что поближе были большими и шерстистыми; которые подальше – мелкие и прозрачные. Они парили на разном расстоянии от меня и были такими объемными, такими реальными, как светлячки или маленькие бабочки. Соседский баран смотрел в землю и боялся проронить слово, иногда перетаптываясь и поджимая копыто. Я смело шагнул на улицу и наступил на самый мех. Ботинок придавил подушку, я поднял глаза наверх и оказался в середине звездного дождя. Я будто летел сквозь галактики и звезды сопровождали мой полет, завиваясь, кружа. Пух сиял и освещал все вокруг, даже солнце. Я сел на корточки и посмотрел на землю близко. А потом растопырил пальцы и медленно понес две ладони к Земле. И за мгновение до того, как загнать руки в белый пухлый плотношерстный мех перед моим лицом, я вдруг остановился и подумал, что я, должно быть, все еще сплю, и если даже нет, то какая разница между сном и явью, если я могу летать сквозь галактики без крыльев и опасения остаться без этих потрясающих впечатлений, что выдумывает для меня моя жизнь.

И холодные перья налипли на мои руки, обжигая, хватаясь за меня, пристывая к пальцам и стали обращаться в воду, и я только успевал разглядывать отдельные пушинки, похожие на звезды из моей великой вселенной, в которой живу сейчас. И все кружилось, и улицы были совсем другими, и солнце искрилось, и я искрился вместе с ним. И мое дерево стало другим: седым и старым. Так я впервые увидел снег.

За окном задавалась заря. Мы ехали спешно, будто торопились куда-то, хотя я бы предпочел, чтобы мы ползли, как черепаха. Откровенно говоря, я хотел спать. Сутки на ногах вытрясли из меня силы и я с удовольствием посвятил бы сну часов восемь. Но время тихонько утекало, а я ни на йоту не приблизился к разгадке. Хорошо, конечно, что на листке, лежащем перед моими глазами были вычеркнуты уже двое, но пока эти заключения не давали мне ровным счетом ничего.

Глаша, потеряв всякую надежду выпросить у меня хоть какой-то еды, мерно спал прямо посреди подушки – в изголовье моей полки. Он вытянулся во весь свой куцый рост, и самый кончик его розового микроскопического языка торчал из-за клычков – наряду с такого же цвета кожаным пятаком – украшал благоговейную картину. Его незначительный хвост лежал размашисто и гордо, а розовые пятки, попеременно растопыриваясь, демонстрировали мягкость и впечатляющий охват истиных львиных лап. Глаша отчаянно дрых.

Я уставился на листок:

Ресторатор,

Продавец газет,

Проводница,

Машинист поезда,

Попутчица,

Сосед,

Кондуктор.

В сущности, пока я не прошел и трети списка, но усталость и головная боль уже подбивали меня сдаться. Хотя кому именно я мог сейчас сдаться? Это мой поезд, никто меня сюда не тянул. Мой поезд и железно моя дорога.

Я отправил взор за окно. Снег лежал всюду. Только на самом пути его не было, а кроме рельсов – все было беспристрастно белым: холмы и овраги, поля и деревья – от подножия до верхушки. Снежинки на такой скорости летели почти горизонтально. Вот мы пересекли небольшую речушку по мосту – вода была темной, страшной, а обрамление – такое же – белоснежное.

Эта бесконечность необхоженных просторов наводила тоску: мы бежали куда-то вперед, прорезая в природе брешь стальными лезвиями путей. Больно представить, сколько живых существ гибнет каждый раз, когда поезд проносится вдоль нескончаемых перегонов. Сколько бабочек, стрекоз, птиц, зайцев намотало на колеса нашего состава, раздробило о лобовое стекло, перетерло в механизмах. Поезд прошел и высек за собой коридор смерти, в котором не живет ни души. А еще через мгновение его вновь наполняют лесные жители – влетают, вползают, входят в эти ворота и продолжают свои ежедневные лесные дела. Глаша роскошно зевнул и, потянувшись, накрыл мордаху лапами.

Тут я заметил, что моя соседка не спит – просто лежит с открытыми глазами и смотрит в потолок. Аллеи ее ресниц изредка лопотали крыльями, а волшебный нос прираспахивал паруса на каждый вздох и слегка сжимал в мгновения покоя. Она лежала на спине, подхватив одной рукой голову и смотрела как бы в никуда, в пустоту перед собой.

Я подумал, что, наверно, мне лучше покинуть купе, дабы она могла спокойно встать и подготовить себя к предстоящему дню. Я приподнялся и, смущенно отворачивая глаза, неуклюже вышел из купе. В окнах за дверью лежали поля снега – так ровно, так повсеместно. Удивительно, только природа, уверен, способна рассыпать по Земле что бы то ни было столь ровно. На окне – с углов начиная расплеталась паутина узоров. Там – снаружи – должно быть очень холодно сейчас. А в вагоне – ничего – тепло, хорошо.

Слева, метрах в семи от меня стоял и смотрел, как и я – в окно, сосед – древний старик из мезозойской эры. Белесые, словно сахарная пыль, волосы его были зачесаны назад, кожа, изрытая морщинами и впадинами, натянутая на скукоженный череп, видилась бело-желтой с темными пятнами. Глаза нервно бегали по рельефам проносящихся за окном пролесков и оврагов. Громоздкий нос и выдвинутая челюсть не соглашались друг с другом. Дверь за моей спиной приоткрылась и моя попутчица выскользнула на мягких носочках из-за нее и упархнула в конец вагона. Он стоял выпрямившись и согнувшись одновременно. Видимо старость скрючивала его, а нрав – расправлял обратно. На меня он не обращал ни малейшего внимания, попутчицу же – напротив – проводил взглядом пытливо. Я отвернулся в свое окно.

С раскатистым грохотом, дергаясь и виляя, мы выехали на стальной мост, каждые десять сантиметров которого прошивали клепки. Гигантские округлые перила по обе стороны, казались прыгающими, пока мы проносились вдоль. А под шпалами не было дна – через несколько метров сразу начиналась вода – неспокойная и угрюмая. Я прислонялся лбом к стеклу и заглядывал вниз на сколько было возможно, но уже через несколько секунд все стекло перед моими глазами запотело и я уже ничего не видел.

Я еще раз бросил взгляд на старика и возвратился в купе. Глаши нигде не было. Я заглянул под полки, приподнял даже, взбил подушку, посмотрел под столиком и в отделениях для багажа. Аккуратно заглянул во всякие узкие места – у двери, в углах, еще раз – под полки. Сердце заколотилось. Куда пропал? На минуту, ведь, оставил спящего… Куда мог исчезнуть?!.. Тьфу ты, в гроб меня вгонишь! Глаша лежал на полке моей соседки, прямо перед моими глазами, а я его не заметил. И видит, главное, что я его ищу, хоть бы пискнул – лежит хихикает надо мной!

Я взял его за шкирятник и, последовательно отцепив все четыре когтистые лапы от одеяла попутчицы, прижал обратно к своему сердцу.

Дверь приоткрылась и в купе одновременно заглянули: глаз и уголок губ.

– Здравствуйте, – сказал я и, извиняясь, пересел с чужой кровати на свою.

– Здравствуйте, – ответило мне отражение в зеркале, вытирающее кончики волос от воды и не особо глядящее в мою сторону.

– Меня зовут Александр, – я кивнул.

– Очень приятно, – кивнула и она – опять же себе в зеркале, – это Ваше чудо?

Она обернулась и протянула пальцы к коту.

– Да.

– А разве можно кошек в поездах возить?!

– Как видите. Это кот.

Глаша уперся одной лапой в палец попутчицы и настоятельно что-то разнюхивал в ее маникюре.

– Как зовут?

– Кота?

– Да, Александр, как кота зовут?

– Глаша, – смущенно сказал я.

Тут она впервые взглянула на меня исподлобья, улыбнулась в обе ямочки, и кивнула:

– Красивое имя, пусть и не мужское немного.

Котенок тем временем закончил исследовать пальцы нашей с ним соседки и начал прицельно обнюхивать ее лицо с расстояния в полметра, водя носопыркой и напрягая уши. И еще – щурясь, будто что-то заподозрил. Да, Глаша, я тоже в ней что-то заподозрил: очаровательная и смелая – очень подозрительно!

– Вы одна едете? – задал я вопрос глупее некуда.

– Нет, с вами, – отвернулась она и принялась заправлять постель.

Ее волнительную фигуру обнимало тонкое лайкровое платье. Оно было бордовым, но казалось прозрачным – всего несколько складок на талии, а остальное было гладким и лежало прямо на коже. Попутчица стояла ко мне спиной – ее фантастические бедра были прямо перед моим лицом. Безумие брало верх над моим сознанием.

– Для Вашего кота у меня есть сыр, – разбудил меня ее голос, – Вы кормили кота?

– Нет еще, – процедил я.

Она забралась в свой багаж, долго там копалась, шурша пакетами и, то и дело доставая и запрятывая элементы белья, и, наконец, извлекла кулек с сыром. Покрошила его на стол, подкрадывая кусочки себе в рот, бережно забрала из моих рук кота, к которому я приклеился, и установила его перед завтраком. Глаша был просто сам не свой! Он заглатывал сыр не разжевывая, топчась вокруг кусочков, будто кто-то у него их крадет. Попутчица своровала еще пару кусочков и вновь отправила их себе в рот. Она меня смущала до исступления. Я смотрел куда угодно, только не на нее, и вид у меня был, будто я чем-то озадачен – исключительно глупейший вид.

– Так куда вы едете? – перевела она мои глаза на себя.

– До конца, – стеснялся я.

– Ясно, что до конца, а в конце куда?

Я не знал. Моя жизнь пролегала здесь – в поезде. Здесь у меня было задание, план, время, окружение, друг. Здесь был мой временный но единственный дом, моя судьба завела меня сюда. А что будет, когда я выйду из поезда – я не знал. И знал, выйду ли я. Доедет ли поезд до конечной станции? Справлюсь ли я с заданием? Я знал одно: мне во что бы то ни стало необходимо разгадать эту головоломку!..

Сход поезда с рельс – это чудовищно, это страшно. Мне было страшно!..

– О чем вы думаете? – поинтересовалась она.

Я смотрел себе под ноги. Как я могу найти злоумышленника среди этих людей? Я все время размышлял: расставлял их по алфавиту, по росту, искал в них зацепки. Но ведь что-то должно подсказать мне выход! Не бывает загадок без улик!

– Вы когда-нибудь думали о том, чтобы заняться любовью со случайной попутчицей в поезде?

Я резко поднял на нее глаза. Она смотрела прямо на меня – заискивающе и потрясая.

– Чего? – неловко переспросил я, хорошо услышав, но не поверив.

– Вы садитесь в поезд с красивой девушкой, ехать далеко, заняться нечем. Вы не знакомы – выйдете из поезда и никогда больше не встретитесь. Вы уже заперты в одной комнате, в которой кроме кроватей ничего и нет.

– Нет, не думал, – сердце мое забилось, а тело сжалось.

– Никогда не представляли себе, как незнакомка ласкает Вас в купе вагона? – она удивилась глазами, – как вы проникаете в нее под стук колес?

– Нет, никогда…

Она приподнялась с места и притронулась к моему колену. Я вздрогнул. По телу с каждым стуком расплывалась густая колкая сдавливающая лава. Я чувствовал через брюки, как ее обволакивающая ладонь скользила по моей ноге все выше и выше. Ее взгляд давил мне на глаза, падал на губы и вниз, вновь возвращался на губы. Я затрепыхал крыльями. Она была бесконечно близко! Просто на отрицательном расстоянии! Я вжался в себя, сердце билось в шейные позвонки. Она уже пришла рукой вплотную – на самую грань. Дыхание остановилось, стук колес остановился, время остановилось. Я висел на волоске.

– Никогда не думали? – отступила она и села на свое место.

Черт. Я чуть не погиб… Она загадочно улыбалась, на ее лбу проступила испарина. «Вот это да!» – подумал я, едва прийдя в себя – «мне повезло вляпать свое путешествие в даму легкого поведения!» Попутчица сидела едва раздвинув ноги и присжимая губы, ее взгляд таинственно приглашал потрахаться. Ей не терпелось подстелиться под первого встречного.

– …не представляли, как проникаете в ее душу?

Я расстегнул пуговицу воротника.

– Душу ли?

– Хотите отделить женскую душу от женского тела? Вам понадобится очень тонкий скальпель.

Я хмыкнул и поморщил нос.

– Давайте играть в игру, – продолжила она, – каждый раз, когда Вы будете говорить нечто удивительное, честное, я буду снимать с себя одну вещь. Но если скажете что-то сомнительное – игра тут же закончится. Идет?

– Отлично, – сказал я, – игра в любовь на раздевание!

Она секунду посмотрела на меня, а затем, приподнявшись, одним движением стянула с себя платье.

Я остолбенел. Волны огненных волос пластались по хрупким плечам, окружая ангельское личико: волшебный нос, губы, исполненные канавками и уголками, строгие ряды ресниц. Тонкая шея, плавная лестница ребер, вогнутая талия, увенчанная пупочком. Две остроносые косточки, обрамляющие дрожащий чуть влажный живот, теряющийся в тончайших малиновых трусиках, уходящих треугольником в самую сердцевину этого великого творения. Одна ее нога стояла носочком на полу, а вторая, сложенная вдвое, лежала на боку – пальчиками под первой. Трусики были точно в геометрическом центре, они прикрывали самую суть – бездонную вселенную, где скрывается чудо. Предо мной сидело волшебство.

Но грудь! Она гипнотизировала меня больше всего, держала за узду. Грудь была совершенством природного дизайна. Я просто смотрел прямо на нее, и в этом не было никаких сомнений – прямо на грудь. Великолепная! Умопомрачительная!

Я перевернул руки ладонями вверх и посмотрел на них. На указательном пальце, рядом с ногтем кривился небольшой шрам. Это когда я чинил линолеум в своем доме, нож сорвался и порезал мне палец почти до кости. Я замотал палец платком, чуть позже перевязал по-нормальному. С тех пор прошло лет пятнадцать – отметина осталась. На подушечке большого пальца той же руки нарушал гармонию другой шрам. Его я получил еще в детстве, когда полез чинить лампочку, меня ударило током, сильно прижгло, как сейчас помню эти события. Меня успокаивали все, кто прибежал на мои крики. Страшно было очень.

Безымянный палец был чуть искажен и ноготь на нем был не такой, как остальные – едва-едва. Это лет в шесть, примерно, не помню, совсем давно было. Огромная железная дверь на пружине ринулась закрываться, а я хотел своей малюсенькой детской ручонкой преградить ей дорогу. Дверь была втрое больше меня – огромная, коричневая и пружина скрипела. И эти события тоже помню, как сейчас. Я был укутан в теплую одежду – осень стояла, мы недавно переехали в этот вечно холодный промозглый город. На мне была черная шапка, которую с расстояния можно было легко принять за меховую, на самом деле она была из каких-то тряпок, мама мне ее сделала из того, что смогла найти в подвале дома, в котором мы зажили буквально за полгода до той огромной двери. Всю жизнь все валилось из маминых рук, но она всегда встречала меня улыбкой и переносила трудности без слов, только когда раньше прибегаешь из школы, видишь, как она сидит сутулая с изможденным лицом и ни на что не надеется уже – просто терпит время.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.