– Веришь ли в защиту магии, как в саму себя? Будь ты девочкой несмышлёной или девушкой желанной, женщиной мудрой или старухой безобразной??
– Верю.?
– В узлы вплетена карта жизни. В обереге – единство стихий. Тот, кто носит его не подвластен тьме. Возьми.
– Предчувствие мучит. Умру скоро. За мальчика боюсь, – пояснила женщина. Поклонилась. – Благодарю тебя, Шивон.
– Мне-то что, Ифа. Сына береги. Уготована судьба ему непростая. Большего сказать не могу, не проси. Но, там, где ты не сможешь – амулет сбережёт», – видит Роури свою матушку. Слышит слова обряда. Вспоминает.
?
До войны дело было. Бежал он за родительницей тайно. Страх и любопытство терзают, как голодная собака – кость. Кормус сказал, что пошла Ифа к целителю, Махрагу. Он – как есть гном старый или того хуже – ведьмак злой. Заведёт в затерянный грот. Заставит смотреть в заколдованное зеркало. Подсунет вино отравленное из вишни, что растёт на заброшенном кладбище. Сгинет мать ни за что. А она свернула на тропинку, что к знахарке ведёт. Понял Роури – посмеялся над ним О'Шил, в который раз. Чтоб Фуанмах, колдунья древняя, родом из богов, Кормуса в муху превратила, как в старой легенде! Разозлился, да поспешил. Ноги в траве запутались. Упал, покатился вниз.
– Мама! – закричал тогда. И очнулся.
?
Глаза открыл, груди коснулся. На месте оберег Шивон – серебряный крест, заключенный в круг, слава всем духам. Сколько уже он в яме, не знает. Пить хочется. Дышать тяжело и свечи уже нет. «А ты всё лежишь, словно дева юная на соломе, О'Кейли! Неужто до самой смерти собрался бока мять?» – укорил себя по обычаю, чтоб взбодриться. Решил в путь тронуться, куда бы его не привёл. И дюйма не прошёл, как полетел головой вперёд, споткнувшись о корягу. Руками пошарил, обомлел: неужто факел на земле обронил кто? Что за чудо? Неужто фейри смилостивились? Чёрный лаз по их меркам скроен – не более ярда в ширину, не более полтора – в высоту. Так и двигался в полусогнутом положении. Лишь достигнув пещеры неизвестной, выпрямился. Осветил форму её крестообразную. Потолок возвышался от краёв к центру, словно купол храма, а посередине – алтарь. Чаша рядом. Каменная.
?
– Ши ан Бру… – выдохнул Роури. – Ши ан Бру!
?
Глава девятая.
– Опасность, Дагда! Упустила из вида – смертный идёт. Распознает он нашу тайну.
– Не терзай себя понапрасну, Боанн. Не впервой встречаться с людьми. Это знак, верно тебе говорю.
Не об этом ли пророчили руны:
«Час придёт, Ши ан Бру откроется миру.
И появится муж достойный.
Помощь в битве великой, зимней
За весну и солнце над Бойном».
Вот он, ключ к победе!
«Если явится жадный, трусливый и злой,
Если лебеди станут тёмными,
Человека – убить, чтоб цепочки звено
Птиц связующей вдруг не лопнуло!».
?
– Энгус Ок разглядит ли нечистого на руку, слабого на соблазны духом? – не сдавалась Боанн, сомневалась. – Не превратится ли герой в жалкого вора? Проиграем тогда сражение.
– Не посмеет! Убоится возмездия. Да и вообще, жена, что возможно украсть у бога? – Дагда подбоченился с гордостью. – Арфу? Так она меня только слушается. Палицу? Разве кому под силу унести её? Да в землю войдут по грудь под тяжестью. Или, может, котёл? В чужих руках превратится он в дырявый. Что можно украсть у бога…
?
– Веру! – раздалось вдруг, словно гром в воздухе.
– Веру людям. Деяниями своими мы её разрушить можем. Похитим, заменив на боль и разочарование, – прозвучал в чертогах голос Роури. – И, если нам бояться чего, то не наказания! Не того, что гореть в аду, а того, что грех каждого из живущих, капля за каплей соберётся в море и затопит оба мира, и людской, и подземный. Когда грешим, мы не себя обкрадываем, – бога!?
Закончил сын кузнеца и испугался: он вмешался в беседу могущественных особ? Как случилось, что он видит их, слышит? Или уже наступил Самайн, Священная ночь, что стирает все границы, между мирами, между людьми и богами? Или он сходит с ума, как старая Фрея?
?
– Веру, говоришь… может, и прав ты, – обошел с одной стороны Дагда алтарь. А с другой стороны Боанн обошла. Прикоснулась ко лбу юноши рукой, оставила на коже утреннюю росу – поцелуй материнский.
– Не пугайся, ты же слышал всё, – прожурчала рекой в ответ на мысли Роури, – значит, знаешь правду. Посмотри в лицо истине: ты не сошёл с ума. Ты появился, чтобы помочь нам. Отбрось страх и сомнение, встань плечом к плечу с нами и получишь дар в благодарность. А какой – определит сама чаша по твоим делам.
И растерялся парень – не каждый день разговариваешь с богами. И заманчиво как: Самайн с ними встретить и сразиться с тёмными душами в день зимнего солнцестояния за добро, за свет. Хотел быть героем в глазах девушки – получи. Хотел найти Ши ан Бру – сбылось. Хотел раскрыть тайну Грааля – и здесь может всё сложиться. Так что тревожит тебя, О'Кейли? Почему так тяжко, словно каши наелся из земляных червей с мёдом, почему в душе – кипящий котёл? Не потому ли, что, почитай, два месяца быть в разлуке с отцом? Убьёт кузнеца тоска по сыну. А Несса, как без неё? Недолго раздумывал Роури. Поклонился:
– Разделю с вами радость праздника. С головой нырну в безумный шторм предстоящей битвы. Лишь прошу об одном. Позвольте вернуться после ночных обрядов Самайна домой. Не боюсь опасных теней и внезапной смерти, но хочу разделить это время до боя, до солнца декабрьского с семьёй. Попрощаться.
– Быть посему, – ответил ему бог.
– А теперь смотри, – сказала Боанн юноше. Подняла руки вверх, развела ладони. Задрожали, повинуясь, чертоги, растаяли, словно туман под утро с первыми лучами. Повеяло осенним холодом. Ночь пришла юная, свежая, будто невеста. Дышит Ирландия полной грудью. Повсюду музыка, многоголосье людское, мычание скота.
Подлетели два лебедя, ударились оземь. Появились из белых перьев Энгус и Каэр, ни одно не почернело. Улыбнулся Дагда – сбывается пророчество. А Роури, наоборот, нахмурился, спросил богиню шёпотом:
– Правду ли говорят, что он вернулся на мгновение, а остался на…?
– В Самайн ночь и день означают вечность, потому как наступает безвременье, сказал тогда Энгус, – ответила она, не дослушав. – Мудрый Дагда признал справедливость такого суждения и оставил сына здесь навсегда. Что ж, ступай за нами, человек.
?
Шагнул он на траву шелковистую вслед за богами. И раскрыл глаза, уши, чтоб запомнить и впитать всем существом своим, всей памятью, праздник нынешний.
И ведь было с чем сравнивать юноше. Как в деревне: всяк сидит по домам до поры, до шествия. Ни плошки не горит, ни свечи. Только после – с факелами вкруг шастают. Потом очаг зажигают. Рядом скамью новую ставят, для покойников, что придут навестить. Вспомнят о них только хорошее, да сплетни о соседях, новости расскажут. За порог воды не выплеснуть, да и дверь запереть нужно накрепко. По комнатам – разложить листья дубовые, жёлуди, корень мандрагоры. Если вышел наружу – не оглядывайся. Чувствуешь силу потустороннюю – нужно сплюнуть три раза, да преподобному на утро покаяться. А кто бежит к знахарке. С поля брани черепа притащит, желательно солдат английских. Заговор на них прочитает Шивон, отпугнёт он нечисть разную.
? Но то ли дело здесь и сейчас – пир горой. Кругом шкуры на земле, посуда на них разная, полная еды и питья. Тут и рагу в горшках с репой, луком, морковью. Потроха шкворчат на сковородах, дымно, ароматно. Туши – от зайчатины до быка – на вертелах жарятся. Сок с них капает на угли, шипит. По кубкам терпкое вино, горький эль, мёд льётся. По краям – зерно в мисках, чистое, отборное, золотом блестит. Каштаны, орехи, яблоки. Славься, урожай! Здравствуй, год новый, и пусть каждый прожитый будет хуже грядущего.
? Кругом люди в одеждах светлых, нарядных. Ожерелья, браслеты, кулоны сверкают обсидианом, источают ароматы коры дубовой. Звенят кольчуги – то воины славные соревнуются. Смеются звонко девы у шатров с ведьмами, на суженого гадают по яблокам. Закружилась голова у Роури: смешение нравов, времён, традиций – вот что такое Самайн настоящий. Остановилось вращение Вселенной. Открылись на миг тайны миров, соединились мёртвые с живыми…
?
* * *?
