Сказочки по-взрослому. Новые истории на волшебный лад

– Раз писарь, вот пускай и пишет, чтобы для летописи все было запротоколировано! – рявкнул царь, когда ему вельможа один зудеть начал, подозрения в разум ядовитые заливать. – К Царю земель Юго-восточных отправляйте корабль. Дары везите, надо же, союзников нам задабривать. За два года царица себе новую забаву придумает. А может еще наследника мне родить. Максим-царевич – шалопай: одни пирушки на уме, Илья-царевич – немощный и тугодум, Сергей-царевич об одной войне думает, отдашь такому царство, так он на войне его разорит! Только вот Забава-царевна как бальзам сердца моего, но не может баба царством править. Так что придется еще над одним царевичем поработать. Приказываю, чтоб знахари-лекари мои над зельями силу мужскую укрепляющими без устали трудились.

Итак, не успела Айга сына обрести, как он уже от нее мог надолго отдалиться. Кого-нибудь может удивить скрытность Айги, почему она сыну ни в чем не призналась. Но надо помнить о том, кто такая была Айга! Айга имела дело с миром волшебства. И кстати, она еще не узнала тайну своего отца. Ведь ее старик зачем-то отнял у нее сыночка и солгал ей о его смерти. Была ли на то причина у него теперь не узнать. Старик уж десять лет в сырой земле лежит. Айга так и не простила его. А если старик все устроил не для вреда, а для пользы? Ведь Айга любимой дочкой у него была. Что если он хотел сына ее защитить, потому и отдал чужим людям. Айга решила до поры до времени скрывать правду.

А Иван и не подозревал, что его ждет вовсе не путешествие к иноземному царю, а пучина морская. Вслед кораблю, на котором он направился в дальние страны, отправили корабль вооруженный пушками и боевой командой. Сговорились царевы вельможи, чтоб царя в конфликт военный втянуть, потопить корабль, будто чужеземцы его ограбили и на дно отправили. А сами хотели его груз ценный себе присвоить. Про Ивана, матросов, посла и вовсе никто не думал.

Айга издали присматривала за сыном. Сорок посылала за известиями. Сердце ее материнское почувствовало неладное – защемило вдруг. Сорока и притащила ей на хвосте новости тревожные про экспедицию эту заморскую и про вельможный заговор.

– Ах, ах, ах! Что же мне делать-то? Вот угораздило! …

Но не зря Айгу считали волшебницей известной на Руси. Умела Айга ветрами управлять. Задули ветра, тревогой ее гонимые, и поднялся ураган невиданной силы: на дно ушел корабль, что вслед ее сыну отправился. Благополучно достиг Ваня берегов земли юго-восточной.

Сказ об Аленушке

Аленка, оказавшись в доме Василисы, смотрела во все глаза: светлый трехэтажный терем, с балкончиками, резными балюстрадами, высоким коньком на крыше, казался ей чудесным дворцом после прабабкиной хибары.

Печки с голландскими изразцами, лавки, крытые зеленым сукном, столы с белоснежными скатертями – все было дивно и богато. В доме у Василисы в кадках росли заморские деревья: лавр, лимоны; перила широкой витой лестницы обвивал вечнозеленый плющ. А больше всего Алену поразила хрустальная люстра, свисавшая над центром горницы, где стоял длинный дубовый стол. Алене отвели отдельную светелку, выходившую окном в сад. Девочку накормили сытным ужином, и Настенька увела ее мыться и готовиться ко сну.

– Тебе сильно повезло, душа моя, – ласково говорила Настенька, – никогда я не думала, что Василиса ученицу себе возьмет. Ты уж слушайся и потакай ей во всем. Василиса добрая, но не любит, когда ей перечат. Вот тебе сарафан новый, он хоть и скромный, но тебе в самый раз, я его в юности носила. Потом тебе обновки справим.

– Ты давно у Василисы живешь?

– Я не только живу, я служу у нее. Давно. – Настенька вдруг нахмурилась, словно вспомнив о чем-то неприятном, и быстро сменила тему разговора. – Вставать будешь рано, мне помогать по хозяйству. Начнешь с малого: за цветами ухаживать, горницу подметать, на стол накрывать. После обредни Василиса сама тебя на занятия позовет. А там и до обеда дело дойдет. Повезло тебе, девочка, – с легкой завистью вздохнула Настя. – Видать, есть в тебе что-то.

Сказ о том, как трудно совесть будить, когда до нее дела нет

Василиса с новой своей личной жизнью у Кащея обо всем забывать стала, терем свой забросила. Про Аленушку вспоминать перестала, да и к заявкам посетителей стала халатно относиться.

– Тоже мне депутат поселкового совета, – ехидничал Кащей, – ну что тебе за дело до всех этих страждущих: тунеядцев и попрошаек? Внимания твоего волшебного они хотят, Василисушка! А тебе что? Почет и уважение? Размечталась! Да, они рады-радехоньки косточки твои белоснежные языками бессовестными перемыть, зависть черная у людей к тем, кто лучше живет, а уж к волшебникам и подавно! Тратить годы свои молодые ради глупого тщеславия: мол, нужна миру всему – это ж значит – совсем голову пустую иметь. Я о тебе, душа моя, всегда думал! Мудрая моя душенька!

Василиса и сама не понимала, что с ней происходит – так медленно, исподволь опутал, оплел ее Кащей своими льстивыми речами и драгоценными ожерельями. Стала силу свою Василиса забывать, совсем разленилась.

– Баба во мне, Настенька, проснулась, – томно вздохнув, величаво молвила Василиса в ответ на упреки служанки и, поддерживая одной рукой, оголенной по плечо, подол трехаршинный, а другой – корону высокую, направилась в залу к Кащею.

– Мне-то что делать? – вдогон крикнула Настенька, – очередь просильцев наросла до сотни уже. Запись ведется в тетрадочке; перекличку по утрам устраивают, орут, спать мешают.

– Запись – это хорошо придумано, – с безразличием отвечала Василиса, чуть замедлив шаг.

– Так ведь иные дела не могут ждать подолгу, – пока Макар ждал, как вы ему корову отыщете пропавшую, помер на днях.

– Значит, час его настал. Отпеванье ему назначат. Что ж, видишь, Настя, порой есть смысл дела в долгом ящике держать, иные и решать не приходится. Опять же, ценить больше меня народ станет. А то лезут со всякой ерундой: то с женой помири, то корову найди, будто я им милиционер или семейный психолог.

– Ох, не узнаю я вас, Василиса Андреевна! Так уж вы переменились! – горько заметила Настя, – глядишь, скоро совсем окащеитесь!

– Настя, тебе что, плохо, что ли?! Ты почитай в моем доме теперь сама госпожа! Полный карт-бланш тебе дан. Что хочешь, то и делай.

– Только потом спросите, как очнетесь, – буркнула Настя, – а я надеюсь, этот дурной сон ваш пройдет. А что, с Аленкой делать мне прикажете? Вы же учить ее думали!

– Аленку…приводи ее ко мне. Буду здесь уроки давать по магии обращения. Заодно и с прической мне поможет. Обучи ее мастерству парикмахерскому, Настя. А на этом наш разговор закончен. Поди прочь.

– Ох, что скажут люди, когда узнают! Не могу же я вечно им про ваши больничные и командировки врать! – разохавшись ушла Настя.

Только Аленку и знала теперь Василиса. Учила ее мудреным волшебным наукам. Могла часами с ней возиться, даже на зовы Кащея не всегда откликалась.

Ревновать стал Кащей, сердиться. Подозрительный характер был у этого господина. Считал, что все вокруг сволочи. Везде видел предательство и шкурный интерес. Василису на самом деле дурой считал и только, чтобы умаслить ее, мудрой величал. Красоту, а не мудрость он ценил Василисину. Задумываться стал Кащей, почему его возлюбленная столько внимания девочке чужой безродной уделяет.

Тут еще и Кикимора в огонь масла подлила.

Сказ о чужих заблуждениях

Уж такова была Кикимора, что не могла не подмешать дегтя в чужую бочку. Кащей ее не жаловал, можно даже сказать, презирал, но Кикимора была отменной разносчицей сплетен, и в общем, бесплатным информатором Кащея.

Доносила Кикимора обо всем, что творится в лесу, не по велению долга, а по призванию души своей кикиморной. Такие кикиморы трепещут перед сильными мира сего, ненавидят и трепещут, в три погибели сгибаются в поклонах, лебезят и кикиморят всех подряд, в болоте зависти топят. Поэтому щедрый ворох сплетен «а-ля кикимора» был живой желтой прессой к завтраку и ужину Кащея Могучего, Кащея Всесильного. А Кащей всегда был рад не платить, если была такая возможность. Вот и слушал радио на волне «Кикимора», читал дрянную газетенку.

Кстати, сама Кикимора тоже интересовалась кое-чем у Кащея. Вот про Василису спросила в этот раз.

– Завела себе забаву, Аленкой зовут. Аленка на коленях зеленка. У нее теперь все время на эту девчонку уходит, – ворчливо сказал Кащей. – Не жалует больше она меня.

Издав многозначительное «М-м-м» Кикимора замолчала, а после небольшой паузы ехидно проронила:

– Наслышана я была об этом странном удочерении. А это еще вопрос, кто такая есть Аленушка. Тебе ничего в голову, Кащеюшка, не приходит?

– Что ж тут такого? Девчонка обычная, деревенская. Играет с ней Василиса как с куклой.

– Не скажи. Так о кукле не пекутся. Где это наша Василиса лет тринадцать назад пропадала? Кажется, в заморские дворцы каталась. Не там ли девчонку нагуляла?

– Намекаешь…Так-так, – Кащей нахмурил косматые брови. – Это что ж получается: дочь у нее внебрачная отыскалась? Не нравится мне эта Аленушка. И когда это Василиса успела опузатиться и родить? И от кого? Кто посмел?

В общем, наш Кащей дважды ошибся в чужих детях: о сыне Айги он не догадался, решил, что парень – новое ее увлечение, а вот чужую для Василисы девочку принял за ее дочь. С этих его заблуждений и началась череда событий.

Ванюша, сын Айги, огребал по полной. Неприятности на паренька так и сыпались. Благо еще при нем всегда двое из ларца были. Так он, недотепа, умудрился себя в азартную игру втянуть и ларец проиграть. Двое из ларца теперь стали появляться из мешка.

– Нет, Айга, мы так не договаривались, – запыхавшись от быстрого бега, примчавшись к ней с жалобами, возмущался один из близнецов. – Мое тэквандо уже не тянет, да и брат весь в синяках. Этот Иван словно нарочно проблем себе ищет.

– Терпеть придется, если не хотите на Колыму, – монотонно пробубнила Айга. У нее самой с новоявленным отпрыском теперь ни минуты покоя не стало. Про модные шмотки забыла, стала, как настоящая яга, одеваться. От нервов весь маникюр обкусала.

– Девять лет! Наши лучшие годы мы на всяких упырей, с которым твой дурень связывается, тратим. Имей совесть, бабушка!

– Чегой! – встрепенулась Айга и с размаху запустила в близнеца шлепанцем, с острым каблуком, между прочим.

– Вот, еще один фингал! – взвыл близнец.

– А это за то, что так и не научился женщин уважать! Нашел себе бабушку! При мне, чтоб даже слова такого не произносил, иначе вовек из рабства не вылезешь! Пшел прочь! И Ванюшу моего береги, как зеницу ока. Братец твой умней тебя будет, не пошел ко мне канючить. Мне хоть тэквондо, хоть морковь-до, ваше дело кулаками махать, чтоб жив мой…, – тут Айга осеклась, она чуть было не ляпнула, – «сыночек родимый». – Так, чтобы подопечный мой был жив и здоров.

Ушел близнец, свою долю проклиная, а по дороге на Марью Потаповну нарвался.

– Ой, парень, на тебе лица нет! – ужаснулась она.

– Вашими, тетенька, стараниями. Жизнь вы молодую двух пацанов загубили! – в сердцах крикнул он.

– Чай голодный? – жалостливо спросила пекариха. – Постой, я пирогов тебе в дорогу соберу.

«Одно утешенье, хоть пирогов от пуза нажрусь», – подумал близнец, и пока добирался до братца и Ивана с сумой и без ума, умял все пироги.

А Айга уже стала понимать, что причина Ваниных бед – вовсе не случайности.

– Чей-то подлый замысел, и я, кажется, догадываюсь – чей!

Она схватила метлу и помчалась на разборки в терем вражины своего.

Влетев в окно, сбила с ног Кащея, села на него верхом, древком метлы ему на горло надавила и давай давить еще сильнее. Хрипит Кащей, а она:

– Задавлю тебя, изверг поганый!

– Айга, – давай увещевать ее Василиса, – остынь! Он же бессмертный!

– А это мы сейчас и проверим! Раздавлю по яйцу, вот и смерть его отыщем.

– Совсем очумела?

Кащей, все же сильней был физически, сбросил с себя щупленькую Айгу. Но помяла она его изрядно.

– Чего тебе, чокнутая?

– Может, хватить уже меня донимать. Убытки мне нанес, с родней врагами сделал. Теперь еще парнишку моего обидеть решил. За него загрызу тебя, покоя вовек не увидишь!

Тут уж Василиса видя, что дело дрянь – смертельной схваткой запахло, – начала проявлять свою женскую дипломатию.

– Кащеюшка ненаглядный, что же ты с какой-то ягой связываешься, да она блестинки на твоем башмаке не стоит. Забудь ты про дуру эту стоеросовую, пойдем в койке покувыркаемся, прекрати ей мстить, она на голову больная. Обещай, что больше ее Ванятку прессовать не будешь. И, кстати, у меня есть медовуха отменная!

Так уж умела Василиса мужика умаслить, что он в ее руках как шелковая лента виться начинал.

– И то, правда, чего это я с бабкой чокнутой связался? – проворчал Кащей и процедил сквозь зубы, – убирайся, Айга. Ты свое получила, будешь впредь за языком следить. Твое слабое место мне отныне известно.

Вроде как заключив зыбкий мир с Кащеем, Айга ушла не вполне довольная. Подружка бывшая подстилкой кащейкиной стала, а ее, Айгу, уже на дню два раза бабкой обозвали. Кащей намекнул, что сила на его стороне, – вроде как за одно место держит он теперь ее.

– Ладно, выведаю я еще, где смерть твоя, паразит! Будет и у нашей избушки праздник!

Сказ о хозяйственном мужчине, успешном предпринимателе и его потребностях

Горыныч был крепкий хозяйственник, имя у него вполне соответствовало его личности и фигуре: высокий и мощный – гора горой, а про его «трехголовье» можно только байки рассказывать. Мол, одна голова падает – другая на ее месте вырастает. Так это о том, что из любой неприятности, из любого катаклизма Иван Горыныч выйдет легко, еще и с прибылью. Голос у него было мощный, басовитый. Такой жадный до жизни, темпераментный мужчина мог и на домочадцев, и на подчиненных поорать.

Женат он был не один раз, потому как щедрый и любвеобильный Горыныч любил женщин обожающих его. Следует заметить: обожающих его самого, а не только его деньги и статус. Вообще, любил он в обществе льстецов оды хвалебные слушать. Охоту любил, рыбалку, шумные застолья. При таком образе жизни и потребности соответственные были. Не покладая рук расширял свой бизнес Горыныч. Сделки новые заключал, до банкротства доводил конкурентов. Но потребности росли и множились. Вот захотела его новая жена терем о семи этажах. Мол, у Кащея только пятиэтажный. Чем мы хуже? Будет терем!

Затеял стройку Горыныч. Да так увлекся, что построив, продал терем иноземному чародею. Теперь женка девятиэтажный терем требует с садами висячими. Тут уж успевай поворачиваться.

Вот в этот самый момент и пожаловал к нему важный тип. О делах договариваться.

– С предложением я к вам выгодным, – бурчал низким голосом в свою бороду Чародей из земель юго-восточных.

– Каким же это? С удовольствием послушаю, – Горыныч сделал широкий жест рукой, демонстируя свое гостеприимство и готовность к «добрым» бизнес-отношениям.

– В здешних лесах можно ценное сырье выращивать на продажу, цех построить по переработке его. Открой дипломат, покажи наши образцы, – приказал он слуге.

Перед глазами Горыныча возник большой ассортимент разных таблеточек и порошков.

– Что это? Осмелюсь спросить, что за аптеку вы мне предлагаете?

– Именно! Аптеку по снятию ответственности и получению быстрого кайфа. Все деревни-города запляшут от радости, жители заботы выкинут из головы, будут бредовым фантазиям предаваться. А когда народец в бреду, им легко манипулировать. А самое приятное, что товар мой вне конкуренции. Кто подсядет на него – тот навеки нашим покупателем будет. Особенно его молодежь жалует, на танцульках употреблять любит. То есть это все гадость ужасная!

У Горыныча брови на два вершка вверх поднялись, а потом опустились. Его домашние знали, что это первый признак приближающейся бури. Но Чародей не знал, а потому продолжил втюхивать свою дрянь.

– Выгодное дело, озолотитесь, а от вас всего-то надо: мне в аренду свои делянки в лесу сдавать, ну и торговые ряды в городах и селах. Быстро народ распробует и одуреет.

Взревел вдруг Горыныч, не смог он дальше это «деловое» предложение слушать. Так взревел, что от первого до пятого этажа его терем зашатался!

– Да, за кого ты меня принимаешь, Чародей поганый! Чтобы я, отец тридцать пяти детей, стал молодежи заразу продавать, чтобы народ русский губить этой дрянью начал? Ты как меня оскорбить своей мерзостью посмел? Пошел вон из лесу, из дома моего, чтобы духу твоего слышно не было!

Чародей от неожиданности дипломат выронил, да и рассыпались его порошки и пилюли, стала его ловкая прислужница обезьянка собирать, а сам Чародей в лице переменился, побагровел, что-то проревел в ответ, да только не родился еще такой бас, который нашего Горыныча переорет-перепоет!

– Я нашим русским мужичкам только одно зелье лицензированное продавать вовеки буду. То, что на пшенице золотой делано. Вот, как отойдет пора сбора урожая, так и начнутся свадьбы-гулянья, вот и потекут реки медовые, расступятся бражки хмельные берега, прозрачными ручейками зажурчит водка русская под песни застольные.

– Пожалеешь еще четырежды, что отказался, – клацая зубами, ушел Чародей.

Долго еще после ухода Чародея громыхал и разорялся Горыныч, пугая прохожих и соседей.

Сказ о том, что щепетильность и мораль помеха далеко не всякому бизнесу

Очень был зол Чародей, а тип он был злопамятный!

– Что ж, Маргарита, – бурчал он своей волшебной обезьянке, – где один дурень отказался, там другой согласится. Наведаюсь я в гости сегодня к другому влиятельному аборигену из здешних лесов.

Он сделал ставку на Кащея и не ошибся. Циничный, до мозга костей безразличный ко всему человеческому Кащей был рад обогатиться на чем угодно, на чьей угодно беде прибыль сделать. Он бы и мать свою родную продал, если бы она у него была, по сходной цене.

Василисе, принимавшей заграничного гостя, было невдомек, что тот пожаловал, чтобы погубить ее народ, погубить души человеческие.

Она старалась быть достойной хозяйкой, госпожой Кащеевой. Голова еле-еле корону алмазную удерживала, грудь под горностаевым манто прела, парчовой юбкой бедра натерло. Роскошь так и переполняла терем, перла изо всех углов.

Светская беседа прошла на уровне. Обедом и приемом гость остался доволен. После удалились Кащей с Чародеем в кабинет, чтобы трубки раскурить, да о делах потолковать.

Сразу уловил Кащей суть дела, ему даже на образцы из дипломата не понадобилось смотреть. Скривил губы тонкие, изображая согласие. Только в одном не остался доволен Чародей – большой процент за продвижение товара на русском рынке запросил Кащей.

Торговались они жестко. Но да Кащей смекнул, что кроме него никто Чародею такой масштаб для деятельности не предложит. Догадался, что ушел Чародей от Горыныча не солоно хлебавши. Будет он, Кащей, монополистом.

Проводив нового делового партнера к порогу, Кащей радостно сообщил своей любимой:

– Ох, и заживем мы с тобой, Василиса моя! После этой сделки будем купаться в золоте и бриллиантах.

–Мы и так богаты, Кащей. Осталось только деньги жопой жрать, – вдруг ляпнула Василиса и укусила Кащея за ухо.

– Эй, матушка, ты чего?

Василиса расхохоталась от алчности Кащея, да он не понял этого – решил, что она перебрала.

– Ты бы, Василиса, это… завязывала, что ли, с выпивкой.

– Вот, дурак, – вздохнула Василиса и ушла в спаленку.

Итак, Чародей добился своей цели. Дело поставили на поток.

Сказ про то, как дело бывает, когда никому нет дела до дела, и что потом с этим делом делается

Чародей с Кащеем стали народ дурить. Ведь если народ одурманен, то его еще больше можно на кулак наматывать. Душу вынимать. В истории мы знаем тому немало примеров. Вот и в нашей лесной истории народец стал на дела поплевывать, больше языком работать и на жизнь постоянно жаловаться. Василиса на свои дела забила, и видит народ, что ей, матушке, на всех наплевать! Люди и рады были оправдаться ее дурным примером, мол, раз сама Премудрая жизнью наслаждается, обо всем забыв, так и мы будем поступать: жить сим днем, не думая о завтрашнем, а заботы перекладывать на плечи других. Не все, конечно, так поступали, но многие. Войны в царствах и между царствами участились, стали разбойнички активно пошаливать, народ баламутить. Цены дорожали, куры не неслись. В общем, все не слава богу началось. То град, то иней! То понос, то золотуха! Метеорит упал в болотах, так мужики, как шальные, хозяйства побросали и помчались его смотреть. Попы с попадьями и поповнами в ямах отсидеться решились, к концу света готовясь. Министры еще больше воровать стали. Лекари простуду обычную лечить разучились – много новых и неизвестных болезней навыдумывали. Все стали рвачами, деньги из ближнего готовы как из свиньи-копилки вытрясти, а не вытряхивается, так о пол каменный ее «хрясть!» Вдруг копейка к стенке какая прилипла – надо и ее отодрать.

Если пойдет Агафон с Пантелеймоном попьянствовать, то неизвестно, чем дело закончится. Кто кого за жабры возьмет и душу вынет. Агафон начнет свой шантаж:

– А помнишь, Пантелеймон, как ты с моей кумой на печи кувыркался вчерась? Не дашь три рубля – все доложу супруге твоей!

– Кхе, а ты, Агафон, не спеши. Я вот могу старосте деревенскому рассказать, поведать, кто в колодец общественный вчера наблевал.

И это после дружеской вечеринки! Измельчал народец, опаскудился.

Один Емеля с печи слезть отказывался. Он взял моду в ноутбуке по кнопкам барабанить, блог вести. В целом, Емеля был неплохой паренек, но жопой к печке явно прирос. Она у него росла, крепла, ширилась.

Девки Емелю недолюбливали: если залезет к девке под лифчик, так потом в три царства растрезвонит, какой фабрики и модели был лифчик, как некультурно отзывалась пассия о политическом режиме, о том, сколько неучтенки несданной царю в закромах ее отца-охотника. Словом, вся подноготная после такого секса с плюшками и бражкой могла явиться запросто народу честному.

Вот и толстела жопа у Емели, поскольку не пахал, не сеял, девок не мял. А ватрушки матушкины употреблял за двоих. Но сплетничал он не со зла, языком емелил. Он ведь открывал другим глаза заспанные на дела интересные. Почитайте, люди, сплетни емелюшкины, отвлекитесь от своих дрязг, полюбуйтесь, как другие грешники живут. Ничем не хуже, а даже лучше вас грешат!

И что самое интересное, у Емели находились почитатели-читатели. Ему давали заказуху и поощряли труд щедрыми подношениями. Из дворцов окрестных ему четко поставляли царедворческую информацию о конкурентах конкуренты.

Так вот была поставлена информационная служба народная в царстве у Алексея-царя. И по утру царь, вчитавшись в газетенку свежую, то краснел, то пукал, то икал от огорчения.

– Пора уже нам этого Емелю в делах нашего государства использовать, – предложил министр умный, – пусть по нашему указанию гадости пишет, на тех, на кого укажем.

– И то верно, а чего это ты раньше не додумался? Разъелись дармоеды, на мою голову, – добродушно заметил царь. – Приказ мой: Емелю на службу взять, надавать ему заданий. Пусть грязью обливает целенаправленно наших врагов, а пока он, как плохой бачок в туалете, что воду разбрызгивает. И как там наша царевна Аксана поживает? Все кочевряжится? Дурь в девке еще не перебродила?

– Да, царевна Аксана, одна из главных наших забот, – горестно вздохнул министр.

– Доведет отца до инфаркта. Срочно замуж надо спихнуть. Пусть мужу мозг выносит.

– Все мужья потенциальные знают ее репутацию. Между прочим, не без помощи Емели.

– Что ж, раз он напортачил, пусть теперь исправляет дело: даст рекламу хорошую Аксанке нашей. Мол, исправилась девица. За ум взялась.

– Угу, – буркнул в усы министр.

– Ты что-то сказал?

– Я сказал: да здравствует наш отец родимый, царь Алексей! Вечные лета ему! – весело и бодро завопил министр.

Сказ о том, как Емеля выказал полнейшее неуважение, за что должен был бит плетями, но помилован царской дочерью, которая много на себя брала и батеньку ни в чем не слушалась.

В общем, смысл этой главы ясен уже из самого названия.