– Я до Ортлиба отказала двум мужчинам! – горячо оправдывалась Маргарита. – Раолю Роннаку и Гиору Себесро. Потому что не любила их, а они не любили меня. А мы с градоначальником любим друг друга! Что неправильного в моем поступке? Я совсем не знала Иама… И рядом он был чуть больше суток, но я относила траур всю восьмиду! Всё! Я жить хочу!.. Как эти розы! Епископ Камм-Зюрро сказал, что после траура я должна радоваться жизни, потому что иначе потеряю надежду на милость Божию и паду в Уныние, а мою душу за это сожгут в Пекле!
– Если так говорит наместник Святой Земли Мери?диан в Лиисеме, то конечно… – спокойно говорил брат Амадей, не переставая слегка улыбаться. – И ты, сестра Маргарита, как истинная меридианка исполнила всё верно. Тебе не за что себя корить.
– Тогда что не так?! – топнула девушка ногой у могилы Блаженного.
– Не так – это то, что ты сейчас даешь волю гневу. Если бы ты была права, то не топала бы ногой на храмовой земле, да к тому же на кладбище.
– Пожааалуйста, – взмолилась Маргарита. – Ответьте честно. Что плохого? Мы же любим друг друга!
Брат Амадей шумно выдохнул, а затем наполнил грудь пока еще теплым, но уже по-осеннему свежим воздухом Лиисема.
– Вот видишь, что ты со мной делаешь! – с укором проговорил он и снова улыбнулся. – Я тоже почти гневаюсь. Сестра, – показал он жестом на ограду кладбища, и они направились к розовому саду, – то, что ты и градоначальник любите друг друга, – это замечательно. И я рад… Я искренне желаю, чтобы ваша любовь длилась вечно… Но так не случится.
Маргарита испуганно посмотрела на праведника.
– Вас сейчас объединяет земная любовь, – пояснил он, – яркая и пышная, как буйно растущая зелень в цвету, но такая связь двух душ прочна лишь с виду и даже пагубна. Счастливое супружество основывается на духовной любви, что прорастает, подобно корням, медленно и тихо, поэтому я просил тебя не спешить. Ты еще очень юная особа, нетерпеливая до сердечных страстей, и выходишь замуж, ничуть не обдумав свой выбор и даже не дав себе времени на это. Не спорь, дай договорить. Очень прискорбно, но самые пылкие чувства однажды остынут. Любовь может, как и роза, цвести, давать новые стебли, листья, бутоны, – и она меняется. Каждый день – это иное существо, которое едва не гибнет зимой, но по весне дает новые всходы… Или же не дает всходов и погибает, хотя уход за кустом не изменился… От множества причин погибают и цветы, и любовь. Часто старую любовь убивает новая, какая хочет расти на том же самом месте…
Маргарита хотела возразить, но брат Амадей, поднял палец, пресекая ее слова.
– Я еще не договорил, – сказал он, открывая дверь и проходя с девушкой в храм. – Ты спрашиваешь: «Что не так? И что неправильного?» Не так – это то, что ты совсем не знаешь своего жениха. Ты видишь его лучшую сторону, какую он тебе показывает и какая кажется тебе прекрасной. Но пока ты не узнаешь и не полюбишь того Совиннака, каким его знает весь город, твоя любовь не даст по весне новых ростков. Земная любовь может перейти в духовную, но чаще обращается во вражду, – вот почему я тебе советовал быть более осмотрительной с замужеством.
– Что же мне делать? – спросила растерянная и поникшая Маргарита.
Они медленно шли к вратам по молитвенной зале, вдоль скамеек и ярусов боковых лож.
– Выходить замуж, – ответил брат Амадей. – Или бежать из города с семьей, потому что градоначальник Совиннак, если ты его бросишь у венца, будет пострашнее Лодэтского Дьявола. Послушай… не отчаивайся из-за моих слов. Я вовсе не желал тебя пугать… Я лишь честно ответил на твой вопрос, как ты просила, – и вот… расстроил тебя перед самой свадьбой. Но ведь я человек и могу ошибаться. Да и о чувствах влюбленных я знаю намного меньше тебя, тем более о супружеской жизни. В конечном итоге всё зависит от Божией воли. Не зря Добродетель Любви символизирует птица Феникс, что при смерти сгорает, обращается в пепел и затем возрождается. Поливай свою розу, свою любовь, заботься о ней, оберегай ее. Градоначальник ответит тем же… Я так думаю… надеюсь… Кто знает, быть может, ты сотворишь чудо и изменишь Ортлиба Совиннака.
– Вы в это не верите? – печально усмехнулась девушка.
– Ну… Я обязан верить, даже вопреки тому, что думаю, – ответил брат Амадей, останавливаясь в центре храма, под шатром Юпитера. – Извини… Лгать мне нельзя, хотя порой хочется… Еще я думаю, что ему тебя не изменить – чужим советам, мудрым или нет, ты не следуешь.
Глава XIV
Признательность мертвеца
В середине второй триады Целомудрия планета Венера дарила людям лишний день, и меридианцы радовались празднеству любви и счастья – Венераалию. В эти два дня люди имели самый благой настрой, прощали врагов, одаривали подарками друзей, а тем, кого любили, преподносили красные пряничные сердца. Этот праздник с надеждой ждали девушки-невесты, получавшие в Венераалий стихи и сласти, да юноши, признававшиеся своим избранницам в чувствах. Ночью на Главной площади власти Элладанна устраивали «Бал счастья». В солнечном Лиисеме хорошая погода стояла до начала зимы, и если в Венераалий случался дождь, то он, теплый и безобидный, никого не разгонял по домам, тем более тех, кто пришел в поисках своей второй половины. В первый год сорокового цикла лет «Бал счастья» в Элладанне отменили, но пряничные сердца всё равно краснели на лотках торговцев, да и ночью на площадь собирались прийти знакомиться одинокие горожане.
В первый день Венераалия соседи Жоля и Клементины Ботно вспомнили, что очень их любили, и с утра зачастили в зеленый дом с пустяшными подарками. Добрый дядюшка Жоль, конечно, когда этого не видели гости, злился, раздражался, что его отвлекают, и вовсе не походил на счастливого человека. На заднем дворике, на пестром покрытии из разбитых горшков, ржали шесть лошадей – ими и занимался Жоль Ботно: вместе с Синоли и Филиппом он надевал на них богатую сбрую, яркие попоны в цветах Лиисема, налобники с перьями, закреплял седла. Невеста собиралась ехать в храм на голубоглазой Звездочке, ведь боялась не удержаться в седле, осрамиться перед всем Элладанном и доверяла лишь своей любимице. Старую кобылу триаду приводили в порядок – чесали ей гриву да усиленно кормили. В конце концов ее пятнистое тело затянули желтой попоной до земли, а на лоб прикрепили алое перо. Поводья заменили широкие белые ленты с зубцами – такие же, как на красной повозке Гиора Себесро.
Маргариту, бледную от волнения, полностью нарядили к полудню. В ожидании сватов со стороны жениха – тех, кто сопроводит ее до храма, она оставалась наверху, в своей спальне, с Беати и Ульви. Невеста пыталась рассмотреть себя в ручное зеркальце, но хорошо замечала только то, что нездорово выглядит, и едва не срывалась в нервные слезы по надуманным причинам: богатое подвенечное убранство сделало из Маргариты, вчерашней девчонки, пригожую даму, достойную поэм, прославлений, поклонения. Алое платье простого кроя выгодно подчеркнуло ее фигуру, напоминающая тесьму вышивка с жемчугом и бисером придала наряду торжественности. Плечи невесты обнял белоснежный плащ, ее светлые, золотистого оттенка волосы струились по нему длинными локонами, драгоценный ободок, похожий на венок, обрамлял чело красавицы, а тонкая вуаль мягко обволакивала силуэт девушки и вздрагивала, словно дымка, при каждом ее движении. Ульви и Беати, положив руки на свои выпуклые животы, восхищено наблюдали за подругой и не понимали, почему Маргарита недовольна собой: она без конца кусала губы и щипала щеки, пытаясь вызвать румянец, что раньше никогда ее не подводил.
– Ты – наикрасатющая! – в который раз сказала Беати. – И король взял бы такую в жены! Принц иль герцог – точно. Хватит уж истёрзываться!
– Вот-вота, – поддакнула Ульви. – А ты для его будёшь самовой красившной, пущай прочие и лучше?е. А ежели он любвит, то наглазеет тока на тябя, как Нинно на меня! Крашное сердечко мне поутру задарил!
Напоминание о кузнице было некстати: Маргарита занервничала еще сильнее.
– А, вота чего: он не смогёт бываться, – продолжала болтать Ульви, поглаживая живот, слишком большой для ее срока и худого тела.
«Боженька, спасибо за это!» – выдохнула Маргарита.
– Ужасть дюже как просил его извинять. А он хворый изнуреньем. А работов ныне во! – широко развела она руки. – Энто всё для войску. Не разобидишься?
– Нет, что ты – ответила Маргарита, опять принимаясь щипать свои щеки. – Пусть поправляется, ничего страшного…
– А ничё страшно?го, что я безмушней пойду? – тараторила Ульви. – А то мне все говорют, что лучше?е б я в дому сталася. Ну энто – негоже без мушо-то, кода пуза? экая. А я всем скажу, что ты моя сестра да любимишная подруга – и я тябя в замушничестве не брошу! А пиршство у градначальника! Как можно?? Венчанье в храму Праматери! А я тама так ни разу и не набывала. Сиживай давай в дому! Ага! Но коли и ты так…
– Нет, – успокоила ее Маргарита. – Поступай как знаешь.
Ульви подняла голову, довольно заерзала на кровати и многозначительно посмотрела на Беати.
«Вота! – говорили круглые карие глаза Ульви. – Я былась правая! Нету здеся ничто неприлишного».
Беати, беззвучно отвечая, скривила пухлые губы: «Поглянешь еще – правая былась я!»
– Сватыыы!!! – донесся из коридора ор Филиппа.
Он впервые постучался, а затем его подстриженная и завитая как у Оливи голова высунулась из-за двери. Беати и Ульви стали помогать Маргарите закрыть лицо вуалью.
– Я сама, – отказалась она от их услуг.
Ее подруги удалились, хихикая и вытаскивая за собой любопытного Филиппа, что тоже надел новенький наряд, туго обтягивавший его детское тело.
Маргарита расправила вуаль на лице, глянула на себя в зеркальце и замерла. Голос брата Амадея прошептал ей на ухо: «Ему тебя не изменить».
– Да, не изменить, – сказала она своему отражению, превратно понимая слова праведника. – Госпожу второго сословия из меня не сделать. Как не рядись – я посудамошка с улочки бедняков и неудачников.
Но тут же она отмахнулась от таких суждений – всё ж не с герцогом венчается, а Ортлиб Совиннак сам имел схожее с ней происхождение, значит, если она будет стараться, то справится. Маргарита еще раз посмотрела на свое лицо, закрытое полупрозрачной вуалью, закинула шлейф на левую руку, перекрестилась и с зеркальцем в руках вышла за дверь.
В гостиной Оливи впервые посмотрел на Маргариту с уважением, и без слов она поняла, что сужэн более не считал ее дурехой – что он оценил ловкость, с какой она устроилась в жизли подле «богатого старика». Гиор Себесро явился один, без спутницы, да и затяжелевшая Залия осталась дома с матерью. Черноглазый суконщик доставил красную телегу, привел несколько лошадей, одел всю родню и был готов дальше помогать, однако не по желанию, а из чувства долга. В сторону Маргариты от него словно задувал зимний холодок. Там же, в гостиной, находился высокий, благообразный молодой мужчина. При виде распрекрасной невесты его лицо не выразило ничего, кроме, казалось, скуки.
– Идэ?р Мона?ро, – поклонившись, представился он.
Невеста и сват жениха первыми прошли во двор, а за ними все остальные.
«Гиор и этот мужчина, Идер, могли бы быть братьями, хотя ничуть не похожи, – думала по пути Маргарита. – У Монаро красивые, тонкие черты лица, Гиора же как будто наспех обтесали, а выражение их лиц одно: ни радости, ни огорчения… Маски, а не лица. И оба санделианцы».
В ее памяти всплыло название раны Иама – «санделианский поцелуй», но она лишь подивилась совпадению – санделианцев, подданных самого большого королевства Меридеи или имевших корни оттуда, по всему континенту насчитывалось несметное множество людей.
Дед Гибих, ожидая невесту около Звездочки, расчесывал бороду деревянным гребнем Ульви; более прихорашиваться он не стал: его коричневые кожаные чулки, порванные на коленке, воняли за пару шагов, за поясом привычно торчал топор.
– Пущай Боже подаст те счастия и любвови, девчона, – сказал старик Маргарите, целуя ее сквозь вуаль в лоб. – Ужо в сей-то разок, точна боле не воротайся. Звёздочку-то тока воротай – куды мне без ею?
Маргарита кивнула и обняла его. Теперь у нее будут породистые лошади, подобные гнедому рысаку Гиора: с лоснящимися боками и ухоженной гривой. Звездочка вместе со всем остальным уйдет в воспоминания о Безымянном проезде.
Идер Монаро подержал под уздцы кобылу, пока невеста садилась в женское седло (громоздкое сооружение с подушечкой на сиденье, тремя ступеньками, рогом-ухватом для правой ноги и полукруглой спинкой, за какую также можно было держаться). Дядя Жоль взобрался на красную повозку и взял поводья; к нему сели тетка Клементина, Беати и Ульви. Филипп поехал верхом и от такой почести делал важное лицо, хотя в седле держался неуверенно, а на лошадь даже с приступки еле-еле залезал.
Вскоре свадебная колонна с шутками и пересмешками довольных родственников невесты двинулась по узкому тихому тупичку за Судом. Последнее, что Маргарита увидела, оглянувшись на зеленый дом, – это как дед Гибих закрывает ворота.
