Доверие
Стиснув челюсти, отвожу взгляд.
Он подтрунивает надо мной. Просто я не в настроении.
Разумеется, я уже несколько лет не в настроении, так что, полагаю, теперь это мое обычное состояние.
Я заправляю волосы за уши. Ной в конечном итоге идет дальше, плотно сжимая губы, пытаясь не рассмеяться.
– Тирнан! – окликает меня Джейк.
Когда подхожу к дяде, он уже протягивает мне стремя. Сжав в одной руке поводья, а второй ухватившись за седло, я ставлю левую ступню в железное кольцо, поднимаюсь, перекидываю правую ногу и сажусь на лошадь. Длина стремян идеальная, Джейку ничего не нужно поправлять. Я не спросила, чем мы будем заниматься или куда поедем, зная, что особого значения это не имеет, ведь возражать все равно не стану.
Оглядываюсь по сторонам в поисках его лошади, как вдруг он усаживается позади меня.
Что Джейк делает?
– Я же сказала, что умею ездить.
Однако он молча тянется вперед и забирает поводья. Вцепившись в рожок седла обеими руками, приподнимаюсь, насколько возможно, потому что он слишком близко. Я практически сижу у него на коленях.
Мое сердце начинает колотиться, кожа буквально зудит от нахлынувшего раздражения.
– Мне не нужна помощь.
Джейк лишь цокает языком и подстегивает лошадь. Обогнув амбар, мы минуем деревянный забор и мчимся галопом в лес. Кобыла поднимается на крутой холм под сенью деревьев, и я крепче сжимаю рожок, чтобы не сползать назад, но, несмотря на старания, все равно чувствую его тело.
Свет меркнет из-за листвы, закрывающей солнце, воздух становится прохладнее. Нечто приятное пробуждается внутри, пока я ощущаю, как работают мышцы животного под моими бедрами. Пульс еще больше учащается, что не так уж и плохо. Наоборот, даже сил придает. Джейк – словно оплот, надежно защищающий меня. Хотя бы на мгновение.
– Тебе некомфортно? – интересуется он.
Я чувствую вибрацию его голоса за спиной, однако не отвечаю.
– Тебе комфортно? – допытывается Джейк.
По-прежнему сохраняю молчание. Какая вообще разница? Он сделал по-своему, проигнорировав мои протесты. Что изменится от того, комфортно мне ехать с ним на одной лошади или нет? Ему плевать. Джейк просто хочет от меня ответной реакции.
Мужчина вздыхает напротив моего уха.
– Да, твой отец тоже умел действовать мне на нервы без лишних слов.
Но я его не слышу. Каждый сантиметр наших бедер соприкасается. Мне уютно. Безопасно.
Тебе некомфортно?
Не знаю, однако понимаю, что должно быть, наверное. Это странно. Нам не следует так сидеть.
Гнедая продолжает взбираться на холм, камни и земля вылетают из-под копыт. Оглядываясь по сторонам, я вижу дом, оставшийся внизу. Когда ландшафт выравнивается, Джейк подгоняет лошадь. Мы оба ритмично подскакиваем в седле. Он несколько раз фыркает, будто ему что-то в лицо попало, затем его пальцы вскользь касаются моей шеи. Я напрягаюсь и вздрагиваю от прикосновения.
– Сделай мне одолжение, ладно? – говорит Джейк, перебросив мои волосы через правое плечо. – По возможности старайся ходить с заплетенными волосами. У нас полно техники, которая может их зажевать.
Переняв инициативу, я приглаживаю свои пряди, чтобы они не мешали Джейку.
Остановившись на вершине, мы разворачиваемся и смотрим на его земли с края утеса. Джейк указывает, перечисляя:
– Водонапорная башня, амбар, мастерская… За тем холмом еще теплица есть.
Отсюда открывается полный обзор на ранчо. Дом, задняя часть которого сейчас обращена к нам, расположен в центре, слева к нему примыкает гараж – или, как выразился Джейк, мастерская. Дальше – амбар. А справа – водонапорная башня. Полагаю, где-то на участке должен быть установлен резервуар с пропаном и генератор.
Листва деревьев танцует на ветру. Какая-то птица хлопает крыльями. И вдалеке слышится тихий монотонный шум. Вода, возможно?
Джейк вновь трогается с места, продолжает углубляться в лес. Опустив взгляд, замечаю, что его пальцы, сжимающие поводья, практически лежат на моих бедрах. В кольце его рук я не чувствую холода, несмотря на утреннюю прохладу.
– Пикап сюда не проедет, зато лошади и квадроциклы хорошо справляются. Только, прежде чем сесть за руль квадроцикла, пусть Ной даст тебе пару уроков, хорошо?
Я киваю. Однажды я провела лето в лагере экстремальных видов спорта, но Джейк все равно будет настаивать, чтобы его сын показал мне, что к чему.
Мы едем дальше. Хоть я и голодна, потому что давно не ела, и ужасно хочу еще одну чашку кофе, потому что веки свинцом наливаются из-за расслабляющего покачивания в седле, ничего ему не говорю. Здесь я ни о чем не думаю, и это приятно. Я закрываю глаза.
Спустя несколько секунд шум воды становится громче, лошадь останавливается. Распахнув глаза, вижу, что мы стоим на краю утеса, а вдалеке…
Пик.
Сердце громыхает. На мгновение я перестаю дышать, любуясь видом без всяких помех.
Боже.
Внизу, между двух гор, с одной из которых в реку спадает высокий водопад, пролегает узкая долина, упирающаяся в пик – темно-серую скалу, окруженную зеленой растительностью. Красота.
– Нравится? – спрашивает Джейк.
В ответ я киваю.
– Тебе нравится? – повторяет он строго, и я понимаю: ему нужно, чтобы я произнесла слова вслух.
Пока продолжаю смотреть вперед, получается лишь прошептать:
– Мне очень нравится.
– Теперь ты знаешь дорогу и можешь возвращаться сюда, когда захочешь. – Я чувствую, как Джейк двигается у меня за спиной; седло немного смещается. – Но, выходя из дома, ты должна брать с собой средства защиты, поняла?
Снова кивнув, я едва обращаю внимание на то, что он говорит, и пялюсь на этот волшебный вид.
Джейк обхватывает мой подбородок, разворачивает меня лицом к себе.
– Это очень важно, – настаивает он. – Понимаешь? Здесь не Лос-Анджелес, даже не Денвер. У нас водятся черные медведи, пумы, койоты, иногда гремучие змеи попадаются… Необходимо смотреть в оба, ведь ты сейчас на их территории.
Я отстраняюсь от его пальцев и опять смотрю вперед. Вдруг Джейк что-то поднимает. Оторвав взгляд от пика, замечаю, что он держит пистолет.
Или ружье.
Мужчина открывает затвор, показывает мне длинные, заостренные золотистые патроны, после чего дергает ручку обратно, подает патрон в патронник, попутно проверяя, наблюдаю ли я.
– Видишь вон там разрушенный подвесной мост?
Всматриваясь в сторону противоположного берега реки, я обнаруживаю остатки деревянного канатного моста, свисающие со скалистых берегов.
Господи. Мое сердце пропускает удар при виде открывающейся внизу пропасти. Этот мост действительно когда-то функционировал?
Джейк вкладывает ружье мне в руки.
– Целься в него.
Сжимая длинный ствол с прикладом из темной древесины, я отчасти испытываю чувство благодарности. По крайней мере, он не хочет разговаривать.
Мой дядя из этого ружья застрелил оленя?
Я выдыхаю.
Вряд ли. У горца, наверное, целый сейф подобных штук есть.
Замешкавшись на секунду, я наконец-то поднимаю ружье, упираю приклад в плечо, обхватываю одной рукой цевье и кладу палец на курок. Закрываю левый глаз, прицеливаюсь.
– Ладно, – говорит Джейк. – Дыши спокойнее. Патрон уже в патроннике, поэтому просто найди цель и…
Я нажимаю на спусковой крючок, пуля вылетает из ствола. Оглушительное эхо разносится вокруг вместе с облаком каменной пыли, а перекладина моста раскалывается пополам. Обе части болтаются на канатах.
Порыв ветра слегка взъерошивает мои волосы. Опустив ружье, я открываю глаза. Последние отголоски выстрела затихают, умиротворяющий шелест водопада вновь наполняет воздух.
Позади меня Джейк сидит неподвижно. Я возвращаю ему оружие, затем переключаю внимание на пик. В небе парит какая-то большая птица.
Он прочищает горло.
– Что ж… я собирался предложить парням, чтобы они опустошили для тебя несколько пивных бутылок сегодня вечером, но… похоже, практика тебе не требуется. Ты же сказала, что не можешь стрелять.
– Я не могу стрелять в животных. Думала, ты это имел в виду.
Пик огромен. И он так близко. Странное чувство – нечто настолько внушительное напоминает, что ты являешься лишь мизерной частью мира, изобилующего великолепием. Так здорово созерцать и заново познавать это изо дня в день.
Джейк слезает с лошади, и я сдвигаюсь назад на седле, все еще хранящем тепло его тела.
– Я проверю наши охотничьи ловушки, домой вернусь пешком.
Опустив взгляд, смотрю ему в глаза и беру поводья.
– Начни готовить завтрак, – указывает он. – Разумеется, после того как расседлаешь лошадь.
Я непроизвольно прищуриваюсь. Готовить?
Помочь я не против, только почему таким способом?
– Свой вклад я внесу, но на кухне не останусь, – отвечаю, отведя взгляд. Не уверена, что больше напрягает: необходимость готовить или то, куда Джейк меня отправляет.
Пусть девчонка торчит у плиты, раз она не умеет ездить на лошади и стрелять, да?
– Ты знаешь, как ухаживать за огородом?
Уже сообразив, к чему он клонит, я выпрямляюсь.
– Полоть сорняки, поливать, удобрять? – продолжает мужчина. – Аэрировать почву? Сажать культуры? Сумеешь подготовить часть этого урожая для хранения, чтобы потом кормить лошадей и скот зимой?
Я по-прежнему избегаю зрительного контакта.
– Умеешь доить коров? – Он явно наслаждается. – Тренировать лошадей? Пользоваться бензопилой? Сможешь освежевать оленя?
Ага, ладно.
– Законсервировать фрукты и овощи? Водить трактор? Собрать мотоцикл с нуля?
Стискиваю зубы, но не отвечаю.
– Значит, займись завтраком, – усмехается Джейк. – Мы все выполняем свои обязанности, Тирнан. Если хотим есть.
Я выполню свои обязанности и даже больше, однако он мог бы попросить, а не отдавать приказы.
Повернув голову в его сторону, говорю:
– Ты мне не отец, помнишь? Я приехала сюда по собственному желанию и могу уехать, когда захочу.
Вместо того чтобы уйти или проигнорировать меня, Джейк улыбается; в его глазах мелькает озорная искра.
– Возможно, – с издевкой произносит он. – А может, я решу, что время, проведенное здесь, пойдет тебе на пользу, и никуда тебя не отпущу в конечном итоге.
Мой пульс ускоряется.
– По крайней мере, пока не увижу, как ты смеешься, – добавляет Джейк. – Или кричишь, или плачешь, или споришь, или шутишь, используя при этом что-то поинформативнее кивков и односложных ответов.
Уставившись на него, ощущаю, как глаза пылают яростью.
Он вскидывает бровь.
– Может, я решу исполнить последнюю волю твоих родителей и оставлю тебя тут до совершеннолетия.
– Я стану совершеннолетней через десять недель.
– Нас занесет снегом через восемь. – Пятясь, мужчина смеется.
На моих губах зарождается сердитый оскал.
– Пусть бекон подгорит, Тирнан, – инструктирует он, удаляясь. – Мы такой любим.
Глава 4
ТирнанЯ вешаю седло на скамейку в амбаре, и мне плевать, там ему место или нет. Джейк ведь не удержит меня здесь, если я не захочу оставаться?
Независимо от того, действительно ли он намерен так поступить, меня больше пугает то, что у него есть такая возможность. Мне казалось, я приехала сюда в качестве гостьи, а у Джейка даже мысли не возникнет воспользоваться той властью, которую он получил.
Ну, полагаю, мысль все-таки возникла. Может, он думает, что получит от меня плату за жилье.
Или решил, будто я умею хорошо готовить, только потому, что я – женщина? Нет, не умею.
Я выхожу из конюшни, направляюсь к дому, срезаю путь через мастерскую и подхожу к двери, ведущей в кухню.
Качаю головой, думая про себя: «Я не могу вернуться домой».
И в «Бринмор» возвращаться не хочу. Боже, как только представлю, что придется увидеть всех, кого знаю… Я закрываю глаза. Или снова почувствовать запах того дома.
Мне не хватит духу. Стерильно-белые стены. Необходимость сидеть в переполненных кабинетах среди людей, с которыми я не умею разговаривать.
Живот сводит, и я останавливаюсь, прислоняюсь лбом к чему-то свисающему с потолка мастерской. Обхватив рукой боксерскую грушу, вновь закрываю глаза.
Я не могу вернуться домой.
Крепко сжимая кожу, начинаю медленно осознавать свою новую реальность.
Неважно, откуда я сбегу, куда уеду от людей, которых не желаю видеть, как изменится окружающая обстановка. Я все равно останусь прежней. Той, кто бежит, бросает, прячется…
Выхода нет.
По руке словно растекается жар. Сжав кулак и ударив по груше, я оставляю едва заметный след на кожаной обивке. Делаю это снова и снова, мои жалкие удары набирают силу, потому что у меня в голове полный хаос, я устала и в смятении… И не знаю, что делать, чтобы почувствовать себя лучше.
Втягиваю воздух сквозь сжатые зубы, наконец-то отвожу локоть назад и наношу более ощутимый удар. Цепи скрипят, но груша почти не двигается, ведь я по-прежнему удерживаю ее второй рукой.
«Может, я решу исполнить последнюю волю твоих родителей и оставлю тебя тут до совершеннолетия».
Я стискиваю челюсти, переполняемая внезапным приливом энергии. Отпустив грушу, отхожу назад и вгоняю в нее правый кулак.
«По крайней мере, пока не увижу, как ты смеешься». От злости мое тело разгорячается, и я продолжаю бить. «Или кричишь, или плачешь, или споришь, или шутишь, используя при этом что-то поинформативнее кивков и односложных ответов».
Ударяю вновь. И вновь.
– Нас занесет снегом через восемь, – рычу, передразнивая Джейка шепотом.
Треснув кулаком по снаряду пару раз, делаю шаг назад, после чего наношу удар ногой с разворота. И еще раз. И еще.
А потом я просто позволила ему уйти, ничего не ответив, даже когда он читал мне инструкции о том, как должен быть приготовлен его проклятый бекон. То есть, если кто-то делает для тебя что-то приятное – например, готовит завтрак, – не нужно возмущаться тем, как этот завтрак приготовлен. Просто ешь.
Господи, жаль, у меня нет веганского бекона, иначе я бы устроила Джейку сюрприз. Уголки моих губ приподнимаются, однако я подавляю свое веселье.
Над бровями выступает легкая испарина. Я продолжаю бить и пинать боксерскую грушу, прокручивая в мыслях все возможные ответы. Почему меня так беспокоит то, что последнее слово осталось не за мной?
Почему я всегда уступаю и не возражаю?
После очередного удара кулаком кто-то вдруг хватает грушу с противоположной стороны.
– Привет, – говорит Ной, выглядывая из-за снаряда.
Он явно забавляется. Выпрямившись, я замираю. Ной наблюдал за мной? Я разговаривала сама с собой?
Количество морщинок вокруг его глаз увеличивается, и я замечаю самодовольную ухмылку парня.
– Не останавливайся.
Темно-синяя футболка подчеркивает цвет его глаз. Та же самая бейсболка, одетая козырьком назад, покрывает волосы. Они с отцом очень похожи.
Опустив взгляд, тяжело дышу. Мышцы живота горят.
Ной продолжает меня подначивать:
– Ладно тебе. – Парень похлопывает по груше в том месте, куда пришелся мой последний удар. – Он способен взбесить даже святого. Зачем, думаешь, я грушу повесил?
Я сжимаю губы, до сих пор не двигаясь с места.
Вздохнув, он выпрямляется.
– Хорошо. Значит, ты приготовишь завтрак?
Не сдержавшись, я хмурю брови, делаю разворот и изо всех сил врезаю по снаряду ногой. Ной отшатывается в сторону за мгновение до того, как моя ступня соприкасается с обшивкой, и смотрит округлившимися глазами, подняв руки, пока я наблюдаю за раскачивающейся вперед-назад грушей.
Я не намеревалась задеть его. Это стало бы удачным совпадением.
Но мои ноги все еще напряжены. Отчасти хочется, чтобы сейчас сюда вошел мой дядя, тогда бы я попросила его подержать грушу.
Я рассержена.
На самом деле рассерженна.
И это приятно.
Мое «я» пока никуда не исчезло.
Ной подходит ближе, хохотнув, и обвивает рукой мою шею.
– А ты дерзкая.
Я слишком измотана, чтобы отстраниться, поэтому позволяю ему увести меня в дом.
– Идем. Поможешь мне с завтраком, – заявляет парень.
Положив рядом с третьей тарелкой вилку и нож для масла, я направляюсь к шкафчику, чтобы убрать четвертую.
– Нет-нет, – говорит Ной, захлопнув холодильник и поставив на стол масло с джемом. – Оставь. Калеб может появиться в любой момент.
Я бросаю взгляд на стол, разворачиваюсь обратно и убираю четвертую тарелку.
– У Калеба и так есть место.
– Ты не будешь есть?
– Будет, – внезапно произносит Джейк, войдя в кухню. Он открывает холодильник, достает графин сока и, налив себе стакан, ставит его в центр стола, затем садится.
– Я не голодна.
Пройдя к раковине, я ополаскиваю нож и лопатку, которые туда только что положил Ной.
– Ты не ужинала, – отмечает Джейк. – Садись.
– Я не голодна.
Прежде чем он успевает еще что-нибудь сказать, я неспешно покидаю кухню и поднимаюсь по лестнице, чувствуя на себе его взгляд. Отдаляясь от них, с каждым шагом готовлюсь к ссоре. Однако Джейк не бросается за мной вдогонку, а отпускает. Через несколько секунд я уже в своей комнате, закрываю за собой дверь.
Если честно, я ужасно хочу есть.
Голодные боли пронзают живот. К тому же яичница, которую я сделала, пока Ной подпаливал бекон, выглядела аппетитно.
К счастью, парень не настаивал на разговорах, в то время как мы готовили, но, если сяду за стол, мне придется общаться с ними. Лучше дождусь, когда они вернутся во двор, и чем-нибудь перекушу.
Телефон, лежащий на кровати, мигает зеленым светом. Я подхожу, снимаю блокировку и вижу на дисплее иконки электронной почты и социальных сетей с десятками уведомлений. В одном «Твиттере» 99+ сообщений.
В животе затягивается узел.
«Фейсбуком» я пользовалась редко, «Твиттер» казался самым эффективным ресурсом для отслеживания новостей, еще я завела «Инстаграм», поддавшись влиянию сверстников, чтобы быть в курсе жизней товарищей из летних лагерей, которых давно забыла.
Большой палец зависает над иконкой «Твиттера». Знаю, не следует туда заглядывать, ведь я не готова столкнуться с наплывом информации. Но все равно нажимаю на приложение, и лента уведомлений обновляется.
«Соболезную твоей потере…» – пишет один человек.
Я листаю дальше. Встречаются записи со словами поддержки, адресованные мне лично, иногда мой аккаунт просто отмечают в беседах.
«Храбрая девочка. Держись», – пишет РыжаяБестия.
Еще одно сообщение для меня: «Как мать могла бросить своего ребенка ради мужа? Мне жаль. Ты заслуживаешь лучшего».
«Заткнись, – отвечает другой пользователь на этот твит. – Ты понятия не имеешь, что творилось в их жизни…»
Я просматриваю запись за записью и вскоре теряю всякое желание проверять свои личные сообщения.
Люди орут на меня, потому что не могут наорать на моих родителей. Они орут друг на друга в беседах.
«Самоубийство – все равно убийство, а это самый тяжкий грех».
«Твое тело принадлежит Богу. Забрать у него твою жизнь – это воровство!»
«По крайней мере, твоя мать внесла свой вклад в мировую историю», – пишет один говнюк, прикрепив к посту фото моей почти обнаженной матери из ее ранних фильмов.
Я закрываю глаза, пролистывая эти сообщения.
Разговор становится лишь отвратительнее, а участники либо слишком черствые и им плевать, либо не замечают, что я отмечена в каждом твите.
«Она даже с заявлением не выступила. Мне кажется, у нее синдром Аспергера[10] или типа того».
«Ага, ты видела ее фотографии? Такое ощущение, словно она не испытывает никаких эмоций».
Затем «Великий Конспиролог» Том встревает со своей крупицей мудрости:
«Аспергером современные слабаки оправдывают то, что в наше время называли “хладнокровной стервой”».
Я не хладнокровная.
И, разумеется, остальных беспокоят незаконченные проекты отца:
«Кто теперь доснимет трилогию “Охотник за Солнцем”, раз де Хаас мертв?»
Наверное, мне следует что-то написать. Хотя бы один твит, несмотря на то, что этим людям, по-моему, не важно, услышат они меня или нет, однако я считаю необходимым напомнить им: за никнеймом стоит реальный человек…
Покачав головой, я снова закрываю глаза.
Не хочу, чтобы они думали, будто я не любила своих родителей.
Даже если сама в этом не уверена.
Я сглатываю и начинаю печатать.
«Спасибо вам всем за поддержку, в то время как…»
Как я… что? Оплакиваю их утрату? Мои пальцы замирают над клавиатурой, после чего я стираю написанное и начинаю заново.
«Спасибо за ваши мысли и молитвы в это сложное…»
Нет. Удаляю. Все, что я пишу, кажется неискренним. Я не умею выражать эмоции, особенно на публике. Мне бы очень хотелось обладать такой способностью. Чтобы это давалось проще. Чтобы я была другой и…
«Мне бы хотелось…» – печатаю я.
Но в голову ничего не приходит.
Колеблясь, я до сих пор ощущаю потребность высказаться, только смелости не хватает, поэтому я уничтожаю черновик и закрываю приложение.
Нажав на значок «Твиттера», перетягиваю его в корзину, потом делаю то же самое с «Фейсбуком», «Инстаграмом», «Снэпчатом» и электронной почтой. В магазине приложений удаляю все социальные сети, отрезая себя от мира. Я хочу многое сказать, но не готова разбираться с ответами. Лучше прекратить эту пытку. Аккаунты по-прежнему существуют, я просто лишена мгновенного доступа к ним.
Подсоединив телефон к зарядному устройству, я убираю его подальше от себя. В течение следующего часа распаковываю чемоданы и делаю перестановку в комнате. Я так и не решила, останусь ли тут, однако сегодня точно не уеду, к тому же мне нужно чем-нибудь себя занять, чтобы был предлог не спускаться вниз.
Белье кладу в верхний ящик комода, в следующие – одежду для сна и тренировок, футболки. Все остальное – жакеты, блузки, рубашки, брюки, джинсы – развешиваю… Слева направо, от темных цветов к светлым.
Обувь расставляю на полу перед шкафом. Мои туфли на каблуках не увидят света в здешних местах, но я другого и не ждала. Вообще, меня вполне устраивает, что не придется ни для кого наряжаться.
Несколько журналов и книг, которые привезла с собой, я раскладываю на пустые встроенные полки, косметички, фен и утюжки аккуратно размещаю рядом со столом, после чего отношу шампунь и кондиционер для волос в ванную. Свое мыло оставляю на краю ванны, затем достаю зубную щетку и выдавливаю на нее немного пасты.
Закончив чистить зубы, убираю щетку обратно в дорожный футляр, забираю ее вместе с пастой в спальню и ставлю на прикроватный столик. Дома я хранила гигиенические принадлежности в ванной, но только потому, что кроме меня ей никто не пользовался.
Мужчины ужасно неряшливы. Они забывают опустить сиденье унитаза, а, согласно результатам исследования, которые я однажды прочитала, мельчайшие частицы фекальных масс поднимаются в воздух при смыве. Бактерии могут попасть куда угодно. Нет уж, спасибо.
Я расчесываюсь и собираю волосы в хвост. Оглядев ванную, ищу, что бы еще сделать. Хоть что-нибудь.
Мне не хочется выходить из комнаты, к тому же завтра, возможно, опять придется собирать чемоданы, но я, по крайней мере, не думала о родителях, пока раскладывала вещи. Или пока злилась на Джейка.
Резко выдохнув через рот, все же покидаю спальню и спускаюсь на первый этаж. Из мастерской доносится звук дрели, с улицы – стук. Так как я ни черта не понимаю в конструировании мотоциклов, выхожу на крыльцо.
Слева стоит Джейк и прибивает к стене дома сайдинг, придерживая его одной рукой.
– Я могу помочь? – неохотно интересуюсь я, не глядя ему в глаза.
Он останавливается. Краем глаза вижу, что мужчина смотрит на меня.
– Иди сюда и подержи это, – инструктирует он.
Я спускаюсь с крыльца.
Преодолев газон, приближаюсь к нему и прижимаю доску ладонями рядом с его руками. Джейк забивает гвоздь, после чего добавляет еще два.
Когда он тянется вниз за новой доской, я следую его примеру и вдруг замечаю что-то на его талии. Футболка вновь свисает из заднего кармана мужчины, и я стараюсь рассмотреть его татуировку.
Моя Мексика. Темно-синяя надпись аркой огибает линию его талии слева, прямо над поясом джинсов.
Я держу сайдинг, пока мой дядя забивает гвоздь по центру. Обнаружив неподалеку еще один молоток, поднимаю его, тоже беру гвоздь из старой банки из-под кофе и устанавливаю острие на доску. Джейк стучит пальцем по точке на сантиметр выше.
– Сюда, – советует он и, взмахнув рукой, показывает линию гвоздей на других досках. – Равняйся на образец.
Я киваю и перемещаю гвоздь. Чувствуя на себе взгляд Джейка, начинаю постукивать молотком.
– Вот так, – говорит мужчина, потянувшись ко мне.