– В самом деле, как же это? – ответил слепой.
– В том-то и штука.
– Дурак ты, – продолжал слепой: – разве я не ношу тебя каждый день на плечах? Возьми её и привяжи крепко веревками к моей спине. Вот, и прекрасно! Она легче перышка. Я побегу, как заяц.
Через минуту оба разбойника со своей драгоценной ношей исчезли в лесу. Слепой был очень силен и рассчитывал, что ему будет очень легко нести Жанну; эта была лёгкая ноша в сравнении с мнимым калекой, которого он каждый день таскал на плечах. Он не подумал, что его товарищ ловко помогал ему. Но бесчувственная Жанна с связанными руками висела на спине нищего, и вся тяжесть падала назад.
– Чёрт побери! – сказал слепой, хрипя. – Она никак ещё тяжелее тебя.
– Понесём её вдвоём, – предложил калека.
– Трудновато будет без носилок.
– Постой! Я видел носилки.
– Где?
– В саду замка.
– Пойдём за ними.
Разбойники направились к стене, служившей забором саду. Возле стены, во рву положили они молодую девушку, потом приготовились перелезть чрез стену, что было не новостью для таких бродяг. Они притащили тяжелый камень и приложили его к стене. С ними были веревки. Камень привязали к концу крепкой веревки с узлами, потом перебросили через стену и с помощью этой веревки калека перелез в сад, а слепой ждал, будучи готов в случае опасности тотчас же лечь в ров. Товарищ его скоро вернулся, и носилки, на которых таскали навоз, упали на траву; за носилками скоро явился и калека.
Разбойники положили Жанну на носилки, и пробираясь между кустами, добрались до леса и после довольно утомительной ходьбы остановились наконец возле кустов грабины, составлявших как бы беседку из зелени. Тут они намеревались отдохнуть. Но опасаясь, чтобы кто-нибудь не прошел мимо, слепой сказал своему товарищу:
– Теперь ступай и карауль.
Слепой был умнее своего товарища и приучил его уступать себе. Но на этот раз калека заупрямился.
– Что ты это поешь? – сказал он.
– Пою, что следует, – ответил слепой: – ведь должен же кто-нибудь из нас караулить на. тропинке.
– Почему же непременно я?
– Экий осёл! – заворчал слепой. – Скот ты, идиот, что бы ты стал делать без меня? Голова-то у тебя пустая; кто придумывает все кражи, все выгодные штучки, как не я? Стало быть, и ты должен сделать что-нибудь.
Калека вломился в амбицию и стоял на том, что караулить не хочет.
– А вот я тебе бока переломаю!
– Ну, становись! Кто сильнее, тот и возьмет.
Но вдруг слепой передумал.
– Я сделаю тебе предложение, – сказал он.
– Какое? – с недоверчивостью спросил калека.
– Кинем жребий.
– Хорошо!
Калека набрал камешков, зажал их в руку и спросил:
– Чет или нечет?
– Нечет! – сказал слепой.
Сосчитали. Слепой выиграл.
– На часы! – сказал он весело.
Но в эту самую минуту раздался страшный крик, повторенный издали отголосками леса.
XV
Где доказывается, что и калеки умеют прытко бегать
Пока происходило похищение, Кадрус и его помощник прощались с Фушэ.
Фоконьяк, в восторге от штуки, сыгранной с министром, был в самом прекрасном расположении духа. Жорж, обыкновенно мрачный и сосредоточенный, имел проблески веселости, шутил над министром и отпускал колкие остроты.
Разговаривая и смеясь, приехали они к Магдаленскому замку.
Фоконьяк прекратил свои шутки и бросил томный взгляд на комнату, где несколько раз видел Жанну и Марию, иногда смотревших из окна в часы скуки.
– Э! Э! – сказал он вдруг: – Смотри-ка, Жорж!.. Прости Господи! Мне кажется у твоего друга Алкивиада куриная слепота… Быть не может!.. Скажи-ка мне, что это висит с балкона?
– Веревочная лестница! – вскричал Кадрус.
– Именно, – продолжал Фоконьяк: – только твои слова могут заставить меня поверить моим глазам. 'Негодницы! – начал он ругаться: – Дорого же вы поплатитесь мне за это. Ах! милый Жорж, ты был прав. Решительно, женщины не годны ни к чему… Признаюсь, со стороны твоей блондинки это меня удивляет.
– Оставь меня в покое, – заворчал Жорж: – какая она моя? Что мне за дело до этой веревки, которая висит с балкона?
– Притворщик! А сам помертвел! Ты бесишься. Ты любишь эту девочку. У ней есть любовник, а ты терзаешься от ревности, только признаться не хочешь.
– Говорю тебе, ты дуралей! – вспыльчиво вскричал Кадрус.
– Послушай, – сказал Фоконьяк: – если ты хочешь, чтоб я забыл, какие взгляды бросал ты на эту девочку, чтоб я не видал гнева твоего в эту минуту… Тебе стоит только сказать.
Жорж не отвечал.
– А что, если обожатель ещё там? – намекнул Фоконьяк – Вот было бы смешно!
Кадрус воздерживался с трудом; его зрачки сверкали в тени; рука сжимала рукоятку ножа. Он не дышал, а глухо хрипел. Замечание Фоконьяка было как бы последним ударом шпорами. Одним прыжком очутился он под балконом, в один миг приподнялся на стременах, схватил веревку и добрался до балкона. Позади него Фоконьяк, как цепкая кошка, вскарабкался и прыгнул в комнату.
Первый предмет, который они приметили, была Мария, делавшая бесполезные усилия, чтобы разорвать веревки, связывавшие её. Фоконьяк поспешно развязал молодую девушку. Жорж осматривал все углы комнаты. Волнение девицы де Гран-Прэ было так велико, что она не могла произнести ни слова. Но как только высвободила руки, она указала на окно. Это быстрое и исполненное ужаса движение доказало Кадрусу, что Жанна сделалась жертвою какого-нибудь преступления.
