Шизо и Зоо
Моя мать страдала не меньше, а то и больше. Я храню в памяти момент, когда она отказывалась от еды и воды, требуя меня расковать. До сих пор помню её тёплый воздух, выдуваемый хоботом в мою сторону. Он такой ласковый и успокаивающий. Какая она у меня красивая! На её выступления собирались сотни зрителей, чтобы посмотреть именно на неё одну! Она была настолько яркая, весёлая и жизнерадостная, пока в её жизни не появился я, не соизволивший подчиняться страшным уродливым людям. Я готов был растоптать, задавить и убить всех на своём пути. Но мне пришлось покориться. Я сделал это ради неё, моей божественной мамы. Она была настолько морально уничтожена, что мне не оставалось другого выхода, как пойти навстречу этим безжалостным и кровожадным чудовищам! Очевидное противоречие больше не срабатывало.
Когда я уже был изнеможён и растоптан настолько, что еле передвигался, они начали потихоньку меня дрессировать, заставлять, как собаку, подходить по команде, брать что-то унизительное из их вонючих рук. По-моему, это был мячик или какие-то другие цирковые принадлежности для выступлений. Я до конца упирался, шёл медленно, но вдруг внезапно понял, что не пристёгнут! Я отпрянул! Ура! Свобода! Мигом подбежал к своей любимой маме! Вы знаете, какое это счастье ощущать тепло любимого, самого дорогого существа на свете после столь долгой разлуки? Ведь каждому ребёнку и взрослому нужна мама! Вы знаете, какие нежные бывают слоны? Вот хоть я сейчас и человек, но помню нежные губки матери, целующие меня, когда она прижимала меня к себе. И вообще – никакие мы не толстокожие и не грубые! Мы самые мягенькие и тёпленькие на свете!
Она обвила хоботом, как змея, мою шею с такой силой, что я невольно пукнул. Её глаза были полны слёз радости, ресницы бархатно хлопали, как мокрые веники, по проявляющимся морщинкам. Ведь маме уже было не четырнадцать лет. И вдруг нас резко разъединили, меня вновь посадили на цепь. Одну минуту подарили, разрушив надежды, розовые мечты.
– Ну, не суки, а?
Я начал брыкаться, разгоняться, как сумасшедший, со всей силы, пытаясь сначала достать их и навалять как следует. Потом с той же силой резко бежал к матери.
Они разбегались в стороны, как трусливые твари.
– Слабо один на один со слонёнком? – кричал я им. – Я же даже ещё не взрослый! Отвяжите меня, я вам всем покажу!
Я хотел разорвать этих уродов! Конченых тварей в клочья порвать, стереть с лица земли. Мама кричала, ругалась, предупреждала об опасности, но я её не слышал. Ненависть к этим варварам захватила моё сознание настолько, что я был весь в крови, избил себя сам, изорвал цепью ногу, туловище моё было похоже на кусок кровавого мяса, который грызёт облезший лев в своей маленькой клетке. От усталости и боли я упал в обморок или просто упал. Мне было так больно и обидно, что я не могу, как все остальные слоны, держать мою мамочку за хвостик и ходить с ней на водоём.
«За что они так жестоко с нами обращались? Что мы им сделали? Как можно при этом вообще говорить о морали или жизненных принципах, культуре? Культура – это как религия. Навязывание своих убеждений другому. Разве нормальный культурный человек позволит себе издеваться над животными? Одни слова! Пыль да быль! Да и только! Идеализация своего морального уродства под прикрытием! Они же инвалиды, нищие, заблудшие души! Ради чего они измываются над нами? Чтобы развлечь народ? Ради денег? Наживаться на чужом несчастье? Ведь нам не нужно от них ничего! Мы можем добывать себе еду сами, жить в свободных условиях, бороться с другими животными, выживать, любить, кого мы хотим, обнимать своих родителей. Какое они имеют право указывать нам, где и с кем мы должны жить и размножаться?»
Закрыв глаза, я лежал и дышал тем воздухом, который выдувала на меня моя мама с расстояния 3–4 метров. Её прерывистое дыхание передавало мне покой, заботу, любовь и настоящую радость. Борьбу за жизнь, надежду на высвобождение из проклятого ада!
А вскоре начались самые настоящие издевательства. Чтобы я стал на две задние ноги на представлении, они пихали мне под хобот вилы, самые настоящие, острые. Неприятно, когда в нос тычут остриё, вонзающиеся порой в плоть. Хочешь не хочешь – встанешь на ноги, хобот, да хоть раком. Придурки вообще оборзели! Но я не всегда им подчинялся, честно. Порой, вспоминая трюки своей матери, выходил из себя, представляя масштаб болей, на которые она была обречена.
«Что ей пришлось пережить, чтобы всему научиться?»
Воспоминание, как её заставили стоять на одной ноге, не покидала меня ни на минуту до сегодняшнего дня. Ей палками отшибли или даже, скорее, переломали остальные три, на которые ей потом больно было даже опираться. Она стояла на одной ноге, как вкопанная. Послушная мамочка впредь, при виде того самого жезла, от страха автоматом становилась на одну ножку, поджав остальные до упора вверх. Этот трюк в ее исполнении, несмотря на боль, выглядел волшебно. Она даже в муках старалась выглядеть изящно. Эпатаж ради эпатажа.
В тот момент я так бесился, порой чуть ли насмерть затаптывая своего мучителя. Но я не был убийцей, хотя очень жалел об этом. Странно представить такого рода желание, правда?
«Жаль, что я не убийца…»
Так просто сказано, всего пять слов, но на деле это вовсе не так уж и легко. Поверьте, я пробовал, но никогда не удавалось довести дело до конца. Наверное, это из-за того, что моя мать, как и все нормальные матери, не сводила с меня глаз. Оберегала от ошибок и преступлений. Кому хочется видеть, как твой сын убивает, хоть пускай даже такую тварь, как дрессировщик, не заслуживающий вообще дышать воздухом планеты, держащейся на слонах! Мама вела речь о другом, более глубоком, фундаментальном понимании. По её мнению, наша Вселенная являлась миром включения, а не исключения.
Я заметил, что зоопарк – это не менее гадкое место, как и цирк. Гильотина для Людовика – рай по сравнению с этим зрелищем!
Тюряга пожизненно заключённых! Похожая на ту, где я провёл свою жизнь, будучи гигантом. Без разницы отличалась ли она от той, в которой был я, пожизненное заключение – это одинаковое мучение в любых условиях! Лишение свободы! Нет разницы, чем тебя кормят и поят. Тебя держат взаперти! Ты не можешь охотиться, не имеешь права передвигаться в том направлении, куда хочется. Путешествовать, присесть задом не на то растение – колючее или жгучее. Или по молодости влюбиться, например, в зебру. Безуспешно пробовать лазить по деревьям, запутаться где-нибудь в лианах и даже сдохнуть обычной глупой смертью, но своей.
Совершить ошибку, упасть, подняться и идти дальше.
Но нет же! Ты тупо ходишь, по их меркам, как вельможа, в просторном вольере. Тебе приносят баланду, ту, которую они сами сочли для тебя вкусной едой, и ты долгие годы ждёшь своей кончины. Лучше смерть, чем зоопарк, ещё хуже цирк.
Зоопарк – это та же самая смертельная казнь, только в рассрочку. Цирк – это смертельная казнь в рассрочку с пытками. Вот вся разница этого кошмара. Внезапно воспоминание о моём отце первый раз всплыло у меня в памяти. Его расстреляли при попытке к бегству. Сначала он чуть не убил чувака, у которого в руках был попкорн, видимо, тот его пытался накормить. После чего он рванул из шатра на улицу, разорвав одним рывком цепь на воротах, выбежав на проезжую часть. Дальше я слышал лишь выстрелы и его рёв. Не просто рев слона, приговоренного к смерти! Последний, но долгий, цельный, мелодичный и свободный…
В этом и заключается главный выбор: наконец, никакая тварь не будет лезть к нему в нос со сладкой ватой, кормить, пока не видят дрессировщики, солёными орешками, от которых так крутит в животе. Он с небес будет смотреть на свою мучающуюся, борющуюся с пытками цирка семью, и желать им скорейшей кончины, дабы их души могли встретиться, так как смерть – это единственный выход оказаться на свободе, обрести покой.
Смерть – благодетель, несущий избавление от мук.
Я рад тому, что увидел сейчас мысленно. Теперь я знаю – мы семья бунтовщиков, революционеров! Как бы там ни было, но нас, видимо, так и не удалось сломить до конца. Лишь покладистая мама частично смирилась со своей участью и то, скорее всего, ради нас. Воспоминания о ее смерти были отрывочны. Они являлись мне пару раз, словно отражения в осколках зеркала, но я старался отогнать столь болезненные эпизоды, было страшно вспоминать. Хотелось выбросить из головы, но всё же, видимо, этого было не избежать.
Когда она уже не могла выступать по состоянию здоровья, так как те раны на ногах, ушах и хоботе никогда тщательно не обрабатывались, и её тело сгнивало заживо. Во время трюков она якобы случайно переваливалась на жопку, чем всегда приводила в бешенство выступающего рядом с ней артиста. Делала это она именно тогда, когда возле неё оказывался служитель цирка – человек.
О! Точно! Теперь я выяснил, что не такая она была и покладистая! Молодец, наша кровь! Когда у неё уже не было сил, она якобы нечаянно давила этих скотов. Гордость за мать охватила меня до боли в груди, словно вознесла меня на пьедестал, я резко выпрямился, в глазах померкло! Я закрыл их и окунулся в воспоминания.
«Помотали же мы им нервы, сукам! Не особо повезло им с нашей-то семейкой! Мы гордые слоны, себя не на мусорке нашли! Интересно, когда же я вспомню свою собственную смерть? Почему она ко мне не является? Может, я ещё не умер, просто превратился в человека и должен совершить что-то важное? Но что?»
Я стоял и бездумно смотрел по сторонам. Давно же я не был так близок к своему, до боли близкому, миру. Жирафы мне подмигивали, я им. Так забавно видеть всех сразу в одном месте. Когда моя мама Агнешка приводила меня маленького в цирк, со мной случались невероятные происшествия, сопровождаемые новыми неизвестными ощущениями. Временами я был слеп и глух. Вушах грохотала какофония звуков, и я просто закрывал руками голову, порой опускаясь на корточки от резких болей. Мозг не мог нормально воспринимать увиденное. Всё гудело, свистело. В конце я просто кричал и оскорблял всех подряд, отчего моя мама впадала в гнев. Но здесь всё выглядело немного по-другому. Видимо, швейцарский покой и сдержанность передавались также животным. Они не были счастливы, естественно, но и не выглядели совсем подавленно. Их не держали в клетках и загонах, грубо говоря, метр на метр, как нас. Я заметил, как радовались обезьяны, когда им принесли еду, прыгая счастливо вокруг своего кормильца. Вот, именно то обманчивое, лживое показное кино, которое продают людям, делая вид, что животные счастливы. Безусловно, каждое животное привыкает к той среде обитания, в которой вырастает. Их же отлавливают совсем малышами или они уже рождаются пленниками. Также они находят в каждом, кто их кормит, якобы помогая им выжить, своего родного человека. Наивные, они целуют, обнимают лживого предателя их честной любви, который на их несчастье зарабатывает свою зарплату. Вот как не стыдно этому человеку смотреть на себя утром, в своё отражение? Да я бы на его месте убрал бы все зеркала в доме!
Интересно было бы узнать, где я жил, когда был слоном. Я бы им сейчас отомстил. Я же теперь человек! Когда я проходил мимо обезьян, одно воспоминание всплыл так ясно: я вспомнил, как их жестоко избивали дрессировщики. В памяти постепенно появлялись новые моменты прошлого. Иногда я видел смерти от ужасных поступков людей отрывками, но не понимал, кто именно передал их мне генетически. Бабушка, может, дедушка, сестра или брат?
Бедные макаки, вот они вообще непослушные! Чтобы приучить обезьянку к определённому порядку, трюкам, её необходимо так исполосовать плёткой, чуть ли не до крови. Я обернулся, уловив их взгляд. Успел заметить, как они будто замерли, после чего начали озорно скакать по клетке. Ещё те забияки!
По запаху я знал и чувствовал, где именно находятся слоны, но жуть как ссал подойти. Боялся в них увидеть моих родственников, показаться им на глаза в бесславном облике человека.
Мелкими шагами на трясущихся ногах я приблизился к огромному вольеру. В этот момент их кормил какой-то мужчина. Видимо, это был час кормёжки. Нормально, в Парижской Бастилии также давали еду по этикету, всем одновременно. Жаль, её разрушили. Могли бы и туда напихать животных.
В тот момент мне так и хотелось выкрикнуть:
– Затопчите этого гада!
Но вовремя одумался, ведь кипер ни в чём виноват. Хотя…
Порой люди сами перестают чувствовать себя надзирателями, при виде, как животные радуются их приходу в клетки, тем более с лакомствами в руках. Я помню свои ощущения, когда я выполнял всё то, к чему меня принуждали. В какой-то момент мне давали покушать что-то вкусненькое, и я, несмотря на всю ничтожность ситуации, принимал это за счастье. В заточении всё новое становится для тебя радостью. Если тебя не обливают некоторое время водой, по тебе ползают всякие мухи, ты воняешь собственными выделениями, это неприятно. Издеваются над тобой за то, что ты чего-то не сделал, не довёл дело до конца, конца – которого ты вообще не осознаёшь! Вы знаете, как сложно понять человека, выполнить то, что он от тебя хочет? Он стоит с палкой в руках, на конце пика, орёт и машет ею перед тобой, бьёт по ушам, бокам, ногам. Ты в панике стараешься понять его, но болевой шок настолько силён, что хоть у тебя и огромная голова, но она не срабатывает мгновенно, поэтому месяцами приходится додумывать, догадываться самому, что этот угрёбок от тебя вообще хочет! И когда ты, наконец, стоишь под струёй долгожданной воды, она так радует тебя, ты невольно начинаешь прыгать, счастливый, радостный, довольный слон, даже не замечая, как аплодируют вокруг зеваки. Ведь даже этот, в каком-то смысле интимный, момент выставляют на всеобщее обозрение. Люди вокруг свистят, осматривая твои чистые изгибы. Они получают именно ту, фейковую эмоцию, которую живодёры и спекулянты пытаются в рекламах навязать народу. «Счастливый слон купается! Приходите посмотреть!» А как тут не быть счастливым, когда тебя давно уже не мыли, ответьте! Вдогонку ещё: «Счастливый слон с мячиком на хоботе стоит на двух ногах». Ну не уроды, а? Присмотритесь сначала внимательней к моему окровавленному хоботу: пока на него поставили этот мяч, мою плоть не раз проткнули насквозь. Посмотрите на мои избитые передние ноги – по ним колотили так, что я готов был неделю стоять на задних, показывая им трюки «24 часа на 7 дней»! Постфактум решайте, кто был при этом счастлив – Вы или я. Скажу вам честно – это был я! Потому что струя долгожданной воды доставляла мне неимоверное удовольствие, блаженство. Говорят же люди, что в тюрьме начинаешь ценить всё то, на что в нормальной жизни перестаёшь обращать внимание. Жаль! Тот, кто олицетворяет настоящих виновников, лишённых элементарного благородства людей – лучший друг моего отца! Как же мне было горько принять мысль, что отец может дружить с таким типом людей. Насколько же жесток мир, и коварен человек в целом. Какой позор, что я хожу, как придурок, по тюрьме своих больших и малых соседей по земле в теле кровожадного монстра, и ничего не могу при этом сделать! Я рефлексивный человек, отличающийся от зверей лишь обликом, страдающий оттого, что знаю нечто, но ещё хуже то, что я знаю о своём знании! Спасите меня от мучений!
Один из слонов, почувствовав моё присутствие, оглянулся, но не подал вида. После чего толкнул хоботом слониху, и они оба двинулись в мою сторону, остановившись, как вкопанные, на полпути. Мне казалось, что я должен подойти к ним ближе, но перегородка не давала мне приблизиться. Наши взгляды встретились. Я был их, они были мои, мы были командой. Мне стало не по себе, и я выбежал из зоопарка на улицу. Отец, наблюдавший за мной издали, побежал следом. Сзади послышался окрик контролёрши, которая сидела на кассе, взимая деньги с посетителей. Тоже, такая низкая, на мой взгляд, работа! Она что-то сказала отцу на немецком или на швейцарском, я не понимал ещё до конца их языка.
– Фредди? Фредди? Постой!
– Да, папа!
– Что с тобой?
– So va bien. Со мной всё в порядке, – ответил я на французском.
– Ты бледный, сыночек, хочешь воды или фанты?
– Да, я бы выпил немного холодной газировки.
– Пойдём внутрь, там есть кафе, выберешь что-нибудь. Скоро начнётся представление морских котиков.
– Хорошо, пойдём.
Мы зашли обратно. Тётка на кассе на ломаном французском принялась успокаивать меня, будучи уверенной в том, что я испугался животных. Она убедительным голосом рассказывала, что в их зоопарке работают профессиональные дрессировщики: «Сто процентов – ничего плохого случиться не может». Я ей поверил, зная эту систему изнутри, пережив всё на своей шкуре.
– Будешь «pommes frites» – картофель фри?
– Нет, пап, я не голоден, спасибо.
Отец принёс мне фанту-лимон, которую я не любил, себе взял пиво. Его лицо было необычайно бледным, и я решил поинтересоваться, что с ним происходит.
– Па?
– Ау.
– Что с тобой?
– Я всё видел, сынок.
– Что видел?
– Я видел, как животные к тебе относятся.
– И как же?
– Я, наверное, схожу с ума.
– Но почему же? Ты же веришь что я слон, правильно?
– Кажется да, я начинаю в это верить.
– Ты говорил раньше, что веришь! Ты меня обманывал?
– Да. Прости. Я надеялся, что это твоё детское воображение.
– Так ты не рад тому, что я слон? Это же намного круче, чем быть алчным человеком. Всё в жизни делать ради денег!
– Ты очень взрослый для своих лет. Тебе ещё рано рассуждать о том, чего совсем не понимаешь!
– То ты говоришь – я взрослый, теперь – маленький, определись, наконец!
– Давай закроем эту тему, люди на нас смотрят!
– А чего это они на нас смотрят? Заплатили посмотреть, как измываются над животными, вот пускай и пялятся в другую сторону!
Отец не отвечал больше на мои реплики, молча пил своё пиво, пока я не задал тот самый решающий вопрос, который определил в будущем всю мою жизнь.
– Папа, я хочу здесь жить и в будущем работать. Быть ближе к животным, помогать им в трудных ситуациях. Ведь я лучше любого врача смогу определить, что у кого болит, и у кого есть какие предпочтения. Раз я не могу бороться с системой человечества, мне хотелось бы хоть как-то изменить в лучшую сторону жизнь обречённых на муки животных.
– О господи, что я слышу! Как такое вообще возможно?
– Ты не хочешь мне в этом помочь, скажи? Только правду, прошу!
– Ты мой сын, и я помогу тебе в жизни во всём, даже в твоих сумасшедших идеях.
– Спасибо, папа!
Я встал из-за столика, с благодарностью обнял своего папу: как истинный слон, потёр ему ушком щёку, отчего он ещё больше побледнел.
Все выходные в немецкой части мы провели с удовольствием, гуляя по городу Рапперсвиль, куда из Цюриха приплывали корабли, вечерами на некоторых громко звучала музыка.
Вы не представляете, что со мной творилось, когда я впервые встретил друга своего отца, того самого хозяина цирка. Правда, он был не единоличным владельцем – это был семейный бизнес. За столом в одном из рыбных ресторанов, если не ошибаюсь, он назывался «Марцарала», с глубокой философской и нравственной убежденностьюй он рассказывал о том, как счастлив, что имеет возможность приносить людям радость с помощью цирковых выступлений, славящихся на весь мир. Однако я так до конца и не понимал, чем он так гордился. Естественно, в разговоре я обмолвился, что хотел бы быть ближе к животным, работать с ними. Но не дрессировщиком, разумеется. На что получил ответ, что я обязан окончить школу с отличием, чтобы приобрести престижную профессию типа зоолога, ветеринара.
Другу отца, его звали Фридрих, я очень симпатизировал. Он видел меня впервые. Пару раз отец по смс отсылал ему наши семейные фото. На всех снимках мама была навеселе, так как трезвая она никогда не фотографировалась. Также Фридрих отметил, что животные, и правда, реагируют на меня как на своего, а это большой дар. Не каждому дано найти общий язык с животным миром. Чему я был очень рад. Наконец, я нашёл человека, который хоть немного меня понял, разобрался в моих пристрастиях и талантах. Также они обсуждали моё вероисповедание, в котором я вовсе не разбирался, и почему я до сих пор не был крещёным. Отец как-то не задумывался об этом раньше, поэтому ответил, что своего бога каждый должен выбрать сам. Ведь в наше время человек может сам решить, кому поклоняться и поклоняться ли вообще. Я знаю, почему он так сказал. Потому что знал наверняка, что мой бог – это слон, он для меня свят.
В воскресенье нам пришлось покинуть землю обетованную и моих новых друзей. Я успел подружиться со всеми, даже с обезьянами. Обещая им непременно вернуться.
* * *Ах! Домой возвращаться совсем не хотелось. Выслушивать истерики больной матери было уже невмоготу.
– Фредди, просыпайся, мы приехали!
– Папочка, как я сладко спал. Первый раз я был в раю, спокоен, как слон.
– Я рад, что тебе понравилась поездка.
– Да, я определился с профессией. Ты поможешь мне собрать необходимые книги для изучения материала?
– Конечно, это лучшая награда для отца! Когда казалось, твой совсем маленький сын уже знает наверняка, чего он хочет, определив свои цели и стремления. Я горжусь тобой!
– Пап, дома темно. Мамы нет, наверное.
Он в панике промчался в дом, рыская по всем комнатам.
– Позвони ей!
– Сто раз набирал по дороге, хотел, чтобы она нам хоть что-нибудь горелое с дороги состряпала, но она не отвечала.
– Жаль, что у меня нет телефона!
– Мы же договорились, ты получишь его на свой день рождения! И так много времени проводишь за компьютером, для чего тебе мобильная связь?
– Ещё целый год! Так долго! Почему вы так долго не покупаете мне телефон, скажи? У всех моих сверстников уже пять лет назад были айфоны.
– Поверь мне, когда-то ты будешь жаловаться, что время бежит очень быстро, и ты истратил его на тупое препровождение с придурками в чатах.
– Ну, это, наверное, в старости. Люди боятся конца, начинают ныть, жаловаться на ни в чём не повинное медленное время.
– А-ха-ха! Ты меня умеешь развеселить, сынок.
– Па, давай сами что-нибудь приготовим и уляжемся смотреть какой-нибудь классный фильм?
– Какой фильм, ты время видел? Почти одиннадцать вечера. Быстро перекус и в постель, завтра в школу!
– Иду, иду.
Я видел, что отец сам не свой. Быстро подогрел мне кусок сыра, и еле дождался, когда я уже улягусь. Я слышал, как он прямо из бутылки отхлебнул маминого пойла из холодильника. Фу, меня аж передёрнуло. Я представляю, какое мама пила дешёвое дерьмо, лишь бы накачаться. Раньше она давала мне попробовать эту гадость, после чего часа полтора моя кровать крутилась вместе со мной вокруг своей оси. На следующий день в школе я не понимал заданий, после чего получал плохие отметки, вследствие чего отгребал в итоге дома тумаков. Замкнутый круг, короче, везде виновен.
Не всегда всё было так плохо, иногда она воровала для себя в магазине что-нибудь качеством получше. Но хорошее всегда быстро заканчивалось, приходилось догоняться чем попало. Эта гадина так ловко воровала, нагло, на полном морозе запихивала себе в сумку товары прямо при людях, с такой уверенностью, что никто не мог даже подумать, что это не её личные предметы. Однажды мы пошли с ней за кроссовками, она, как обычно, платить не хотела, засунула те в сумку, но на выходе рамка начала гудеть, так мало того что звенела, маму ко всему прочему притянуло к рамке магнитом, лежащим у неё в кармане. Магнит служил для разблокирования заклёпок на вещах, именно тех, которые так звонко на выходе звенят. Получилось, что «магнит воровства» поймал преступницу с поличным. Если не ошибаюсь, в странах третьего мира этот же магнит – виновник кражи воды. Его устанавливают на счётчиках, он в свою очередь притягивает к себе железные цифры, крутящиеся на табло, с помощью которых определяется количество использованных кубометров.
Мгновенно подбежала девушка-консультант – проверить, в чём дело. Видел бы кто – ошалел на месте, как мать на неё вылупилась, выставила сиськи вперёд, нос кверху, сделала царский вид, как будто двери были виновны в том, что пищат. Так что вы думаете, у неё даже сумку не проверили. Девушка подумала, что на её одежде где-то осталась не снятая с другого магазина наклейка, провоцирующая сигнал. Правда, она сделала вид, что не выходила, а заходила в магазин. После чего ей пришлось выложить дорогие кроссовки из сумки, пока никто не видел, и купить мне дешёвые, став в очередь вместе со всеми перед кассой. При этом она ещё и жаловалась, что в магазине полно народу. Воровству все возрасты покорны. Вот она меня тоже научила, так как денег на всё не хватало. Промышляли частенько вместе в целях экономии семейного бюджета. Шопинг в нашей семье – классический атрибут воровства!
Я спал, а может, не спал. Усталость накрыла меня. Моя голова так и не смогла очиститься от мыслей. Внезапно я услышал, как папа надевает штаны, на которых пояс звенит так регулярно, как будильник. Этот звук я слышу с пелёнок каждое утро, перед тем, как тот раньше меня уходит на работу. Странно, кого он может фотографировать в такую рань? Разве какую-нибудь бабку, которой уже на фотографиях наплевать на утренние мешки под глазами?