Пятый этаж

– Роберт, – Агнесс налила ему стакан воды и придвинулась ближе, – давай начнем сначала. Подумай хорошенько. Что последнее ты помнишь?

Роберт залпом осушил стакан с водой и в изнеможении откинулся на подушку.

«Думай, – приказал он себе, – просто думай. Вспоминай».

Он закрыл глаза и сжал пальцами виски…

Была обычная суббота. Они с Маргаритой сидели в просторной светлой кухне-столовой в ожидании семейного бранча. Был чудесный майский погожий день. Тот самый волшебный момент, когда солнце впервые начинает греть по-настоящему, а деревья в саду зацветают словно все разом, наполняя воздух пьянящими ароматами и предвкушением скорого лета.

Но Роберт был не из тех людей, которые, идя по улице, останавливаются, чтобы понюхать кусты жасмина. Он сидел за столом, уткнувшись в свой мобильный, рассеянно пробегая взглядом ленту новостей и полностью игнорируя буйство красок за окном. Майское солнце коснулось его щеки через стекло, но он лишь поморщился и в который раз подумал о том, как нелепо построен их дом! Огромное окно в пол превращало их гостиную в парник. С началом лета находиться здесь становилось невозможно из-за жары, от которой не спасали даже кондиционеры. Он нехотя встал и не без раздражения закрыл жалюзи, отчего солнечный свет перестал струиться на пол и слепить ему глаза.

Маргарита едва заметно поджала губы, но промолчала. И, надевая на лицо улыбку мудрой и понимающей жены, подошла к нему с ароматной туркой.

– Имбирный раф, – объявила она не без гордости, наливая в его чашку благоухающий напиток. Обычно кофе варил Роберт. И для нее приготовление рафа с сиропом, как в кофейне, было настоящим достижением.

Но Роберт молча, не отрывая глаз от айфона, покачал головой.

– Лучше чай, кофе вреден.

– Ты же любишь кофе.

– А перепады гипертонию не люблю. Не знаю, в курсе ты или нет, но резкие скачки артериального давления приводят к легкому приступу смерти.

Маргарита невесело усмехнулась и налила ему чай.

– Я думала, жизнь рано или поздно приводит к легкому приступу смерти. Никогда еще не слышала, чтобы кто-то жил вечно благодаря тому, что пил чай, а не кофе.

Роберт собирался было возразить ей и даже уже набрал воздух в легкие, но тут на кухню вошел Фил.

Он явно был с похмелья, впрочем, как и всегда. Но в двадцать лет даже раскалывающаяся голова и лютый сушняк – это не повод для плохого настроения.

Фил засунул пятерню в растрепанные, выгоревшие на солнце волосы, рассеянно почесал плоский живот. Кое-как сфокусировал взгляд на Роберте, прохрипел:

– Привет, пап, – и вальяжно прошествовал к холодильнику.

Роберт ощутил новый приступ раздражения. Сын был его позором и разочарованием, его личным фиаско, его самой большой головной болью.

Он рос таким милым, обаятельным и одаренным мальчиком. Все, за что Фил брался, получалось у него легко и играючи. В какую бы секцию его ни приводили, он везде показывал блестящие результаты и мгновенно становился лидером и всеобщим любимчиком. Он быстро бегал, он очень прилично играл в футбол, легко схватывал иностранные языки, талантливо играл в шахматы, ловко управлялся с математикой и интересовался историей.

Роберт строил на его счет огромные планы, но что-то пошло не так…

Лет в 12 Фил начал бунтовать. Прогуливать школу, бросать кружки, тусоваться в сомнительных компаниях. В ответ на попытки вразумить его он отвечал, что не собирается тратить свою единственную жизнь на «весь этот бред». Бредом ему, похоже, казалось все, кроме его дебильноватых дружков, компьютерных игр и курения сигарет в рощице на берегу реки.

Маргарита, вооружившись томами психологических книг и поистине ангельским терпением, утверждала, что это просто период, подростковый максимализм, сепарация от родителей. Что нужно постараться принять его таким, какой он есть, и с пониманием отнестись к его выходкам, и очень скоро он придет в себя и возьмется за ум.

Но его бунт продолжался, а протест прогрессировал! Компьютерные игры плавно сменились азартными, к сигаретам незаметно добавился алкоголь, а с 16 лет и легкие наркотики. («Легкими» их мысленно называл Роберт, чтобы успокоить себя и убедить в том, что он не полностью провалился как отец.)

К двадцати годам Фил окончательно вышел из-под контроля. Он вылетел из трех университетов, куда Роберт всеми правдами и неправдами запихнул его на реабилитацию. Попробовав работать и быстро бросив это бесперспективное занятие, Фил жил с родителями. Хотя мог сутками пропадать у своих дружков и бесчисленных подружек.

Роберт старался его воспитать, но каждая новая попытка приносила все более и более плачевный результат.

Когда Фила устроили работать торговым представителем в алкогольную компанию, он в первый же месяц спер (а по его версии, одолжил в счет будущей зарплаты) выручку от клиентов и ушел в жестокий загул. Роберт, разумеется, закрывал его долг, чтобы служба безопасности не заводила на него дело.

Когда Фила попытались выгнать из дома, он быстро нашел влюбленную девушку, готовую его приютить и обогреть. Роберт почти не удивился, когда узнал, что девушка оказалась кавказских кровей, и очень скоро серьезно настроенные родственники заявились к Роберту на порог с требованиями женить/платить / наказать блудного сына.

В общем, к 21 году Роберт сдался. Он признался себе, что сын всегда будет бельмом на его глазу. И махнул на него рукой, терпя присутствие Фила в своем доме. Стыдясь его, ненавидя его каждый раз, когда он попадал в очередную передрягу, виня себя и злясь на жену, которая продолжала его слепо любить и оправдывать.

Фил порыскал в холодильнике в поиске пива, но, видимо, из уважения к матери, которая одарила его светящейся улыбкой (улыбкой, которую она никогда не дарила Роберту), Фил ограничился апельсиновым соком, который налил себе в бокал со льдом и ушел пить на террасу.

Маргарита села напротив Роберта с чашкой кофе.

– Ты занят? – спросила она, подпирая щеку рукой.

– Да нет… А что?

– Может, поговорим?

– О чем? – моментально напрягся Роберт, последнее, к чему он был физически, морально или ментально готов в субботу с утра, – это разговоры по душам. – Что-то случилось? – уточнил он.

– Да нет… А разве мы можем говорить, только когда что-то случается? Разве нельзя просто поболтать о… ну, я не знаю… о соседской собаке, о жизни на Марсе или о теории заговора?

– О теории заговора? – переспросил Роберт и устало потер переносицу, только этого ему не хватало.

– Ну да, – Маргарита принужденно рассмеялась. – Тебе не кажется странным, что мы знакомы уже почти тридцать лет, но я даже не знаю, что ты думаешь по поводу убийства Кеннеди?!

– Для меня странно, что тебе в принципе приспичило обсудить смерть Кеннеди в субботу с утра, – буркнул Роберт и тут же, отложив телефон, перешел в наступление: – В чем дело, Рит, ты думаешь, у нас проблемы? Нехватка качественного общения или как там это называют твои пройдохи-гуру?

– Просто давно не разговаривали, – тихо и спокойно ответила она и улыбнулась. – Мне не хватает общения с тобой.

– Не выдумывай. Мы постоянно общаемся.

– Да. По поводу кофейных фильтров, и ремонта в спальне, и долгов Фила или нового бойфренда Кристины. Только мне этого не достаточно!

– Да неужели?! – Роберт почувствовал, что закипает. – И кто в этом виноват? Плохой муж, который из кожи вон лезет, чтобы выполнить все твои капризы и желания, но почему-то не хочет обсудить с тобой колонизацию Марса? Знаешь, в чем проблема? В тебе! И в твоих вечных заморочках на тему личностного роста. После каждого очередного ретрита на Бали, или паломничества в Тибет, или кундалини-йоги в Индии ты приезжаешь с вывернутыми наизнанку мозгами, начинаешь трахать мне голову и изо всех сил чинить то, что и так отлично работает!

– Если что-то работает для тебя, это еще не значит, что оно работает и для меня, – тихо, но уверенно сказала Маргарита. – Почему, ты думаешь, я продолжаю ездить на все эти тренинги и ретриты?

– Потому что все эти доморощенные гуру отлично владеют техниками зомбирования и свои йога-туры скучающим домохозяйкам влет продают?

– Я просто хочу быть счастливой, – отрезала Маргарита, и лицо ее стало непроницаемым, словно она закрылась от него в собственном царстве мыслей и сожалений.

Роберту стало больно. И от того, что он был груб, и от того, что жена явно расстроилась.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил он напряженно. – Ты со мной не счастлива?

Звонок в дверь спас Маргариту от необходимости озвучивать неудобную правду, которую они оба знали, но старательно обходили молчанием последние лет семь их совместной жизни. С извиняющейся улыбкой она встала и пошла открывать дверь Кристине.

Их дочери было 27 лет. Она была умницей, хотя и чрезмерно тщеславной. Настоящее дитя поколения Y, свято верящее в то, что она особенная и заслуживает всего самого лучшего только потому, что родилась на свет. Впрочем, это наивное убеждение не помешало ей сделать карьеру интернет-маркетолога в известном медиахолдинге.

Кристина была миллениалом в лучшем и худшем смыслах этого слова. Она общалась исключительно с себе подобными: хипстерами либо блогерами. Литрами пила обезжиренный латте макиато на бесконечных переговорах. Смотрела House of Cards и Billions в оригинале. Презирала людей, берущих ипотеку и отдыхающих в Египте.

Сама жила в Москве в съемной двушке на Киевской и мечтала об апартаментах в Москва-Сити тысяч эдак за пятьсот в месяц. Ездила на Mercedes GLA. Щеголяла сумкой Fendi и туфлями Valentino.

Периодически ругала корпоративную культуру и грозилась бросить все к чертям, стать фрилансером и предаться дауншифтингу где-нибудь на островах Таиланда или Филиппин. Но была слишком одержимым трудоголиком, чтобы прожить в тропическом раю дольше двух недель.

У нее были длинные прямые платиново-белые волосы, за которыми она фанатично ухаживала в лучших салонах столицы, спуская на свои локоны по ползарплаты. А всевозможные аппаратные процедуры и инъекции красоты Кристина получала бесплатно, как и многие девушки, трудящиеся в индустрии всемогущего глянца.

К своим 25 годам ее и без того безупречно гладкая кожа была обколота, облагорожена и отполирована сверх всякой меры. В результате чего Кристина уже не совсем походила на живого человека, скорее на прекрасный оживший манекен или фотомодель, шагнувшую прямо с отфотошопленной обложки на грешную землю и еще не испытавшую соприкосновения с реальной жизнью.

Но все это не имело для Роберта никакого значения. Он фанатично обожал дочь. Она была его копией, его доппельгенгером, его женским воплощением. Хладнокровная и уравновешенная, расчетливая и рациональная, умеющая рисковать, но рисковать не по-детски, а продуманно. Кристина была человеком разума и логики, а не эмоций. Она была женщиной, наделенной всеми основными мужскими достоинствами. Это делало ее жесткой, но бесконечно привлекательной и, бесспорно, заслуживающей большого уважения.

Маргарита любила дочь, но не находила с ней общего языка. Слишком уж разными они были в своих целях и ценностях. Маргарите казалось, что ее девочка спускает жизнь на бессмысленную погоню за деньгами и статусом. Кристине мать казалась слишком мягкой, бесхребетной и безнадежно отставшей от жизни. Периодически она начинала разговаривать с ней в покровительственном тоне или откровенно потешаться над ее устремлениями.

Вот и сейчас, бегло чмокнув мать в щеку, Кристина бросилась в объятия отца, и впервые за день у Роберта на душе потеплело. Будучи людьми сдержанными, они с Кристиной редко позволяли себе проявления чувств. Разве что друг с другом…

Маргарита позвала Фила, и они все сели за стол. Их субботние семейные бранчи были традицией. Как и большинство традиций, из хорошей идеи через какое-то время они превратились в непростое испытание. Слишком уж полярные люди собирались за столом. И каждый такой бранч превращался в дипломатические переговоры или словесные дуэли, столкновения противоположных взглядов на мир.

Сегодня за столом беседу направляла Кристина. Она недавно вернулась из Флоренции, где ее рекламодатель устроил закрытую презентацию новых духов для блогеров. На обратном пути Кристина заехала в Милан и благодаря знакомой блогерше-инстаграмщице попала в аутлет на распродажу для байеров. Затарившись кроссовками Dolce & Gabbana, сумочками Gucci и прочими фетишами тяжелого люкса, она вернулась в Москву и тут же попросила продвижения по карьерной лестнице. Начальник не планировал ее повышать, но Кристина умела надавить на нужные кнопки, а потому была уверена, что новая должность у нее в кармане.

– А после Нового года хочу поменять машину, – завершила свой монолог Кристина и удовлетворенно улыбнулась. – Не знаю, как дела могут идти еще лучше!

В разговор вступил Фил. Они с сестрой не были особо близки. И в этом – с горечью осознавал Роберт – есть и его вина. Слишком уж часто он их противопоставлял друг другу. Слишком откровенно гордился дочерью и слишком демонстративно ставил ее брату в пример. В результате Кристина считала Фила недочеловеком и слегка презирала за бесцельную и бессмысленную жизнь. А Фил не упускал случая побольнее задеть сестру и поставить ее на место. Вот и сейчас, обаятельно улыбнувшись, Фил сладко проворковал:

– По-моему, твои дела могут идти еще лучше! Если, например, ты найдешь себе горемыку, который будет трахать тебя чуть дольше недели…

– Фил, перестань, это грубо! – резко оборвала сына Марго. В глубине души она была уверена, что все карьерные успехи дочери – всего лишь бегство от одиночества и неудач на личном фронте. Ибо Кристина была из тех девушек, которые ловко завоевывают мужчин, но совсем не умеют их удержать.

Ей не хватало мягкости и гибкости, она не признавала компромиссов. И до сих пор у нее, похоже, не было ни одних здоровых и сколько-нибудь серьезных отношений.

– Да брось, мам, – беззаботно парировал Фил, – я уверен, Кристина слишком умна, чтобы обижаться на горькую правду. Верно, сестра?

– Верно, – легко согласилась она, по-видимому, ничуть не обидевшись, и тут же ядовито улыбнулась. – Очень зрелая позиция, брат. Даже не понимаю, как кто-то столь зрелый может до сих пор быть безработным и жить с родителями.

– Ну, пожалуйста, давайте не будем, – попросила Маргарита и посмотрела на сына. – Фил, ты же знаешь, здесь твой дом, и мы рады тебе!

– Говори за себя, – парировал Роберт, но Фил его словно не услышал и тепло улыбнулся матери.

– Люблю, как ты врешь, мам, – сказал он нежно, с ноткой горького сарказма.

– Конечно, любишь. – Кристина с сосредоточенностью хирурга намазывала апельсиновый джем на тост. – Талантливые вруны всегда ценят хорошую ложь.

Роберт почувствовал подступающую мигрень.

– Дам сто долларов тому, кто сменит тему.

– Продано! – обрадовался Фил и, немедленно включив парня – «душу компании», светски спросил: – Едете в отпуск в августе?

«Нет», – отрезал Роберт в ту же секунду, как Маргарита сказала «да». Супруги недоумевающе переглянулись.

– Вообще-то, мы это еще не обсуждали, – осторожно начала Маргарита (а она все разговоры о путешествиях всегда начинала очень осторожно и издалека), – но я тут увидела одно волшебное место, которое я безумно хочу увидеть. И я подумала, что это была бы классная идея для нашей годовщины…

– Наша годовщина в январе, – заметил Роберт.

– Это годовщина свадьбы, а я говорю о годовщине знакомства.

– И что же это за место? – поинтересовалась Кристина.

– Называется Playa Del Amor, – сказала Маргарита, кивая в сторону плаката желаний, который представлял собой огромный коллаж красивых картинок и вот уже много лет украшал стену в гостиной. – Удивительное место, правда? Это тайный пляж любви на одном из мексиканских островов.

Картинка пляжа и правда поражала воображение: огромный зеленый купол почти полностью накрывал прекрасный пляж, купаясь в голубых водах, ты оказывался под тенистой крышей, словно горы решили стать гигантским зонтиком от палящего солнца. Попасть на этот диковинный пляж можно было только по воде, проплыв довольно длинный грот. Маргарита светилась изнутри, разглядывая эти фотографии, но остальные члены семьи не разделяли ее энтузиазма.

Кристина скептически закатила глаза.

– Опять пляж? Мам, ты серьезно? Ты ж только в апреле была на Мадагаскаре.

– Вообще-то, на Маврикии.

– Да какая разница? Те же яйца, только в профиль.

– Ну да, я люблю пляжи, – попыталась оправдаться Маргарита. – Океан меня вдохновляет.

– Мам, да ты даже не плаваешь! – напомнил Фил. – Во сколько тебе встала поездка на Маврикий? 300–500 тысяч? И ради чего? Чтобы сидеть на берегу и пялиться на воду?

– В кои-то веки я с ним соглашусь, – призналась Кристина, – это тупость. Я понимаю, если бы ты была серфером или дайвером, ну или просто любила купаться. Но ездить на другой конец света ради сидения на берегу – это как ходить в «Макдоналдс» ради морковных кусочков.

– Да все эти пляжи одинаковые! – горячо поддержал Роберт.

Это была давно наболевшая тема. Он ненавидел тропики. Жару. Антисанитарию. Москитов и песок, чертов песок повсюду. Недолюбливал туземцев, этих странных людей, которые в XXI веке до сих пор жили, руководствуясь гороскопом, а не здравым смыслом. Ненавидел живописную нищету Азии. Его манила Европа с волшебной архитектурой, насыщенной и достойной внимания историей, впечатляющим сервисом. А жена снова и снова тащила его в страны третьего мира, потому что считала, что ему не помешает расслабиться. Но все эти вожделенные маршруты дауншифтинга лишь плавили его рассудок под беспощадным солнцем и превращали его в злобного и отупевшего от жары дауна. Он не понимал, как нормальный человек может платить деньги за это издевательство. И не понимал, как он, будучи человеком нормальным, снова и снова подписывался на эти скитания по тропическим островам.

– Гребаная мечта дауншифтера, – простонал он, вспоминая их последнюю поездку на Маврикий, где даже в пятизвездочных отелях выбор еды ограничивался тремя-четырьмя не особо вкусными блюдами. – Все эти тропики на одно лицо. Ничего в них нет, нечего там делать. Нет ни культуры, ни архитектуры, ни достопримечательностей. Ничего, кроме проклятой жары, песка в трусах, торговцев барахлом, так и норовящих тебе что-то втюхать на пляже, и потенциальной меланомы.

Кристина и Фил буквально покатились от смеха. Роберт свято верил, что умеет быть грозным человеком и наводить страх и трепет на окружающих. Но на деле чем больше он злился, тем забавнее выглядел со стороны.

– Пап, ты меня убиваешь, – хохотала Кристина. – После почти тридцати лет брака ты так и не понял мамин lifestyle.

– В смысле все эти чакрооткрывательные, веганско-тантрические, будда-поклоннические, його-астрологические поиски души? – поддакнул Фил. – Черт, если так посчитать, вся эта чехарда с личностным ростом стоит больше, чем я мог бы пробухать, снюхать и проиграть в казино!

Они смеялись, не замечая, как гаснут глаза Маргариты, как сутулятся ее плечи, как меркнет ее натянутая улыбка. Она встала под предлогом, что ей нужно унести тарелки. Никто не обратил внимания, что она вышла из комнаты. Последнее, что донеслось до огорченной Марго, – это саркастический голос дочери:

– Так ты поедешь с ней на этот Плайа-дель-Амор?

– В Мексику? – скептически переспросил Роберт. – Уж лучше смерть…

И они снова рассмеялись…

Вечером Роберт с Маргаритой собирались в гости к друзьям.

В загородном доме из красного кирпича должно было собраться несколько таких же благополучных пар, как они сами. У всех уже взрослые дети. У всех солидные или просто интересные творческие должности и трехлетний Шенген в паспорте. Все выезжают за границу не менее шести раз в год, отдавая предпочтение старой доброй Европе (для Азии, Африки и Латинской Америки они все, за исключением Марго, разумеется, уже считали себя слишком взрослыми и слишком комфортозависимыми). Все ездят на седанах бизнес-класса, причем в каждой семье минимум две машины. Ни у кого нет обременительных долговых обязательств, неразрешимых бытовых проблем или несбывшихся мечтаний, о которых бы они вспоминали или жалели вслух.

И тем не менее… тем не менее что-то в их компании было не так. И Роберт, не обладая особой интуицией, это чувствовал. Всю свою жизнь он и его друзья посвятили важной миссии – «созданию стабильности». И вот на пороге пятого-шестого десятка миссия была выполнена на сто процентов.

Хорошее жилье (например, Роберт с Маргаритой жили в трехэтажном таунхаусе в закрытом благообразном поселке). Выплаченная ипотека. Дети пристроены в хорошие вузы. Машины не старше трех лет. Со здоровьем пока – тьфу-тьфу – никаких проблем. На работе уважают и ценят, и выражается это не только на словах и в отношении, но и в размере зарплаты и ежегодных бонусов. Деньги – приличная сумма, разбита на разные валюты и хранится в нескольких надежных банках (а уж в том, что они надежные, ты не сомневаешься, ведь одна из подруг жены работает во Внешэкономбанке уже сто лет и в курсе всех подводных течений).

Словом, впервые в жизни они все достигли рубежа, когда беспокоиться, похоже, больше не о чем. Но вместо долгожданного покоя, гармонии и смакования благостных дней к Роберту почему-то пришла беспросветная тоска, сменяемая дикими, леденящими душу приступами страха. Умом он понимал, что для тревоги нет причин. Ведь у него все – да-да, все – под контролем! Настолько, насколько человек вообще может что-то контролировать в этом трижды безумном ненадежном мире.

Не было причин и для депрессии. Ведь в жизни его, Роберта, устраивало абсолютно все, начиная с ортопедической и очень мягкой кровати на пульте с шестью массажными режимами (которыми он, впрочем, никогда не пользовался), заканчивая его женой и детьми, которые, помотав положенный срок его нервы, наконец-то более-менее остепенились, успокоились и начали исправно играть отведенные им в его жизни роли.

Так что для депрессии причин не было. А депрессия была. И что с ней делать, он не знал. Отчасти он испытывал облегчение, глядя на своих состоявшихся друзей: врачей, юристов, арендаторов, подрядчиков и банкиров. Казалось, они тоже чувствуют себя не в своей тарелке теперь, когда все цели достигнуты, все вершины покорены и бороться больше не нужно.

Но они не подавали виду, что что-то идет не так. И вместо бессмысленных самокопаний предпочитали свято следовать заведенному протоколу: собираться по пятницам на ужин с вином и итальянскими блюдами, ругать популярные курорты за обилие русских и летать на выходные в Прагу, заниматься фитнесом (реже йогой) и дотошно проверять калории, единицы жира и сахара, прежде чем купить что-то в супермаркете, презирать телевидение, ремейки и сиквелы популярных фильмов, поп-культуру и узнавать все новости преимущественно из фейсбука[1] или твиттера англоязычных СМИ.

Роберт никогда не делился своими мыслями с женой. Во-первых, считал неприличным жаловаться женщине на свою беспричинную апатию. Но, главное, он просто не верил, что Маргарита сможет его понять. В отличие от них всех у нее-то как раз с каждым годом жизнь, казалось, становилась все более и более интересной и насыщенной.

Сначала она уезжала медитировать на Бали и через месяц уже спокойно клала ноги за голову в какой-то причудливой и не вполне пристойной асане. Потом она вернулась и организовала что-то вроде женского клуба по интересам.

Вначале каждый месяц, а потом и каждую неделю она устраивала самые разнообразные вечеринки: сегодня дегустация цейлонских чаев, а в другой раз мастер-класс по make up от ведущего визажиста, сотрудничающего с глянцевыми журналами, потом курсы тосканской кухни (повар специально прилетел на weekend из Флоренции), а на следующей неделе уроки эротических танцев.

Вечеринки были разными, но всегда веселыми, неформальными и оригинальными. Так Маргарита за год построила маленькую event-империю, и в их скучном городишке забурлила жизнь. Она летала в Марокко за причудливыми лампами, коврами и прочими восточными прибамбасами, а потом устраивала аукцион.

Она достигала просветления на Непале, чтобы потом собрать всех желающих и показать, как правильно медитировать. Она фотографировалась с растекшимся макияжем в мужском смокинге на голое тело в заброшенных питерских двориках, чтобы через неделю все женщины клуба умоляли ее привезти этого питерского фотографа и устроить им такую же фотосессию. И казалось, что Маргарите не сорок семь, а двадцать семь. И все самое интересное в ее жизни только начинается…

В тот вечер Роберт любовался, как она тщательно укладывает свои медного цвета волосы в мягкие голливудские волны, как сосредоточенно наносит абрикосовые румяна на скулы, и понимал, что, несмотря на внешнюю обстоятельность, мыслями жена где-то далеко. Обычно он не приставал к ней с расспросами о ее настроении и чувства. Но в кои-то веки ему стало любопытно, о чем она думает. Может ли она испытывать то же, что и он? Смесь скуки и вялой надежды на то, что этот вечер внесет хоть какое-то разнообразие в их благоустроенное болото предсказуемости.