Московиты. Книга первая

Поэтому знали лишь себя, да самых ближних соседей.

Давайте пробежимся по этим окрестностям, только имейте в виду – мы не будем углубляться в подробности. Подробный рассказ о каждом из соседей Московского княжества нас ждет впереди, а пока – только обзорная экскурсия по принципу «галопом по Европам».

С понятием «мы» для москвичей все было довольно просто. «Татарские» русские делились на три великих княжества, две республики и одно совсем уж не понятно что. Как я уже многократно поминал, кроме московского, именование «великого княжества» носили еще два «субъекта золотоордынской федерации» – княжества Рязанское и Тверское. Рязанцы жили к югу от Москвы и были пограничной зоной – за ними начинались земли татар. Соответственно, все набеги прокатывались через них, да и вообще, с сюзеренами они общались чаще и дольше всех. В итоге, как сетуют летописцы, рязанцы изрядно отатарились. Тверичи жили, напротив, севернее и были более «европеизированными», так как дела имели обычно с Новгородом и Литвой. Ко времени нашего рассказа оба княжества уже изрядно захирели, и москвичам явно уступали по всем параметрам – времена соперничества Твери и Москвы миновали давно и, судя по всему, безвозвратно. Однако формально по статусу и те, и другие были равными Москве.

Кроме этой тройки, татарскими данниками были еще две северные боярские республики – Псков и Новгород. Как все мы помним из школьного курса, от лежащих к югу княжеств они отличались в первую очередь тем, что власть в них принадлежала не князю, а вече. Нет, князья там, конечно, были, но пребывали они в совершенно ином статусе, нежели в Москве или Твери. Князь в Новгороде или Пскове был не владыкой, а всего лишь временно приглашенным наемным служащим. Богатый Новгород, например, практически никогда не заморачивался созданием собственной армии, предпочитая пригласить к себе какого-нибудь князя с дружиной, и эти-то нанятые профессиональные военные и обеспечат де мирный труд и нерушимость границ. Если же говорить о реальной власти в республиках, то принадлежала, конечно же, не вече – толпа никогда ничего не решает, – а богатейшим боярским кланам, «золотым поясам», как их называли в Новгороде.

Этих двух братьев-республиканцев меж тем никак не назовешь близнецами. Господин Великий Новгород давно уже был не городом, но огромным, по меркам тогдашней Европы, государством. Ему принадлежали необозримые территории, колониальные владения новгородцев простирались от Балтийского моря до Урала и от Белого моря – до Волги. Новгород был очень богат, особенно по сравнению с другими русскими княжествами, и богатство его зиждилось на двух китах – международной торговле (именно Новгород был воротами между Европой и русскими и татарскими землями) и лесных промыслах – именно здесь добывалась львиная доля русской «мягкой рухляди» – вожделенной столь многими пушнины.

Но у Новгорода, этого огромного государства, имелось две ахиллесовых пяты, два уязвимых места. Во-первых, как уже говорилось, он экономил на собственной армии, довольствуясь наемниками, и был, по сути, беззащитен перед любым серьезным вторжением. Во-вторых, это была северная страна, хлебушек там банально не вызревал, поэтому продовольствие они импортировали. А это означало продовольственную зависимость от «Низовской земли» – так новгородцы называли Северно-Восточную Русь.

Псков, который издревле считался «младшим братом» Господина Великого Новгорода, был мало похож на «старшенького». Объединяли их, собственно, только все тот же вечевой строй, да общая вера, даже архиепископ у них был один на двоих. Во всем же остальном братья были совершенно разными. Если Новгород был обширен и богат, то Псков представлял собой карликовое государство, зажатое между тремя мощными и чаще всего недружественными соседями, и всю жизнь едва сводил концы с концами. Если новгородцы войне всегда предпочитали торговлю, которой и занимались с большим успехом, то Пскову на роду было написано не торговать, а воевать. В общем, очень удачное сравнение употребил историк Николай Борисов – перед нами представали богатый хитрый купчина и простоватый бедный рыцарь.

А под «незнамо что» я подразумевал Вятку. Это было действительно уникальное образование в Северно-Восточной Руси. Бывшая новогородская северная колония, раскинувшаяся на одноименном правом притоке Камы, она однажды отложилась от своих хозяев и образовала эдакую северную вольницу со столицей в городе Хлынове. Не то бандитское государство, не то пиратская республика. Вятчане единственные из всех никогда не знали князей, да в них и не было никакой необходимости. Экономика у этих потомков буйных новгородских ушкуйников базировалась на добыче пушнины, речном пиратстве (ушкуйничестве), набегах на московские и новгородские владения, никогда не отказывались вятчане пощипать и местные племена вогулов и пермяков. Соответственно, оружием любой вятчанин и так владел с малолетства – зачем стране охотников и бандитов княжья дружина? Народу, конечно, у них было небогато, поэтому никакой серьезной роли в политических распрях они не играли, и играть не собирались – у них и без того дел хватало.

Вот, собственно, и вся Северо-Восточная, «татарская», Русь. Было еще мощное княжество Смоленское, но его с недавних пор подмяла под себя соседняя Литва. Вот к соседям и перейдем. Однако здесь нам придется задержаться, потому как без расклада внешнеполитической обстановки нам никогда не понять действия Юрия, его племянника и всех остальных наших героев.

Знания наших предков о мире за границами северо-восточных русских княжеств никак не назовешь богатыми и разносторонними. Летописцы наши считали необходимым упоминать о событиях, происходящих лишь в четырех странах – Византии, Тевтонском Ордене, Орде, да Литве. Вот ими, по большому счету, и исчерпывался весь тогдашний мир – с точки зрения обычного человека, естественно.

Причем Византия была скорее виртуальным, воображаемым государством. Слишком уж далеко она расположилась, ее мало кто видел, а уж тем более жил там – «к грекам» все-таки добирались считанные единицы наших соплеменников. Однако знали о ней все.

И немудрено – это все-таки была родительница, «духовная мать» Руси. Связь с ней не прерывалась никогда, даже в самые страшные годы. Именно оттуда к нам прибывали духовные пастыри, именно ей мы считали своим сыновним долгом помогать в трудную минуту, а помощь ей требовалась в те времена ой как часто. Но повторюсь – в представлении рядового русского это была все-таки не реальная страна, а воображаемая держава, некий образ, сконструированный в голове. Ситуация в Византии в те времена была более чем сложной, тысячелетняя империя находилась на грани исчезновения под натиском турок. И эти события, вроде бы происходящие за семью морями, в итоге оказали самое непосредственное, и едва ли не определяющее влияние на судьбу России. Но об этом поговорим в свое время.

Обратимся теперь к непосредственным соседям. На северо-западе с русскими землями граничили владения Тевтонского ордена. В историю этих рыцарей-монахов, палестинских крестоносцев, призванных в наши заглушкинские места польским князем Конрадом Мазовецким мы не будем вникать подробно. Потому как в описываемое время об Ордене, похоже, всерьез помнили только его непосредственные соседи – «пскопские» да «новгородские». Граничащий с нашими боярскими республиками Ordo domus Sanctae Mariae Teutonicorum (так он официально именовался) к тому времени уже не играл серьезной роли в региональных раскладах. После того, как уязвленная Литва в компании с поляками, которым Орден перекрыл выход к морю, перебила ему хребет в Грюнвальдской битве, государство миссионерствующих рыцарей действительно не заслуживало серьезного внимания. От этого удара они так никогда уже и не оправились и лишь глубже и глубже погружались в ничтожество, пока Иван Грозный не разнес это прогнившее строение одним пинком.

Орден, в отличие от многих других государств, «отдав концы, не умирает насовсем» – в этой куколке вызрела Пруссия, из которой, в свою очередь, вылупится Германия, но до этого еще долгие и долгие годы. Пока же Орден де-факто сошел со сцены.

Иное дело – Орда и Литва, это были игроки куда посерьезнее. Здесь нам придется остановиться и осмотреться.

Начнем с Орды. За множество десятилетий русские люди давно уже привыкли жить «под татарином». Привыкли ездить в столицу Сарай с подарками, подобно тому, как при Союзе и большие, и малые номенклатурщики из Риги или Еревана постоянно мотались в Москву – кому партию новых «БелАЗов» для своего автохозяйства выбить, кому вопрос с назначением решить. Привыкли выносить на суд ханский возникающие споры – иметь над собой высшую власть не всегда плохо, и разрешение споров вердиктом высшего судьи почти всегда оборачивалось меньшей кровью и обидами, нежели прежние самостоятельные разборки. Привыкли, наконец, просить помощи, чаще всего – военной. Привыкли до того, что сами воевать практически разучились. Как верно пишет Карамзин: «Однако ж Россияне XIV и XV века вообще не могли равняться с предками своими в опытности воинской, когда частые битвы с неприятелями внешними и междоусобные не давали засыхать крови на их мечах и когда они, так сказать, жили на поле сражения. Кровь лилася и во время ига Ханского, но редко в битвах: видим много убийств, но гораздо менее ратных подвигов[1]».

По большому счету мы привыкли жить за плечом у татар, надежно укрывшись за ними, спрятавшись от злого мира. И не спешите брезгливо кривить губы, в очередной раз поминая «рабскую сущность русских». Во-первых, особого выбора никто не предлагал, а противником татары были страшным. Не забывайте, что не было в свое время во всем мире государства, могущего устоять перед этим невесть откуда взявшимся «кнутом божьим». И если бы не смерть великого хана Угэдэя, прервавшая великий западный поход, кто знает, на берегу какого моря остановили бы свой неумолимый бег эти страшные всадники на низкорослых косматых лошадках?

А во-вторых, сама по себе утрата независимости – не позор, мало кого минула чаша сия, и едва ли не все народы в мире могут вспомнить подобные эпизоды в своем прошлом. Кто чего стоит, определяют не по мозолям от ярма – кто в нем не ходил? Какое у тебя нутро, проверяется тогда, когда тебе приходиться отвечать на вызов, когда судьба дает тебе шанс – тогда-то все и становится ясно: сумеешь ли ты воспользоваться предоставленной возможностью, устоять на ногах и выжить или, помаявшись, побежишь опять проситься в приживалы к кому-нибудь. Именно к этой «точке вызова» и приближались русские, и грядущее испытание становилось все неотвратимее и неотвратимее.

Дело в том, что Золотая Орда, могущественная империя, которую никто и близко не мог поколебать внешней агрессией, оказалась бессильной перед болезнью, которая начала убивать ее изнутри – междоусобными смутами. Недуг этот набухал давно, и лет за пятьдесят до описываемых событий язва прорвалась.

В русском языке есть слово «кутерьма». Значение его всем известно, но знаете ли вы, как и почему оно появилось в нашем языке? Меж тем это тот редкий случай, когда рождение слова датируется довольно точно и связано с конкретными историческими событиями. Обряд возведения хана на престол у тюркских народов был почти идентичен – этот древний монгольский обычай все они наследовали практически без изменений. Вот каким его увидел в Золотой Орде в начале XV века Иоганн Шильтбергер: «Когда они выбирают хана, они берут его и усаживают на белый войлок и трижды поднимают на нем. Затем они поднимают его и проносят вокруг [ханского] шатра и усаживают его на трон, и вкладывают ему в руку золотой меч. По обычаю, ему должны присягать[2]». Этот обряд троекратного поднимания на белой кошме носит название «кутермяк» или «хан-кутермяк».

Фонетическое сходство безусловно, но при чем здесь наша «кутерьма», которая означает совершенно иное? Дело в том, что после смерти великого хана Джанибека в 1357 году в Орде началась страшная смута, которую русские летописи называют «великая замятня». Дворцовые перевороты следовали один за другим, за 22 года в Сарае сменилось 26 ханов, некоторые из которых царствовали не дольше пары недель. Нетрудно предположить, как русские князья, обязанные утверждать свой ярлык у каждого нового хана (а некоторых из них летописцы даже не успевали вносить в летописи) в ответ на вопрос: «Что же там в Орде творится?», бессильно махали рукой и устало отвечали: «Кутерьма».

Это был пик болезни, от которой Орда так и не оправилась. После этого началось медленное угасание. Впрочем, шанс у Орды был. Казалось, самой истории грустно было наблюдать за уходом этого государства с подмостков, и она сделала все возможное, чтобы «подыграть» ему. Именно в этот период угасания судьба подарила Золотой Орде едва ли не самых ярких ее лидеров – Мамая, Тохтамыша и Едигея. Каждый из них достоин отдельного романа, любой из этих троих в иное время и в других обстоятельствах мог бы не только удержать страну от падения, но и в очередной раз потрясти мир. Но, увы, перебороть фатум обреченности оказалось не под силу даже им.

Дело в том, что, на беду Орде, это время оказалось особенно щедрым на героев не только в самой Орде. Так случается в истории – то пусто-пусто, то вдруг густо. Долгие годы суетятся на сцене истории «жалкие, ничтожные люди», а потом, словно в насмешку, одновременно восходит целое созвездие ярких лидеров, титанов, каждый из которых на фоне недавних и последующих – исполин. Будь он один – весь мир лежал бы у его ног за неимением достойных соперников, но их много, и они вынуждены тратить силы в битве друг с другом.

Именно так и случилось во второй половине 14 века. Ордынским «трем медведям» и без того было не ужиться в одной берлоге, а тут еще и на окраинах появились как минимум достойные соперники: в Центральной Азии – «железный хромец» Тамерлан, на Руси – Дмитрий Донской, в Литве – Витовт.

И заполыхала на пространстве от Балтики до Хорезма гигантская свара, вполне заслуживающая именования «Битва титанов». К сожалению, рассказ об этой эпической схватке лежит за рамками нашего повествования, поэтому мы не будем углубляться в перепетии старой саги и распутывать все ниточки этого клубка альянсов и предательств, великих побед и постыдных изгнаний. Подобные схватки исполинов редко остаются без глобальных последствий – так случилось и на этот раз.

Орда, истерзанная внутренними сварами, к которым добавились сильнейшие удары извне, проиграла эту схватку. Смертельный удар нанес Тамерлан. Переиграв Тохтамыша, он в итоге практически уничтожил Золотую Орду и с экономической, и с военной точки зрения.

Благосостояние Золотой Орды держалось на международной торговле, но едва ли не все ее торговые центры – столица Сарай, Ургенч, Астрахань, Азов – были в результате походов Тамерлана разрушены до основания. Если до этого Орда представляла собой уникальный симбиоз кочевников и горожан, то сейчас там остались только номады. Лишь на окраинах империи, в Крыму и на Волге еще сохранялась городская культура, но этого было слишком мало, чтобы восстановить кровообращение и заживить раны. Культурная подпитка городов исчезла, и исчезла в самый неподходящий момент – накануне революции в вооружении. Кочевники упустили появление огнестрельного оружия, и тем самым обрекли себя.

Орда в итоге осталась в живых, не исчезла с карты мира, государство продолжало существовать, но это был уже смертельно раненный волк, приползший в свою нору умирать. У него еще хватало сил на то, чтобы порвать горло неосторожно приблизившемуся врагу, но смерть была только вопросом времени. И, как это обычно бывает, падшего титана начали рвать еще живым, бросаясь со всех сторон, все меньше и меньше обращая внимания на попытки огрызнуться. Тем более, что внутренние междоусобицы полыхали в Орде все ярче и ярче…

Именно они свели на нет власть последнего серьезного властителя Орды – Едигея. После того, как Едигей проиграл в междоусобной сваре и бежал в Крым, Золотая Орда просто затрещала по всем швам. Началась агония – дезинтеграция страны. Улус Джучи разламывался на несколько орд, всерьез подумывавших о самостоятельности. Появились уже и первые ласточки в «параде суверенитетов» – на западе фактически самостоятельную политику вела Ногайская орда, на востоке – Узбекская. Да и в собственно Золотой Орде дела обстояли все хуже и хуже. Вот вам для примера хроника последних лет.

Великий хан Улу-Мухаммед, взошедший на престол за шесть лет до мятежа Юрия, в 1419 году, уже не мог похвалиться властью над всей Ордой – он практически не контролировал регион нижней Волги, где засел «мятежный барон», сын Тохтамыша Кепек, да и в западной части его власть была непрочной – некоторые татарские ханы отказывались ему подчиняться. Междоусобицы трясли империю как лихорадка.

Через три года после воцарения Улу-Мухаммеда, в 1422 году сепаратисты-узбеки отправляются в набег на недавнюю метрополию, и последовательно разбивают и Кепека, и Улу-Мухаммеда, и его двоюродного брата Давлет-Берди. Все три хана бегут на запад, Кепек пытается закрепиться в Рязанском княжестве, но безуспешно. Тем временем узбеки, вволю погуляв, после трехлетнего грабежа возвращаются в родные степи южного Казахстана. Пока Улу-Мухаммед восстанавливал свою власть после набега, Давлет-Берди, воспользовавшись сумятицей, захватывает Крым. Однако уже в следующем году Улу-Мухаммед выбил его оттуда, но его триумф омрачила пришедшая с Руси эпидемия…

Сами понимаете – могли ли наши предки сколь либо серьезно надеяться на помощь и защиту таких сюзеренов. Мудрено ли, что на Руси, которая была в Золотой Орде была примерно тем же, чем Прибалтика в Советском Союзе – самым «невключенным» регионом империи, автономией, пользующимся максимальной самостоятельностью, – все чаще и чаще задумывались о том, как же им жить дальше…

Меж тем кое-кто на западе внимательно присматривался к «татарской Руси» и всерьез подумывал оторвать этот кусок от умирающей Орды.

Этим «кое-кем» был последний реликт предыдущей «героической» эпохи, единственный из участников Великой Свары, оставшийся к тому времени в живых – великий князь Литовский, «Витовт Кейстутьевич», как его уважительно именуют русские летописи. Пусть этот персонаж осенил своим присутствием только начало нашей истории, он без сомнения заслуживает отдельной главы. И сразу предупреждаю – в Литве мы задержимся надолго.

[1]Карамзин Н.Н. История государства Российского. СПб.: Тип. Н. Глеча, 1819 г. Т.5 С. 393.

[2]цит. по: Г.В. Вернадский. Монголы и Русь. Тверь: ЛЕАН, М.: АГРАФ. 1997. С. 217