Фрикадель

А тем временем, синий клюв неутомимо крошил скорлупу, только оранжевые крошки летели во все стороны. И вот, настал момент, когда из шапки выглянул крошечный дракончик. Покосившись смышленым глазом на детей, малыш приветственно пискнул и спрыгнул из «гнезда» на скользкий пластик стола.

– Фиолетовый, фиолетовый, ну это ж надо – фиолетовый, – заворожено твердил Никитка, опускаясь на табуретку и одновременно наблюдая за тем, как синие дракошины коготочки пытаются отковырять кусок меха от растрепанной шапки.

– Фиолетовый, фиолетовый…– в пятый раз повторил Никитка, и хотел, было сообщить эту новость миру в шестой раз, но решил, уже что достаточно, и что пришло время просветить сестренку насчет фиолетовых дракончиков. Он надул щеки, наподобие маститого университетского профессора и, переводя «профессорский» взгляд то на Юлечку, то на дракошу, начал солидно вещать:

– Фиолетовый домашний дракончик – очень редкая и чрезвычайно ценная порода, выведенная российскими селекционерами из породы домашних пользовательных драконов. В России существует только один драконий питомник, специализирующийся на разведении фиолетовых – это драконий питомник в Малинниках. Достоверно известно, что все фиолетовые драконы отличаются добродушным нравом и бескорыстной привязанностью к хозяину, – тут восторг захлестнул его по самую вихрастую макушку, и он совсем не по-профессорски проорал:

– Ух, ты! Ух, ты! Представляешь, Юль, какое сокровище нам досталось! У нас! Есть! Детеныш! Редкого – фиолетового!

– Да ладно тебе, «редкого – редкого»! Посмотри, какой он хорошенький! – Юлечка осторожно протянула к дракончику руку, чтоб малыш смог ее обнюхать.

Дракоша внимательным фиалковым глазом посмотрел в лицо новой знакомой и вдруг вспрыгнул ей на ладошку, крепко уцепившись синими коготочками за пальцы девочки.

– Смотри-ка, он тебя признал за родственницу! – ошеломленно произнес Никитка.

Тем временем дракошка встряхнулся и шелковистая светло-фиалковая шерстка, густым войлоком покрывавшая фиолетовые чешуйки на груди, спинке и головке, внезапно распушилась и закурчавилась колечками.

– Ничего себе! – восхитился Никитка, – он еще и кудрявый! Распушился – и стал ну точно – фрикаделька в супе! Такой же кругленький растрепанный шарик!

– Сам ты «фрикаделька», – начала было возмущаться Юлечка, ласково теребя фиолетовые колечки на спинке дракончика, – хотя постой, и правда, он – как фрикаделька лохматенькая, только фрикаделька-мальчик – фрикадель! – И девочка тихонько хрюкнула от смеха, чтоб не напугать дракошку.

–Здорово! – воскликнул Никитка,– вот это имечко получилось! Ни у кого такого нет:

«Фиолетовый Фрикадель» – нет, не то, лучше – «Фиалковый Фрикадель»! Как тебе, Юль?

– Ну, вроде подходит, надо у него спросить, – и она обратилась к дракоше, – Пушистик, тебе нравится это имя?

Фиолетовый пискнул, кивнул миниатюрной головкой и расправил замшевые сиреневые крылышки.

– Ур-ра! Ему понравилось! Фрикадель! Фрикадель! – обрадовалась девочка,

Она усадила Фрикаделя обратно в шапку, и пустилась в «папуасский пляс дикого восторга» вокруг стола, подхватила за руку Никитку, и дети, еще долго прыгали, подбадриваемые писком новорожденного Фрикаделя.

Жуть

Жуть дремала в серебряном коконе на иссушенном грунте дна лунного кратера вот уже около трехсот земных лет. Ничего, абсолютно ничего в беспредельном пространстве Вселенной не нарушало её покой. И вдруг боль, невыносимая, разрывающая все серое аморфное тело на тысячу кусочков, резко подкинула её внутри кокона. Визжащая Жуть, суетливо нажимая щупом все внешние датчики своего убежища, попыталась определить источник боли. Им оказалась маленькая голубая планета, которая третьей по счету не спеша, двигалась по своей орбите вокруг небольшой желтой звезды.

Именно от него, этого планетного шарика исходила такая мощная волна всепоглощающей боли, что Жуть просто не могла больше находиться в стасисе. Тело её заворочалось, выпуская и тут же вбирая в себя длинные осклизлые щупы. Навязчивая боль не давала покоя, мешала вновь погрузиться в беспамятство. Жуть, как примитивно разумное, злобствующее существо, предпочла втянуть обратно в тело свои дрожащие тонкие щупы, и превратилась в пульсирующий комок слизистой протоплазмы.

Существо тяжело вспоминало, что когда-то давным-давно она, Жуть, была изгнана с подобной планеты, причиняющей всему ее естеству непроходящую боль. И в примитивном студне закопошились мысли, пока туманные, но уже захлебывающиеся ненавистью и яростью ко всему живому «Мстить. Жечь. Убивать. Любовь причиняет боль. Любовь – это боль…». От этих мыслей Жуть еще громче завизжала, корчась в немыслимых судорогах, недоумевая – почему она, являясь абсолютным злом, порожденным глубинами космоса, так страдает от излучения крошечной планетки?

Возможно вчера, а возможно миллион лет назад, Жуть уже потерпела поражение на такой же крошечной зеленой планете в поясе Ориона. Поток частиц Любви чуть совсем не уничтожил её тело и разум. «Бежать. Уснуть. Затаиться» – тогда билась в теле единственная мысль. Тварь в смятении улетела подальше от зеленой планеты на край Галактики, чтобы спрятаться, переждать, как вдруг кошмар повторяется снова.

Мощный поток сияющих частиц, исходящий от всего живого на этой голубой планете, концентрировался в ее атмосфере легкими облачками, а затем, справившись с притяжением, эти облачка отрывались, отправляясь в бесконечное космическое путешествие.

«Отомстить…Отомстить», – сверлила мозг и подстегивала тело назойливая мысль. Жуть извивалась внутри своей пластоидной капсулы на безжизненной поверхности каменистого спутника голубой планеты, не имея ни единой возможности уничтожить противный поток светлых частиц. Такую энергию нельзя было убить издалека, поэтому разумная слизь решила извести сам источник энергии – все что двигается, живет и любит на поверхности бело-синего шарика. «Убрать боль. Убрать боль», – думала Жуть, нашаривая щупом пульт управления капсулой и задавая точные координаты планеты, определяло место для посадки.

«Не будет любви – не будет частиц, не будет боли, не будет, не будет», – капсула оторвалась от поверхности спутника и сверкающей серебряной точкой полетела на голубую планету, которая с незапамятных времен называлась Терра – Земля.

Это произошло 14 июня 2078 года в 22 часа и 40 минут по местному времени в северном полушарии на шестидесятой земной широте. В 23 часа капсула вошла в атмосферу, через 46 секунд – достигла поверхности Земли, с чмоканьем приземлившись в вязкую грязь на берегу небольшого заболоченного ручья.

Ночной сторож

Молодая лиса вылезла из норы, добротно вырытой ею прошлым летом под корнями старой кряжистой сосны, что росла на песчаном откосе, полого уходящем длинным желтым языком к заросшему осокой ручью. Лисица с наслаждением потянулась, разминая лапы после дневного сна. Она подняла вверх острую вытянутую мордочку и потянула темным носом теплый ночной воздух. Пахло сосновыми шишками, отсыревшей хвоей, а со стороны запруды ветер принес знакомые запахи распустившихся водяных лилий и спящих на воде уток.

Не отвлекаясь на посторонние запахи, лисица пошла к ручью, по дороге подкараулив голосящего самца квакши, мигом его проглотила, однако голода не утолила. Ей хотелось курицу – восхитительную пухлую квочку из тех, что живут в уютном Лесниковском курятнике, из тех, что беззаботно вышагивают по птичьему двору бабушки Агаты, из тех, что бдительно охраняются днем лохматым бобтейлом Франей, а ночью – совиным дракончиком. И не было у лисицы никакой возможности полакомиться такой курицей. Ну, совершенно никакой. Просто ни единой. От этого голод и желание умыкнуть квочку становились все острее. И лисица решилась.

Осторожно, двигаясь в тени деревьев, неслышно ступая между папоротниками, она направилась к курятнику, который спрятался от любопытных глаз лесных обитателей за резным деревянным заборчиком. Когда до заветной цели оставалось пройти метров пять по открытой, залитой лунным светом, цветочной поляне, лисица вдруг расчихалась.

Распустившие к ночи свои венчики-колокольцы цветы душистого табака, издавали тяжелый пряный запах. Крупная пушистая пыльца набилась в чуткий лисий нос, своим ароматом заглушив даже тот умопомрачительный дух, исходящий от сонных кур. Этот отчаянный лисий чих и услышал Неська, несший ночную вахту при птичьем царстве бабы Агаты. Сегодняшней лунной ночью хозяйка отпустила его до рассвета полетать по лесу: поохотиться и размять крылья. Однако он решил сначала подкараулить хорька или лисицу, которые чуть ли не каждую ночь надеялись стащить спящую нежную курицу.

Неська по-совиному бесшумно снялся с яблони, и полетел на лисицу, которая к тому времени успела добежать до середины поляны. Лиса хоть и поздно, но все-таки заметила краем глаза пикирующего сверху дракончика и шарахнулась в сторону. В серых когтях дракончика остался лишь кончик лисьего хвоста с белой кисточкой. А лисица, скуля от боли и разочарования, потрусила обратно в нору – зализывать раны до следующей отчаянной вылазки на птичий двор. Может, повезет в другой раз и ночного сторожа не будет? Тогда она, лисица сумеет украсть из-под носа у собаки самую толстую курицу или горластого рыжего петуха.

Неська же, прогнав лису, с чувством выполненного долга, решил проинспектировать лес, болотце и луговину на предмет появления «Страшных Хищников». Кто они такие – эти «Страшные Хищники», Неська и сам толком не знал, но неоднократно слышал это выражение от Юлечки и уразумел, что они, люди, боятся «Страшных Хищников». А это значит, что он, Неська, обязан защищать людей и вверенную ему территорию от появления этой напасти.

Отважный Неська

Нечто пульсировало внутри своей герметичной капсулы, не решаясь выйти на поверхность голубой планеты. Однако чтобы покончить с болью, необходимо было уничтожить ее источник, а для того, чтоб уничтожить источник, надо защитить свое тело от пронизывающих, убийственно жгучих солнечных лучей, которые через несколько часов заполнят собой тот кусочек суши, на который приземлилась капсула.

Верхние наружные сенсоры показывали, что атмосферный воздух планеты содержит ядовитые для пришельца элементы, но они не смогут принести серьезного вреда организму Жути, особенно если воздух перед вдохом хорошенько прокалить. Нижние наружные сенсоры отразили химический состав той жидковатой субстанции, куда медленно погружалась капсула. Анализ отдельных составляющих этого вещества позволил Жути вычислить, что вязкая грязь при соприкосновении с ее телом, преобразуется в твердый материал, способный защитить ее, Жуть, от жестокого солнечного излучения.

Исходя жёлтым, серным свечением, длинный, упругий щуп Жути высунулся из капсулы и полез в мутную болотную жижу, куда так удачно шлепнулась капсула. Зачерпнув со дна шмат грязи и ила, щуп начал медленно втягиваться обратно, в капсулу. Как вдруг сработал сигнал тревоги – датчики едва успели засечь какое-то молниеносное движение в темноте.

Острые когти налетели откуда-то сверху, послышалось рассерженное клохтанье неизвестного живого существа. Жёлтый щуп скрючился от боли, обливая светящейся слизью прибрежную осоку. Однако, Жуть быстро пришла в себя, глянув на огоньки наружных сенсоров. Они показывали, что невидимый ночной враг не так уж велик, как показалось Жути. И она решила прикончить помеху. Травмированный щуп втянулся внутрь капсулы, а вместо него выпростался новый. Этот новый щуп, покрытый защитной бронёй, тянулся к неведомому врагу шестипалой когтистой лапой.

Лапа перевернулась в воздухе, ища противника. Им оказался небольшой летун с золотистыми глазами, гневно сверкающими во тьме. Дракон был полон решимости: прогнать обнаруженного «Страшного Хищника» со своей земли. Поэтому Неська – а это был именно он – вдохновленный первой победой над неизвестной гадостью, издал пронзительный воинственный клич, и, встопорщив спинные перья, ринулся на чешуйчатую лапу.

Внезапно щуп изогнулся и захлестнул летящего дракончика. Острые когти впились в Неськино тело, раздирая перья и кроша драконочью чешую как фарфоровые черепки. Неська попытался закричать, но из придушенного горла вырывалось только хриплое чириканье. Чувствуя, что в спине что-то необратимо рвется, Неська внезапно осознал, что не сможет взлететь и добраться до дома, чтоб предупредить обитателей Лесников о серьезной опасности – «Страшном Хищнике». Он беспомощно дернулся раз, другой – когти твари впились в спинные мышцы. Неська потерял сознание.

Жуть поняла, что с летучей помехой всё кончено. Она ослабила хватку и лапа, раскрутившись, подбросила смятый пушистый комок высоко в воздух. Неськино тельце перелетело рощицу и приземлилось в бабы-Агатином обширном огороде, на мягкую огуречную грядку.

Почувствовав, что более ей никто не угрожает, тварь начала зачерпывать очередным слизистым щупом грязную жижу и таскать ее внутрь капсулы, где эта болотная грязь, вступая в химическую реакцию со студенистым телом, совершала чуждые всей живой материи превращения. И Нечто, ощущая себя в состоянии перерождения, затаилось…Пока.

Неська очнулся от резкого мышиного запаха. Мышиная вонь проникала в мозг и там жужжала и билась как назойливый и особо крупный шершень. Неська попытался уйти от вони – куда-нибудь спрятать голову, отвернуться. Но как только он попробовал пошевелиться, тело захлебнулось болью, источник которой пульсировал у него в спине.

Боль сверлящей иглой отдавала в голову, не давая ее поднять, расправить изломанные крылья. Однако противный мышиный запах оказался сильнее боли. Неська собрал в едино всю свою волю и потащил истерзанное тельце в родной сарайчик. «Скоро взойдет солнце, и мои глаза ослепнут на свету», – думал Неська, отвлекая себя от боли. Наконец, он заполз в домик и упал без чувств на свежую травяную подстилку, заботливо постеленную бабушкой Агатой. Запахло свежим сеном, лугом, цветами…

Все стихло. И лишь в яме на берегу ручья из чужеродной капсулы раздавались противные чавкающие звуки, далеко разносившиеся в предрассветной тишине и заставляющие лесных обитателей обходить нехорошее место стороной. В Лесниках появилась Жуть.

Он растёт!

Рассвет летнего дня упрямо подталкивал ночь в маренговый бок. Как только краешек неба на востоке засветился изнутри первым, еще рассеянным и неверным светом, проснулись птицы. Воробьи, отчаянно толкаясь и сбивая с яблоневых листьев крупные капли росы, начали приводить в порядок растрепавшиеся за ночь перья, оглашая окрестности звонким жизнерадостным чириканьем.

Папаша-скворец выпрыгнул из скворечника на деревянную приступочку и защелкал, засвистел! В коровнике заворочались и завздыхали коровы, ожидая прихода бабушки Агаты. Скворец услышал коровье фырканье, и по саду понеслась задорная скворчиная трель, включающая это живописное фырканье, звук дедушкиного шлифовального круга и вопли кота, катающегося время от времени в валерьяновых джунглях на задах птичника.

Пестрые оранжевоклювые гуси принялись тихонько гоготать у себя в сарайчике. Сначала их неровный гогот напоминал неразборчивое бормотание. Но буквально через минуту руководство гоготом взяла на себя старая гусыня, и стало очень похоже, что гуси непременно замышляют что-то подозрительное. Гусыня начинала гоготать первая – скрипучим, отрывистым «га-га-га», через несколько секунд к ней подключались горластые молодые гусаки, а еще через несколько голосила уже вся стая. Затем, как по команде невидимого дирижера, гогот резко обрывался. Через полминуты гусиный концерт снова открывала старая гусыня, и гогот повторялся в том же стройном запевочном порядке.

Из курятника выскочил красно-рыжий петух, лихо взлетел на деревянный заборчик, оглядел строгим взглядом начальника подведомственную территорию, распушил перья и звонким, восторженным криком известил всех обитателей Лесников о том, что утро уже пришло, оно здесь, во всей своей красоте.

Первой из домика вышла Бабушка Агата и, погромыхивая ведрами, направилась к коровнику: пришло время подоить Майку и Октябрину и отвести их на люцерновое пастбище. Затем в дверях появился дедушка, потянулся со вкусом, выключил китайский фонарик и, пробормотав в усы: «Эх, разорались!», – потопал в гусиный сарайчик, чтоб вывести из заточения гусиный хор, а заодно и кур покормить.

На Никиткиной тумбочке ожил будильник. Из крошечной пуговки, вмонтированной в зеленоватый тумбочкин бок, вылетел радужный переливающийся луч, в воздухе превратившийся в объемные цифры: 16.06.2078…05:15. И тут же из динамика донесся жизнерадостный щенячий лай звонка. Юлечка, не открывая глаз, метнула в будильник розового плюшевого зайца.

– Опять у тебя будильник «лает», – невыспавшимся голосом проворчала она, – поставь что-нибудь музыкальное, а то мне каждое утро кажется, что бабушкин Франя еще щенок, и что он опять лужу пустил в доме. – И девочка отвернулась от тумбочки и Никитки, не забыв на голову натянуть одеяло.

Никитка, не любивший утром долго валяться, спрыгнул с кровати, в один взмах накрыл постель покрывалом, и, сжалившись над Юлечкой, выключил тявкающий будильник. Засунув ноги в тапки, мальчик, поеживаясь от утренней прохлады, вышел на крыльцо и сделал несколько упражнений, разминая сонные мышцы и с наслаждением втягивая носом свежий цветочный воздух. Когда он вернулся в дом, Юлечка уже встала, успела заправить кровать и теперь сидя на ней, расчесывала щеткой длинные медно-золотые волосы, раздумывая, одну косу заплести, две, или собрать хвост.

Серые, такие же, как у сестры, его глаза потеплели, разглядывая Юлечкины волосы. Он любил смотреть, как младшая сестричка заплетает косы, будто из солнечных ниток плетет затейливый узор.

– Привет! – сказал Никитка, – быстро ты встала! Давай заплетайся скорее, да бежим умываться, а то мне уже не терпится посмотреть, как там наш Фрикадель?

Ребята, ополоснув на скорую руку лицо и почистив зубы, поскакали на кухню, где вчера вечером оставили спать в «гнезде» маленького дракончика.

Право первой добежать до шапки, Никитка, как настоящий джентльмен, предоставил сестренке. Юлечка дернула на себя рукав пушистой кофты, которой вчера укрыла дракошу. Никого. Фрикаделя в «гнезде» не было.

– Ай! – вырвалось у девочки, – Ник! Как же так! Он сбежал!

– Не волнуйся, сестра! – рассмеялся Никитка, изучавший тем временем вылизанные тарелки из-под сыра и масла, которые вчера вечером были полны, и стояли, забытые, всю ночь на столе, – он просто проголодался! Растущий организм! – и мальчик постучал тарелочками друг о друга.

– Так! – к Юлечке вернулась способность мыслить логически, – Наш малыш выспался, поел и, скорее всего,…отправился гулять. Пошли за ним, он наверно, в саду!

Дети выскочили на кухонное крылечко, затем – на тропинку, и по ней побежали за угол домика – в сад.

В саду их ожидало зрелище…На любимой Юлечкиной ромашковой клумбе будто резвился упитанный детёныш бегемота – стебли цветов поломаны, а ромашковыми лепестками усеяна вся дорожка. В колокольчиках живописной кучкой лежали шарики драконьего помета. А двухметровые мальвы шатались, словно от порывов специального мальвового ветра.

– Фри-ка-де-е-ль! – крикнула девочка, возмущенно уперев руки в боки, точно как бабушка – Поди сюда! Живо!

Мальвы перестали сотрясаться, и наступила подозрительная тишина.

– Фрикадель! – позвал уже спокойным голосом Никитка, – Выходи, не бойся, мы не будем на тебя больше орать. Честно.

Мальвы пошевелились, явно выражая сомнение.

– Фрикадель, я уже не сержусь! – добавила Юлечка, жестами показывая Никитке, чтобы тот потихоньку двигался в строну мальвового леса.

Дети на цыпочках, стараясь громко не шуршать гравием дорожки, почти дошли до цветов… Как тут из-за резного мальвового листа показалась довольная мордочка дракончика. Ну да, конечно, это была именно она: те же колечки фиалковой шерсти, тот же розовый рог на синем клюве, те же невинные перламутровые глаза, которые недоуменно хлопали кудрявыми ресницами, пытаясь выяснить, из-за чего, собственно поднялась суматоха. Дети замерли, как вкопанные. Никитка хотел, похоже, что-то сказать: открыл, было, рот, да забыл захлопнуть его, засмотревшись на счастливую дракошкину физиономию. Дело в том, что и рог и глаза, да и сама драконья мордаха стали по сравнению со вчерашним вечером просто огромными!

Первой пришла в себя Юлечка:

– Фрикадель, дракошенька, иди ко мне, детка! – позвала она.

И тот, определив для себя, что на него действительно – уже не сердятся, полностью вылез из мальв. Подросший дракончик был прекрасен! На спине, запутавшись в кучерявой шерсти, тут и там торчали помятые ромашки, синие когти были в земле, а из пасти торчал недожеванный мальвовый лист. Фрикадель, не без помощи маслосырного меню, похоже, за ночь так подрос, что теперь достигал размеров теленка. Хорошего такого, упитанного бычка, с толстенным упругим хвостом, оставлявшим в мальвах примятую просеку.

– Ого! – сказала Юлечка, отступая на полшага, – хороший мальчик!

– А интересно, все-таки, что на него так подействовало: сыр с маслом или твои ромашки? – задумчиво высказался Никитка и храбро протянул руку – почесать треугольное драконье ухо. Юлечка пожала плечами, и тоже протянула руку, чтоб потрепать другое ухо. Дети усердно чесали Фрикаделя, а он, урча от удовольствия, пытался достать синим языком то Юлечкину, то Никиткину ладошку.

Превращение

Прошло почти двое суток с того момента, как Нечто, изнывающее от боли, очутилось на Земле. Внутри кокона шли жуткие превращения: щуп то и дело нырял в коричневую грязь за очередной порцией жижи. И вскоре, капсула лежала уже не на поверхности болотца, а на дне глубокой ямы. Утром, 16 июня 2078 года превращение вошло в свою завершающую стадию. Жуть, наконец, вздохнула спокойно: обжигающее излучение частиц Любви, почти не проникало в студенистый организм. Уже можно было выйти и показать противным здешним обитателям, что значит настоящая боль, что значит сила абсолютного Ничего. Правда, пока Жуть еще не придумала, какой облик ей принять.

Ей хотелось чего-то огромного, устрашающего, чтобы все жители этой ненавистной планеты дрожали и боялись. Боялись каждого её движения, и тогда она питалась бы их страхом, становясь все огромнее, все неуязвимее, все ужаснее и, в конце концов, поглотила бы всю противную планетку вместе с ее Любовью.

Перебирая в примитивном мозгу образы самых отвратительных существ из разных уголков Вселенной, Жуть сообразила, что превращаться стоит в кого-то из местных жителей, чтобы тело могло комфортнее чувствовать себя в окружающей среде планеты. Щуп высунулся: датчики настроились на анализ живых существ, обитающих в округе.

Неподалеку, в камышах, на одной ноге застыла выпь (Не то!). Муравьиный отряд вышел из муравейника (Опять не то!). Кряква, взлетая, забила крыльями по воде. (Не подходит!). Голубые стрекозы снуют над водой (Плохо!).

И тут Жуть вспомнила о ночном нападении. То создание, что напало на нее, было хоть и маленьким, но весьма жизнестойким. Оно вполне годилось в прототипы. И, воспроизведя в мозгу образ совиного дракончика, разумная слизь открыла капсулу, чтоб явить себя – новую, этому миру.

Дракончики

А в это время Никитка, Юлечка и Фрикадель отправились в большой дом – проведать дедушку, бабушку и Неську. Дети шли, наблюдая, как Фрикадель охотится на стрекоз, и каждый думал о том, как же там Неська, поправился ли? Поэтому первым делом ребята, не сговариваясь, побежали к сарайчику.

Неська привычно сощурился и приветственно чирикнул, когда яркий солнечный свет прыгнул в открывающуюся дверь. Дракошка быстро шел на поправку, благодаря чудесному лекарству бабушки Агаты и ловким Юлиным рукам. Рана на спине уже затянулась, но крылья действовали еще так себе, и новые перышки только-только проклевывались на больном месте. Поэтому Неська пока не мог полноценно двигаться, и решил не вылетать на охоту этой ночью. Дракошка посмотрел в лицо девочки, подтолкнул клювом ее руку и зажмурился в ожидании ласкового прикосновения её легкой руки.

– Неська, миленький, поправляйся, – гладила Юлечка пестрые перышки на дракошкиной голове и ушках, – Нам без тебя плохо, да и бабушка скучает!

– Слушай, Неська, а мы приятеля к тебе привели! Думаю, вы понравитесь друг другу! Знакомься – Фрикадель, – сказал Никитка, приоткрывая дверь еще шире. И, в образовавшийся проем тут же вклинилась улыбающаяся Фрикаделева мордочка.

Неська открыл глаза и удивленно ухнул. Фрикадель подошел к больному дракончику, осторожно обнюхал его и лизнул в пушистую пестренькую щеку. Неська обрадовано защелкал клювом, быстро-быстро объясняя что-то.

– Подружились! Разговаривают!– засмеялась Юлечка, – Ник, давай, оставим их вдвоем – пусть поболтают, а мы пока чаю попьем у бабушки!