Превышение полномочий
– Слушаюсь.
Всю дорогу околоточный молчал, шел неторопливо.
В «общедоступке» он сказал швейцару: «Пусти его, Витя», развернулся и был таков. Кунцевичу сначала показалось, что швейцар околоточного вообще не услышал. Но когда он направился ко входу в заведение, швейцар отошел в сторону.
Помещение представляло собой анфиладу комнат, уставленных маленькими столиками. Воздух в них был пропитан табачным дымом, запахом пива и дешевой косметики. В наполненных публикой комнатах стоял гул голосов. Некоторые посетители бесцельно бродили, некоторые сидели за столиками.
Широкая дверь в конце анфилады вела в танцевальную залу. Ее окна были завешаны желтыми шелковыми гардинами, а потолок был расписан узорами в псевдорусском стиле. Вдоль стен залы стояли ряды венских стульев, а в углу находилась большая белая ниша в форме раковины, где сидел оркестр человек из пятнадцати. По зале парами ходили женщины, мужчины же предпочитали стоять или сидеть вдоль стен и наблюдать за ними. Музыканты настраивали инструменты.
Капельмейстер взмахнул смычком, и оркестр оглушительно заиграл какую-то польку. Пары завертелись.
Кунцевич вышел из залы и сел за столик. К нему тут же подлетел официант.
– Принесите чаю.
– Слушаюсь.
– Любезный, а где тут у вас играют?
– Играют? В зале, оркестр играет.
– Вы не поняли, где в карты играют?
– В карты у нас не играют, не разрешено-с.
– Играют, играют, я совершенно точно знаю.
Официант, ничего больше не ответив, ушел. Через несколько минут к столику подошел человечек небольшого роста с жидкими волосами и бороденкой, а за спину Кунцевичу встали швейцар и детина в лакейской ливрее, не уступавший швейцару ни ростом, ни шириной плеч.
– Купец второй гильдии Лейферт. С кем имею честь?
– Надзиратель сыскной полиции, не имеющий чина, Кунцевич.
– Вы почему, господин, не имеющий чина, за вход не платите?
– Я сюда не танцевать пришел, а по служебному делу. Ищу некоего Соловьева, который на днях проигрался здесь в пух и прах, а сейчас…
– Я не знаю и знать не хочу никаких Соловьевых! – прервал Кунцевича Лейферт. – За вход в мое заведение установлена плата. Платят у меня все. И из сыскной, и даже из градоначальства. А кто не платит, того я прошу выйти вон. И вас я также прошу выйти вон. Прямо сейчас. За чай можете не платить, вам его все равно не подадут.
Кунцевич побагровел.
– Ты как разговариваешь с дворянином, – сказал он, вставая, – жидовская морда! А pies ci morde lizal!
Швейцар и его напарник действовали молниеносно. Лакей одной рукой обнял сыскного надзирателя, да так, что ребра затрещали, а второй закрыл ему рот. Швейцар быстрым движением вытащил из-за ремня брюк «бульдог» сыщика и сунул его в свой карман.
Кунцевича куда-то понесли, открылась дверь, Мечислава Николаевича поставили на ноги, последовал сильный толчок, и надзиратель оказался на улице. Вслед полетели его пальто и котелок. Швейцар ловко отщелкнул барабан «бульдога», высыпал в свою огромную ладонь патроны, а револьвер бросил на лежащее на земле пальто.
– Чтобы ноги твоей больше здесь не было, – сказал он и захлопнул дверь черного хода.
Придя на службу, Кунцевич принялся составлять подробный рапорт. Он едва успел закончить свое занятие, как его вызвал Вощинин.
– Кунцевич, вы считаете себя опытным сотрудником? – было видно, что начальник едва сдерживается, чтобы не заорать.
– Никак нет-с.
– Так какого черта вы полезли к Лейферту без билета, с оружием, ни с кем не посоветовавшись?
– Вот рапорт, ваше высокородие, там все написано. У меня было поручение о розыске обер-кондуктора Соловьева, присвоившего казенные деньги, я установил, что Соловьев проигрался в «общедоступке» и наверняка казенные деньги туда принес, отыгрываться. Я решил проверить…
– Вам тридцати копеек было жалко? – перебил начальник.
– Нет-с, но я же по службе, не развлекаться.
– Вы знаете, кто такой Лейферт?
– Скотина.
– Кхм. Я думаю, что если вы отделаетесь арестом, то это для вас будет очень хорошо.
– Арестом? – опешил сыскной надзиратель. – За что? Это Лейферта надобно арестовывать за организацию азартных игр, а его клуб закрывать. Облаву надо снарядить…
Вощинин все-таки не удержался и заорал:
– Кого куда надо снарядить, позвольте решать мне! Это первое. – Он понизил голос. – Второе. Рапорт порвите и спустите в ватерклозет. О том, что кто-то играл в карты в «Зале общедоступных увеселений», забудьте навсегда. Это третье. Соловьева в «общедоступке» больше не ищите. Это четвертое. Ну и последнее: арест будете отбывать в Александро-Невской части, нашего брата туда определяют. Вам как дворянину, не имеющему чина, на пропитание будут отпускать что-то около гривенника в день. Смотритель входит в положение и разрешает столоваться за свой счет, поэтому не плохо бы вам иметь с собой денег на провиант.
– А избежать ареста никак нельзя?
– Возьмите с собой теплые вещи, там прохладно. Я постараюсь минимизировать срок. Все, вы свободны.
– Разрешите вопрос?
– Нет!
– Да, брат, наделал ты делов. – Быков отхлебнул пива.
– Я ничего не понимаю! Я же поручение исполнял, вора искал. Я же нарушения у них выявил!
– Дурак ты, брат. Про часы со мной советовался, а здесь не стал? Опыта набрался?
– И ты про это. О чем советоваться-то надо было?
– А о том, куда ходить и с кем ругаться. Лейферт – лучший друг Иван Николаевича, и дружат они на возмездной основе, об этом весь Петербург знает.
– Да кто это такой, Иван Николаевич?
– Да, совсем ты плох! Иван Николаевич Турчанинов – помощник градоначальника, тайный советник. Этот чин его положению соответствует полностью. Он дает Грессеру такие хорошие тайные советы, что без этих советов Грессер уже жить не может. А также не могут жить несколько знакомых балерин Грессера, на содержание которых уходит львиная доля этих советов. Понял?
– Ничего не понял. – Кунцевич замотал головой.
– Хорошо. Буду выражаться предельно ясно. Азартные игры у нас запрещены. Но все, кто хочет, играют. Ты никогда не задавался вопросом, почему в одних местах играть можно почти в открытую, а в других строжайше запрещено?
– Я думал, везде запрещено. Сам-то я не играю, не на что.
– И не вздумай начинать, даже если будет на что. Так вот. Есть несколько мест, которые никто из полицейских никогда не проверяет. Но за такое попустительство хозяева этих мест дают мзду. Кто кому. Лейферт, например – Турчанинову. Тот делится с градоначальником. А ты Лейферта – жидовской мордой! Теперь понял?
Надзиратель растерянно глядел на старшего товарища:
– Теперь понял. И что же, ему все с рук сходит?
– Конечно! При такой поддержке, брат, с рук не только организация притона азартных игр сойдет, но и все что угодно, ну, разве кроме покушения на священную особу государя императора…
Сыщик загрустил:
– Так меня, пожалуй, теперь уволят…
Кунцевич отделался тремя сутками ареста. Как чин полиции, он содержался отдельно от остальных арестантов, в «секретной» камере. Сильно кусали клопы, поэтому спал он плохо. В остальном все прошло сносно, он даже один раз ночью пил водку с дежурным помощником смотрителя полицейского дома. Но на душе было очень скверно.
Глава 7
В 1889 году в Петербурге, который населяло в то время около миллиона человек, было зарегистрировано 55 убийств и покушений на убийство. Обычно эти преступления раскрывались полицией в течение десяти минут после прибытия на место происшествия. На полу грязной лачуги или трактира лежал труп с пробитой обухом топора головой, рядом валялись и орудие преступления, и пьяный в стельку преступник. Если злодей после совершения преступления мог держаться на ногах и скрывался до прибытия чинов полиции, то на его розыск уходил день-другой, необходимый для проверки разных притонов и питейных заведений в ближайшей от места происшествия округе. Сыскная полиция проводила дознания только по таким убийствам, которые были совершены «с заранее обдуманным намерением» и раскрыть которые «по горячим следам» не представлялось возможными. Но таких преступлений в процентном отношении к общему числу убийств было крайне мало. Например, за первые десять месяцев 1889 года сыскная провела только четыре дознания по убийствам. Такие преступления относились к числу чрезвычайных происшествий. А уж если было убито несколько человек, да из благородных, да с хищением имущества, то тут на ноги поднимали всех. Вот почему, когда 21 ноября 1889 года в квартире отставного генерал-лейтенанта Штрундмана были обнаружены трупы его жены и горничной, недостатка в высоких чинах на месте происшествия не было.
Жеребцов их с Быковым в квартиру не пустил:
– Там и без вас народу хватает. А вы давайте-ка по соседям пройдитесь, поспрашивайте, не видели ли они чего, – сказал чиновник для поручений и скрылся за дубовыми дверями генеральского жилища.
Быков передвинул свой «пирожок» со лба на затылок.
– В доме четыре этажа, три парадных, на дворе – два флигеля, эх, до вечера придется ходить. Но деваться некуда. Давай-ка, Мечислав, начинай с флигелей, а я этой парадной займусь, да и с дворниками потолкую.
Убийство было совершено в промежуток с девяти утра до трех дня – в то время, когда генерал, занимавший в каком-то обществе почетную должность непременного члена, находился в присутствии.
Дом был заселен преимущественно людьми небедными, угловых квартир не было даже во флигелях [3]. Кунцевич уже час ходил по черным лестницам, стучал в закрытые двери кухонь, общался с прислугой, но ничего интересного для розыска ему выведать так и не удалось. Кухарки и горничные, узнав о случившемся в доме происшествии, всплескивали руками, ахали и норовили задать с десяток вопросов, не отвечая при этом на вопросы сыскного надзирателя. Когда же окриком беседу удавалось вернуть в нужное русло, прислуга скучнела, становилась несловоохотливой и на вопросы отвечала односложно: «Не знаю, не видала, мне за другими следить недосуг, я с утра до вечера как белка в колесе кручусь». Обойдя флигели, Кунцевич отправился в генеральскую квартиру за дальнейшими инструкциями.
В многокомнатном жилище никого из сыскной он не встретил – квартира была наполнена чинами судебного ведомства и наружной полиции. У входной двери стоял городовой, местный пристав и частный врач в распахнутых шинелях сидели на кухне и курили, в гостиной следователь вслух читал понятым протокол осмотра места происшествия:
– «По заключению врача смерть госпожи Штрундман последовала не ранее чем за три часа до обнаружения тела от удара твердым тупым предметом в область головы. Смерть девицы Грачевой наступила в это же время, от удара острым предметом».
Увидев Кунцевича, судейский прервал чтение:
– Вам что здесь нужно, милостивый государь? Вы, вообще, кто?
– Надзиратель сыскной полиции Кунцевич, ваше высокородие. Проводил поквартирный обход домовладения, ищу начальство, чтобы доложить о результатах.
– Да будет вам известно, молодой человек, что начальством на месте происшествия для всех чинов полиции является следователь. Поэтому о результатах ваших розысков вы должны докладывать мне.
– Слушаюсь! Докладываю: ничего интересного для следствия в ходе обхода выяснить не удалось.
– Господи, ну чего же вы мне тогда голову морочите! Зачем от дела отрываете? Вам заняться нечем? Тогда, будьте любезны, спросите у хозяина какую-нибудь коробку, в которую можно вещественные доказательства упаковать. – Следователь показал на лежавшие на столе предметы: небольшой топорик с бурыми следами на лезвии и молоток, к которому прилип клок седых волос.
– Слушаюсь!
Надзиратель направился на поиски хозяина. Нашел он его в кабинете. Штрундман сидел в глубоком кресле, запрокинув голову, и, казалось, спал. Рядом стоял седовласый старик.
– Што? Што ви хотель? – спросил он свистящим шепотом.
– Мне бы коробку какую… следователь просит…
– Идить, идить! Его превосходительство ощень плох, я даваль лекарство, он только что засипаль, идить!
Кунцевич развернулся и вышел из комнаты. Дверь в соседнее помещение была отворена. Заглянув туда, надзиратель увидел, что это будуар хозяйки. На полу стояла большая шляпная коробка. Мечислав Николаевич открыл крышку, убедился, что коробка пуста, и, недолго думая, взял коробку и понес следователю.
Тот сухо поблагодарил и стал укладывать в нее орудия преступления, перед этим вытащив из коробки и положив на стол какую-то бумажку. Кунцевич скосил на нее глаза. Это был счет из шляпного магазина мадам Паперне, датированный сегодняшним числом.
– Ваше высокородие!
– Чего вам? – недовольно спросил следователь, отрываясь от своего занятия.
– Вот-с. – Сыщик протянул судейскому счет. – Шляпку доставили сегодня.
– Что? Какую шляпку? – Следователь внимательно рассмотрел осьмушку бумаги. – Да-с, верно! А вы молодец, молодой человек. Лицо, доставившее шляпку, следует непременно установить и допросить. Найдите свое начальство и скажите ему, что я распорядился это сделать как можно скорее. Жеребцов должен быть сейчас в дворницкой, они, кажется, нашли каких-то свидетелей.
Но Жеребцова Кунцевич в дворницкой уже не застал. Там были только дворник и двое его подручных. Испуганные мужики молча сидели за столом.
– А все ваши уже уехать изволили, ваше благородие! – сообщил дворник. – Поехали Евлашку ловить.
– Какого Евлашку?
– Дык бывшего енералова лакея. Это ведь он душегубом-то оказался!
На Офицерской ни Быкова, ни Жеребцова тоже не было.
– А они куда-то в Коломну уехали, – сообщил дежурный. Потом с недоумением уставился на Кунцевича: – Позвольте, вы же с ними должны были быть?
– Я… Я от них отстал – смутился надзиратель.
Дежурный усмехнулся.
– Я даже не знаю, что вам посоветовать. Точного адреса, по которому они направились, я вам сообщить не могу – сам не знаю, а никаких распоряжений насчет вас не было. Поэтому предлагаю сидеть на месте и их дожидаться.
Кунцевич направился было в надзирательскую, но спохватился.
– Скажите, а если следователь мне поручение дал, я должен его исполнять, или прежде нужно уведомить Жеребцова?
– А что за поручение?
Кунцевич рассказал.
Дежурный задумался.
– Вообще-то, надобно Аполлона Александровича уведомить… Но раз его нет, то я бы вам посоветовал это поручение исполнить. Все лучше, чем без дела сидеть. Да и будет чем оправдаться. – Дежурный опять улыбнулся.
Шляпный магазин мадам Паперне находился в первом этаже дома номер 88 по Невскому. Судя по витринной выставке, это было шикарное и дорогое заведение.
Как только сыщик переступил порог, к нему подбежала миловидная продавщица.
– Бонжур, месье! – проворковала она, обольстительно улыбаясь. – Чем могу служить?
– Здравствуйте, мадмуазель. Мне бы с хозяйкой поговорить.
– Как прикажете доложить?
Кунцевич показал значок:
– Сыскная полиция, Кунцевич.
Улыбка исчезла с лица барышни.
– Извольте присесть. – Она указала на стоявшее у окна кресло и удалилась. Вернулась быстро.
– Изабелла Людвиговна ждет вас у себя, – сказала продавщица, забирая у сыскного надзирателя котелок.
Войдя в кабинет владелицы магазина, сыщик поклонился.
Изабелла Людвиговна – сорокалетняя молодящаяся француженка – встала из-за стола и направилась к Кунцевичу, протянув руку для поцелуя.
– Чем обязана визиту сыскной полиции, месье? – слегка грассируя, спросила хозяйка.
Кунцевич коснулся губами шелковой перчатки:
– Мадам Паперне, ваши служащие сегодня доставляли шляпку мадам Штрундман, на Фурштадтскую?
– Да, Екатерина Львовна наша постоянная покупательница. Дама состоятельная, но капризная. Вчера она примерила у нас несколько шляпок, но не купила ни одной. А ближе к вечеру телефонировала и попросила принести одну из примеренных. Я послала Катю, та вернулась со шляпкой и сказала, что мадам она опять не понравилась. Сегодня Штрундман телефонировала снова и попросила прислать еще одну. Я снова послала Катю, и в этот раз, слава Богу, Штрундман шляпку купила.
– А что за Катю вы к ней посылали?
– Мою продавщицу, Мельникову Катерину.
– Можно с ней пообщаться?
– Можно. – Изабелла Людвиговна позвонила. – Только к чему все эти вопросы? Почему сыскная полиция вдруг заинтересовалась моими шляпами?
– Позвольте пока не говорить. Я удовлетворю ваше любопытство, но только после того, как пообщаюсь с Мельниковой.
Мадам Паперне отдала явившейся на звонок продавщице необходимые распоряжения, и через пару минут в кабинет вошла…
Увидев барышню, Кунцевич аж зажмурился – до того она была хороша. С точеной фигуркой, в скромном, но красивом платье. С густыми волосами цвета воронова крыла, уложенными в высокую прическу. А глаза! В этих глазах сыщик сразу же утонул.
Продавщица сделала книксен.
– Катя, этот молодой человек из сыскного отделения пришел по твою душу. Правда, зачем ты ему понадобилась, он не говорит.
Мельникова повернула голову в сторону сыщика и улыбнулась:
– К вашим услугам, милостивый государь.
Голос барышни отозвался в ушах сыскного надзирателя хрустальными перезвонами.
– Надзиратель сыскной полиции Кунцевич Мечислав Николаевич. Вас как по батюшке?
– Степановна. Катерина Степановна.
– Очень приятно. Катерина Степановна, вы сегодня ходили на Фурштадтскую к мадам Штрундман?
– Да-с. Шляпку носила.
– А в котором часу вы изволили у нее быть?
Мельникова на секунду задумалась, опустив глаза.
– В одиннадцатом. В десять мадам приказала мне нести шляпку, минут двадцать – полчаса я шла. Стало быть, пришла около половины одиннадцатого.
– Госпожа Штрундман была дома?
– Да-с. Они шляпку примерили, она им понравилась, они изволили расплатиться, и я ушла.
– Сколько времени вы находились в квартире?
– С полчаса. Генеральша шляпку долго мерили.
– Кто еще был у ее превосходительства?
– Никого. То есть горничная была, она мне открывала и закрывала за мной.
– Посторонних никого не видели? В квартире или около нее?
– Нет.
– Благодарю вас.
Кунцевич склонил голову в поклоне.
Продавщица опять сделала книксен.
– Я могу идти? – она вопросительно посмотрела на сыщика. – А то мне еще на Васильевский остров надо заказ отнести.
– Да, да, пожалуйста, идите.
– Возьми извозчика, Катюша, – проворковала Изабелла Людвиговна – на улице снег начался.
Госпожа Паперне достала из кошелька полтинник и протянула продавщице.
Мельникова сначала с удивлением уставилась на хозяйку, потом опомнилась, поблагодарила и удалилась.
Когда за Катей закрылась дверь, владелица магазина обратилась к сыщику:
– Теперь я могу узнать причину вашего визита?
Первым, кого увидел Кунцевич, зайдя в сыскную, был Быков. Приятель на него буквально набросился:
– Тебя где черти носят?
– Мне следователь поручение дал, я исполнял…
– Мечислав, ты что, не знаешь, кто у тебя начальство? Почему Жеребцову не доложил? Скажи спасибо, что ему сейчас не до тебя. Если честно, он про тебя и не вспомнил ни разу. И все благодаря мне. Открыл я убийство-то!
Кунцевич вытаращил глаза:
– Открыл? Как?! Кто?!
– Открыл, брат, Открыл. Ты давай-ка покажись Жеребцову, а потом пойдем в трактир, пообедаем, я тебе все и расскажу.
Быков налил рюмку водки, выпил, крякнул и стал хлебать щи.
– Ну же, Митя, рассказывай! – Кунцевич от нетерпения не мог ни есть, ни пить.
– Да дай же поесть спокойно! Экий ты, брат, нетерпеливый. – Быков доел щи, отодвинул от себя тарелку, покосился на «сороковку», махнул рукой и налил себе еще рюмку.
– Все дело в статистике, – сказал он, опрокидывая водку. – Недаром мы, брат, отчеты ведем и карточки разные заполняем, ох, недаром, хотя времени это занимает уйму. А что нам говорит статистика, а? Не знаешь? А статистика говорит нам, брат, что большинство убийств в богатых квартирах совершается прислугой хозяев. Служит какой-нибудь лакей или горничная, служит своим господам, потом – бах! Отставка. Или с хозяйкой поругается, или недосчитаются в доме чего. Оказывается такая прислуга неожиданно без места и без всяких средств, вот зло и начинает таить. Бывает и по-другому – хозяева к своему человеку всю возможную ласку и доброту высказывают, а он, сучье семя, все равно их своими врагами считает, потому как завидует. Они, дескать, всегда кушают сытно и пьют сладко, а тут служишь им с утра до вечера, рук не покладая, а платят тебе за это десять рублей. Поэтому я, как мы только на место прибыли, решил разузнать, не было ли у убиенной генеральши какого казуса с прислугой. Зашел я в дворницкую, да все там и вызнал. Оказывается, служил у мадам Штрундман до конца минувшего месяца некий Евлампий Чистов. Служил с полгода, нареканий не имел, и тут, неожиданно, барыня ему от места отказала. Вышел промеж них скандал – в краже она его заподозрила. Евлашка ни в чем не сознавался, называл барынины претензии наветом, а после отставки несколько раз к генеральше пьяным приходил и денег требовал, считал, что должна она ему осталась. Последний раз у них до полиции дошло – хозяйка горничную за дворником посылала, чтобы он лакея бывшего утихомирил. Скрутили его дворник с подручными и в часть сдали, он там сутки в холодной просидел. А сегодня поутру дворник его опять во дворе видел, и опять пьяного. Божится, что выгнал взашей. А Чистов, видать, вернулся и незаметно в дом проскользнул. Доложил я обо всем Жеребцову, узнали мы в адресном столе нонешнее Евлашкино место жительства, поехали в Коломну, он там на Псковской угол снимает, и взяли его тепленьким. Точнее, не тепленьким, а пьяным вдрызг. Сейчас он у нас в кордегардии в себя приходит.
Кунцевич перебил старшего товарища:
– А почему ты думаешь, что это непременно Евлампий убил? Ну поругался он с барыней, ну заходил сегодня во двор, дальше что? Может, как его дворник прогнал, так он больше туда и не возвращался?
– Мечислав Николаевич! Вы, прежде чем спрашивать, до конца дослушайте. Вы думаете, стал бы я вам об успешном розыске докладывать и водку в эту честь пить, если бы не было бы у нас против Евлашки чего существенного, а? Плохо тогда вы меня знаете. Прежде всего следы. У него на ноге правый носок – весь в крови. Сапоги-то он от крови отмыл, а вот носок нет. На носок внимания не обратил и то, что он в крови вымазан, не увидел. Зато я увидал. Сразу, как только зашли мы к нему в комнату, я этот носок и узрел. Далее. Сундук у него под кроватью стоит, в котором хранит он свое имущество. На замок, гад, закрывал! А ключик на веревке на шее таскал, вместе с крестом. Снял я аккуратненько этот ключик, открыл замочек, порылся в Евлашкином барахле и нашел! Полдюжины серебряных ложек и серебряную же солонку. Откуда они, спрашивается, там?
– Так эти вещи у генерала были похищены?
– Конечно! Генерал, правда, эти ложки и солонку за свои не признал – он на столовую посуду никакого внимания не обращает, но рассказал, что супруга-покойница как раз на пропажу столового серебра ему и жаловалась, и лакея Евлампия Чистова в этом подозревала. Теперь ждем генералову кухарку. Хозяин ее в отпуск отпустил, у них сегодня в селе престольный праздник. Завтра должна возвратиться, а как воротится – мы ей ложки и предъявим, и если она их опознает, в чем лично я не сомневаюсь, то уж не отвертеться Евлампию от каторги. Так-то.
Быков налил третью и тут же выпил.
Кухарка опознала ложки, и, несмотря на то, что проспавшийся Чистов виновным себя не признавал, следователь заключил его под стражу. Впрочем, судьба Евлампия мало беспокоила Кунцевича. Его мысли были заняты совсем другим объектом. Сыскной надзиратель влюбился.
Глава 8
Магазин закрывался в девять вечера – а в это время Кунцевич должен был находиться на службе. Пришлось ею пренебречь. В субботу, выдумав благовидный предлог, сыскной надзиратель ушел с вечерних занятий и в половине девятого уже прохаживался у дома 88 по Невскому проспекту.
Барышню он чуть не проглядел – темновато было на улице, да и в шубке он ее раньше не видел.
Катерина Степановна вышла из магазина в половине десятого, посмотрела по сторонам, быстро пересекла Невский и повернула на Николаевскую. Кунцевич едва ее догнал.
– Катерина Степановна! Катерина Степановна!
Барышня остановилась и повернулась в сторону надзирателя. В ее глазах мелькнул испуг.
– Здравствуйте, – сказал Кунцевич, останавливаясь перед барышней. – Уф! Бегом за вами бежал. Куда вы так спешите?
– Известно куда. Куда в такой час может спешить девушка – домой. А иду скоро, так это потому, что много развелось разных нахалов. Пристают, отбою от них нет.
Хоть такой холодный прием и смутил сыщика, он не растерялся.
– Вот тут вы правы, нахалов в столице полным-полно. Порядочным барышням действительно вечером страшно по улицам стало ходить. К нам, знаете, сколько жалоб поступает! Начальство даже приказ нам дало – провожать барышень домой, дабы огородить их от приставаний.