Современная Галатея

Глава 10. Русалки на стене тучереза

Асунсьон открыла входную дверь в квартиру своим ключом и прошла в коридор, всё ещё продолжая крепко держать Клариссу за руку. Навстречу ей попался Николай Алексеевич в своей парадной пижаме в полоску с накинутым на плечи халате нараспашку. Асунсьон поприветствовала его кивком головы и прошла мимо дальше к своей комнате. Но, несмотря на эту секундную встречу, Николай Алексеевич цепким взглядом художника заметил изменение во взоре соседки-испанки. Её до того потухший взгляд полный разочарования, усталости и уныния загорелся, и искры надежды и радости рассыпались из её прекрасных синих глаз, которые Николай Алексеевич в своих мечтах сравнивал с голубыми фиалками. Для Николая Алексеевича Асунсьон была недостижимой инопланетянкой, прилетевшей, как Аэлита, с Марса. Повесть «Аэлита» Алексея Толстого Николай Алексеевич читал сыновьям и даже по просьбе младшего, Владилена, три раза. И каждый раз читая строки, в которых говорилось об Аэлите, Николай Алексеевич представлял Асунсьон. Поэтому он с готовностью обещал Владилену прочитать повесть вслух ещё раз.

Асунсьон открыла дверь, продолжая чувствовать на себе сверлящий её спину взгляд Николая Алексеевича. Кларисса, подпрыгивая, вбежала в комнату. Она была счастлива от переполнявших её впечатлений, накопившихся за день. Радостное настроение дочери передалось Асунсьон. Она сбросила с ног туфли, сняла своё «весеннее» пальто, подошла к висевшему на стене зеркалу и из шляпки извлекла булавки, чтобы освободить свои непослушные вьющиеся волосы от шляпки, самой неброской из всех в её гардеробе, которую она на всякий случай успела затолкать в чемодан перед отъездом из Мадрида. Когда она проделала все манипуляции с приколками, резинками и гребнем, спрятанным под шляпкой, её золотистые локоны рассыпались по плечам. Асунсьон причесалась, собрала волосы в шишку на макушке, оделась в своё серое домашнее платье с запахом. Потом помогла переодеться Клариссе и пошла на кухню готовить обед.

На кухне её поджидала Катя:

– Что за красавец генерал целовал тебе руку? ― нетерпеливо спросила Катя с нескрываемым любопытством.

– Генерал, ― только и смогла повторить за ней Асунсьон, которая не поняла её вопроса.

– Ладно, подождём, когда придёт из школы Эрни, ― сказала Катя, поняв, что без переводчика беседа не удастся.

– Эрни, Эрни, ― закивала Асунсьон.

Примерно через пол часа из школы вернулись мальчики. Катя и Асунсьон усадили всех детей за кухонный стол и накормили, равномерно разделив между всеми то, что приготовили обе мамаши. После завершения «детского» обеда за стол сели взрослые. Катя хлопотала вокруг мужа. Асунсьон, погружённая в свои мысли, рассеянно перемешивала вилкой кашу в тарелке.

Когда с обедом было покончено, Катя позвала Эрни и начала задавать вопросы, стараясь не сказать ничего лишнего при мальчике. Эрни радостно переводил с надеждой, что сможет увильнуть от выполнения домашнего задания.

– Кто это вас с Клариссой подвёз? ― задала первый вопрос Катя.

– Какой-то генерал, я не помню, как его зовут.

– А где вы его встретили? ― продолжила Катя.

– На улице. Я почти попала под колёса его автомобиля.

– Как же так?

– Я очень торопилась. Мы задержались в театре, и я боялась, что мальчики вернутся из школы до нашего прихода.

– В театре? В каком театре?

– Я шла по улице, услышала звуки фламенко, мы зашли в здание, а это оказался вход в цыганский театр.

– И что же, вы попали на спектакль? А какая была пьеса?

– Это было самое начало спектакля по пьесе Лорки «Волшебная башмачница». Но, кроме танцующих фламенко цыганок, я ничего так и не увидела.

– Как же так? ― недоумевала Катя.

– Всё из-за Клариссы. В темноте я не заметила, как она пристроилась за танцовщицами, вышла с ними на сцену и начала танцевать в свете софитов.

– Да что ты! ― Катя засмеялась и захлопала в ладоши. ― Надо же! Танцевала на сцене!

Вслед за Катей рассмеялся Эрни:

– Дранита танцевала на сцене!

Услышав смех, на кухню вошёл узнать причину веселья Николай Алексеевич:

– Что вас всех так рассмешило?

Кларисса выглянула из-за материнской юбки и громко сказала по-русски:

– Я танцевала на сцене театра, ― и затанцевала, показывая, как она это умеет, чем вызвала громкие аплодисменты собравшихся на кухне.

– Танцевала на сцене театра? ― переспросил Николай Алексеевич, потирая переносицу и поправляя очки. ― Какого театра?

– Асунсьон пригласили посмотреть спектакль по пьесе Лорки в цыганском театре.

– О! Вы были в этом необыкновенном здании! В доме Нирнзее! Это очень знаменитое здание. Оно невероятное. Вы видели панно из майолики на фронтоне? Панно с лебедями и русалками?

Эрни не знал, как перевести на испанский «фронтон», «панно» и «русалка».

Николай Алексеевич попробовал выразиться попроще:

– Там на стене есть керамическая картина с лебедями и плавающими девушками.

Николай Алексеевич хотел было более подробно рассказать о панно, об архитекторе, о Маяковском и Булгакове, но женщины начали обсуждать генерала, поэтому, расстроенный Николай Алексеевич удалился в свою тесную комнату, мечтая о времени, когда у него будет своя мастерская, где он смог бы сделать новые наброски портретов Асунсьон и Клариссы, танцующей с цыганками на сцене.

Глава 11. Мастерская для художника

― Катя, ваш муж так хорошо рассказал о здании, где располагается цыганский театр. Он архитектор? ― Асунсьон обратилась к Кате.

Когда Эрни перевёл, Катя улыбнулась:

– Вы заметили! Нет, он не архитектор, он художник. Преподаёт графику в Институте изобразительных искусств.

– А где его рисунки и картины? Я здесь не видела ни одной.

– Пока у него нет своей мастерской, а в нашей комнатке так тесно, что там не поместиться ещё и мольберт.

Эрни начал переводить, но остановился и спросил:

– Что такое мольберт?

Катя ответила:

– Подставка для картины.

Эрни перевёл.

Асунсьон задумалась, продолжая вытирать полотенцем вымытую после обеда посуду.

– Здесь такой большой коридор. Неужели нет места для небольшой мастерской?

Эрни уже ушёл из кухни, перевести слова Асунсьон было некому, и Катя не поняла, что сказала Асунсьон. Она развела руки в стороны, показывая, что ничего не поняла.

Асунсьон поставила тарелки на свою полку, сняла фартук и вышла из кухни. Вскоре она вбежала обратно, взяла Катю за руку, увлекая за собой в коридор.

– Ке эс эсто?15 ― спросила Асунсьон, когда они подошли к закрытой двери, расположенной между входной дверью и комнатой Аиды Петровны.

Асунсьон часто задавала этот вопрос, показывая на разные предметы, поэтому Катя поняла этот вопрос.

– У нас здесь чулан, ― ответила Катя и открыла закрытую дверь. Внутри было темно, но Катя подняла руку, нащупала на стене выключатель и включила свет. Чулан изнутри оказался крошечной комнатой, вдоль двух стен которой были прибиты широкие полки, на которых стояли ящики и коробки всевозможных размеров и форм. На стене напротив двери также были прибиты полки, также плотно заставленные какими-то невероятными вещами, красивыми, уродливыми, пыльными, поломанными, треснувшими, покорёженными, которые никак не должны были там находиться: вазы, тарелки, чайники, самовар, кастрюли, утюги. На вешалках висели старые пальто, куртки, кофты, овчинный тулуп. Сбоку стоял початый мешок картошки, рядом ящик с песком.

Асунсьон подошла к полкам напротив двери. Она разглядела, что стена, на которой они висели, была задёрнута тёмной грубой тканью. Она оттянула правый уголок. В открывшуюся узкую щёлочку блеснул слабый свет. Асунсьон начала освобождать эти полки от сваленных на них книг и журналов и выносить их в коридор. Увидев с каким энтузиазмом Асунсьон взялась за высвобождение этих полок, Катя позвала на помощь Николая Алексеевича, чтобы он снял полки с этой стены, что он вскоре сделал, вооружившись найденным тут же слесарным инструментом. Когда стена была полностью освобождена, Асунсьон показала, что надо сорвать со стены ткань. Николай Алексеевич нехотя начал тянуть за тот угол, за который до этого тянула Асунсьон. Кое-где ему пришлось поработать гвоздодёром. И вот, ткань сорвана. За ней удивлённым обитателям коммуналки открылось запылённое, но большое окно с витражом в верхней части. В каморке стало светло и радостно.

Асунсьон произнесла, а Эрни тут же перевёл:

– Пусть здесь будет мастерская художника!

Катя растерялась:

– Надо будет спросить согласие Аиды Петровны.

– А зачем спрашивать? Я согласна! ― из коридора отозвалась Аида Петровна.

– А куда мы денем все эти вещи? ― всё ещё растеряно спросила Катя.

Эрни перевёл. Асунсьон показала махом руки на полки, которые Николай Алексеевич снял со стены, а потом поманила Катю за собой в коридор. Оказавшись в коридоре, Асунсьон встала посередине коридора и развела руки в стороны.

Эрни перевёл:

– Здесь широко. Для полок хватит места.

Николай Алексеевич воспрянул духом:

– Я всё сделаю.

Сказано, сделано. Николай Алексеевич покрасил стены в коридоре в светло-бежевый цвет, обновил и подкрасил все старые полки и повесил их на стены. Женщины отмыли и почистили вещи из чулана, что-то выбросили. На кухне разместили мешок с картошкой и ящик с песком, в котором хранилась морковь. Потом пришла очередь книг и журналов, их перебрали, отчистили от пыли, сделали обложки из обёрточной бумаги. Наконец, всё разложили и расставили на обновлённых полках в коридоре.

Под конец, Николай Алексеевич отремонтировал каморку, ставшую его мастерской. Мастерской, о которой он так долго мечтал. Катя отмыла окно. Витраж заиграл под лучами солнца, и разноцветные блики запрыгали солнечными зайчиками по стенам и полу. Асунсьон достала из своего чемодана кусок лёгкой газовой ткани, и объяснила, что Катя может сшить из неё занавеску на окно в мастерской. Николай Алексеевич установил в каморке свой мольберт. В каморке было светло, нарядно и уютно. Всё располагало к работе и творчеству.

Глава 12. Гитара поёт не звонче птицы

…гитара не звонче птицы

Анатолий Найман. «Я знал четырёх поэтов»

В понедельник в дверь постучали. Катя открыла. На пороге стоял мужчина в военной форме и пилотке.

– У меня пакет для гражданки Асунсьон.

Катя позвала Асунсьон. Асунсьон узнала военного. Это был шофёр генерала. Шофёр передал ей пакет, взял под козырёк, щёлкнул каблуками, развернулся и ушёл. Асунсьон пошла на кухню, села за стол и распечатала пакет. Внутри оказалось письмо и восемь билетов. Письмом генерал сообщил, что его срочно направили по службе в другой город, поэтому он не сможет пойти на спектакль сам, но он посылает ей билеты на дневное представление, чтобы она и её соседи посмотрели спектакль вместе с детьми: «Мой шофёр отвезёт всех вас на спектакль».

Ниже генерал изложил свою просьбу:

«Дома у меня живёт певчая канарейка, вернее кенар. Он не переносит одиночества. А я вернусь через месяц. Если вы согласитесь принять его на время моего отсутствия, мой шофёр, он же мой денщик, принесёт кенара и будет дважды в неделю приходить и чистить его клетку. Если вы согласитесь, пожалуйста, сообщите о вашем решении моему денщику. Кенар не особенно привередлив. Он любит классическую музыку. Денщик принесёт также патефон, чтобы вы включали, когда вам будет удобно, музыку для кенара. Он красиво поёт. Надеюсь вам понравится. Буду вам очень признателен, если вы согласитесь мне помочь в этом вопросе. Я заберу кенара, как только вернусь из командировки. Надеюсь, когда я вернусь, вы согласитесь пойти со мной в театр».

Асунсьон сидела с раскрытым письмом в руках, прислушиваясь к своим эмоциям, очень отдалённо напоминающим когда-то одолевавшие её страсти. Неожиданно, она поймала себя на мысли о том, что ей не просто льстит внимание этого героического, сильного человека, а гораздо важнее для неё ощущение надёжности, уюта и тепла, которыми он начал окружать её с первой минуты своего появления в её жизни.

На кухню вошла Катя:

– Что он пишет? Когда пойдёте в театр?

– Нет! Билеты, вот. Мы все будем пойти в театр, ― показывая на разложенные веером билеты, Асунсьон впервые произнесла по-русски связную фразу.

– А генерал? ― удивилась Катя, хотя не знала, что больше её удивило ― то, что Асунсьон что-то сказала по-русски или то, что в театр с Асунсьон пойдут все, кроме генерала.

– Далеко.

Глава 13. Чудо в перьях

Утром, отправив мальчиков в школу, Асунсьон показала Кате рисунок птицы и спросила:

– Где покупать?

– Ты хочешь купить птичку? На Птичьем рынке, ― на этот раз Катя не просто была удивлена, она недоумевала, что ещё придумала Асунсьон.

– Как?

– Как доехать? ― Катя начала было писать и рисовать на листке бумаги, но потом сказала:

– А давай я пойду с тобой, а то заблудишься.

Асунсьон поняла:

– Вместе!

Катя закивала:

– Вместе, вместе, и Клариссу возьмём с собой.

Когда они добрались до Птичьего рынка, «Птички», Асунсьон сразу направилась к рядам, откуда слышались щебет и пение птиц.

Не увидев клеток с канарейками, Асунсьон сказала Кате:

– Канарио16, где канарио?

– А-а, узнать, где канарейки? Сейчас спрошу.

И вот, они подошли к рядам, откуда доносилось многоголосое щебетание, свист и пение. Кларисса сразу подошла к клеткам, в которых прыгали по жёрдочкам, чирикали, насвистывали и щебетали канарейки всевозможных цветов: жёлтые и лимонные, белые и оранжевые, красные и даже шоколадные и коричневые. Кларисса остановилась сначала у клетки с красной канарейкой, потом оранжевой, затем жёлтой. Но тут её взгляд остановился на клетке побольше, в которой сидело несколько канареек празднично весёлых окрасов. Продавцы канареек заметили женщин и начали расхваливать каждый своих канареек. Асунсьон сказала тихонечко Кате:

– Мы не покупать, мы смотреть, ― чем запутала Катю, недоумевающую, зачем они приехали на Птичий рынок, если «не покупать».

Во всеобщем шуме и гаме Асунсьон ухитрилась уловить пение птицы, которое раздавалось из дальнего ряда, и направилась туда. Катя схватила Клариссу за руку и поспешила за Асунсьон.

Тем временем Асунсьон подошла к небольшой группе мужчин, стоявших перед клеткой, висевшей на столбе. В клетке сидела жёлтая канарейка и пела. Асунсьон поразилась: птица пела, и в этом пении она услышала мелодию вальса «Сказки венского леса» Штрауса. Кларисса смотрела, как заворожённая, на кроху-певунью. Они послушали трели канарейки ещё некоторое время. Теперь Асунсьон знала, что ответить на просьбу генерала.

Глава 14. Невозможный театр

На следующий день ровно в десять часов утра в дверь коммуналки постучали. Дверь открыла Катя. Перед порогом стоял шофёр генерала с букетом роз.

– Для доньи Асунсьон, ― сказал он.

– Минуточку, ― ответила Катя, ― пойду позову.

Катя закрыла дверь и пошла за Асунсьон, которая тотчас же появилась вместе с Эрни. Как обычно Эрни был нужен в качестве переводчика.

Пока они шли от их комнаты к двери в коммуналку, Асунсьон сказала, что Эрни должен сказать шофёру. Открыв дверь, она поздоровалась с шофёром. Эрни немного растерялся, когда увидел шофёра в военной форме, и смотрел на него с неподдельным восторгом. Шофёр вручил букет Асунсьон. Увидев розы в руках у матери, Эрни справился с волнением и пересказал то, что Асунсьон просила передать шофёру:

– Мы будем готовы через пол часа.

– Я вас в машине подожду, ― сказал шофёр и начал спускаться по лестнице.

Через час Асунсьон с детьми, а за ними Катя и Николай Алексеевич с детьми вошли в вестибюль первого этажа. Шофёр генерала догнал их:

– Зрительный зал находится в подвальном этаже, лестница слева.

Асунсьон пошла к лестнице, остальное «семейство» последовало за ней. Шофёр помог Клариссе спуститься по лестнице, завёл их в зал, указал на первый ряд в партере, где находились их места, подождал, пока они рассядутся, сказал, что будет ждать их перед зданием театра, и вышел из зала.

Николай Алексеевич сидел на крайнем боковом месте, рядом с ним расположились подряд мальчики. Клариссу усадили на место между Асунсьон и Катей на случай, если одна не углядит, тогда будет больше шансов, что вторая заметит и не позволит юной танцовщице выскочить на сцену и помешать представлению. Начал затухать свет, призывно запела цыганка, заиграли гитары, послышались отбивающие ритм питос, щелчки пальцами, и пальмос, хлопки ладонями, раздалось сападеадо, выстукивание ритма каблуками, по проходу между рядами прошли к сцене танцующие и поющие цыганки в длинных платьях до пола. Они подошли к сцене и встали между сценой и первым рядом. Цыганки танцевали, кружась и играя подолами пышных юбок с воланами и оборками. Большие алые цветы были заколоты у них в распущенных чёрных волосах, вьющихся змейками по плечам и спинам. Пританцовывая, по одной они поднялись на сцену. Асунсьон крепко держала Клариссу за руку, а Катя не выпускала из левой руки подол её платья. На сцене цыганки продолжали танцевать, подняв руки нал головой, кружась и выстукивая ритм каблуками. Кларисса пару раз пыталась соскочить с места, но мать и Катя её удержали. Кларисса уже была готова расплакаться от досады, но тут в центре сцены осветились декорации дома, открылась дверь, и в неё вошла героиня пьесы ― Башмачница. В зале раздались аплодисменты, танцующие цыганки друг за другом ушли со сцены, и представление началось.

Пока на сцене шло представление пьесы Кларисса не пыталась встать с места и сидела с отсутствующим видом. Её не интересовали разговаривающие на сцене люди, которые то кричали, то плакали, то смеялись, то целовались. К тому же она не очень-то и понимала русскую речь. В отличие от Клариссы мальчики наблюдали за происходящим на сцене с большим интересом, особенно Хулио, смотревший, как заворожённый на игру актёров. Только, когда на сцену выходили танцующие и поющие цыганки, Кларисса проявляла живой интерес и готова была вскочить с места, порываясь броситься в пляс вместе с цыганками. Но Асунсьон наклонялась к ней и что-то шептала на ушко, а Катя крепче сжимала подол платья Клариссы. Кларисса оставалась на своём месте, только ноги её отбивали ритм под пение цыганок. В целом первый акт прошёл без приключений. Но Асунсьон смогла спокойно вздохнуть только после того, как завершился второй акт.

Шофёр генерала отвёз всю компанию до дома, встал со своего водительского места, отворил заднюю дверь, чтобы вышли женщины с детьми, а когда мамаши начали благодарить его за комфортную поездку, он обратился к Асунсьон:

– Что вы решили? Возьмёте на постой?

На это Асунсьон соединила перед собой руки ладонями вниз, помахала ими, как крылышками, и произнесла:

– Пахарито? Си-си17.

– Тогда я приеду завтра утром к десяти.

–Си, си, пуэдес траэр эл пахаро18.

Катя и Николай Алексеевич переглянулись, но не решились спросить о ком речь.

Глава 15. Постоялец

О, с какой тоской

Птица из клетки глядит

На полёт мотылька

Кобаяси Исса

Перевод В. Марковой

На следующий день шофёр сначала принёс круглый столик, а потом нечто, покрытое шёлковым покрывалом с кистями и занёс в комнату Асунсьон. Дети стайкой последовали за ним. Когда скрытое под покрывалом было установлено на столике, шофёр снял покрывало, под которым оказалась похожая на беседку круглая золотистая металлическая клетка. В ней на жёрдочке сидела ярко жёлтая канарейка.

Асунсьон радостно сказала, повернувшись к детям:

– Пахарито эспаньёль! Эста эс уна канариа. Эс де Канариас. Канариас сон ун арциепелаго эспаньёль. 19

– Нет, нет не испанская. Это русская канарейка, ― поправил её шофёр.

Мальчишки хотели подойти к клетке поближе, но шофёр остановил их:

– Пожалуйста, не пугайте кенара, пусть привыкнет к месту, к вам. А пока, давайте я его прикрою покрывалом с одной стороны, пусть осмотрится. Я тем временем принесу из машины патефон. Кенар любит петь под музыку Моцарта и Вивальди, да и мелодичные песни ему тоже нравятся.

Катя и Асунсьон отправили детей на кухню доедать завтрак. Ели молча, торопились успеть поскорее к кенару. Похоже было, что и Николаю Алексеевичу не терпелось услышать поющего кенара. Николай Алексеевич пришёл к «семейству» на кухню и делал вид, что, мучаясь жаждой, пьёт холодный чай, оставшийся после вчерашнего ужина. В дверь снова позвонили. Асунсьон пошла встречать визитёра, уверенная, что это шофёр генерала. Действительно, шофёр принёс патефон. Он прошёл в комнату к Асунсьон, поставил патефон на стол, достал пластинку, положил её на диск патефона, завёл его и опустил на пластинку тонарм. Патефон издал шуршание, кашлянул и зазвучал концерт Моцарта.

Услышав звуки музыки, всё «семейство» собралось послушать пение кенара. Прошло примерно пять минут. Кенар молчал, сидел на жёрдочке в клетке и поглядывал одним глазом на собравшихся с явным подозрением к намерениям слушателей. Прошло ещё пять минут. Кенар молчал. Потом ещё десять минут. Кенар молчал, но перепрыгнул на другую жёрдочку, повыше и начал чистить пёрышки. Несостоявшиеся слушатели стали расходиться. Шофёр, словно извиняясь за птичку, сказал, повернувшись к Асунсьон:

– Это он с непривычки. Ему надо время, чтобы освоиться. А может он по Василию Павловичу скучает. Тогда я завтра приду, если позволите, проведаю его.

– Корошо, ― ответила Асунсьон, улыбнувшись.

– Я подсыпал ему семечек, положил в клетку кусочек яблока, налил в поилку воды. У него сейчас есть всё необходимое. Я тогда накрою клетку покрывалом, пусть отдыхает, а сам пойду, не буду вам мешать. Завтра приду к десяти. Спасибо большое.

Утром шофёр пришёл, как договаривались. Он принёс большой саквояж и разложил содержимое на столе рядом с патефоном. Асунсьон спросила строгим голосом:

– Ке ес эсто?20

– Это для вас гостинцы. Василий Павлович мне строго-настрого приказал его паёк вам доставлять, ― испуганно ответил шофёр генерала.

–Но, но, ― запротестовала Асунсьон.

– Это распоряжение Василия Павловича. Я только выполняю приказ.

Асунсьон замолчала, решив, что спорить с шофёром будет бесполезно ― он «только приказ выполняет». Она поблагодарила шофёра:

– Грациас!21

Любопытство взяло вверх, и Асунсьон начала рассматривать коробочки и баночки, которые шофёр выложил из саквояжа на столе перед ней: кофе, плитки шоколада, баночки с красной и чёрной икрой, коробочка с крабами, банка какао, пара пачек сливочного масла и баночка сгущённого молока. После начала гражданской войны в Испании эти продукты были в дефиците. В Париже она успела побаловать себя утренним кофе и булочками со сливочным маслом. А когда-то все эти вкусности были её обычной едой. Асунсьон родилась в обеспеченной дворянской семье. У её семьи было поместье в Галисии. Её выдали замуж за выпускника университета, хоть и не дворянского происхождения, но подающего большие надежды, который быстро сделал карьеру в политике и стал депутатом Генеральных кортесов. Но из-за его излишнего, как считало её окружение, увлечения современными веяниями в политике, он оказался в тюрьме. Отсидев трёхлетний срок, он вскоре после освобождения уехал сначала из страны, а потом и из Европы в Америку. И вот теперь она оказалась в незнакомой стране без мужа, одна с детьми, без средств к существованию, и жила за счёт помощи, оказываемой правительством этой приютившей её страны беженцам из Испании. Она нуждалась в сильном мужском плече, которое обеспечило бы защиту и поддержку ей и детям.

Завершив с гостинцами, шофёр занялся птичкой. Осмотрел клетку, поменял воду в поилке, подсыпал в кормушку свежих семечек, добавил зёрнышек. Потом завёл патефон. Полились нежнейшие переливы арфы, которые обычно так благотворного влияли на кенара. Но он молчал. Шофёр показал, как выключить и собрать патефон, а сам ушёл, обещав, что наведается на следующий день. Но и на следующий день кенар молчал, только тоскливо взирал на заходящих в комнату людей. Ближе к вечеру Асунсьон выключила патефон и накрыла клетку покрывалом.