Мирэя подхватила Олвика на руки и направилась прочь из деревни. "Ты, Олвик, тоже ее зверь. Однажды ночью перегрызешь мне горло и поспешишь к ней похвастаться выполненным заданием", – всхлипывала несчастная Мирэя. Но оставаться одной не хотелось, нужно было хоть кому-то поплакаться. Олвик преданно смотрел на нее, и, казалось, все понимал. Он никому не расскажет о ее слабости. И не загрызет.
Грибуны суетились, приводя в порядок дома. Был вечер, а этот народец не любит укладываться спать в беспорядке. Поэтому никто не заметил, как ушла их гостья.
Из домика на окраине деревни доносилось пение. Мирэя стиснула зубы, чтобы не разрыдаться. Она знала, кто поет ей прощальную песню.
Мудрена видела из окна, как удаляется в сторону леса возлюбленная Юниэра и не остановила ее.
Всю ночь и весь день блуждала Мирэя, не разбирая дороги. Она исцарапала ноги, порвала и испачкала платье; да и Олвик больше не был снежно-белым. Голод мучил ее, а где добыть еду, она не знала. Теперь она удивлялась своей глупости. Уж если она собралась уходить, то нужно было подумать обо всем заранее. Поход по диким землям Крора, да еще в одиночку, это борьба за выживание, а не прихоть сумасбродной неженки. Мирэя поняла, что добровольно обрекла себя на голодную смерть. А как страшно было ночью, сколько шорохов и звуков, которые она просто не замечала, когда шла в Веселку с Юниэром и грибунами. Теперь же она дрожала, прижимая к груди теплый комочек. Но Олвик был еще слишком мал, чтобы выручить ее из беды.
Чудом она вышла вечером к той же роще, где Юниэр когда-то нашел вкусные и питательные плоды. О, она их сразу узнала! Поблагодарив всеблагую Явь, Мирэя наелась от души и посмеялась над Олвиком, который, вгрызаясь в мякоть плода, почти исчез внутри него, – только короткий хвостик торчал наружу.
"Все будет хорошо, – уговаривала себя Мирэя. – Нельзя было обижаться на Юни. Надо было обуздать гордыню и помочь Мудрене вывести его из состояния невменяемости. Не может быть, чтобы он разлюбил меня. Наверное, опомнился уже и сходит с ума. Переживает, места себе не находит. Может быть, уже бросился на поиски. Такому следопыту, как Юни, ничего не стоит найти меня. Мы скоро встретимся, он обнимет меня крепко и скажет: "Любимая моя девочка, ты одна у меня на свете". С этими мыслями Мирэя уснула, улыбаясь во сне. За сутки, проведенные в лесу, она поняла, как невыносимо быть одной.
Но Юниэру становилось все хуже и хуже. Он бредил, не приходя в сознание, и рвался на поиски потерянной звезды. Мудрена знала, что отпускать его нельзя и накрепко привязала веревками к лежанке. Он пытался порвать путы, как только прекращался нагоняемый ею целебный сон, и проклинал все на свете. А она без устали твердила заклинания и терпеливо ждала.
Утром, прежде чем открыть глаза, Мирэя почувствовала, что над ней кто-то стоит. Она стремительно вскочила и увидела аккуратную старушку с голубыми глазами.
– Доброе утро, дитя мое, – проворковала та самым любезным голосом. – Что ты делаешь одна в лесу? Странно.
– Я иду в гости к грибунам, в Веселку, – сказала она первое, что пришло в голову. Может, бабуся поможет ей вернуться назад.
– Не желаешь ли и ко мне в гости заглянуть? Молока попить, – пригласила старушка
– Вы здесь живете? – недоверчиво спросила Мирэя. – В лесу?
– Ну почему? – рассмеялась старушка, – в доме, конечно. В красивом доме с роскошным садом.
"Почему бы и не зайти?" – подумала Мирэя.
– Хорошо, мы не возражаем, – улыбнулась она, вытащив на свет Олвика.
При виде щенка глаза старухи заблестели.
– Какое очарование! Малюсенький, хорошенький!
Она взяла Олвика на руки и пригласила Мирэю следовать за ней.
– Как звать тебя, красавица? – спросила она по дороге.
– Мирэя, а вас?
– Вэнили, серебряная садовница.
Старушка привела гостью к себе домой и показала сад. Тогда Мирэя поняла, почему ее так звали. Никогда она не видела столько цветов сразу. В волшебных садах Горудуна тоже было красиво, но растения казались искусственными, а у Вэнили цвели и дивно пахли живые розы, тюльпаны, лилии, нарциссы.
– Какое замечательное занятие вы себе выбрали! – воскликнула Мирэя. – У вас редкий по красоте сад.
– Оставайся, погостишь, – радушно пригласила Вэнили.
И Мирэе захотелось немного пожить у приветливой старушки. Она вспомнила о далеком Сундаре и дворцовых садах. Природа Крора была суровее, чем в ее краях, и Мирэя соскучилась по теплым светлым краскам и ароматам любимых цветов.
"Но мне надо вернуться к Юниэру, – подумала она нерешительно. – Нет, подожду еще день. Дам ему возможность найти меня". – Все-таки она опасалась, что, вернувшись, увидит Юниэра, привороженного чарами к Мудрене.
Мирэя поведала Вэнили свою историю, умолчав о Сундаре, представившись обыкновенной девушкой. Ей необходимо было поделиться с кем-нибудь чувствами, особенно, по поводу последних событий. Старушка утешала ее, говорила, что, конечно же, муж придет за ней, и она, Вэнили, порадуется их встрече.
Разоткровенничалась и Вэнили. Она рассказала о своем сыночке – смелом охотнике, о том, какие надежды возлагали на него они с мужем, как хотелось бы им вернуться на родину, и о том, как редко навещает теперь их сын, потому что пошел в ученики к магу.
Мирэя слушала невнимательно, ее занимала собственная история.
Потом она гуляла по саду, и голова кружилась от тончайших ароматов и обилия красок. Олвик гонялся за бабочками. Почувствовав усталость, они ушли подальше от дома, взобрались на холм и растянулись на солнышке. С холма открывался вид на тропинку, ведущую к домику старушки. Лес в этом месте выглядел обжитым и ухоженным, и странно было думать, что такое дружелюбное место окружают темные чащи.
Мирэя разомлела от тепла и тишины и чуть было не уснула. Но взглянув случайно на тропинку, обмерла от ужаса. Огромного роста мужчина с топором и связкой окровавленных кроликов в руках шагал к дому. Вид у него был зверский.
"Он же прямо к Вэнили идет", – испугалась девушка и кинулась бежать, чтобы предупредить хозяйку.
Вэнили удивленно выслушала взволнованную Мирэю.
– Что тебя так поразило, деточка?
– Надо спрятаться, сюда идет страшный человек.
– Где? – Вэнили выглянула за калитку.
– Ты меня обижаешь, – сказала она. – Это мой муж возвращается с охоты. Может, Рубан грубоват на твой деликатный вкус, но для меня он полон мужественной притягательности.
– Простите, я не знала, – только и могла выговорить Мирэя.
– Как же ты напугал нашу гостью, милый! – вышла навстречу мужу Вэнили.
– Кто это сюда забрел? – голос у Рубана был свистяще-шипящий, как у простуженного человека.
"Уж лучше бы он ревел", – подумала Мирэя.
Рубан впился в нее взглядом и растянул губы, изображая улыбку. Мирэя невольно шарахнулась в сторону.
– Только кролики на этот раз, – прохрипел Рубан, бросая к ногам женщин кровавые тушки. Тут Рубан заметил Олвика и протянул к нему мохнатые клешни.
– Это не еда! – воскликнула Мирэя поспешно.
– Неужели снежный волк! – лицо Рубана сложилось в гримасу, которая, должно быть, означала удивление или радость.
Уловив растерянное выражение на лице Мирэи, старушка объяснила:
– Рубан хорошо знает этих волчат. Было время, когда он сам их выращивал, возился с ними.
– Самое радостное было время, – заметил Рубан. – Иди-ка я пощупаю тебя, брат-волк.
– Руки помыл бы сначала, – предупредила его Вэнили. – Вымажешь щенка в крови, он же белый.
