– Спрячьте это от греха подальше, – боязливо замахал на него руками Леветатор. – А то ещё нечаянно уроните и разобьете.
Токсикоман засмеялся и заметил:
– Я сам себе не враг. Кислород для меня опасен.
Он сунул пробирку на прежнее место и посмотрел в окно.
Из-за гор на востоке поднималась полная луна. Поезд шёл на большой скорости без остановок, так как навёрстывал упущенное время. Проводники немного притушили свет. Подслеповато горела только одна лампочка в проходе. Многие пассажиры готовились спать сидя. До Байкала оставалось ещё три часа езды. В нашем купе тоже никому не хотелось поддерживать разговор в столь поздний час. Зевота охватывала всех пассажиров, многие на глазах засыпали.
– А почему вы не спите? – спросил я для приличия старика, продолжавшего бодро смотреть в окно.
– Да я и молодым-то мало спал, – ответил старик, осветив меня добрым взглядом.
Я удивился, услышав его голос. Настолько он был чист и нежен, как горный ручей.
– Когда мне было восемнадцать лет, приходилось много работать в поле, а вечером я так же, как и другие, ходил на гуляние. Пойдёшь гулять – и до рассвета. А на рассвете идёшь домой, думая: "Вот сейчас лягу, усну". Подхожу к дому, а уже лошадь запряжена в телегу, семена засыпаны, и отец сидит, курит, ждёт меня – я должен скоро прийти с гуляния. Подхожу, он говорит: "Ну, поедем в поле сеять зерно, я жду тебя". Вот я ложусь в телегу, и поехали. Сколько времени ехали до места, где должны сеять, столько я и спал. Ну, час-полтора. Приезжаем. Он останавливается. Уже я чувствую, что качка прекратилась – остановились. Я встаю, хотя и крепко спал. Начинаю выпрягать из телеги лошадь, запрягать в плуг. Отец начал рассеивать зерно, я – пахать. Отец рассеял и ушёл, я же пашу до обеда. Подходит время обедать. Выпрягаю, еду домой кормить лошадей. И вот, пока лошади едят, можно было уснуть часа два. Непривычен был спать днём. Нет, не мог днём спать. После обеда едешь обратно в поле и пашешь дотемна. Домой возвращаешься, дремлется. Ну, думаю, никуда я не пойду сегодня, как только поужинаю, сразу лягу спать, выспаться надо. Но ещё не кончил ужин, слышу, там гармошка заиграла, девчата запели песни. Кого там! Разве уснешь! Пойдешь опять и гуляешь до утра. И это повторялось каждый день. И вот отец мне говорит: "Ты здоровый, как лошадь. Лошадь без сна живёт, и ты тоже спишь помалу, без сна живёшь."
Приятный голос старика завораживал, убаюкивал. Я чувствовал, что засыпаю.
II. Крушение поезда и конец света
Я проснулся неожиданно от какого-то внутреннего толчка и посмотрел сквозь прищуренные веки на девушку. В полумраке вагона её профиль склонился к окну, и локоны пепельных волос ниспадали по стеклу, как струящийся водопад. Она дремала. Почти всё моё окружение погрузилось в сон. Леветатор примостился на краю сидения, как спящая птица на жердочке. Буддист восседал с закрытыми глазами в позе лотоса, как медитирующий Будда. Старик, запрокинув голову, казалось, погрузился в свои глубокие думы. Нищий прикорнул у него под боком, смакуя блаженство, словно у Христа за пазухой. Голова моего соперника всё больше и больше склонялась в сторону моей ненаглядной красавицы, и только карлик с зеленым лицом ёрзал на скамейке и не находил себе покоя.
– Вы не против, если я совсем потушу свет? – спросил он у моего соседа. – А то у меня совсем расшалились нервы от всей этой жизни.
– Совсем нет. Напротив! Тушите, пожалуйста. Так даже лучше, – ответил мой вежливый соперник.
Свет погас. Купе погрузилось в темноту и лишь изредка освещалось огнями проносившихся мимо станций. Какое-то время я пребывал на грани сна и бодрствования. Но вдруг на меня нашёл страх. На какое-то мгновение мне показалось, что у профессора с зеленым лицом засветились глаза, словно из них вылетели фосфорические искры. Он сидел тихо, подобно мыши, вогнувшись в спинку скамьи и застыв в позе одеревенелого трупа. Мне также почудилось, что он беззвучно открыл рот и зевнул, при этом его пасть осветилась зеленоватым светом. "Проклятая гнилушка, – подумал я, – чтоб тебе ни дна, ни покрышки. Может быть, у такого в темноте отрастают рога и появляется хвост? Чёртов профессор кислых щей!" Как только я такое подумал, на меня тут же откуда-то пахнуло серой. Сон как рукой сняло. Я выпрямился, пытаясь в темноте рассмотреть фрагменты поз моих попутчиков и детали купе. Луна, вероятно, уже поднялась высоко и освещала верхушки проносящихся за окном вековых кедров уже сверху, а не с боку, когда только-только выплыла из-за гор. Некоторое время я никак не мог понять, что за полоса света сияет вдали. Наконец, до меня дошло, что это был Байкал, и луна отражалась от его поверхности. Девушка спала крепким сном, откинувшись корпусом в угол между окном и сидением, почти на её груди я увидел склоненную голову моего соперника. Коленом он упирался в мою ногу. Всё это мне было неприятно. Пошли туннели один за другим. И тут я вспомнил об одной французской шутке и улыбнулся. Мы въехали в очередной туннель и в ту же самую секунду в кромешной тьме почти одновременно раздались звуки поцелуя и звонкой пощечины. Затаившись, я боялся пошевелить пальцем. В купе произошло замешательство. Мой сосед включил рубильник. Все проснулись. Даже при свете ночного светильника было видно, как правая щека моего соседа горит алым багрянцем. Выглядел он весьма сконфуженно. Как признанный психолог, я пытался определить, что думает каждый по этому поводу. В мысли старика я не смог проникнуть, но вот на лицах других попутчиков было написано следующее: Буддист: "А я-то думал, что они жених и невеста". Нищий: "С какой силой она засадила ему пощечину. Сильная девушка!" Леветатор: "В этом мире ещё не перевелись порядочные женщины". Химик-биолог-токсикоман: "Хорошо устроился, но не тут-то было!" Мой соперник, глядя с негодованием на профессора кислых щей: "Ну, и скотина! Вот, значит, зачем ему понадобилось тушить свет! Девушку целовал он, а я получил затрещину". Девушка: "Так значит он гомосексуалист. Кого же он поцеловал, и кому это не понравилось?" Я сладко потянулся и подумал про себя: "Не станет же мой соперник разбираться, кто целовал девушку. Однако ловко же мне удалось имитировать поцелуй и влепить ему пощечину".
Настроение у меня мгновенно поднялось до самой высокой отметки. Я торжественно объявил:
– Едем вдоль берега Байкала.
Все прильнули лицами к окну, пытаясь разглядеть детали лунного ландшафта. Насколько хватало глаз, раскинулось чистое широкое озеро, залитое серебряным лунным светом. С высоты горы, откуда, виляя из стороны в сторону, спускался по извивающемуся железнодорожному полотну наш поезд, озеро казалось просвеченным лунными лучами до самого дна, настолько его воды были чистыми.
– А я вижу дно озеро! – поддавшись этой иллюзии, воскликнул Леветатор.
Все дружно рассмеялись.
– Этого не может быть, – сказал токсикоман.
– Почему? – удивился человек-птица.
– Потому что в десятке метров от берега уже километр глубины, – сказала девушка и рассмеялась, как серебряный колокольчик.
Почти все, кроме меня, впервые за весь вечер услышали звуки её голоса.
Её чистый голос, походивший на звучание хрусталя, влился в наше купе, как свежий плеск горного родника. Мы все заворожено слушали. Никто её не перебивал. Все боялись, что она замолчит. Но она продолжала говорить мягко и нежно, как в счастливые минуты нам вещает сама мать-природа.
– Это самое глубокое и чистое озеро в мире. В нем – четвертая часть всех мировых запасов пресной воды. В Байкал впадает триста шестьдесят шесть рек и только одна Ангара вытекает из него в его юго-западной части. Если бы даже ни одна река не приносила свои воды, то Ангаре потребовалось бы четыреста лет, чтобы вылить из него всю воду. Вот сколько в нём воды.
– Но за десять минут я могу понизить его уровень на пятнадцать метров, – заявил гордо скрипучим голосом химико-биологический карлик, – к тому же изменить атмосферу на всей планете.
Он вновь вынул из кармана пробирку и потряс загадочными кристаллами в воздухе. Мимо нас на большой скорости прогромыхал на запад поезд, гружённый брёвнами, загородив панораму спящего в лунных лучах озера.
– Да спрячьте вы эту чёртову пробирку, – подал голос нищий. – А то я её выкину в окно.
– Что вы? Что вы? – вскричал испуганно Леветатор. – Не дай Бог, если она разобьется. Наступит непоправимая катастрофа на земле. Всё живое, вдыхающее в лёгкие воздух, погибнет. Эту пробирку нужно беречь, как зеницу ока, охранять тщательнее атомных отходов.
Видимо, по-настоящему в теорию всемирной катастрофы верил среди нас только Леветатор. Токсикоман усмехнулся и с довольным видом сунул пробирку в карман.
– А что произойдет, если кристаллы попадут в воду? – спросил Леветатор.
– Думаю, что ничего не произойдет. Для реакции требуется огонь.
Леветатор тут же сделал заявление, обращаясь ко всем:
– Господа, давайте отберём у него пробирку и выбросим в Байкал.
– Да полно вам, неужели вы верите в эту чушь, – сказал мой сосед.
– Я вот сейчас подсчитал как математик, что если неожиданно Байкал враз обмелеет на пятнадцать метров, то Ангара перестанет из него вытекать. Потребуется не менее сорока-пятидесяти лет, чтобы он вновь наполнился до настоящего уровня.
Мне показалось, что эти слова были специально сказаны для девушки. Но она молчала, не принимая больше участия в нашем разговоре, и продолжала смотреть в окно. Встречный поезд прошёл, и вновь открылась лунная панорама Байкала.
По всему было видно, что токсикомана задели слова Леветатора. Он насупился и ворчливым тоном заметил:
– Стараешься, стараешься на благо всего человечества, и никто спасибо не скажет. Кристаллы хотят отнять, что выдумали.
Он крепко прижимал ладонью нагрудный карман. Никто не проявил никакой реакции.
– Да если хотите знать, я решил спасти вас всех, – не унимался он.
– Лишив нас атмосферы? – с сарказмом спросил его математик.
– Но это всего на десять минут.
– Но за десять минут всё живое может задохнуться.
– Для этого нужно на всех надеть кислородные маски.
– Представляю, – воскликнул восхищенно математик, – как пять миллиардов людей одновременно натягивают на свои лица кислородные маски! Великолепное зрелище. Где же вы, любезный, раздобудете такое количество масок?
– А как в это время будут дышать животные? – поинтересовался нищий.
– А птицы? Вы о них забыли? – воскликнул возбужденный Леветатор.
Учёный-токсикоман озабоченно потер затылок. По-видимому, он не до конца продумал схему обновления мира. В это время опять запахло квашеной капустой – смесью сероводорода с метил-меркаптаном. Поезд проезжал мимо целлюлозно-бумажного комбината в Байкальске. Над Байкалом при лунном свете из труб в небо выползали ядовитые змейки отравляющих паров. Картина потрясала своей убогой наготой. Однако, химик-биолог при виде труб оживился.
