Мартовские истории
Девушка продолжала: «…И никакой надежды. Я скандалила, просила, умоляла, врала, что беременна от него, но в администрации отеля мне не дали ни телефона, ни адреса. Все, что у меня было – его фотография, ее то я и поливала денно и нощно горючими слезами. Одна сердобольная тетушка прониклась моим горем и взялась лечить меня от тоски вином и зрелищами. «Тебе нужно встряхнуться!»: сказала она и записала нас на экскурсию в какой-то древний городок-крепость. Я не помню ни названия городка, ни как мы туда ехали: у тетушки была с собой двухлитровая бутылка вина, предусмотрительно набранная в лобби отеля. Помню узкие улочки, по которым ходила, как в бреду, и носила рядом с собой мятую замызганную фотографию моего красавца. Мне казалось, он рядом, где-то здесь, в этом полуразрушенном лабиринте. Вот-вот он завернет за угол, куда повернула я, и мы встретимся. Вот счастье то будет! Любовь, слезы, поцелуи! Тут-то меня и сцапала та старуха. Вся черная высохшая, согнутая пополам, но удивительно сильная, она взяла меня за руку и потащила по каким-то тесным переулкам, где пахло помоями. В конце концов, мы подошли к низкой арке, в которой были высечены каменные ступени, ведущие вниз к морю. Согнувшись в три погибели, я безропотно спускалась вслед за старухой …». Девушка поймала себя на мысли, что ее история уже живет собственной жизнью, Мила понимала, что пора заканчивать, но еще не совсем понимала, чем все это закончить. Как это часто бывало, рассказ бежал впереди нее: «… Мы очутились перед старой деревянной дверью. Каморка старухи была устроена в самом основании крепости, словно какой-то великан выдернул оттуда несколько крупных камней. Снаружи нещадно палило солнце, и воздух был таким горячим, что трудно было дышать, а внутри старухиного жилища царили кромешная тьма и холод с запахом тлена и сырой плесени. Она выцарапала у меня из рук фото и, шепча что-то себе под нос, проткнула мне кривой иглой палец, а потом всадила окровавленное острие прямо в сердце на фото Иванко. После бабка Кушка, так она назвала себя, подожгла фотографию, собрала пепел и заставила меня съесть его…Очнулась я в автобусе: мне сказали, что со мной случился удар, потому что я слишком много выпила на такой жаре. Бодрая тетя Даша тормошила меня за плечо, желая показать мне сувенирный хлам, приобретенный для многочисленных замшелых родственников. Пока я приходила в себя, перед моими глазами пестрой вереницей проносились цветастые футболки с кричащими надписями, тарелки с весьма приблизительными копиями местных красот природы, и, под занавес «триумф» – резиновые тапки всех размеров с глупыми кошачьими мордами на носках. Пару «кисок» сердобольная тетенька Маша оторвала от себя и отдала мне: пока я валялась без сознания, меня ободрали как липку – ни денег, ни украшений, даже туфли с ног сняли. Я бы поверила в солнечный удар, бабка Кушка и впрямь была похожа на кошмарную галлюцинацию, но вечером в отеле меня ждал мой кумир…
Десять дней дикой всепоглощающей страсти – мы даже из номера почти не выходили: только поесть. Когда я улетала, он, чуть ли не за самолетом бежал. Приехала, а у меня в электронном ящике сто тридцать пять писем от него: «Люблю, не могу; приезжай или я приеду; выходи за меня замуж и т.д. и т.п.». Дня два я в эйфории прибывала: «Свершилось!», а потом мне все это надоело, как будто отпустило, и я поняла: «Не любовь это, не нужен он мне». Даже брезгливость какая-то появилась, вспомнила, с какими табунами престарелых динозаврих он перепасся. Я ему и написала: «Прости, мол, наша связь была ошибкой, забудь меня, не звони и не пиши, я полюбила другого!». Ну а потом узнала, что он повесился, получив мое письмо. От него же самого и узнала. Ты, говорит, меня привязала, теперь не отвяжешься! Страшный такой – синий весь, глаза выпучены, язык до шеи болтается: «Иди, говорит, поцелую». Спать вообще не могу – просыпаюсь ночью, а он или лежит рядом, меня обнимает или того хуже: сверху наваливается».
Злата с невозмутимым видом допила свой кофе: – Я не могу тебе помочь, – протянула она с ударение на первое «о». Ты сделала грех, ты должна платить, должна искупить.
– Но я была такой глупой, я не понимала. Помогите! – великая актриса и рассказчица Мила Мартова жалобно всхлипнула.
– Поможем, – бодро сказал узнаваемый низкий голос за спиной девушки. – Мама сама не без греха, – «ребенок» на вид лет двадцати пяти опустился на стул рядом с Милой и весело подмигнул панночке: – Мам, закажи пожрать! Потом он повернулся к девушке: – Давайте знакомиться. Вас как зовут?
–Людмила Михайловна, – от растерянности Мила перешла на официальный тон.
– Ух, ты! – ехидно восхитился «ребенок», – И отчество есть. А меня зовут Данила, Даниэль, или просто Даник, потому что моя мама отчества точно не знает. Но, думаю, мама уже начинает догадываться. Мне временами кажется, что я ей кого-то напоминаю, кого-то очень страшного. Да, мам? – Войцеховская сидела, опустив голову, и молчала.
– Зовите меня просто Мила, – девушка улыбнулась. В его показной иронии, в угрюмом взгляде глубоко посаженных серых глаз из-под высокого выпуклого лба, она распознала интерес к себе. Его внешность была притягивающей и отталкивающей одновременно. Эта противоречивость зацепила ее, такого с ней еще не было. «Панычи попались. Это будет совсем несложно»: подумала она, но тут в ресторан в сопровождении двух сотрудников охраны ввалился черный шиньон с красным бантиком.
– Это она! – завопила тетушка Лолита, указывая охранникам на Милу. Она привезла сюда бомбу и попытается взорвать конференц-зал отеля, прямо во время международного семинара. Задержите ее!
Глава 3
From
Тема: Отчет о работе с 20 по 25.08.
Добрый день! Мне, кажется, удалось войти в доверие к госпоже Войцеховской, не буду пока рассказывать как – у меня свои методы, и уже есть результаты, но Лолита Львовна развернула против меня настоящий «Крестовый поход». За прошедшие несколько дней с ее легкой руки меня задерживали по подозрению в международном терроризме, в покушении на убийство и торговле наркотиками. Поначалу меня забавляло ее поведение, но вся эта беготня по различным учреждениям отнимает много времени и денег. Павел Сергеевич, не знаю, как Вы это сделаете, но уймите вашу тетушку!
Мы вынуждены были переехать из отеля, так как пани Злата очень удручена назойливостью тети. Не пишу свой новый адрес, потому что опасаюсь, что эта информация может каким-то образом попасть в ее руки. Не то что бы я Вам не доверяла, но очень уж длинные они – эти руки. Прошу пополнить баланс командировочной карты, так как не могу пока определить срок окончания работы. Как я уже говорила ранее, благодаря стараниям Лолиты Львовны почти все средства с карты ушли на взятки «лицам при исполнении». И теперь мне приходится из собственных денег оплачивать жилье и ежедневные потребности панночки. Так надо для дела! Пани Злата самоотверженно ищет способ избавить меня от навязчивой «серой субстанции». Она пытается войти с ней в контакт, и узнать: Чего надо? Но пока безрезультатно, ведь «субстанция» всего лишь плод моей фантазии.
Теперь о самом деле: у пани Войцеховской есть взрослый сын. Рассказывает он о себе исключительно в высоком жалобном стиле. Но если перефразировать весь этот «непередаваемый трагизм жестокой судьбы», то рос он в детдоме Ленинградской области, и не знал и не ведал, кто его родители. В семнадцать лет уехал в Питер, работал, снимал квартиру на пару с девушкой из детдома. Девушка нашла себе приятеля музыканта, шатался с ними по разным сомнительным мероприятиям, заводил «друзей», курил, пил, развлекался – так незаметно и прожил в городе семь лет. Мечтал о любви и о выгодной женитьбе на красивой и порядочной девице с квартирой, но среди его знакомых дам такого редкого сочетания не наблюдалось: либо красивая, либо порядочная, а уж если с квартирой то и некрасивая, и непорядочная. От всего этого он впал в глубокий душевный кризис, проводил время в дурмане и горьких раздумьях: то ли ему стать таким, как все и согласиться на меньшее, то ли покинуть этот жестокий мир, где его не поняли. В тоске проявилась музыкальная наследственность, стал писать слезливые и мрачные песни обо всех своих страданиях. Сколотил из своих знакомых группу «Черный День», и они начал выступать со своим «оригинальным» репертуаром, у них даже появились сотни две суицидально-настроенных фанатов. Он уже грезил о мировой славе, а тут, откуда ни возьмись, появилась блудная мамочка и говорит: «Даник, не играй с огнем. Это очень опасно!» Почему не объяснила, но впечатлительный сынуля сразу поверил, оставил группу и переехал к маме в отель. То ли пани Злата была так убедительна, то ли внезапная повестка в военкомат. Его, конечно, интересует мамино прошлое, сотканное из загадок и тайн, но больше всего в данный момент его волнует, кто его отец. То, что это кто-то из музыкантов, он не сомневается: его с детства тянуло к подобным людям, да и мамочка вроде бы это не отрицает, но и не называет конкретных имен, переводит разговор на «субстанции». Ругаются сынуля с мамой почти что ежечасно, точнее, он упрекает ее, а она все больше молчит. Но ему все же удалось узнать, что его мама в молодости училась в Ленинградском Музыкальном Училище. Наверное, там и познакомилась с папой, а плод этого знакомства, сдала в детдом, дабы не обременять дальнейшую жизнь ошибкой юности. Может быть, гипотетический папа тоже имеет отношении к таинственной группе? Завтра мы с сынулей собираемся наведаться в «историческое» место, втайне от мамочки.
Кажется, Даник увидел во мне свой идеал красивой порядочной и богатой девушки, а я усердно подыгрываю, и мне очень даже удается. Кроме того, я не устаю восхищаться его «гениальным» творчеством и жалеть о его нелегкой судьбе, за что сынуля бывает порой очень откровенен со мной. Недавно он признался, что пани мама арендует сейф в каком-то Питерском банке, якобы, он случайно увидел у нее в сумочке счет за эту услугу. Даниэль уверен, что там, наряду с приличной суммой в евро, хранятся еще и ответы на все его вопросы. Теперь он занят тем, что придумывает способ добраться до «острова сокровищ» в обход мамочки, потому что та – ну ни в какую не хочет раскалываться.
Как Вы уже, наверное, поняли из моего письма, я и не стараюсь взять у Войцеховской интервью. Я считаю, что обходная тактика, избранная мной, в итоге, окажется более действенной. Пани Злата, по-моему, уже считает меня своей невесткой, поэтому позволяет себе иногда расслабиться вместе со мной, и, как женщина женщине, говорит мне то, чего не рассказывает сынуле. Иногда мы берем в местном «супермаркете» сливовую наливку, банку маринованного салата и коробку шоколадных пирожных. Когда бутылка подходит к концу, пани мама забывает о своих «субстанциях» и начинает жаловаться на тяжелую судьбу (видимо, это семейная черта), заклиная меня, не повторять ее ошибок: «Я всю жизнь любила только одного человека, а Он меня не любил! Зато двое меня любили, так любили! Да можно сказать, это был один человек – близнецы, совершенно одинаковые. Конечно, я тоже их по-своему любила, но это была простая плотская любовь. А мне хотелось Неземного Чувства, и только Он мог подарить мне его, но Он меня не любил. Я, как и ты, однажды захотела украсть у судьбы счастье, и тоже поплатилась за это! Но в отличие от тебя, мне уже никто не поможет».
Я заметила еще одну забавную причуду в поведении панночки: она помешана на числе два. Все, что она делает- считает, читает, ест – отдавая предпочтение четным числам.
Не знаю, что произошло в этих «Черных Волнах», но, по-моему, не было никакой мистики, просто были очень сложные отношения сумасшедших: «люблю одного, сплю с другим». Наверное, их всех уже тошнило друг от друга, вот они и разбежались кто куда. А судьба корреспондентов, осаждавших нашу пани, может быть просто совпадением. Как выразилась Злата, и тут я с ней согласна: «Нам выпало жить в страшное время!». Странно только, что кроме чокнутой пани, никто так нигде и не засветился. Вряд ли все они предпочли тихо доживать свой век в безвестности, зная, что их песни стали мировыми хитами. Как бы там ни было, я готова продолжать «интервью». Жду Вашего материального содействия и избавления от тетушки. Буду регулярно информировать о своих успехах.
С уважением, Людмила Мартова.
From
Тема: Re: Отчет о работе с 20 по 25.08.
Здравствуй, Мила! Извини, что сразу не ответил на твое письмо. Я был очень занят. Вчера внезапно скончалась Лолита Львовна. Не знаю, известно ли тебе, но ей тоже удалось найти какую-то важную информацию о «Черных Волнах». Об этом она написала мне накануне своей смерти. Перевел тебе деньги на обратный билет. Возвращайся немедленно! Находится рядом с этими людьми опасно. Того, что ты собрала достаточно для небольшого очерка. Ограничимся этим.
27.08. Штейгер Павел Сергеевич
На берегу залива высокие сосны и белый песок. На берегу залива только солнце, свежий ветер и скрипучие качели. На качелях двое, улетают друг от друга и снова встречаются на секунду. Она увлечена его глубоким голосом, его волосами, танцующими на ветру, его правильным красивым профилем. Он увлечен пустынным пляжем, ветром, скрипучим нытьем старых ржавых качелей, но больше всего собой: «Я всегда знал, что я особенный, не такой как все! Я помню, как однажды в детстве перед сном ко мне пришло это чувство. Долгой зимней ночью я увидел низкое темное небо в окне. В небе снежные вершины гор и черные фигуры деревьев. Я понял – я властелин этого мира: зима принадлежит мне, небо опустилось, чтобы заглянуть в мои глаза, черные древесные исполины стоят на страже моего спокойствия. Во мне зазвучала музыка. Я увидел свое будущее – придет день, когда я стану Великим!» Злата согласно кивает головой: «Она знала, что сможет полюбить только Гения…»
С каждым годом на земле все меньше пустынных пляжей. Даже у северных холодных морей вырастают большие и маленькие жилища для отдыха. Можно плавать в теплом бассейне и смотреть сквозь прозрачную стеклянную стену на далекие и близкие волны. Можно отдыхать взглядом на чистом, ничем не заслоненном горизонте, и вместе с морскими волнами вечно убегать в неведомую даль и вечно возвращаться обратно. Главное, чтобы море было рядом.
Им повезло, погода надолго испортилась, над морем собиралась гроза, и почти все отдыхающие покинули пляжи и вернулись в город. Холл отеля был пуст: оставшиеся постояльцы наслаждались холодным временем, сидя в горячих саунах и у камина в ресторане отеля. Они сняли номера с видом на залив, на берег со старыми соснами и высокой травой, просеянной белым песком. Мила и ее мрачный воздыхатель пребывали в скверном настроении. В Санкт-Петербургском колледже вокально-инструментального искусства (бывшем Ленинградском музыкальном училище) их ждало разочарование.
«Вчера уже приходили по этому вопросу: – резко сказал директор колледжа, – Наглая крикливая старуха. Сказала, что собирает досье на выпускников разных лет для статьи об их карьере и о том, как повлияло увлечение музыкой на их жизнь, и как они повлияли на искусство. Вы, наверное, тоже что-то подобное мне скажете, но только вот у нее было письмо с синим кружочком и подписью заместителя главы по культуре, с рекомендациями всячески содействовать этой «милейшей» женщине…»
Пани Злата страдала от головной боли, после очередного «вечера откровений» она лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, тихо стонала и громко сопела. Даник не пожелал беспокоить мамулю и уговорил Милу посидеть с ним в баре у камина.
– Не расстраивайся, – сказала она, – Так или иначе ты все узнаешь. Эта старуха – журналистка, то, что она нарыла, попадет в статью, которую скоро напечатают. Там, наверняка, и фотографии будут. На маму ты не похож, значит, есть сходство с папой, увидишь – узнаешь. Я пойду к себе, отдохну, переоденусь. Встретимся за ужином, – она оставила его в баре залечивать раны и согреваться глинтвейном, а сама поспешила в свой номер, и первым делом, не снимая мокрой одежды, завалилась на кровать и достала из сумки ноутбук. «Почта, входящие, наконец-то, ответ от Главного!». Она навела указатель и нажала на яркую черную строчку заголовка, а потом долго сидела, всматриваясь в текст письма, словно пыталась разглядеть знакомые буквы. Стук в дверь заставил девушку вздрогнуть:
– Мила, открой, это я, – Голос Даниэля дрожал: – Кажется, мама умерла. Она не дышит.
Глава 4
Он давно заметил, что она часто и подолгу смотрит на него, но стоит ему встретиться с ней взглядом, как она тут же опускает глаза или быстро отворачивается. «Хорошо, – подумал он, – Жаль, только что она такая высокая и нескладная».
Злата была счастлива: из всех пианисток он выбрал ее. Он попросил ее спеть. – У тебя приятный тембр, – сказал Он, – Но голос слабоват. Запишись на уроки вокала, может, будешь подпевать мне.
Мика собирал новую группу. В прежней ему отводилось второе место, а он хотел быть только лидером. Он решил, что опытные музыканты ему не нужны, у них всегда есть собственное мнение, которое может не совпадать с его мнением. Он наберет талантливых новичков, они будут ловить каждое его слово, подстраиваться под него, и все получится. Ему известно, как добиться успеха, ведь он – Гений. Он сам будет писать музыку и тексты, а им будет позволено только воплощать в жизнь его идеи, упорно трудиться, пока воплощение не станет тождественно его замыслу. За это их имена будут вписаны в историю музыки, рядом с его именем, высеченным в камне.
Скоро нашелся ударник, этого первокурсника Мика сразу заметил. Парень тонко чувствует ритм, легко импровизирует, техника немного хромает, но это можно исправить долгими и упорными репетициями. Однако Саша выставил условие: он будет играть только вместе с братом, они близнецы и самого детства неразлучны. Мика посмотрел на его брата и согласился. Паша – гитарист, играет недавно, такого таланта, как у брата нет, но парень старается. Главное, что Паша любит свой инструмет, Мика это сразу разглядел. Микаэль очень трепетно относился к своей Каллио. Черная четырехструнная бас-гитара – его гордость. Когда-то он купил ее серую и безликую, похожую на сотни таких же в тысяче других магазинов. Но его пленил глубокий низкий голос, не похожий ни на один из тысячи, попадающий в унисон с его собственным голосом. Мика, подобно Пигмалиону, сотворил свою Галатею. Каллио по-фински значит скала, ее гладкие лаковые изгибы плавные и крутые, как горные дороги, ее гриф венчает острие, подобное пику вершины, ее колки, как скальные камни, сочетают в себе ровную и острую форму. Ее толстые серебристые струны придают волшебному голосу таинственное бархатное звучание. Каллио стала для него частью недалекой, но потерянной страны. После смерти отца, его мать вместе с ним вернулась из страны Суоми в Ленинград, и через три года снова вышла замуж.
Первая репетиция прошла гладко, ребята сразу сыгрались, но чего-то не хватало. Может быть, добавить фолка, найти флейту или скрипку?
На вторую репетицию Злата пришла с подругой. Девушки делили комнату в общежитии. Злата приехала в Ленинград из захолустной польской деревушки, а Дина попросту сбежала в общагу из маленькой густонаселенной квартирки. Дина была дочерью еврея и цыганки, и подтверждением того, что в жизни случается всякое, а страсть и дружба народов бывают сильнее всех запретов и традиций. Конечно, ее папа в итоге женился не на ее маме, но дочку признал, помогал материально и наградил своей звучной фамилией. Дина Малевич была красива и изящна, как фарфоровая статуэтка. Кроме всего прочего она унаследовала от мамы певческий талант и скверный взрывной характер, а от папы большие хитрые глаза, черные и глубокие как бездна, и шикарные черные волосы, которые мягкими волнами струились по правильному овалу лица, ложились на плечи и текли по спине до самой поясницы. Ее никто не просил, но она никого и не спрашивала, взяла свободный микрофон и стала подпевать, придумывая интересные партии. Злата тут же стушевалась и замолчала, уткнувшись в свои клавиши. Микаэль тоже замолчал от восторга и изумления. «Такой чистый высокий, и в то же время сильный голос! Ноты звенят, как серебряные колокольчики». Он снова запел, два голоса низкий бархатный и высокий серебряный переплелись, рождая волшебное таинственное звучание, в котором были вопросы и ответы, пространство и время, тишина и крик. Микаэль понял, чего именно ему не хватает.
Он не мог не думать о ней. Она играла с ним, не подпускала к себе, но и не отпускала от себя. Дина крепко держала его на крючке неопределенности: «Я люблю тебя, и, может быть, я останусь с тобой, но вдруг мне все надоест, тогда я буду кочевать, я же цыганка». Он торопился: «Нужно записать альбом, пока Дина не передумала. Как только его песни увидят свет, к нему придет слава, и Дина уже никуда не денется… »
Злата даже не различала их. Близнецов это устраивало, они с детства привыкли все делить пополам. Она знала, что таким способом она не вызовет в Нем ревности – Дина полностью завладела Микой. И все же ей хотелось показать Ему, что и она может нравиться, что и ее тоже можно любить. Злата злилась на подругу, но не за то, что Дина была с Микой. Таков уж Микаэль, его чарам невозможно противостоять. Злата осуждала Дину за то, что она заставляет Его страдать. Бедный Мика, он так боится потерять ее, он посвящает ей свои песни, а она совершенно не ценит этого и только забавляется. Как бы Злата хотела быть на месте Дины, рядом с Ним!
Раздражение пульсировало в голове и отдавалось болью в сосудах. Злата решила пропустить занятие, ей надо отдохнуть: она должна быть бодрой и хорошо выглядеть вечером на репетиции. Девушка провернула ключ в замке и сильно толкнула дверь. Внутри натянулась цепочка, готовая вот-вот выскочить из петли.
– Златик? – Дина была удивлена, – Ты чего здесь? Я думала, ты на лекции. Я не одна, я с …
– С Микой? – Злата не дала подруге договорить.
– Нет, – полуголая Дина ехидно хихикнула. – Подожди минут десять в холле, я выпровожу гостя и все тебе расскажу.
Злата бежала к автобусной остановке: «Так нельзя, Он должен все узнать». Она не помнила, как добралась: на чем ехала, как долго шла через пролесок к берегу залива, пока не нашла нужный ей домик среди других маленьких и больших домов. Голова была занята только одной мыслью: «Микаэль должен скорее узнать правду».
Но он уже знал. Он открыл ей дверь и молча впустил запыхавшуюся девушку в дом. В комнате повсюду, как белые хлопья снега, лежали порванные на мелкие кусочки стихи и ноты. Часть из них улетела через настежь распахнутое окно во двор. Кассеты с записями репетиций были выпотрошены: смятые и растоптанные клубки лент от дуновения ветра катались по полу, как перекати поле. Каллио валялась тут же на полу избитая и растерзанная, с покореженными струнами и глубокими сколами по всему корпусу. Девушка в ужасе закрыла лицо руками. Микаэль посмотрел на нее безумным взглядом и сказал горячо и убедительно, больше для себя, чем для Златы: «Это все фальшивки, подделки. Нам этого не надо! Нельзя писать песни о том, чего не пережил, а я ее не любил, никогда не любил! Теперь я знаю! Все так быстро закончилось, значит, ничего и не было. Любовь не проходит, иначе это не любовь. Ее больше не будет с нами. От нее ничего не останется, даже воспоминания, даже голоса на пленке. А я еще напишу настоящие песни».
В маленьком домике на берегу залива гордый Микаэль рыдал, уткнувшись в колени верной Златы, которая одновременно жалела его и радовалась, что оказалась в нужное время в нужном месте.
На берегу залива высокие сосны и белый песок. Солнце быстро садится в вечернее море, ветер улетел, и скрипучие качели затихли. На качелях двое, всматриваются в исчезающее за горизонтом солнце, ждут темноты, но она не приходит. «Я не хочу быть один сегодня: – говорит он, не поворачивая головы. – Я боюсь тишины белых ночей. Ты останешься со мной?».
Прошел уже месяц, с тех пор как Дина Малевич покинула «Черные волны», и также, не попрощавшись, съехала из общежития. Дина не появлялась и в училище. «Ей, наверное, очень стыдно»: – думала Злата. Репетиции шли полным ходом, они готовились к своему первому выступлению. Мика написал новые песни, не похожие на предыдущие: тяжелые и мрачные, но такие мелодичные и красивые. Каким-то чудом ему удалось отправить кассету с записью организатору фестиваля в Финляндии, и группу пригласили выступить! Мика ликовал. До фестиваля всего неделя оставалась, они репетировали каждый день, но усталости не чувствовали – все были воодушевлены предстоящим успехом, только Саша был какой-то задумчивый, однажды он даже забыл свою партию и остановился в середине песни. Мика ничего не сказал, просто пристально посмотрел исподлобья, но этот тяжелый взгляд был весомее всяких слов: Саша больше не ошибался.
Она думала, что после той волшебной беззвездной ночи на пустынном пляже залива они будут вместе, но Мика решил иначе: «Близнецы могут уйти из группы, если узнают о нас. Не будем ничего менять пока. Сначала заработаем себе имя. Скажешь им после фестиваля, и пусть уходят, я найду музыкантов в Финляндии. Мы больше не вернемся сюда». Злата повиновалась, но старалась под разными предлогами избегать личного общения с Сашей-Пашей. Однажды ей не повезло: она забыла свои ноты в репетиционной. Все уже ушли, один ударник сидел за установкой, и, казалось, был полностью поглощен ритмом. Она тихо взяла тетрадь и хотела также незаметно уйти, но Саша вдруг прекратил играть и окликнул ее.