Четвертая высота
– К волку?! – ахала и всплёскивала руками по-друга.
– Да что ты! – успокаивала её Гуля. – Если волка покормить, его можно потом гладить и трепать, как домашнюю собаку, а он будет лежать на спине и от радости скалить зубы. Хоть сама проверь!
Но Вале совсем не хотелось проверять…
Солнце всё не показывалось. Лето кончалось. В погоне за солнцем киностудия решила выехать из Киева.
Перед отъездом Гуля отправилась ещё раз в зоопарк – попрощаться со своими медвежатами.
За лето они сильно выросли и стали похожи на медведей. Но Гуля, которая навещала их чуть ли не каждый день, не замечала этого. В последний день перед отъездом она, как всегда, вошла к ним в клетку и принялась играть с Гришкой. И вдруг она почувствовала, что кто-то тянет её сзади за ногу. Она оглянулась. Это был второй медвежонок – Мишка. Он стоял на задних лапах, переваливаясь с боку на бок. Гуля нагнулась к миске с водой и побрызгала ему морду. Он фыркнул, отряхнулся и вдруг, видно обидевшись, так крепко обхватил Гулю лапами, что она почувствовала, как у неё затрещали косточки.
Она бросилась к выходу. Медведи – за ней. Гуля дёрнула дверцу – не открывается. Заперта снаружи. Да что же это такое? Кто мог запереть её в клетке с медведями? А медведи дышат прямо ей в лицо, сопят, стараются поймать. То ли играют, то ли сердятся.
Кое-как вырвалась Гуля из тяжёлых медвежьих лап и вскарабкалась по приставной лестнице, стоявшей в клетке. Оба медведя, не теряя ни минуты, полезли за ней. Вот и последняя ступенька – дальше лезть некуда.
Гуля поглядела по сторонам и, сразу решившись, спрыгнула вниз, на землю. Прежде чем медведи успели спуститься вслед за ней, она уже юркнула в кормушку и на четвереньках вылезла наружу.
– Что ж ты не кричала? – услышала над собой Гуля чей-то дрожащий голос.
Она поднялась на ноги и увидела двух своих приятелей-юннатов, Клюкву и Кильку. По-настоящему их обоих звали Николаями, а Клюквой и Килькой прозвали только для различия. У Клюквы были очень красные щёки, а Килька был тощ и вертляв, словно килька.
– Что ж ты не кричала? – повторил Килька. – У нас с Клюквой было условлено: открыть, чуть только ты закричишь. А ты будто воды в рот набрала – молчишь и молчишь. Мы и думали, что всё в порядке.
– Это, значит, вы меня заперли?
– Мы.
– Да зачем же?
– Ну для того, чтобы посмотреть… – сказал Килька.
– Чтобы испытать твою храбрость, – перебил его Клюква. – Валька нам говорила, будто ты никого не боишься, даже к старому волку в клетку ходишь. Вот мы и хотели проверить сами…
– Проверить хотели? – переспросила Гуля, еле переводя дыхание после возни с медведями. – А вот я вас запру обоих в клетку с тиграми и проверю, какие вы будете!..
– Да ты не сердись, Гуля, – виновато сказал Клюква. – Если бы ты хоть пискнула, мы бы тебя сразу выпустили, а ты молчишь.
Гуля ничего не ответила и, махнув рукой, пошла к воротам зоопарка. На повороте она оглянулась. Килька и Клюква всё ещё стояли на месте и о чём-то горячо разговаривали, размахивая руками.
На другой день студия выехала из Киева.
Среди отрогов Карпат, на зелёных берегах Буга, ребята провели конец лета.
Куда только не заведёт, не забросит киноактёров судьба!
Гуля вместе с остальными ребятами жила в белой колхозной хате, распевала по вечерам украинские песни, купалась в быстрой горной речке. Это было славное время…
Книжки, которые Гуля привезла с собой, так и лежали на дне чемодана. Только иногда, во время съёмки или на отдыхе, возвращаясь с далёкой занятной прогулки, Гуля с тревогой вспоминала про свои школьные дела.
«Им-то хорошо, – думала она, поглядывая на взрослых актёров, – снимайся сколько хочешь – тебя на второй год не оставят. А тут неизвестно, что и делать: то ли сниматься, то ли купаться, то ли географию повторять. Э, ладно! В городе буду учить реки и горы, а здесь есть свои – настоящие!»
Но и в городе заниматься школьными делами ей не пришлось. В первый же день после своего возвращения в Киев она слегла в постель.
Сначала она прилегла на минутку, даже не раздеваясь. Ей казалось, что она просто устала с дороги. Болела голова, кололо в ухе. Ужасно хотелось пожаловаться кому-нибудь, но мамы в городе не было – уехала на три-четыре дня в командировку. А жаловаться чужим она не любила.
– Что с тобой, Гуля? – спросила ее соседка. – Ты больна?
– Нет-нет. Это я роль учу. Мне придётся играть в картине больную девочку, – выдумала Гуля.
– Очень уж ты хорошо играешь эту роль! – сказала соседка. – Дай-ка я твой лоб пощупаю. Ишь ты, и температура даже поднялась!
Она укрыла Гулю одеялом и тихонько вышла из дому.
Через несколько часов Гулина мать получила телеграмму: «Приезжайте немедленно Гуля больна».
«Только бы не закричать!»
В комнате было тихо и темно. Настольную лампу мама завесила своим шёлковым платком, шторы на окнах были опущены.
– Где же больная? – спросил старичок доктор, протирая очки.
Мама приподняла платок, накинутый на абажур.
– Вот она, доктор, полюбуйтесь.
Доктор сел на стул возле Гулиной постели.
– Я так и знала, что этим кончится, – жаловалась мама, снимая повязку с Гулиной головы. – Вы подумайте, такая холодная осень, а она снималась в одном платье под проливным дождём!
– Мы этого дождя только и ждали, – сказала Гуля. – Сначала нам нужно было солнце, а потом настоящий проливной дождь.
Доктор покачал головой:
– Да, нелёгкая у тебя, девочка, профессия. Очень нелёгкая.
Он наклонился над Гулей.
– Отрежьте мне это проклятое ухо, доктор, – сказала она вдруг решительно.
– Это ещё зачем? – удивился доктор.
– Чтобы нечему было болеть!
Доктор засмеялся:
– А если голова болит, так и голову отрезать прикажешь? Нет уж, милая, ухо я тебе оставлю, а проколоть его проколю. Легонько-легонько. Ты не бойся.
– А я и не боюсь, – ответила Гуля.
– Правда? – спросил доктор. – Посмотрим!
Утром он пришёл с целым чемоданом инструментов.
– Ты и в самом деле не боишься? – спросил он, поглядывая на Гулю из-под очков. – Может, вчера сгоряча прихвастнула? Температура-то у тебя была порядочная.
– И сегодня не боюсь, – возразила Гуля. – Только колите поскорее!
– Ишь ты, какая торопливая! – удивился доктор и стал раскладывать на чистой салфетке какие-то блестящие ножички и длинные иголки.
Гуля искоса поглядывала на все эти серебряные штучки и думала: «Только бы не закричать! А то сказала, что не боюсь, а вдруг как заору во всё горло! Вот будет стыдно…»
– Ну, моя душенька, – начал доктор, подходя к постели с чем-то острым и блестящим в руке, – мама тебя немножечко подержит.
– Не надо, – попросила Гуля. – Когда держат, гораздо страшнее. Я лучше сама буду держать маму за руку.
И она крепко стиснула мамину руку своими горячими от жара пальцами.
– Ну, вот и всё, – объявил доктор.
Гуля перевела дыхание и открыла глаза.
На руке у мамы отпечатались все Гулины пальцы – пять красных пятен.
– Тебе было больно? – спросила мама.
– А тебе?
Мама засмеялась.
А доктор посмотрел на Гулю как-то особенно серьёзно и ласково.
– Уважаю, искренне уважаю! – сказал он и принялся укладывать в свой чемоданчик блестящие иголки и ножички.
Когда доктор наконец ушёл, Гуля призналась маме:
– Я почему-то ужасно рада. И сама не понимаю почему. Нет, понимаю. Во-первых, потому, что мне легче. Во-вторых, потому, что операция уже прошла, а в-третьих, потому, что я не кричала. Ты знаешь, ведь мне было очень больно и страшно.
– Знаю, Гуленька, – улыбнулась мама. – И знаю, что ты у меня молодец. А теперь постарайся уснуть: тебе после операции надо как следует отдохнуть.
– И стараться нечего, – ответила Гуля. – Мне ещё никогда в жизни не хотелось спать так сильно, как сейчас. Да и ты от меня отдохнёшь.
И она уснула глубоко, крепко.
Так началось выздоровление.
Гуля лежала в чистой, свежей постели, умытая, весёлая, с книжкой в руках. Ей радостно было глядеть в окошко и следить, как час за часом облетают деревья во дворе. Радостно было читать новое и перечитывать старое: ей казалось, что ещё никогда она не понимала всё так хорошо и ясно, а стихи никогда не запоминала так быстро, как сейчас.
Знакомые ребята часто навещали её и приносили то последние цветы, то первые яблоки и груши.
Как-то раз, когда Гуля, не читая, лежала с раскрытой книгой Лермонтова в руках и без конца повторяла всё те же строчки:
Да, я не изменюсь и буду твёрд душой,Как ты, как ты, мой друг железный… –в передней раздался робкий звонок.
Дверь отворили, но долго никто не входил в комнату. Гуля слышала только чьё-то покашливание и прерывистый, приглушённый шёпот.
– Да что там такое? Мама, кто пришёл?
– Мы с Килькой! Мы с Клюквой! – ответили из передней два голоса.
– Ну так что ж вы топчетесь? – закричала Гуля. – Входите скорей!
Они вошли и сели рядом на один стул.
– Ну, рассказывайте же! Да что вы молчите? Какие новости в зоопарке?
– Никаких, – ответил Килька. – Вот только новых змей привезли. Тропических.
– Субтропических, – поправил Клюква. – Из Абхазии.
– Сколько штук? – спросила Гуля.
– Пятьдесят четыре, – сказал Клюква.
– Пятьдесят шесть, – поправил Килька.
– Да ведь это же очень много!
– Порядочно, – согласился Клюква.
Гуля удивилась:
– А вы говорите, нет новостей! Ну, ещё что?
– Старый волк умер.
– Да что вы! Как жалко!
– Зато трёх новых волчат привезли. Мы взяли над ними шефство. Два тихонькие, а третий сразу удрал и загрыз двух павлинов.
Гуля даже подскочила:
– Как же так?
– Сторож недосмотрел. Но его поймали и заперли.
– Кого? Сторожа?
– Волчонка!
– А вы-то что же смотрели?
– Мы смотрели в это время змей.
– Эх вы! Не шефы, а воро́ны!
Килька и Клюква смущённо переглянулись.
Потом Килька со вздохом развернул газетный свёрточек и вынул из него два павлиньих пера.
– Это тебе на память.
Гуля укоризненно посмотрела на ребят:
– Оставьте себе на память. Будете вороны в павлиньих перьях.
Мальчики засмеялись:
– Мы и так запомним! А ты бери. Красивые пёрышки!
И действительно, перья были великолепные. На одном глазок был синий с золотом, на другом – зелёный.
Посидев ещё немного молча, Килька и Клюква собрались уходить. В дверях они остановились.
– Да, чуть не забыл! – спохватился Килька. – У нас собрание было. Делили всех на три группы – на ударников, кандидатов в ударники и на срывщиков.
– А куда я попала? Небось в срывщики?
– Нет, в ударники.
– Да я же больна!
– Это не считается. Вот мы здоровые, а попали только в кандидаты.
– Из-за павлинов, – сказал Клюква.
– Из-за волчонка, – поправил Килька.
И они ушли.
История с географией
Гуля выздоровела.
Её несколько раз сняли ещё для картины «Солнечный маскарад» (теперь уже не на открытом воздухе, а в павильоне кинофабрики), и Гуля поехала в Одессу – в свою школу.
Незадолго до отъезда она начала заниматься, чтобы догнать класс. Но оказалось, что взялась она за дело слишком поздно. Класс успел уйти далеко вперёд. И у Гули началось очень трудное время.
Ей было тем тяжелее чувствовать себя «неуспевающей» ученицей, что она была теперь у всех на виду. О ней писали в газетах, многие помнили её по кинокартинам, и совсем незнакомые ребята на улице узнавали её:
– Смотри, Василинка из кино!
– Верно! Она самая. Дочь партизана!
Знакомясь с Гулей, взрослые обычно говорили ей:
– А-а, Гуля Королёва! Как же, как же, знаем про тебя, видели. Ну а как ты учишься? Конечно, отличница?
– Нет, – угрюмо отвечала Гуля и старалась поскорее отойти в сторону.
Из Москвы приехала в Одессу на кинофабрику журналистка. Она забросала Гулю самыми разнообразными вопросами: давно ли Гуля снимается, какие из своих ролей любит особенно, чувствует ли удовлетворение от своей работы.
– Нисколько не чувствую, – ответила Гуля.
– Ах вот как? И ты не собираешься быть артисткой?
– Не собираюсь.
– Интересно, – заметила журналистка и стала что-то записывать в своём блокноте.
Это совсем смутило Гулю, и она перестала отвечать на вопросы. Но журналистка не отступала:
– Что ж ты молчишь? Трудно сниматься в кино?
– Трудно, – ответила наконец Гуля.
– Почему же трудно?
– Нужно стоять неподвижно, а мухи кусают за ноги.
Журналистка всплеснула руками и засмеялась. Гуля и сама не могла удержаться от улыбки.
– Ну а как ты учишься? Конечно, отлично?
– Плохо, – сказала Гуля, и улыбка сразу сбежала у неё с губ.
– Неужели плохо? – удивилась журналистка и отодвинула блокнот.
Гуля ничего не ответила. Она не могла признаться, что учение стало для неё в последнее время больным местом.
Однажды Гуля вернулась домой из школы вся в слезах. Бросив портфель с размаху на диван, она уселась на подоконнике и забарабанила по стеклу пальцами.
– Ну вот, – сказала она, – теперь целая история!
– А что опять случилось? – спросила мама. – Какая история?
– С географией! – ответила Гуля. – Сегодня вызвали, а как я могу отвечать, если я ничего-ничего не знаю?!
– Отчего же ты ничего не знаешь?
– Да я же полгода пропустила!
И, закрыв лицо ладонями, Гуля залилась слезами.
– Вот честное пионерское, – говорила она, плача, – всю жизнь теперь буду заниматься только одной географией. Бог с ним, с кино, если от него такие неприятности!
Мать несколько минут смотрела на Гулю молча.
– Вот что, Гуля, – произнесла она наконец, – давай поговорим с тобой серьёзно. О чём ты плачешь?
– Если бы ты знала, как мне было стыдно сегодня на географии, ты бы не спрашивала!
– А кто в этом виноват?
– Да ведь не могу же я два дела разом делать – и сниматься и учиться!
– Ну перестань сниматься.
– Жалко очень.
– Тогда брось школу.
– Что ты, мама! Разве это можно?
– Отчего же? Чем так учиться, как ты сейчас, лучше совсем бросить. Кино тут ни при чём. Просто у тебя нет характера.
Гуля посмотрела на мать обиженно и насухо вытерла слёзы.
– Как это – нет? – спросила она.
– Конечно нет, – подтвердила мама. – Сколько людей на свете должны и работать и учиться. И прекрасно успевают. А ты не успеваешь ничего. Возишь с собой целый чемодан книжек, а не можешь заставить себя открыть их. Ну, что поделаешь! Видно, придётся помочь тебе.
– Как – помочь?
– Взять репетитора, что ли. Пусть он тебя подтянет.
Гуля закусила губу.
– Вот пойду завтра к вашему директору, – спокойно продолжала мама, – и спрошу у него, не может ли он порекомендовать какого-нибудь студента или старшеклассника. А может быть, отличника из вашего класса.
– Нет уж, – негромко сказала Гуля и упрямо опустила голову. – Не хочу я.
– Почему же? Тебе легче будет…
– Нет уж! – повторила Гуля, решительно вставая с места. – Не надо мне репетитора. До этого дело ещё не дошло.
Вторая высота
Несколько месяцев боролась Гуля с географией, историей, алгеброй, а главное – с собой.
Выучить как следует уроки на завтра, хорошо, с блеском ответить один раз было не так трудно. Но наверстать всё потерянное, пропущенное, вечно догонять, догонять, возвращаться назад, учить то, что другие уже давно выучили, – для этого и в самом деле нужно было много выдержки и терпения.
Подошли экзамены.
Балконная дверь и окна открыты настежь, и в комнату доносится медовый запах лип и акаций. Совсем близко, за поворотом тихой улицы, гремит и движется море. Не так-то легко усидеть в такой чудесный день дома, особенно когда тебе всего тринадцать лет и на берегу тебя ждёт лодка.
Но Гуля разложила на столе книги, на стене развесила географическую карту и вместе с подругами готовится к экзамену.
– Наша страна – самая большая из всех стран мира, – торжественно начинает она рассказывать первую главу учебника географии.
Гуля рассказывает, а подруги её, которым она придумала смешные прозвища – Лёля Пончик и Лина Блин, – тоже не теряют времени даром: Лина раскрашивает зелёным карандашом пальмы на набережной Батуми в учебнике географии, а Лёля рисует на обложке алгебраического задачника портрет почтмейстера Шпекина[11].
Гуля строго и пристально смотрит на Лёлю и Лину.
– По рисованию экзамена не будет, – говорит она, – а на географии вы прова́литесь. Вы даже не слушаете, что я рассказываю.
Лёля и Лина откладывают в сторону свои карандаши.
– Ну что ты! Как это – не слушаем! Рассказывай!
Гуля крупными шагами прошлась из угла в угол.
– Чтобы проехать в курьерском поезде нашу страну с западной границы во Владивосток, надо ехать двенадцать суток…
– Вот было бы хорошо! – задумчиво говорит Лина. – Едешь, едешь – и никаких тебе географий…
– Ну, положим, без географии ты далеко не уедешь, – говорит Гуля и открывает новую страницу в учебнике. – Теперь – моря. Хочешь ты поплавать по морям, Пончик?
– Я и так буду плавать на экзамене. Рассказывай ты, а я запомню.
Гуля долго рассказывает про моря, а Лёля и Лина, облокотившись на стол, слушают, как шумит за окном настоящее море.
– Выкупаться бы!.. – вздыхает Лина.
– Погоди, – говорит Гуля, – успеешь. Теперь – горы. Рассказывай ты.
– Я? – пугается Лина. – Я знаю только животный мир тундры.
– Сама ты тундра! Ну, давай, не ленись, рассказывай!
– Ты начинай, а я потом…
Втроём, время от времени заглядывая в книжку, они одолевают горы.
– Жа-арко! – стонет Лёля. – Ну пойдём хоть разочек выкупаемся. Голова свежее станет!
– Нет, – неумолимо отвечает Гуля. – Заниматься так заниматься! Нам надо пройти всю географию.
– Всю! За раз! А завтра?
– Завтра будем повторять.
– А когда же купаться?
Гуля ничего не ответила.
До пяти часов вечера она продержала Лёлю и Лину в комнате. Когда она наконец захлопнула книгу, они даже не поверили своему счастью.
– Неужели закончили, Гуля?
– Закончили! Теперь – к морю! Вы что – думаете, мне не хотелось купаться? Ещё больше, чем вам.
И все три девочки наперегонки помчались по переулку в ту сторону, откуда доносился тяжёлый, гулкий морской шум. Белая с красной полосой лодка отчалила от берега.
– Пусть она сама плывёт, – предложила Гуля и, подняв весло, легла на корму.
Упругие зелёные волны мерно приподнимали и опускали лодку. Солёный ветер свежей ладонью прикасался к разгорячённым щекам девочек, трепал их волосы и воротники.
Гуля жадно глотала вкусный морской воздух.
– Ой, девочки, – воскликнула она, – как хорошо, как интересно жить на свете!
– Да, было бы хорошо, – вздохнула Лина, – если бы только экзаменов не было.
Гуля на минуту задумалась.
– А я люблю экзамены, – сказала она медленно. – Хоть и страшновато бывает, а хорошо.
– Гулька, ты врёшь!
– Нет, честное слово, не вру. Знаете, девочки, у меня перед экзаменом такое чувство бывает, как перед прыжком в воду. И холодно и страшно, а прыгнешь – и сразу станет жарко и весело.
Лёля пожала плечами:
– Ну, кому весело, а кому и не очень.
– А это от тебя зависит, чтобы было очень.
…И вот наступил день экзамена. Утро выдалось какое-то особенное – синее, чистое, словно его выветрили морские ветры, омыли морские волны.
Гуля надела белое, только что выглаженное платье. Ей было приятно, что оно такое светлое, свежее – без единой морщинки, без единого пятнышка. Внимательно глядя в зеркало, она причесала волосы и пошла в школу.
Мать долго стояла у окошка и глядела ей вслед. Такая сосредоточенная и радостная уходила Гуля прежде только на съёмку.
В классе было тихо и торжественно. На доске коричневыми, зелёными и голубыми пятнами пестрела огромная карта СССР.
Учительница географии Вера Андреевна, седая, спокойная, в незнакомом парадном платье, экзаменовала Гулину подругу Лёлю. Ассистенты внимательно слушали еле внятное бормотание Лёли. Указка в её руке растерянно бродила по карте, словно не знала, на чём остановиться.
– Засыпалась! – с ужасом шептала у Гули над ухом её соседка Лина. – И я тоже засыплюсь. Ой, до чего я боюсь! А ты?
Гуля подумала: «Боюсь?» И ответила:
– Нет, не боюсь!
И когда до неё донёсся голос Веры Андреевны: «Королёва!» – Гуля стремительно сорвалась с места. Кто-то из ребят даже засмеялся. Но она, не оглядываясь, бросилась к столу экзаменаторов с таким видом, словно это был не стол, а барьер, который ей нужно было во что бы то ни стало взять.
Ей показалось, что Вера Андреевна посмотрела на неё как-то сбоку, опасливо и недоверчиво, и Гуля сразу вспомнила тот несчастный и позорный день, когда она стояла опустив голову у этой же самой «немой» карты и не могла показать ни одной реки, ни одной горы. Странное дело: тогда она и в самом деле была немая, эта большая географическая карта, и ровно ничего, ну как есть ничего не говорила Гуле, а теперь стоило только взглянуть на неё – и она каждой своей чёрточкой, каждой извилиной начинала напоминать и подсказывать.
– Возьми билет, Королёва, – сказала Вера Андреевна.
Сердце у Гули ёкнуло и на мгновение остановилось. Она поглядела на одинаковые клетчатые листки бумаги.
«Который же из них мой? Ну, пусть этот – третий слева».
Она развернула билет и громко прочла:
– «Восточно-Сибирская часть СССР».
И сейчас же память послушно открыла перед ней ту самую страницу учебника, на которой было написано:
«Восточно-Сибирская горная страна расположена между рекой Енисеем и берегами Тихого океана».
И, сделав над собой усилие, чтобы не говорить по учебнику слово в слово, Гуля не переводя духа принялась рассказывать.
Длинная деревянная указка, следуя за её рассказом, легко скользила по карте, то обрисовывая чёрные извилины рек, то обводя голубые окошки озёр.
Вера Андреевна слушала её сначала с тревогой, потом с удивлением, потом с какой-то особенной, задумчивой улыбкой. Когда Гуля на минуту опустила указку, Вера Андреевна посмотрела на своих ассистентов горделиво и вопросительно. Казалось, она хотела спросить их: «Видите, какова?»
– Очень хорошо! Очень хорошо! Отлично! – в один голос сказали ассистенты.
И Гуля, положив указку на стол, тихонько пошла на своё место. Щёки у неё горели, а губы сами собой продолжали шевелиться: должно быть, они всё ещё рассказывали что-то про Восточную Сибирь.
Домой она влетела как буря.
– Мама! «Отлично»! – крикнула она ещё с порога.
И вдруг, словно поражённая какой-то неожиданной мыслью, Гуля замолкла и села у стола, опустив голову на руку.
– О чём ты, Гуленька? – спросила мама.
– Не знаю, как тебе сказать, – ответила Гуля задумчиво. – Грустно немножко.
– Грустно? – удивилась мама. – Отчего же? Ведь ты сегодня победительница.
– Да нет, не грустно. Я не так сказала. Пусто как-то. Вот понимаешь, столько дней я спешила, гнала, боялась не успеть. А теперь будто с поезда на ходу спрыгнула. Приехали! Некуда дальше.
Мама покачала головой:
– Что ты, Гуля! Какое там приехала – твоя дорога только начинается. Разве ты сама не чувствуешь?
– Да, конечно, – сказала Гуля. – А знаешь, мама, сегодня на экзамене мне почему-то вспомнилось, как я барьер брала. Помнишь, в «Дочке партизана»? Сивко меня чуть не сбросил тогда. И сбросил бы, если бы я на него не рассердилась как следует.
– А теперь ты на кого рассердилась?
– На себя… Шутка ли сказать, до того дошло, что ты мне чуть-чуть репетитора не наняла! Репетитора!..
– Это я тебя только пугала, Гуля.
– Хитрая! Знала, чем пугать. Ну вот, я испугалась да со страху и расхрабрилась. Взяла второй барьер.
– Этот барьер, Гуленька, повыше прежнего. А дальше будут и ещё выше.
– И те возьмём! – закричала Гуля и вдруг подбросила свёрнутую трубкой карту до самого потолка.
– Тише, Гуля, что за неуважение к географии!
Гуля ловко подхватила свёрток на лету.
– Нет, я её уважаю, я её обожаю. Только до осени я запрячу все эти карты куда-нибудь подальше! Да и учебник заодно.
Письма отовсюду
Однако же и карты и учебник географии опять понадобились Гуле. И даже очень скоро.
У неё завязалась самая удивительная переписка, в которой было бы нелегко разобраться, если бы под рукой не было карты СССР и старого, заслуженного учебника географии.
На имя Гули по адресу кинофабрики со всех концов нашей страны стали приходить бесчисленные письма. Гуля подолгу рассматривала карту, отыскивая области и города, откуда эти письма приходили.
«Дорогая, уважаемая артистка Гуля! Картину, где вы играете, я смотрел с ужасным волнением. Да не я один, а все мои товарищи – красноармейцы Дальневосточной. Может, вы бы смогли приехать сюда к нам, посмотреть, как мы, дальневосточники, живём здесь, среди сопок? Скоро кончается мой срок, и я вернусь в свой колхоз Воронежской области. Если не успеете сюда приехать, то приезжайте обязательно тогда в наш колхоз. Увидите, какая у нас там стала замечательная жизнь. Я вам всё покажу. Хозяйство у нас стало справное, вздымаем его очень высоко. А пока до свидания, дорогая, уважаемая артистка Гуля.