Термидор Андрея Кузнецова

– Не без этого… Вот здесь у нас распределительный отдел, бухгалтерия, секретариат, здесь особый отдела размещается, – показывал на двери председатель.

В этот момент дверь особого отдела открылась, и из неё вышел мужчина в форме работника УРБ НКВД. Присмотревшись, Матвей понял, что это Устюгов.

– Серёжа?! Ты?! Откуда здесь?! – изображая радостное удивление, воскликнул Синцов.

– Матвей?! Не может быть! – обрадованно закричал Устюгов и ринулся в объятья Синцова.

Вволю наобнимавшись и нахлопавшись друг друга по спине, старые друзья утихомирились, и Устюгов пояснил недоумевающему председателю:

– Друг это мой, Матвей, вместе в НКВД служили, до тридцать четвёртого года. Где же тебя носило-то? – уже обращаясь к Синцову, вопрошал Сергей Устюгов.

– Приехал вот сюда с проверкой и практической помощью. Я же теперь в наркомате обороны работаю, инструктором боевой подготовки. А, ты, что же получается, здесь теперь служишь?

– Здесь, здесь в особом отделе. Николаич, ты друга моего, куда поселить решил? – обращаясь к председателю, спросил Устюгов.

– Так куда, известно куда, в общежитие для молодых.

– Ты давай на третий этаж, в угловую комнату, подальше от туалета. Там как раз тишина и покой, охов-вздохов не слышно, – как лось заржал Устюгов на пару с председателем.

– Ну вот и договорились, а вечером я к тебе, Матвей, зайду, посидим, покалякаем. А сейчас, извини, брат, дела, – и, помахав рукой, Сергей удалился.

– А ты что же, Матвей Фадеевич, выходит, отсюда сам, с Иркутска? – спросил председатель, – Что же сразу не сказал? А семья здесь?

– Семьи нет, все при Николашке померли, одна сестрёнка Революцию увидела, да и та при Колчаке сгинула, погибла, стало быть.

– Да-а-а, ну извини, не знал.

– А не сказал, не знаю, повода не было, да и какая разница, сейчас-то ведь в Москве работаю. Иркутска, почитай, три года не видел, забыл уже всё, – отшутился Матвей.

– Может ты и прав, ну пойдём регистрироваться, пару фотографий в честь приезда, и можно в общежитие…

***

Матвей готовился к встрече Устюгова. Нарезая привезённый из Москвы наркоматовский паёк, он усиленно размышлял:

«Встреча вроде прошла хорошо, без наигранности, я вроде не сплоховал, отыграл вчистую, комар носа не подточит. Сергей, на мой взгляд, был искренен, обрадовался меня увидев. Или всё же хорошая игра, я ведь играл. Да нет, вряд ли, я-то знал, с кем встречусь, а он нет, для него это было неожиданно. А если знал? Да нет, откуда, хотя почему не знал. Ведь могли из Москвы сообщить по линии ревбезопасности, что, мол, прибывает в командировку инструктор наркомата обороны, некий Синцов Матвей Фадеевич. Тогда зачем такая наигранность? Да, могли сообщить, а могли и не сообщать, или ещё могли сообщить, не называя фамилии. Всё могло быть.

Как теперь вести себя? Как-как, для начала выпить рассказать о себе, в смысле легенду, расспросить его. Хорошо бы фотографии принёс показать, если так и сделает, то можно начать прокачивать по первому лицу. А если не принесёт? Тогда незаметно напроситься в гости, там -то уж точно покажет. В любом случае, Горовым следует интересоваться, только если это не вызовет даже малейшего подозрения. Да, ставки слишком высоки».

***

Устюгов появился около восьми вечера. Пришёл не с пустыми рукавами, с собой была бутылка водки, сало, лук, хлеб, селёдка. «Да не густо, паёк -то у них, видать, простой, не наш наркоматовский», – обрадовался Матвей. Пока его старый товарищ не походил на бюрократа-перерожденца. Достав свои столичные изыски, Матвей вызвал неподдельное восхищение у Сергея, который, потирая руки, заговорил об удачливой избранности московских товарищей. При этом в словах его не было ни грамма зависти или враждебности, что ещё больше успокоило Матвея.

Друзья приступили к трапезе и часа два болтали, перебивая друг друга, вспоминая прошлое и рассказывая о себе.

– Вот так я с тридцать четвёртого и работаю здесь в коммуне. Как ты в Москву перебрался, так я сюда. А про тебя, Матвей, говорили, что из органов попёрли, я уж грешным делом подумывал, а не враг ли ты оказался. Ты уж меня строго не суди за это, хорошо, что не враг.

– Да нет, враки всё это. Никто меня никуда не гнал. Поработал я в центральном аппарате, да не понравилось, если честно. Нету там той свободы действия, всё как под микроскопом, а чуть что и сам понимаешь… А тут как раз набирали инструкторов, чтоб и боевой опыт был, и рукопашная подготовка, и стрельба. Чтоб и по линии Коминтерна работать могли, и здесь, дома. А ты же мой опыт ЧОНа знаешь, ну и предложили. А что, работа интересная, командировки, не скажу куда, но… понимать должен. Да что я о себе, ты-то как здесь? Поди, не работа, а сплошной отдых?

– Брось ты, Матвей, какой отдых? Ты что, наоборот один геморрой, с этой коммуной. Людей ведь новых воспитывают. А для чего? Для Мировой Революции. И как ты думаешь, наши враги будут на это спокойно смотреть? Ты не представляешь, сколько я здесь уже всякой швали отловил. Месяца не проходит без задержаний: то шпиона внедрят, то сталинисты недобитые пропаганду вражескую ведут. То урки под видом пролетариев заселяются, чтоб значит, баб коммунарских оприходовать, да под шумок магазин или оружейку вынести. А недавно вообще церковников-сектантов прижал, развели здесь агитацию, понимаешь.

– А как коммунары к этому всему? Неужели клюют?

– А коммунары они что, молодые же, вот их то в одну крайность, то в другую тянет. А я выпутывай их. Они, значит, рыло своё везде, где не надо суют, а я их вытаскивай, людей этих новых. Суки они. Не все конечно, но… Хватит, Матвей, не наступай на мозоль больную. Давай лучше фотографии покажу, принёс я тут, погляди, как живу.

Пока рассматривали фотографии, Матвей в очередной раз оценил, что Устюгов остался таким же, как раньше, рубаха-парнем, даже сейчас в беседе допускал крамольные высказывания про коммунаров. «Значит, не боится меня, принимает за своего, это хорошо, доверие это главное, так дальше пойдёт, можно подумать о добровольной вербовке», – довольный собой размышлял Матвей, рассматривая очередную фотографию.

Примерно ещё через двадцать минут просмотра , настроение Матвея начало меняться в противоположную сторону. До него, наконец, стало доходить, что с фотографиями что-то не то. Нет, фотографии были обычными, но вот ни на одной из них не было Горового. Была и ещё одна странность, ни на одном фото Матвей не обнаружил заскобленное лезвием лицо. «Что это среди массы знакомых не оказалось ни одного врага народа? Или ты их не считаешь врагами, поэтому и не ретушируешь?» – думал Матвей. Первое положительное впечатление об Устюгове начало улетучиваться. Синцов стал подозревать нехорошее.

«С вербовкой придётся повременить, но надо прояснять, почему нет фото Горового. Умысел это или случайность?», – так думал Матвей, вспоминая обилие фотографий, где Устюгов был рядом с Горовым.

– А что Серёжа, ты же у нас парень одинокий, а как отдыхаешь? – начал издалека Матвей.

– Ты, если про девок, то не думай, я же на виду, власти нашей Советской представитель. Но если интересуешься, по дружбе могу наколку дать. Домик в предместье Рабочем, на Баррикад ещё работает, никак закрыть не могут или не хотят. Там Марьяна всем заправляет, да ты знаешь же её, давно она этим делом промышляет.

– Да не об этом я, ты что, с дуба рухнул? – ответил Матвей, а сам подумал, вот ведь Мировая Революция, коммуны, а рядом, пожалуйста, дом терпимости, который никак закрыть не могут, да и сам-то район ещё тот, бандиты и жулики всех мастей, ночью даже милиция по одному не ходит.

– А о чём же тогда?

– Охота, рыбалка разве не отдых? Мне вот в Москве очень этого не хватает. Никак вырваться не могу.

– Так и мне особо времени-то нет, всё работа. Да и если я по охотам, да рыбалкам ходить начну, кто же тогда врагов ловить будет? – отшутился Устюгов.

– А как с начальством у тебя? Ладите?

– А что мне с ним ладить-то, где я и где начальство, у них свои заботы, у меня работа конкретная. Справляюсь я неплохо, результаты хорошие, в ударниках хожу, но не более того, с командирами не столуюсь.

– А кто у вас сейчас НКВД командует?

– Зирин Мирон Савельевич, в тридцать пятом из ГУРБ пришёл, там он в секретно-политическом работал. Особым отделом Иванов командует, ты его не знаешь, он Зирина человек.

–В тридцать пятом? Это тогда же первый секретарь крайкома поменялся? Горовой же у вас теперь? Как он тебе?

– Да, Горовой, нормальный мужик, настоящий коммунист, троцкист, короче уважаемый человек, он в конце тридцать четвёртого пришёл.

– Общался с ним? Говорят, он с самим Троцким вместе на бронепоезде ездил во время Гражданской.

– Не знаю, не общался. Да и кто меня к Горовому подпустит, у него охрана , человек он занятой. Видел его вблизи разок, когда он в коммуну приезжал.

– Да, у начальства своя жизнь, ну что сидим? Давай наливай, выпьем ещё по маленькой.

– Ну, давай, Матвей Фадеич, за тебя, пусть твоя командировка удачной будет. А про Марьянку на ус намотай, всё-таки надолго приехал, а бабы наши коммунарские обхождение любят, с ними надо попотеть, чтобы в койку-то уложить.

– Хорошо, намотаю, ладно, Сергей, закругляться пора, завтра на работу с утра и мне, и тебе. А ещё проветрить надо бы, а то накурили так, что хоть топор вешай. Так что ещё по одной и спать…

***

После ухода Устюгова Матвей сидел в глубокой задумчивости.

«Как же так, – думал он, – неужели Сергей оказался замаранным. Почему он так отрицает близкое знакомство с Горовым и с тем же Зириным, ведь если судить по добытым фотографиям они все в одной связке, в одной компании. Нечисто здесь получается. Нужно что-то думать. Кстати, почему он мне так настойчиво на Марьянку намекал? А если я клюну и пойду к проституткам, а тут, например, облава милицейская и вот представитель наркомата обороны, коммунист, застукан в гнезде разврата. Я бы сказал, что лучше материала для вербовки и представить нельзя. А может это и есть тот вариант, попробую-ка я подставиться под эту вербовку, если, конечно, я прав»…

***

Следующие четыре дня Матвей полностью отдался работе с коммунарами. Эта работа увлекала и притягивала. Своей молодостью, задором и готовностью к борьбе молодые юноши и девушки заражали Синцова, вели его за собой в каком-то живом, неутомимом потоке, где энергия хлестала через край, где рушилось патриархальное, устаревшее, но рождалось новое, полное жизни и силы.

Матвей не кривил душой, да и это временное погружение в легенду было необходимо, чтобы наблюдающий за ним исподтишка враг, поверил, потерял бдительность. По крайней мере так интуитивно чувствовал Синцов. Дни пролетали один за другим, насыщенные и полезные. Коммунары узнавали много нового, показывали себя, учились у инструктора. Стрельба, приёмы самбо, тактические приёмы ведения боя в условиях города, леса, ограниченного пространства…

Молодые парни и девушки с жадностью впитывали новые знания, так необходимые им в будущем, когда Мировая Революция призовёт их в свои ряды. Когда они, не щадя своей жизни, понесут пламя революционной борьбы, когда будут гибнуть в борьбе с проклятым империализмом, с реакционными кругами западных стран, угнетающих своих рабочих и крестьян. Не раз и не два молодые коммунары задавали вопросы инструктору и с напряжённым вниманием слушали его ответы, высказывали свои убеждения.

– А скажите, товарищ инструктор, будет война с Германией или нет?

– С Германией – никогда, а вот с фашистами, захватившими там власть, вполне возможно. Вы посмотрите, как Гитлер наращивает боевую мощь, как вся немецкая промышленность перешла на рельсы милитаризации. Готовятся они к войне, явно готовятся.

– Но мы же победим, наша рабоче-крестьянская армия самая сильная в мире! А мы территориальная народная армия, мы тоже многое знаем и умеем, а уж отваги нам не занимать. Да и пролетариат немецкий… не останется же он в стороне, если Гитлер на нас нападёт.

– Не должен остаться, на то он и пролетариат. А в Германии, если помните историю революционной борьбы, рабочие всегда повышенной сознательностью обладали, – отвечал Синцов, – Но продали их социал-демократы, погубили в двадцать третьем немецкую революцию.

– А сейчас, – продолжал Матвей, – национал-социалисты запудрили им мозги, обманывают рабочих фашисты, представили они пролетариату другого врага – евреев. А кто истинный, настоящий враг рабочих?

– Известно кто, империалисты, капиталисты, фабриканты всех мастей, все, кто забрал в свои руки средства производства, кто использует наёмный труд и заставляет рабочих вкалывать за гроши, кто наваривается на рабском труде, извлекая сверхприбыли и богатея с каждым днём.

– Молодцы, ребята, сразу видно, что политзанятия не пропускаете, что серьёзно относитесь к политической подготовке.

– Конечно, мы же понимаем свою ответственность перед Мировой Революцией.

– С такими орлами мы к Коммунизму с каждым днём всё ближе. А кто ещё тормозит нас, кто ещё является врагом нашего светлого будущего? Империалистов и прочих буржуев вы назвали, а кто ещё?

– Бандиты, воры, убийцы.

– Церковники, сектанты всякие.

– Нэпманы недобитые, кулаки.

– Всякая белогвардейская сволочь.

– Сталинисты, вредители, шпионы.

– Бюрократия, перерожденцы.

– Да, всё правильно, все эти враги ещё есть, ещё не всех раскрыли наши доблестные органы. Я вот тоже, бывший наркомвнуделец, и не понаслышке знаю, что значит выявить замаскировавшегося врага. Вот так спрячется эта гнида среди рабочих на фабрике и вредит исподтишка, подленько так. Сам слова правильные на собраниях говорит, партийный билет под сердцем носит, а как не видит никто, то гадить начинает. Подкинет стружку металлическую в масло двигателя станка, а в результате авария, срыв плана, жертвы среди невинных людей.

– Давить этих сволочей надо!

– Согласен, давить, но как ты их определишь, как выявишь, они же плакаты не носят, типа я вредитель и враг народа.

– А как же их тогда вычислить-то?

– Вычисляют, на то они и органы, есть способы. Но самым главным я считаю, связь ревбезопасности и пролетариата. Нельзя быть равнодушным в наше время, нельзя быть успокоенным. Помнить, что враг не дремлет, – это ваша и обязанность и долг. Долг перед Партией, долг перед Мировой Революцией. Заметили что-то не то, что-то не так, не поленитесь, сообщите в особый отдел. Там люди знающие, они во всём разберутся. А если, вдруг, ошибётесь, не беда, бдительность лишней не бывает.

– Да мы завсегда, если видим, что инженер какой работу тормозит, мы и в партком, и в нашу комсомольскую ячейку всегда сообщаем. Были же уже случаи, когда вредителей на чистую воду мы выводили и на заводе, и даже здесь, в коммуне…

***

В субботу Синцов решил, что пора действовать и после обеда вышел за пределы коммуны, уже в гражданской, неприметной одежде. Погуляв по городу, посетив музей, полюбовавшись на красавицу Ангару, Матвей обнаружил, что его «вели». «Вели» очень осторожно и профессионально, не будь он в полной боевой готовности, вряд ли распознал бы слежку. Обнаруженное наблюдение подтверждало его подозрения и по Устюгову, и по Горовому. Вряд ли Зирин по собственной инициативе дал бы команду вести разработку московского инструктора.

Далее путь Матвея Фадеича лежал в предместье Рабочее, в подпольный публичный дом, где всем заправляла Марьяна, женщина во всех отношениях сильная и властная, державшая своих подопечных в строгости, но никогда не злоупотреблявшая своей властью, решавшая всё по справедливости. О Марьяне Синцов знал давно, ещё в период работы в УРБ. Знал он также и то, что Марьяна была осведомителем в управлении ревбезопасности, что и дало ей возможность заниматься своим криминальным промыслом до сих пор.

Марьяна встретила Матвея приветливо, даже чересчур приветливо, что не мог не отметить Синцов. «Переигрывает, однако, – подумал он, – Ну, ладно, подыграем». Предложила свою лучшую воспитанницу, с которой Матвей и удалился в комнату. Там Василиса, так звали девушку, предложила выпить по рюмочке коньяку, за знакомство и, очаровывая Синцова своими едва прикрытыми прелестями, завела неторопливый разговор о делах житейских. Через пять минут неторопливой речи, Матвей почувствовал, что начала кружится голова.

«Вот оно, началось…» – успел подумать Матвей и провалился в чёрную пустоту.

***

Когда чернота небытия расступилась, впустив звуки и свет, Матвей осознал, что он ещё жив и находится в больничной палате. По крайней мере, об этом говорила окружающая обстановка, специфические запахи и доктор в медицинском халате, склонившийся над ним.

– Ну-с, мил человек, очнулся. Как себя чувствуете, где болит? – поинтересовался доктор,

– Меня, кстати, Аркадий Фёдорович зовут, ваш лечащий врач.

– Матвей Синцов я, здравствуйте, доктор, что со мной? Голова болит, да ломает всего, – ответил Матвей.

– Что-что, отравили Вас чем-то, пьёте всякую гадость, да ещё в таких местах, – осуждающе ответил доктор.

– В каких местах? – машинально спросил Матвей.

– Что всю память отшибло? Как записано в анамнезе: доставлен в бессознательном состоянии из подпольного публичного дома, где предположительно был отравлен проституткой. Задержанная, гражданка Куликова Василиса, показала, что подлила в коньяк какую-то бесцветную жидкость, принятую последней за снотворное, которую приобрела у неизвестных лиц, – прочитал доктор.

– Так что отравили Вас, гражданин…, – Аркадий Фёдорович, вновь углубился в записи, – …Синцов, неизвестным химическим препаратом. Но всё позади, опасность для здоровья миновала, сегодня отлежитесь, а завтра всё на работу, Вас и так заждались.

– А что сегодня за день?

– Сегодня понедельник, двадцать четвёртое мая, ну всё готовьтесь к процедурам, надо ещё всю заразу из Вас вывести…

***

Во вторник в первой половине дня Матвей прибыл в коммуну. Голова всё ещё была тяжёлой, и немного подташнивало. В штабе коммуны его уже ждали. В кабинете особого отдела помимо Устюгова сидели два человека, представившихся работниками уголовного розыска местного районного отдела НКВД.

Увидев Матвея, Устюгов утянул его тут же в коридор, оставив милиционеров за дверью в своём кабинете.

– Что случилось, Матвей? – взволнованно спросил Устюгов.

– Да, что-что, сходил к Марьянке, как ты советовал, – усмехнувшись, ответил Синцов.

– Не может быть, – удивлённо ахнул Устюгов, – мне сказали, что отравила проститутка, но чтобы у Марьяны, она же на нас, на ревбезопасность работает. Как такое может быть? Я тебе её советовал, думал, тут уж не будет никаких сюрпризов.

– А тебя не смутило, что она на меня донести бы могла?

– Да брось ты, откуда она узнала бы, кто ты? К ней полгорода ходит, потихоньку конечно. И у всех всё нормально, а тут…

– Ну-ну, может, ты и прав, конечно, а как милиция там оказалась, не знаешь случаем?

– Не-е-е, вообще ничего не понимаю, всё как-то сразу совпало.

– Может, кто постарался? Сначала отрава, потом облава, странно всё это, не находишь?

– Всё может быть, выясним, но я не при делах, верь мне.

– Поживём, посмотрим. Ладно, пойдём к гостям, заждались уж, поди.

***

Оперативники из райотдела НКВД, задав пару уточняющих вопросов, довольно вежливо пригласили Синцова проехать с ними в отдел для оформления бумаг и проведения очной ставки с задержанной проституткой.

Пока ехали до милиции, Матвей пытался размышлять. «Что же всё-таки за гусь этот мой дружок? С одной стороны, явно скрывает свою связь с Горовым и Зириным. С другой, его сегодняшняя реакция и ответы. Чего-чего, а такого я не ожидал. Может, я зря его подозреваю. Может, действительно, он не участвует ни в каких подставах, а про Горового молчит по каким-то своим непонятным мне причинам? С уверенностью можно сказать только одно – меня пасут и хотят подставить, точнее уже подставили, всё ведь только начинается. Ну, что ж, поиграем в ваши игры, неизвестные товарищи, а там и разберёмся, кто друг, а кто враг».

***

В отделе уголовного розыска работали скоро и продуктивно. С Матвея сняли показания, провели очную ставку. На очной ставке девица, чуть не отправившая Синцова на тот свет, ревела, как белуга. Умоляла простить её, заламывая худые бледные руки, обещала исправиться и стать полноценным гражданином страны Советов. Про своё преступление, только и твердила, что не знала, что так получится, думала, что подмешала в коньяк снотворное, что он, клиент, просто уснёт, а она выпотрошит его бумажник. Ничего более страшного произойти не могло. Участие в содеянном Марьяны, она полностью отрицала, клялась, что делала всё по своему усмотрению.

Матвей сидел на очной ставке и не верил ни одному слову этой злополучной Василисы. В голове не укладывалось, что она сама могла пойти на это. Да ещё в борделе и без ведома Марьяны. Это ведь всё равно, что вывеску на бордель повесить, мол, приходите милиционеры, здесь публичный дом. Ну, допустим, уснул бы Матвей, а проснувшись, обнаружил пропажу денег и что, он бы просто ушёл? Нет, конечно, он бы требовал деньги назад, поднял бы шум, и даже если бы не вызвал милицию, то уж репутацию этому подпольному заведению испортил бы навсегда. Да за это Василису из-под земли бы достали и четвертовали тут же, у бандитов разговор короткий. Никак не получалось, что Марьяна здесь ни при чём. Ладно, решил в итоге Матвей, спросим и Марьяну, но по-другому.

Когда же проститутку отправили в камеру, Матвея пригласили пройти в кабинет начальника РО НКВД. Начальник, высокий, уже пожилой мужчина, вышел навстречу из-за стола, выгнав всех остальных из кабинета.

– Здравствуйте, товарищ Синцов, рад познакомиться, не так часто к нам заходят московские товарищи, да ещё из наркомата обороны. Меня зовут Саёлкин Николай Анатольевич.

– Матвей Фадеевич, рад знакомству.

– Да, попали Вы в ситуацию, – практически без предисловий начал Саёлкин, – да и мы с Вами тоже попали. Надо же так, что именно в этот день решили облаву на притон Марьяны устроить, прикрыть её преступную деятельность. И с одной стороны, я безмерно рад, что Вас, можно сказать, случайно, спасли от смерти, а с другой… Если честно, я даже не знаю, как мне поступить, тупик какой-то.

– Что за тупик? – изображая искреннее непонимание, спросил Матвей.

– Ну как же, ведь по долгу службы я обязан поставить в известность о происшедшем с Вами и своё вышестоящее руководство, и партийные органы края, и наркомат обороны. А как Вы это видите? Я должен ведь сообщить, что при ликвидации подпольного дома терпимости, в комнате с проституткой был обнаружен инструктор наркомата обороны, коммунист Матвей Фадеевич Синцов. Как на это отреагируют и Ваше начальство, и партийные органы?

– Да-а-а, плохо это, а может как-то можно не сообщать? – продолжал изображать непонимание ситуации Матвей.

– Дорогой мой, да как же я не сообщу, меня же тогда самого по этапу пустят. Вы же сами бывший оперативный работник, неужели не понимаете?

– Да, понимаю, конечно, но…, – Матвей как мог, тянул резину, отметив, что этот Саёлкин, прекрасно осведомлён о его прошлом и, похоже, подталкивает его на попытку решить всё в обход инструкций. А тем самым завязнуть ещё больше.

– А раз понимаете, то говорю откровенно, мне до боли не хочется рушить Вам карьеру и жизнь, но долг есть долг.

– Так может просто умолчать, о том, что я был у проститутки, можно же обставить так, что всё это произошло в общественной столовой, что меня хотели ограбить и отравили, подсыпав отраву в еду. За мной дело не станет, я в долгу оставаться не люблю, отплачу всем, чем могу.

– Да, что Вы товарищ Синцов, да я бы с радостью, но обстоятельства против. Куда же я фотографии-то дену?

– Какие ещё фотографии? – не понял Матвей.

– Ну как же, вот эти, – ответил Саёлкин, выложив перед Синцовым стопку снимков, – А ведь негативы мы так и не нашли, всё перерыли, а их нет.

Матвей глянул на фотографии и чуть не лишился дара речи. На многочисленных снимках был он, причём абсолютно голый и в самых разных развратных позах. На некоторых фотографиях вместе с ним красовалась полуголая Василиса, при этом её позы только усиливали градус срама и пошлости.

«Да, вот они козыри и козыри убийственные», – справившись с первоначальным шоком, подумал Матвей.

«Ну, вот вы себя и проявили, теперь всё, я с вас не слезу, – уже довольный собой решил Синцов, – Ну, давай, начальничек, продолжай вербовку».

Перед начальником РО НКВД разворачивалась совершенно другая сцена. Матвей откинул в сторону стопку фотографий, от чего те разлетелись по полу. Сам же сидел, обхватив голову руками и что-то шептал, качаясь из стороны в сторону.

– Что же делать Николай Анатольевич? – с мольбой в голосе начал Синцов и, вдруг, бухнулся на колени, – Не губи, прошу, не губи, я всё… всё для тебя сделаю.

Саёлкин присел к Матвею, обнял его и по-отечески проникновенно заговорил:

– Не я решаю, пойми, не я. Всё, что могу для тебя сделать, это ничего не предпринимать самому. Все материалы Зирину направлю, с ним решай, я думаю, столкуетесь, он мужик правильный и с пониманием, а я не могу, не мой уровень, уж извини.