Деду, чтобы в мае положить с ним бабушку, пришлось совершенно по-свински снести столик и лавочку, установленные ребятами из его цеха. Маму можно было похоронить вместе с мужем, но Лера так и не смогла найти свидетельства о его смерти, хотя точно знала, что оно цело и невредимо.
Пришлось идти в архив отдела загс, платить штраф в двести рублей. Но по дубликату хоронить было нельзя, надо было получить на это разрешение в районной администрации и почему-то в Комитете по ЖКХ.
В нужном им кабинете сидел импозантный, моложавый мужчина, с русыми кудрявыми волосами, без пиджака, в шерстяной жилетке. Еврей. Он отбивался по телефону от проблемы опоздавшего снегопада и гололёда:
– Я сам хожу там каждый день на работу, там хорошо посыпано… Да, представьте себе, хожу пешком! Я вообще из другого города, из Флягино. Понимаю, бабушка неосторожно шла. Так мне самому уже не семнадцать лет, молодой человек! Там хорошо песком посыпано. Щёлок – это же не десять метров, а восемьдесят гектар!
Валерий Николаевич вежливо предложил им присесть. Никодимов объяснил, какое разрешение им нужно получить.
– Кто у вас умер? – участливо спросил чиновник.
– Мать, – хрипло сказала Лера.
– Не «мать», а «мама», – поправил её Валерий Николаевич.
И завизировал.
На улице дядя Витя сказал:
– Лерочка, нам нужно торопиться, а то у них, на кладбище, обед по два часа.
В Комитет вели очень крутые ступеньки. Из кабинета вышла дородная, хорошо постриженная дама в вишнёвом брючном костюме и довольно любезно всё подписала.
– Хоть бы печать какую для приличия поставили,– попытался пошутить дядя Витя.– Конечно же, по дубликату хоронить нельзя! А то брат его какой-нибудь объявится и скажет: я тоже рядом с ним лежать хочу!
У отчима и вправду был старший брат в Забайкалье, от которого не было никаких известий, и мама считала, что он давно умер.
Они сели в «шестёрку» и помчались на химзавод, где загрузились Гайденко и Голубкина. Первая стала поучать Леру, как ей жить дальше:
– Пойдёшь в Центр занятости населения и встанешь там на учёт. У тебя будет идти трудовой стаж. Тебе дадут жилищную субсидию. От нашего государства нужно взять всё!
В этом году Гайденко пошла на пенсию. Мама рассказывала:
– Представляешь, у Людки зарплата – восемнадцать тысяч, а она отстояла в соцзащите очередь, чтобы получить бесплатный проездной! А он ей не нужен, у её сына – джип, который ему её любовник купил, и её саму на работу и с работы на машине возят!
Вот такое крохоборство и называлось у Гайденко «взять от государства всё!»
– Ни на какую биржу я не пойду, – отрезала Лера.– Я – не попрошайка. Ходить, унижаться…
– А пенсия! – вскрикнула Татьяна Голубкина. – Люд, это же минималка!
– А может быть, а ещё до пенсии сто раз подохну?
Это был один из приколов её матери, которая на вопрос “How do you do?” запросто могла ответить: «Сдохнуть бы поскорей!», или «Всё равно подыхать!». А Бог учитывает наши хотения.
Людмила Григорьевна сказала:
– Лер, ты говоришь ерунду. Да, мама болела, и поэтому была в депрессии. Но ты ещё молодая девочка, ты должна замуж выйти, детей рожать!
И почему все всегда решали за неё? Да не любит Лера детей! У самой же Гайденко было двое: тридцатипятилетняя Алла и двадцативосьмилетний Мефодий. Алла работала в администрации начальником отдела, получала уже третье высшее образование, полиграфическое. Мефодий закончил МГУ, экономический факультет. И оба они до сих пор не встали на половой учёт.
Видно, что Гайденко страшно боялась, что Лера теперь попросится к ним на работу. Но та совершенно не собиралась столь обременять их комбинат. И, это притом, что идти работать к ним в глушь, за копейки, никто не хотел! Зарплата там всегда была ниже прожиточного минимума, об этом даже в районной газете писали! На комбинате поварами и судомойками работали психически больные люди, умственно отсталые, алкашня, и прочие отбросы общества. Такие были понятия у начитанной Анастасии Владимировны: «элита», «высшее духовенство» и «отбросы общества».
– Я же столько раз говорила Насте, что нужно получать инвалидность! – вновь застонала Голубкина.
Лазарикова хотела того же самого, и мама вполне справедливо окрысилась:
– Так для этого же полгода надо в больнице лежать! А моя дочь, она что, одна в квартире жить будет?
– Я буду её иногда навещать, – неуверенно пообещала Надежда Васильевна.
– Понимаешь,– объяснила Лере мама,– в больницах к инвалидам очень плохо относятся, их там никто не лечит.
Но Лера считала по-другому, ведь многие бабки, когда представлялись, в первую очередь сообщали о себе, что они инвалиды такой-то группы. Как в Англии знать – «я не просто Рейн, я лорд Рейн», а в царской России – «я – граф, я – князь». А я – инвалидка Иванова, прошу оказать мне княжеские почести. А сколько народу мечтает об инвалидности и получает её за взятки!
Нормальному же человеку страшно признать себя неполноценным. А вот об удостоверении ветерана труда мать просто грезила: «Я отработала двадцать пять лет, у меня будут льготы!» Но Лере не хотелось в матери ни инвалидку, ни бабку-ветеранку, это же ужас!
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: