Нельзя красть у бога

Глава пятая.

Небо напустило туману, скрыло долину, словно невеста фатой прекрасное лицо. Сочная трава вбирала молочное дыхание полей. На пригорке, куда ни кинь взгляд – изумрудное море. Морщится холмами, плещется волнами каменных гряд. Одну такую гряду приметил Роури на днях. Может, обрыв. Может, куча щебня, но скопление их, несомненно, удача. То ли по булыжнику собирать, то ли сразу – полную телегу!

Помощник уехал, гружённый, а парень принялся за дело: тук-тук-тук киркой. Не ладится. Камни, плоские, гладкие – ни с места. И Падди тут не помощник. Только зря возле ног вертится пёсик, поскуливает. Чёрная шёрстка намокла от влаги.

– Шёл бы к теплу, а? – потрепал парень собаку. – Ничего со мной не случится!

⠀

Тук-тук! Сайрус… на днях предупредил Роури. Слова отпечатались в памяти, как в скрижалях: «Берегись, Кормуса, сынок. Затаил злобу, по всему видать. Подменыш он, как пить дать, к Шивон не ходи. Или того хуже. Фомор, а не человек. Только у них тела без руки, без ноги, а у этого – без души. Такой и для бога камень за пазухой найдёт». Юноша вздохнул. Кто ж о них не знает, существах этих, чудищах подземных: фоморах да подменышах.

Тук-тук! Одни – безобразные гиганты, у некоторых губищи до груди достают, уши до плечей, одноглазые страшилища; половина их туловища здесь, другая – в потустороннем царстве, из которого черпают они свою силу и несут хаос.

Другие, подменыши которые, – ничуть не лучше. Этих нечистая сила оставляют взамен похищенных детей. Бывает, что и колоды дубовые подкладывают и с помощью чар придают им видимость живого дитя. Но чаще всего вместо младенца оставляют юного или совсем уже дряхлого фейри, от которого племени нет уже ни малейшего толку. Ох, как тот изводит несчастных людей постоянными капризами. Хнычет, требует есть, пить, сам не растет и не вылезает из колыбели. Доводит бедолаг до сумасшествия или могилы, а нечисть потом себе души забирает на забаву или колдовство какое, и у ребёночка украденного – тоже.

Тук-тук-ай! Упал молоток, попал по ноге Роури. Даже мысли о них к беде, не то, что встречи! Вот почему детишек велено крестить, едва только народятся. Чтобы защитить. Одно хорошо, у подменыша век недолгий становится – человеческий. Помрёт, как и все, да родичам его подземным без разницы – за одного никчёмного две-три души зараз получить могут. Если, конечно, нечестивец не придумает чего для своего спасения.

⠀ Тук-тук! Кормус… неужто вправду Сайрус за него молвил? Как застыл Кормус тогда, словно баньши увидел. А всего лишь тени причудливо сплелись, да у страха глаза велики. Трус – самый страшный зверь в природе. Пожалуй, страшнее и самой нечисти. Эх, нелегко Роури жить, оглядываясь в ожидании подлости, когда так хочется верить в лучшее!

⠀ Тук-тук! Несса… Ради неё парень готов на что угодно. Голод, холод, сражение. Подвиг любой по плечу. Эх, жаль, не участвовал в великой битве на Бойне* за свободу Ирландии. Не доказал храбрости и силы чувств. Только и остаётся, что надеяться на чудо: обратит на него внимание, подарит благосклонность красавица.

⠀

Невдомёк сыну кузнеца, что добрые дела его: хворост для деревенской вдовы, хлеб для нищего у дороги, пересказ древних сказаний, которыми делилась с ним Несса – пусть маленькие, но поступки героя, человека смелого и неравнодушного.

⠀

Тук-тук-бамс! – кирка из рук выпрыгнула, будто лягушка в воду бултыхнулась. Вслед посыпалось каменное крошево. Плита, господи Иисусе, святой Патрик! Роури счистил мох, рукавицы снял, коснулся пальцами – сухая, тёплая. Со страху привиделось будто движется. Дышит, как грудь великана. Вдох-выдох. Верх-вниз.

Падди залаял звонко, запрыгал, зарычал, припадая на передние лапки. Юноша от неожиданности пошатнулся. Шаг назад. Другой. И… провалился.

Глава шестая.

⠀– Чтоб тебя! – чертыхнулся парень и задрал голову. Сверху в дыру заглядывал пёсик, наклонив мордочку. – Падди, дружок, скорей возвращайся на дорогу, встречай Сайруса. Приведёшь его сюда. Ты всё понял? Вот, молодец. Беги! – вздохнул с облегчением. И помощь будет, и не провалится животное вслед за хозяином.

⠀

Роури порылся в карманах и нашёл огарок. Ну, а трубка и огниво всегда при себе – ни один порядочный ирландец не выйдет без них из дома. Кто бы знал, для чего пригодятся! Поднял повыше огонёк, огляделся.

– Фью-ить, – присвистнул. С первого взгляда казалось ему, не так уж всё и плохо. И совсем не страшно. До поверхности – футов пять, от силы шесть. Пожалуй, если найти здесь пару булыжников побольше, помощь может и не понадобится. Продолжил изучать дальше своё узилище насколько позволило слабенькое пламя. Оно дрожало и шипело. Роури чудилось, что испуганно вздрагивало, озираясь. Будто фейри, который только что вылез из холма на белый свет.

– Фью-ить, однако тут целая нора! – произнёс и поёжился. Вспомнил слухи о старой Фреи, бабушки Сайруса. В деревне твердили, что она выжила из ума, провалившись однажды на берегу в такую же щель. С тех пор она частенько бродила между домами, грозила неведомым врагам пальцем. Пророчила пришествие богов в скором времени и низвержение грешников в ад.

– Разрази меня Мак Лир, владыка морской… – прошептал юноша. Разглядел каменные стены туннеля, что вёл в непроглядную черноту. Словно лаз гигантского змея между плитами. – Не иначе тут поработал какой-нибудь пука-великан, обернувшийся кроликом!

Он представил себе это животное и рассмеялся.

⠀

– Аха-ха-ха-ха! – раздалось в воздухе, и Роури подскочил на месте от неожиданности.

⠀

– Кто здесь? – он прислушался, но в ответ – тишина. Лишь сердца стук, лишь – дыхание. – Фу, святая Бригита. Ну, ты и трус, О'Кейли! Сидишь в яме, здоровая детина, один-одинёшенек, ясный день на холмах – смотри как солнце светит – и испугался паршивого эха! Закурю-ка я трубочку, глядишь, веселее станет, – разговоры вслух с самим собой успокаивали и отвлекали от страха.

⠀ Роури достал кисет. Спустя минуту уже щурился с блаженством, выпуская дым колечками. Представил, как вечером, в окружении друзей и просто знакомых работяг, за кружечкой эля у горящего очага, будет плести им небылицы и пугать страшными историями. О том, как встретил «красного человека», самого Фира Дирга*:

– У него раскосые глаза и сверкает они от голода и жажды дьявольским чёрным блеском. Я дал ему свою лепёшку, и он не тронул меня. А нос у него голубой и набрякший, как слива, да к тому же нет одной ноздри. Комзол и шляпа такие красные, как закат, что предупреждает о сильном ветре. На тулье и карманах вышито по цветку клевера. У него заострённые уши, как у нашего Кормуса.

«Нет, пожалуй, не буду дразнить каменщика, ну его. Итак на меня пыхтит и булькает кипятком своей желчи», – решил Роури и продолжил в мыслях, – а уши у Фира, как эльфа или альвы*. Острые на руках когти, как у совы, что живёт в лачуге Шивон, и нет одной ноги, – разошёлся не на шутку в фантазиях и снова расхохотался.

⠀

– Аха-ха-ха-ха! – вторила с ним пещера.

⠀

– Тьфу ты! – выронил трубку невольный узник. Поперхнулся. Закашлялся.

⠀

– Кха-кха-кха-кха! – отозвалось подземелье.

⠀

Роури вздрогнул. Послышался топот. Он поднял взгляд к проёму:

– Сайрус, это ты? Падди? Ко мне!

⠀Только непонятный шум. Скрежет и сопение. Посыпалась земля сверху, и камень, тот самый, наверное, возле которого и провалился О'Кейли, сдвинулся с места. Закрыл отверстие. Секунда – и солнечный свет исчез. Зашипел огарок и пламя угасло, как надежда юноши.

⠀

*   *   *

Дагда подставил ладони дождю. Набрал влаги, коснулся её губами и, стараясь не расплескать, донёс до чаши. Вылил. Она в одно мгновение наполнилась до краёв. В зеркальной глади воды отразился лик Боанн.

– Здравствуй, любимая! Какие новости?

Взметнулся серебристый фонтан к верху, ударился о чертог и рассыпался тяжёлыми каплями у ног бога. Стеклась волшебная жидкость – и вот уже богиня рядом с мужем стоит, в глаза ему заглядывает:

– Опасность, великий Дагда! Прости, не справилась! Упустила из вида – человек идёт. Накануне Самайна – беда: распознает он тайну нашу, на жилище укажет своему роду. Ни покоя нам не будет, ни мира!

Глава седьмая.

И пропал Роури. Искали всей деревней. Не нашли. Дождь в тот день обрушился с неимоверной силой. Словно океан из туч выплеснул волны свои. Вода смыла следы. Напрасно Падди бегал от камня к камню и принюхивался. До ночи пёсик носился. После встал на пригорке, поднял мордочку и взвыл с отчаянием в лунную заводь неба.

⠀ Тогда Несса пришла в замок к графу за помощью. Кэмпбэл молча выслушал. Друг его, Эдвард, который учёный, напротив губы кривил в презрении: не хватало ещё время тратить на какого-то крестьянина. Сбежал, небось. Туда и дорога. Дева кулаки сжала. Тряхнула непокорной гривой цвета сосновой коры. Узкие глаза блеснули малахитом, ресницы стрелами взметнулись к бровям:

– Не Роури, так, может, Грааль найдёте.

Оживилась знать. Направился сэр Чарльз в английский гарнизон. Ирландцы зубами скрипели, да что делать, самим не справиться. До самого праздника бродили солдаты по холмам и даже Бойн пересекли не единожды. Не нашли.

⠀

Тогда Несса к Шивон пошла:

– Открой сундук, матушка. Достань зелья свои ведьминские. Спой песни, какие знаешь, хоть эльфийские. Принеси в жертву барашка самого лучшего. Обратись к духам. Спроси, где Роури? Ибо Фелим, отец его, сказал, что не потушит очаг в эту ночь. Дом чужим стал, но пока пламя будет гореть, не оборвётся род О'Кейли.

– Обезумел старый, – пробормотала знахарка, – или забыл, что нарушит тем обряд священного огня, что обязательно в Самайн прежний потушить надобно, дабы новый, чистый зажечь? Разгневаются боги и мир подземный, нашлют мор на людей и скотину. Будь по-твоему, узнаем правду! Мёртв его сын или…⠀

– Он жив! – перебила Несса и повторила со страстью, ей несвойственной. – Жив! Только где он?

Растаял лёд в сердце девушки, видно. Отступил холод в душе.

⠀

Не только она и кузнец потеряли покой. В груди Сайруса МакЛерни с тех пор как пропал Роури пёком печёт: будто он нечисть какая и осиновым колом пронзён. Уж корил себя и ругал последними словами, что оставил юношу одного. Не одну тарелку разбил, не одну кружку раздавил в руках, сжимая, – так велико его горе.

А, если кто и встречал Самайн с улыбкой, так это паршивая овца в стаде, Кормус О'Шил. И скорее то гримаса была зловещая. Словно знал что о парне. И скрыл.

Глава восьмая.

«– Веришь ли в могущество природы, в существо её каждое и явление, будь то зной или снег, рыба иль олень?⠀

– Верю.⠀

– Веришь ли в защиту магии, как в саму себя? Будь ты девочкой несмышлёной или девушкой желанной, женщиной мудрой или старухой безобразной?⠀

– Верю.⠀

– В узлы вплетена карта жизни. В обереге – единство стихий. Тот, кто носит его не подвластен тьме. Возьми.

– Предчувствие мучит. Умру скоро. За мальчика боюсь, – пояснила женщина. Поклонилась. – Благодарю тебя, Шивон.

– Мне-то что, Ифа. Сына береги. Уготована судьба ему непростая. Большего сказать не могу, не проси. Но, там, где ты не сможешь – амулет сбережёт», – видит Роури свою матушку. Слышит слова обряда. Вспоминает.

⠀

До войны дело было. Бежал он за родительницей тайно. Страх и любопытство терзают, как голодная собака – кость. Кормус сказал, что пошла Ифа к целителю, Махрагу. Он – как есть гном старый или того хуже – ведьмак злой. Заведёт в затерянный грот. Заставит смотреть в заколдованное зеркало. Подсунет вино отравленное из вишни, что растёт на заброшенном кладбище. Сгинет мать ни за что. А она свернула на тропинку, что к знахарке ведёт. Понял Роури – посмеялся над ним О'Шил, в который раз. Чтоб Фуанмах, колдунья древняя, родом из богов, Кормуса в муху превратила, как в старой легенде! Разозлился, да поспешил. Ноги в траве запутались. Упал, покатился вниз.

– Мама! – закричал тогда. И очнулся.

⠀

Глаза открыл, груди коснулся. На месте оберег Шивон – серебряный крест, заключенный в круг, слава всем духам. Сколько уже он в яме, не знает. Пить хочется. Дышать тяжело и свечи уже нет. «А ты всё лежишь, словно дева юная на соломе, О'Кейли! Неужто до самой смерти собрался бока мять?» – укорил себя по обычаю, чтоб взбодриться. Решил в путь тронуться, куда бы его не привёл. И дюйма не прошёл, как полетел головой вперёд, споткнувшись о корягу. Руками пошарил, обомлел: неужто факел на земле обронил кто? Что за чудо? Неужто фейри смилостивились? Чёрный лаз по их меркам скроен – не более ярда в ширину, не более полтора – в высоту. Так и двигался в полусогнутом положении. Лишь достигнув пещеры неизвестной, выпрямился. Осветил форму её крестообразную. Потолок возвышался от краёв к центру, словно купол храма, а посередине – алтарь. Чаша рядом. Каменная.

⠀

– Ши ан Бру… – выдохнул Роури. – Ши ан Бру!

⠀

Глава девятая.

– Опасность, Дагда! Упустила из вида – смертный идёт. Распознает он нашу тайну.

– Не терзай себя понапрасну, Боанн. Не впервой встречаться с людьми. Это знак, верно тебе говорю.

Не об этом ли пророчили руны:

«Час придёт, Ши ан Бру откроется миру.

И появится муж достойный.

Помощь в битве  великой, зимней

За весну и солнце над Бойном».

Вот он, ключ к победе!

«Если явится жадный, трусливый и злой,

Если лебеди станут тёмными,

Человека – убить, чтоб цепочки звено

Птиц связующей вдруг не лопнуло!».

⠀

– Энгус Ок разглядит ли нечистого на руку, слабого на соблазны духом? – не сдавалась Боанн, сомневалась. – Не превратится ли герой в жалкого вора? Проиграем тогда сражение.

– Не посмеет! Убоится возмездия. Да и вообще, жена, что возможно украсть у бога? – Дагда подбоченился с гордостью. – Арфу? Так она меня только слушается. Палицу? Разве кому под силу унести её? Да в землю войдут по грудь под тяжестью. Или, может, котёл? В чужих руках превратится он в дырявый. Что можно украсть у бога…

⠀

– Веру! – раздалось вдруг, словно гром в воздухе.

– Веру людям. Деяниями своими мы её разрушить можем. Похитим, заменив на боль и разочарование, – прозвучал в чертогах голос Роури. – И, если нам бояться чего, то не наказания! Не того, что гореть в аду, а того, что грех каждого из живущих, капля за каплей соберётся в море и затопит оба мира, и людской, и подземный. Когда грешим, мы не себя обкрадываем, – бога!⠀

Закончил сын кузнеца и испугался: он вмешался в беседу могущественных особ? Как случилось, что он видит их, слышит? Или уже наступил Самайн, Священная ночь, что стирает все границы, между мирами, между людьми и богами? Или он сходит с ума, как старая Фрея?

⠀

– Веру, говоришь… может, и прав ты, – обошел с одной стороны Дагда алтарь. А с другой стороны Боанн обошла. Прикоснулась ко лбу юноши рукой, оставила на коже утреннюю росу – поцелуй материнский.

– Не пугайся, ты же слышал всё, – прожурчала рекой в ответ на мысли Роури, – значит, знаешь правду. Посмотри в лицо истине: ты не сошёл с ума. Ты появился, чтобы помочь нам. Отбрось страх и сомнение, встань плечом к плечу с нами и получишь дар в благодарность. А какой – определит сама чаша по твоим делам.

И растерялся парень – не каждый день разговариваешь с богами. И заманчиво как: Самайн с ними встретить и сразиться с тёмными душами в день зимнего солнцестояния за добро, за свет. Хотел быть героем в глазах девушки – получи. Хотел найти Ши ан Бру – сбылось. Хотел раскрыть тайну Грааля –  и здесь может всё сложиться. Так что тревожит тебя, О'Кейли? Почему так тяжко, словно каши наелся из земляных червей с мёдом, почему в душе – кипящий котёл? Не потому ли, что, почитай, два месяца быть в разлуке с отцом? Убьёт кузнеца тоска по сыну. А Несса, как без неё? Недолго раздумывал Роури. Поклонился:

– Разделю с вами радость праздника. С головой нырну в безумный шторм предстоящей битвы. Лишь прошу об одном. Позвольте вернуться после ночных обрядов Самайна домой. Не боюсь опасных теней и внезапной смерти, но хочу разделить это время до боя, до солнца декабрьского с семьёй. Попрощаться.

– Быть посему, – ответил ему бог.

– А теперь смотри, –  сказала Боанн юноше. Подняла руки вверх, развела ладони. Задрожали, повинуясь, чертоги, растаяли, словно туман под утро с первыми лучами. Повеяло осенним холодом. Ночь пришла юная, свежая, будто невеста. Дышит Ирландия полной грудью. Повсюду музыка, многоголосье людское, мычание скота.

Подлетели два лебедя, ударились оземь. Появились из белых перьев Энгус и Каэр, ни одно не почернело. Улыбнулся Дагда – сбывается пророчество. А Роури, наоборот, нахмурился, спросил богиню шёпотом:

– Правду ли говорят, что он вернулся на мгновение, а остался на…⠀

– В Самайн ночь и день означают вечность, потому как наступает безвременье, сказал тогда Энгус, – ответила она, не дослушав. – Мудрый Дагда признал справедливость такого суждения и оставил сына здесь навсегда. Что ж, ступай за нами, человек.

⠀

Шагнул он на траву шелковистую вслед за богами. И раскрыл глаза, уши, чтоб запомнить и впитать всем существом своим, всей памятью, праздник нынешний.

И ведь было с чем сравнивать юноше. Как в деревне: всяк сидит по домам до поры, до шествия. Ни плошки не горит, ни свечи. Только после – с факелами вкруг шастают. Потом очаг зажигают. Рядом скамью новую ставят, для покойников, что придут навестить. Вспомнят о них только хорошее, да сплетни о соседях, новости расскажут. За порог воды не выплеснуть, да и дверь запереть нужно накрепко. По комнатам – разложить  листья дубовые, жёлуди, корень мандрагоры. Если вышел наружу – не оглядывайся. Чувствуешь силу потустороннюю – нужно сплюнуть три раза, да преподобному на утро покаяться. А кто бежит к знахарке. С поля брани черепа притащит, желательно солдат английских. Заговор на них прочитает Шивон, отпугнёт он нечисть разную.

⠀ Но то ли дело здесь и сейчас – пир горой. Кругом шкуры на земле, посуда на них разная, полная еды и питья. Тут и рагу в горшках с репой, луком, морковью. Потроха шкворчат на сковородах, дымно, ароматно. Туши – от зайчатины до быка – на вертелах жарятся. Сок с них капает на угли, шипит. По кубкам терпкое вино, горький эль, мёд льётся. По краям – зерно в мисках, чистое, отборное, золотом блестит. Каштаны, орехи, яблоки. Славься, урожай! Здравствуй, год новый, и пусть каждый прожитый будет хуже грядущего.

⠀ Кругом люди в одеждах светлых, нарядных. Ожерелья, браслеты, кулоны сверкают обсидианом, источают ароматы коры дубовой. Звенят кольчуги – то воины славные соревнуются. Смеются звонко девы у шатров с ведьмами, на суженого гадают по яблокам. Закружилась голова у Роури: смешение нравов, времён, традиций – вот что такое Самайн настоящий. Остановилось вращение Вселенной. Открылись на миг тайны миров, соединились мёртвые с живыми…

⠀

* * *⠀

Дагда шёл по коридору подземному. Под ногами переливалась серебристым ручьём Боанн. В конце увидели тело юноши. На виске кровь запеклась чёрная. Рядом лежит коряга старая, от древности своей твёрже гранита.

Глава десятая.

Боанн присела рядом с телом юноши. Погладила лоб ласково. Достала из шуршащей, словно ливень, одежды склянку.

– Погоди, – остановил Дагда. – Тут живая вода Бойна не поможет, – тут со Временем договариваться нужно, с глашатаем мироздания.

– Договариваться? – изогнула бровь жена, намекая на могущество супруга: как однажды остановил он вращение Колеса*, чтобы девять месяцев превратилось в один день.

– Велико искушение нарушить клятву и вступить в борьбу, чтобы доказать силу. Только Роури это ни к чему. Пусть повернётся время вспять по доброй воле, – задумался Дагда, бороду пятёрней прочесал, утвердился в решении. – Нет, только миром.

Палицу из руки в руку перекинул:

– Ну, а, если кочевряжится будет, как фомор паршивый, возьму за грудки, куда деваться. Он хоть и мнит из себя равнодушного к делам нашим, чтобы баланс сохранился, да только выбор такой может фатальным оказаться.

– Вспомнит ли Роури о долге, вернётся ли? – засомневалась Боанн.

В ответ Дагда коснулся оберега О'Кейли. Замерцал крест мягким светом. Вспыхнул крошечный изумруд под пальцами, сел в серединку амулета, как влитой.

– Вспомнит, – сказал бог.

*    *    *

Сколько дней минуло, с тех пор как Роури едва не провалился под камень? Не помнит. Уж и Самайн прошёл с его мрачными обрядами; уж и дорогу для графа закончили; первый снег покрыл матушку-Ирландию кружевной фатой, будто лицо девочки перед первым причастием; поднимается к небу дым из труб, разносит по полям кислый запах торфа. Явилась старуха Кайлех, трясёт рваным подолом. И душа сына кузнеца мечется, что старая ведьма, кричит раненой птицей. Приходят сны беспокойные, каждый раз пыткой мучительной, едва веки прикроет. Страх липкий сжимает в своих холодных объятиях. Словно паук оплёл паутиной, колючими лапами перебирает – больно.