«Откровения о…». Книга 1. Порочная невинность
***
Лёшка примчался ко мне, как и обещал, через две недели – с шоколадкой и загадочной улыбкой. Стал настойчиво приглашать прогуляться с ним куда-то, говорил, чтобы рассчитывала до самого вечера. Потом случайно сболтнул, что приготовил мне сюрприз у себя на даче… Я категорически отказалась, и он растерялся. Правда, уже через пару мгновений взял себя в руки. Отошёл к вешалке у входа и, порывшись в кармане куртки, спрятал что-то за спиной.
Это оказалась коробочка, обтянутая синим бархатом, а в ней кулончик – маленький золотой ключик. В прямом смысле – золотой.
– Лёш, блин… ты с ума сошёл! Откуда у тебя столько денег?
– Нравится? – он притянул меня к себе. – К золотой дверке нужен золотой ключик… Серьёзно, Люд, я приготовил всё, как ты хотела. Даже конфеты и шампанское.
– Лёш… у меня месячные.
От смущения его щёки пошли пятнами. Я закрыла коробочку и положила её на стол.
– Я соврала, Лёш. Просто знаешь… короче, я передумала. Хочу, чтобы первым был муж.
В повисшей тишине тревожно, словно метроном, отсчитывал секунды будильник на книжной полке. Наконец за стеной взорвалась матерной тирадой тётка Зина, и Лёшка очнулся.
– Люд, да я ж и не против, ты же знаешь. Но сначала надо институт закончить…
– Ну, вот видишь, есть чем заняться, кроме как сексом! И потом, знаешь, если я вдруг залечу, тебе придётся на мне жениться. Какой институт тогда может быть? Давай оставим пока всё, как есть, а? Ну правда, ну и так ведь хорошо…
Лёшка неожиданно разозлился, а когда уходил, я попыталась вернуть подарок, но он не взял. Я так и не поняла тогда – был он смущён ситуацией или расстроен обломом? Но с того дня наши отношения резко изменились.
Он не приходил больше ко мне домой. Я не приходила к нему. Физкультурный институт и мой технарь находились через забор друг от друга. Мы с Лёшкой постоянно сталкивались на подходах к ним и в эти моменты играли во «всё нормально». Я видела, что он давит в себе радость от встречи со мной, делает вид, что не больно-то ему и надо. Постепенно мне стало казаться, что ему и правда не больно-то и надо. Подмывало вызвать его на разговор, но я боялась услышать, что он наконец нашёл ту, которая даёт и не выпендривается. Что разлюбил, в конце концов.
Это он в своё время добивался меня целых полгода. Это он, добившись, почти сразу стал признаваться в чувствах. Я же не особо и хотела – просто взяла то, что само шло, потому что Лёшка был козырным пацаном, что уж тут говорить. К одиннадцатому классу – уже мастер спорта по вольной борьбе, да и симпатичный. Многие девчонки, начиная чуть ли не с седьмого класса, сохли по нему, а когда он окончил школу и ушёл в институт – умирали от тоски. Взять хотя бы Барбашину. Мне иногда даже казалось, что она специально в этот техникум пошла, чтоб к Лёхе поближе. И было нереально круто владеть тем, кого хотят все вокруг! А вот теперь всё валилось. То ли мы вместе, то ли нет – непонятно, но от мысли, что он может достаться другой, разбирала злость. Я даже хотела избавиться от его подарка, например, отнести в ломбард, но что-то непонятное внутри не дало… Поэтому просто засунула куда подальше, чтобы мать случайно не нашла, и вскоре совсем о нём забыла.
***
Барбашина не курила, а денег на сигареты – даже поштучно – у меня не было, так что и я больше не курила, и казалось, что теперь-то нас с Ленкой точно ничего не связывает. Но если честно, с каждым днём мне всё больше её не хватало.
Барбашина оказалась приторной, и чем ближе я её узнавала, тем сильнее сомневалась в искренности её «правильности». Она, в отличие от Ленки, скорее казалась, чем была. А на самом деле в её взбудораженном половым созреванием теле кипели такие же страсти, что и у всех старшеклассниц. Особенно раздражало то, что почти все её разговоры, так или иначе, сводились к Лёшке. А уж когда она, краснея и запинаясь, спросила, правду ли я тогда сказала, что у него маленький, я не выдержала:
– Хочешь, попробуй!
Удивительно, но Наташка не бросилась, как обычно, извиняться и отмазываться, что не это имела в виду. Она заулыбалась и, пряча взгляд, едва слышно промямлила:
– Я ещё девственница.
Блин, ну что тут было ответить – что я вообще-то пошутила?!
– А у тебя Лёшка первый был? Давно вы с ним это?..
Ещё лучше! В тот момент я почувствовала себя взрослой, умудрённой жизнью тёткой. Забавно. Не это ли самое испытывала, общаясь со мной, Ленка? Можно было бы рисануться, конечно, но я не стала.
– Мы вообще не «это», Наташ. Я тоже девственница.
– Да ладно…
– В смысле «да ладно»? Есть сомнения?
Она странно посмотрела на меня и, отведя взгляд, мотнула головой:
– Да нет. Просто.
Казалось бы – ну поговорили и поговорили… Но разговор пробудил во мне паранойю. Я стала ловить на себе любопытные взгляды одногруппников и курящих с ними «под тополем» физкультурников, слышать за спиной шушуканье и смешки. Ленка при этом ходила тихая, бледная и какая-то безучастная.
***
В последних числах ноября навалило снега, и температура за окном резко упала до минус пятнадцати. Я встала перед выбором: резиновые сапоги или бабкины бурки. Победили бурки. Избегая позора, я стала приходить в техникум или намного раньше, пока никого нет, или, наоборот, к середине первой пары, чтобы даже опоздуны уже разошлись по аудиториям.
Вот так однажды утром переобувалась, тревожно поглядывая на часы и прикидывая, чего бы такого наврать математичке, как в гардероб вошла Ленка. Вот новости – она-то никогда не опаздывала… Я машинально пихнула бурки под стол дежурного и завозилась со шнурками переобувки, надеясь, что Машкова не захочет долго задерживаться рядом со мной и уйдёт. Но она будто нарочно копалась, и между нами висело тяжёлое, вынужденное молчание, готовое прорваться долгожданным, на самом-то деле, разговором по душам. Я не выдержала и ушла первая.
Второй парой была литература. Ольга Анатольевна зачитывала нам критическую статью о творчестве Льва Толстого, когда в дверь постучали. Она опустила учебник, вопросительно глядя поверх очков на вошедшего.
– Здрасти, Ольга Анатольевна, я дежурный! – пацан, скорее всего из «технологов», сделал ещё шаг вперёд и вынул руку из-за спины. – Это не из вашей группы сапоги забыли?
Это были мои бурки. Посыпались лёгкие смешки. Ольга Анатольевна растерянно глянула на сапоги, потом на нас и развела руками:
– А что, похоже, что из нашей, Никитин? Это, наверное, уборщица оставила или бабушка чья-то… Отнеси обратно от греха подальше, пока милицию с собаками не вызвали.
Группа взорвалась смехом.
– Баба Люда пришла! – заорал вдруг Чернов и тут же получил оглушительный удар «литературой» по башке.
– Машкова! – прикрикнула Ольга Анатольевна и, дождавшись, пока Ленка медленно осядет и положит учебник обратно на парту, сорвала с носа очки. – Что ты себе позволяешь? – Выдержала строгую паузу, повернулась ко мне: – Люда, это правда, твои сапоги?
Я сидела, зажав руки между коленями, чтобы никто не видел, как они дрожат, и, упрямо потупившись, пыталась сглотнуть предательский ком в горле.
– Кобыркова?
– Разрешите выйти…
– Конечно, Люда… – голос её неожиданно потеплел. – Можешь выйти.
***
Ближе к вечеру того же дня я шла из магазина через Лёшкин квартал. На скамейке у его подъезда сидели пацаны, ну и Лёха с ними. Он, как обычно, подошёл ко мне. «Привет – привет; как дела – как дела», – игра во «всё нормально» одним словом. Когда я развернулась, чтобы идти дальше, за спиной раздался посвист и приглушённый смешок:
– Целка-невидимка…
Я вспыхнула. Резко развернулась, сжимая кулаки.
– Чё сказал?! Повтори!
Парни растерянно переглянулись, и один из них глупо усмехнулся:
– А я чё… это не я, это Лёшка…
Я повернулась к Савченко:
– Ты?!
Хотела влепить пощёчину, но Лёшка, увернулся и тут же схватил меня за запястье, крутанул, зажимая в объятиях:
– Хорош, Люд! Погоди, ну стой… Давай поговорим!
Я вырывалась так отчаянно, что ему пришлось отпустить. Он шёл за мной до самой общаги, уговаривая объясниться, но я молчала, почти не моргая смотрела вдаль – это был единственный способ не разреветься.
***
Я решила закосить на недельку от техникума. Мне было стыдно, даже позорно. И дело не только в сапогах… Ленка, сволочь, всё-таки растрепала! И главное – кому?! Знала, скотина, куда бить. Интересно, при каких обстоятельствах она ему рассказывала?..
От мысли, что она, возможно, всё-таки переспала с Лёшкой, сердце разрывала ярость. Полночи я обдумывала, как и кому рассказать о её собственных похождениях. Вспоминала, кто может знать её адрес, чтобы настучать сразу мамашке, а если посчастливится – то и папаню застать между командировками. Вот это будет кара небесная! Она такого даже представить себе не может! Но тут же вспомнилась её реакция на вопль Чернова и то, что она единственная из всей группы, включая и святую Барбашину, не ржала над проклятыми бурками. И отчего-то именно в этот момент меня прорвало слезами.
Мама, слыша, как я шмыгаю носом, встала среди ночи, порылась в шифоньере, вытащила вязанную косами шапку, видно, ту самую, что осталась от неведомой мне бабы Шуры.
– На вот, завтра надень эту. Что там эти ваши «пидорки» могут закрыть… пятнадцать градусов! Сапоги на батарее? Не мокнут? А то, если мокнут, можно ногу газетой обернуть и в мешочек целофановый, как в носок. Ничего, Людок, перезимуем!
***
Вместо учёбы я решила ходить на вокзал, торговать семечками. Надо же хоть попробовать – вдруг дело стоящее? Поэтому собралась с утра, как обычно, и, не дожидаясь пока мама тоже пойдёт на работу, скользнула в коридор. И чуть не грохнулась, споткнувшись обо что-то у порога.
– Люд, тебя чё, ноги не держат? – крикнула из-за двери мама.
– Нормально всё!
Присела возле пакета, в котором лежала коробка из коричневого перламутрового картона. Наклеечка с цифрой 38 на её торце говорила сама за себя. В этот момент с обратной стороны двери послышалась возня – это мать собиралась выходить. Я подхватила пакет и выбежала на улицу.
В зимнюю пору «посетители» заброшенной общаги грелись кострами. Мёрзлые коридоры горько воняли дымом, но, с другой стороны, и кучки говна тоже замерзали, и можно было нормально дышать и не бояться вляпаться. Я зашла в одну из комнат второго этажа, присела на остов пружинной кровати, вынула из пакета коробку. В ней, завёрнутые в бордовую кальку, лежали сапоги. Натуральная кожа "под крокодила", голенища высотой до колена, мягкая цигейка изнутри. Модный квадратный каблук.
Я с замиранием сердца сунула в сапог ногу, застегнула молнию… Идеально! Холодный пока ещё мех обволакивал, моментально нагреваясь, и не было сил заставить себя снова влезть в проклятые бурки! Прохаживаясь по комнате, я жалела, что рядом нет зеркала, и гадала: кто? Лёшка? Куда ему, это же кожа! Да и на самом-то деле я всё поняла с самого начала, просто не решалась признаться себе в этом. Необорванная бирочка на блестящей, обмотанной калькой собачке замка гласила: Made in Italy. Ну конечно Ленка.
Я сняла сапоги, с сожалением натянула остывшие уже бурки и бессильно опустила руки. Ну вот как быть? Зная Ленку, вполне можно предположить, что ничего она от меня взамен не хочет – просто прониклась ситуацией и помогла, чем смогла. С другой стороны, что, из-за сапог простить ей предательство? Почему-то вспомнился Денчик: «Это всё херня, забудь. Но вот это… этого забывать нельзя!»
Я много раз вспоминала события той субботы, и каждый раз находила всё новые косяки… со своей стороны. Ленка-то действительно не сделала ничего такого, на что я не пошла бы заранее, и всё верно она говорила – я ехала туда сосать незнакомому мужику, и то, что так резко пошла в отказ, было кидаловом по отношению к ней. Но даже тут она нашла, как вытащить меня из задницы. А я снова чуть не запорола всё. И тогда опять она, между прочим, приняла удар на себя, отправившись в бильярдную с двумя мужиками – лишь бы оградить меня от перспективы пойти по туркам. И в ситуации с Денчиком я сама дура, тут она тоже права.
Ну, поругались, наговорили друг другу сгоряча… Но она-то хотела сказать мне что-то после – это я не стала её слушать! А с другой стороны, кто шантажировал меня итальянской юбкой? Кто грозился рассказать всему району, что я типа соска? Кто и при каких обстоятельствах шепнул Лёшке это дурацкое прозвище в мой адрес? Кто кого кинул-то? Я запуталась в этих мыслях. Припрятала сапоги в надёжное место и поспешила на вокзал.
Глава 7
Местная мафия мне не обрадовалась. Это были бабуськи, активно торговавшие сигаретами, жвачками, газировкой в аллюминиевых банках, шоколадными батончиками, презервативами с откровенными картинками на упаковке и вообще всем чем угодно. Они вели себя как хозяева вокзала, а то и всех людей, ожидавших электрички и даже просто проходящих по его территории, – нагло, вызывающе. Поэтому возле касс мне сесть не удалось. Кажется, я только вошла внутрь, а бабки, тут же вычислив моё намерение, подняли такой шум, словно я у кого-то кошелёк украла. Пришлось трусливо сбежать. Так был потерян первый день.
Всю ночь я думала, как быть, а наутро смастерила из коробки от новых сапог что-то вроде лоточка: проковыряв в боковушках дырки, продела в них пояс от халата и надела на шею. Теперь мне не нужно было место. Я просто ходила вдоль железнодорожный путей, как ярмарочный коробейник, торговала… и шугалась каждого шороха, готовая в любой момент дать дёру. Второй день прошёл неплохо, и я уже видела – если процесс наладить, то лоточная торговля – дело стоящее.
Утром третьего дня ко мне подошёл парень лет двадцати трёх. Одет не по сезону, но модно – в кожаную косуху без подстёжки и бейсболку козырьком назад, спортивные штаны и кроссовки «Пума». Крепкий такой. Если судить по фигуре и кривому носу – спортсмен. Возможно, бывший. Лицо широкое, скуластое, не в моём вкусе.
Как раз перед его приходом ушла электричка, возле меня создалась очередь человек из пяти. Парень подождал, пока все разойдутся, взял щепоть семечек на пробу. Пробуя, шутил, улыбался. Потом поймал мой взгляд:
– Ну чё, как вообще, никто не обижает тебя тут?
– Да нет.
– А сама чья?
Я нейтрально улыбнулась.
– Мамина.
– Но хочешь стать папиной, да?
– В смысле?
Он воровато огляделся.
– Если хочешь торговать на этом участке – надо платить. Или договориться с папой об особых условиях. Например, бабульки, что внутри, на пятнадцати процентах от выручки сидят.
– Негусто…
– Ну, как сказать. Если учесть, что товар папин, место проходное и контора тёпленькая, то ништяк. Умники вроде тебя, которые пытаются подмазаться ко внешней территории, отчисляют конторе шестьдесят процентов с выручки. При этом торгуют своим товаром.
– Сколько?!
– Шестьдесят.
Я тут же прикинула, что со сторублёвого стакана мне будет доставаться только сорок, с килограмма – четыре сотни вместо косаря.
– Дорого.
– Для сероглазых можно придумать особые условия, – подмигнул.
– Какие?
– Да не боись, я тут смотрящий, замолвлю за тебя словечко. Если кто обидит – скажешь, разберусь. Ну чё, идёт?
Я разулыбалась как дурочка – широко, открыто, вкладывая всё обаяние… От страха.
– А условия-то какие?
– А никаких! Торгуй себе на здоровье. Угощай вот меня, – он качнул кулаком, полным семечек, – и хватит. Я тебя просто так прикрывать буду, за серые глазки. Если вдруг чё понадобится, может, и ты меня выручишь когда. Просто по-дружески. Хорошо пожарены, кстати.
– Я подумаю.
– Ну подумай, подумай. Как звать тебя?
– Лю… Люси.
– Люси? Как собаку из песни?
– Угу.
– Ну, давай тогда, работай… Люся.
В тот день на целых сорок минут задержали одиннадцатичасовую электричку, и случилось чудо – кто-то один из ожидающих купил стакан, глядя на него, другой, потом третий. И так, пройдя по перрону туда-обратно, я продала всё. Многие спрашивали сигареты. Меня охватил азарт! Ноги околели, ведь я так и не носила Ленкины сапоги – гордость не позволяла. Руки замёрзли и стали похожи на синюшные куриные лапки. Но я всё равно помчалась на колхозный рынок, взяла ещё восемь килограмм семечек. Какое уж тут «я подумаю»? Надо действовать, пока масть идёт!
***
Вечером того же дня в коридоре мне встретилась Наташкина мама. Кирюха бодро улыбнулся и протянул соску. Я посюсюкала с ним и уже собралась бежать к себе, когда тётя Маша мягко потянула меня за локоть в сторону.
– Людочка, мне Наташа рассказала эту историю с сапогами, – и мы с ней одновременно глянули на мои бурки. – Ты не расстраивайся. Это всё такие мелочи! Вырастешь, будешь вспоминать с улыбкой. – Она пересадила Кирюху на другую руку. – Я знаешь что подумала?.. Ты только не обижайся, если для тебя это как-то неприятно вдруг. Давай я поговорю со своими знакомыми, может, у кого-то из них есть приличные ненужные сапоги? Ну, не новые, конечно, но зато посовременнее и в более хорошем состоянии. Хочешь?
Она говорила так мягко, так спокойно, что действительно показалось вдруг – это же всё фигня, мелочи жизни! Ещё немного – и вырвусь из этой задницы, уеду куда подальше, поступлю в институт, найду хорошую работу…
– Ты только не обижайся, что предлагаю ношеные.
В носу у меня засвербело.
– Спасибо, тёть Маш, я не обижаюсь, что вы! На самом деле я была бы вам очень благодарна!
***
Смотрящий этот, его звали Костик, подходил ко мне периодически следующие два дня, болтал, угощался, но не борзел, чего я опасалась поначалу. Меня действительно оставили в покое, я даже заходила в здание вокзала в перерывах между прибытием электричек, чтобы погреться, и бабки молчали, делая вид, что не замечают конкурентку.
Выручка приятно оттягивала карман. У меня нарисовались серьёзные планы по расширению ассортимента своего лотка сигаретками поштучно, и стало ясно, что пора переходить на послеобеденную смену, так как бросать техникум я не собиралась. Даже наоборот – надо было закончить его с отличием и выбираться уже в люди. Не всю же жизнь семками торговать!
Всё воскресенье я просидела дома, нагоняя учебную программу. В понедельник собиралась в техникум, но с утра как-то вдруг решила, что надо бы дораспродать нажаренную ещё в четверг партию, чтобы начинать работать по новому графику со свежим товаром. Так вместо технаря я снова оказалась на вокзале.
Накануне, как назло, испортилась погода, и вместо слегка морозных, ясных дней установилась серая оттепель с ледяным ветром и мелкой изморосью. Люди нахохливались, втягивали шеи в плечи, прятали руки в карманы и совершенно не хотели семечек. Я замёрзла как собака, да и выручка была смешная, – но не уходила.
Забавная игра: «Вот сейчас пройдёт та группа людей, и тогда точно сворачиваюсь… Ой, ну ладно, через двадцать минут электричка, тогда… Окей, сейчас поток схлынет, и…»
Так я достояла почти до обеда, когда подошёл Костик. Он, как и все вокруг, был озябший, хмурый. Поболтали о погоде. Я обмолвилась, что хочу перейти на вторую смену и добавить к товару курево. Он одобрил, подсказав, что вечером ещё чупа-чупсы и жвачка хорошо идут – уставшие люди едут с работы, им хочется отвлечься, занять руки и мозг хоть чем-то другим. Ещё сказал, что семечки хотя и ходовой товар, но такая сырость к ним не располагает…
– …Лучше перейти пока на орешки. Ну, арахис, знаешь? – Он ещё глубже втянул шею в плечи и шмыгнул носом. – И ещё, я смотрю, у тебя ноги-то совсем мокрые. Если хочешь серьёзно торговать, тебе валенки с галошами нужны, а это чё… В таких бабки мои до точки приезжают… и то – поновее у них.
– Так это бабушкины и есть, – привычно соврала я. – Я специально такие обуваю, чтоб не жалко.
– Смотри, заболеешь, – шмыгнул носом. – Может, пошли кофейку попьём? Задолбался я что-то.
– О, это было бы классно!
Я думала, мы пойдём в привокзальную пирожковую, но Костя, покружив по тёмным коридорам подвала, привёл меня в какую-то подсобку цокольного этажа. Там стояли ящики с товаром – всеми этими баночками, упаковочками, коробочками… Настоящий склад! Я и не думала, что всё так серьёзно, хотя догадывалась, что товар бабкам подносит Костик.
У занавешенного тряпкой, наполовину вросшего в землю окна стоял маленький импровизированный стол из дверцы от шкафа, на нём электрический чайник, кружки. Возле столика старый, покрытый разномастными пятнами древний диван на высоких ножках. За диваном – толстенная труба центрального отопления. Для моего продрогшего тела это было именно то, что надо. Минут через пять я даже сняла пуховик.
Костик угостил меня кофе «Голден Игл» 3 в 1. Прикольная штука, я такой в ларьках раньше видела, но ещё не пробовала. Мы разговорились о бизнесе, о том, что нынешнее время – пора больших возможностей… Потом он рассказывал о том, как служил в армии. О том, что институтская «вышка» сейчас вообще не нужна, только время на неё терять. И снова о том, что наступила пора больших возможностей – только успевай нос по ветру держать. Я слушала его уверенную, слегка пафосную речь и чувствовала, как растёт во мне желание действовать.
Вернувшись из туалета с новой порцией воды, Костик вдруг закрыл за собой дверь. Ерунда, никаких ключей, просто повернул «барашек» на замке и как ни в чём ни бывало, протиснулся к столу, включил чайник. Но я-то заметила этот маленький жест и сразу напряглась. Одной рукой обняла пуховик, другой нащупала пакет с семечками.
– Кость, спасибо за кофе, я пойду, наверное. Время уже…
Хотела подняться, но он встал около, преграждая мне путь.
– Сегодня, между прочим, шесть дней как ты на моём участке. Отчётный период.
– В смысле?
– Пора подвести итоги.
– Но… Ты же сказал… – Я снова попыталась встать, но он положил руку мне на плечо, мягко усаживая на место. – Ты же сказал, ничего не надо. В смысле – по-дружески.
– Да помню я. У меня память, знаешь какая – за всеми следить! – он рассмеялся. – А ты чё так сразу напряглась? Расслабься, я ж не бандит какой. Ты нормально наторговала за это время?
– Ну, так…
– Ну вот, видишь, я тебе помог. Может, и ты мне сможешь помочь? – сел, втиснувшись между мною и подлокотником дивана, так, что мне невольно пришлось подвинуться, и теперь я была зажата между столом, окном и Костиком. – Мы ж, можно сказать, партнёры, ты ведь на особых условиях работаешь.
– Ну, я не знаю… А чем помочь-то?
– Да видишь, я ж всё кручусь, верчусь – то нелегалы, то менты, то наедет кто… То бабки эти пытаются «папин» товар своим замещать. Им тогда лавэ, а конторе хрен. А мне ведь выручку сдавать… – Он взъерошил волосы и, упёршись локтями в колени, устало покачал головой. – Хоть разорвись. Веришь, пожрать нормально времени нету, не то что всё остальное.
– Мм…
– Если б отдать кому обязанность за бабками смотреть…
– Так у тебя же вроде напарник есть? Я видела как-то, невысокий такой, на армянчика похож.
– Армен? Скажешь тоже – напарник. Давно уже с торгашками сговорился, в долю вошёл. Его «папа» вчера… – Костя осёкся, шмыгнул носом. – Короче, хуже нет, когда свои же кидают.
– Погоди, ты что, хочешь, чтобы я этим занялась?
– А чё, не справишься?
– Но я ведь учусь! Раньше двух вообще не смогу приходить, да и уходить мне не позже семи надо будет.
– Ну-у, с двух до семи – это уже пять часов! – Костя заправил мне за ухо выбившуюся из косы прядь. – Я хоть спокойно на оптовку гонять буду. К тому же всё это время ты сможешь торговать уже внутри вокзала, но на прежних, особых условиях. Вся выручка твоя. Разве плохо? В тепле, в безопасности. Я ж вижу, что ты нормальная, на тебя положиться можно будет.
– Ну… – мне стало лестно. – А если я не смогу каждый день?
– Да фигня всё это, договоримся. Согласна?
– Ну… Давай попробуем. А что делать, если я вижу, что бабки из-под полы торгуют?
– Вот! – Костя указал на меня пальцем и привстал, чтобы налить в кружки кипятка. – Я сразу в тебе своего человека увидал. – Он размешал кофе, протянул мне кружку. Пришлось отложить пуховик. – Это всё потом объясню, не забивай голову. Ну чё, партнёры?
Я улыбнулась.
– Партнёры.
– Погоди, может, шампусика организовать? За такое дело?
– Не-не! Мне домой пора уже.
– Тогда давай так.
Мы чокнулись кофе. Костик попытался отпить, но оказалось слишком горячо. Поставил на стол. Я, немного замешкавшись, тоже.
– Ну, раз партнёры, то теперь-то ты точно должна мне помочь. Пока остывает, давай, может, расслабимся по-быстрому?
– В смысле?
– Трахаться хочу, Люсь! У меня с этим грёбаным бизнесом две недели уже бабы не было! Смотрю на сиськи твои, и аж зубы сводит.
Он упёрся спиной в диван, приподнял бёдра и, ухватившись пальцами за мотню, поправил штаны. Поспешно отводя взгляд, я всё же заметила, что стоит у него уже по полной.
– Ну чё ты снова напряглась? Боишься, трипаком награжу? Я чистый. А не веришь, так вон, – кивнул головой в сторону коробок, – резины полно. Хочешь – клубничный, хочешь – банановый аромат. Там, кажется, и «бабл-гамовый» ещё есть. – Откинулся на спинку дивана. – Я могу, конечно, проститутку вызвать, но какой смысл, если у меня теперь такой партнёр… партнёрша? Секс, между прочим, укрепляет деловые связи. Ты сама сразу почувствуешь, как между нами вырастет уровень этого… взаимного доверия. А там, если чё, и вне работы помогу – мало ли, наедет кто. Время-то какое, сама понимаешь. Одиночкам сейчас не прорваться.